Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа

Ефим Курганов

Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа

© ЭИ «@элита» 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Посвящается Михаилу Курганову

Введение

Графу Ланжерону де Сэсси было всего 15 лет от роду, когда он вступил во французскую гвардию.

Уже через четыре года после того, как шевалье Ланжерон де Сэсси стал французским гвардейцем, он поехал сражаться за независимость американских колоний. Воевал, насколько можно судить по сохранившимся свидетельствам, смело и самоотверженно, даже лихо.

Ланжерон вернулся из Америки на родину с орденом Цинцината, который потом запрещала носить русская императрица Екатерина II, ко всем революциям относившаяся с опаской.

События 1789 года во Франции вынудили полковника Ланжерона эмигрировать, хотя поначалу он встретил французскую революцию восторженно, ибо шевалье всегда был на стороне тех, кто за свободу.

Ланжерон поступил на русскую службу, и сразу же принял участие в шведской кампании. Командуя частью русского гребного флота, Ланжерон отличился в сражении при Выборге 22 июня 1790 года, и получил орден Георгия 4-й степени. Награду вручила ему лично императрица Екатерина II. Потом он перешёл в Дунайскую армию Г. А. Потёмкина, и в русско-турецкую войну превосходно проявил себя при взятии крепости Измаил, считавшейся неприступной.

Вообще штурм этой крепости и даже самая подготовка к нему – это событие в военной истории.

С июля 1791 года по 1794 год включительно, шевалье Ланжерон де Сэсси участвовал в антифранцузских войнах первой коалиции, состоя вначале волонтёром при войсках французских эмигрантов. Кампанию 1793–1794 гг. он провёл в Нидерландах в рядах австрийской армии при принце Саксен-Кобургском, доставляя, по поручению Екатерины II, сведения о действиях армии в Санкт-Петербург. Воевал он вместе со своим другом, герцогом Ришелье, будущим губернатором Новороссийского края.

В 1805 году именно гибель колонны генерала Ланжерона в сражении при Аустерлице, как во всяком случае считал российский император Александр I, предопределила во многом сокрушительную победу Наполеона над войсками союзников, хотя Ланжерон в этой трагической для России битве вёл себя умно и достойно.

В Отечественную войну 1812 года Ланжерон командовал отдельным корпусом, затем участвовал в заграничных походах 1813–1814 годов. Особенно Ланжерон отличился при захвате Парижа, взяв штурмом высоты Монмартра, за что ему был пожалована высшая российская награда – орден Андрея Первозванного.

По заключении мира, Ланжерон был назначен сначала Херсонским военным губернатором, градоначальником Одессы, а затем, когда его друг герцог Ришелье вернулся во Францию, Ланжерон стал генерал-губернатором всего Новороссийского края, и состоял во всех этих должностях с ноября 1815 по май 1823 года.

Последние годы жизни граф Ланжерон провёл частью в Париже, частью в Одессе, частью в Петербурге, находясь в отставке и занимаясь работой над обширными своими мемуарами. Умер он 4 июля 1831 года от холеры, которая свирепствовала тогда в Санкт-Петербурге. Погребён Ланжерон в католической церкви города Одессы.

Глава первая

Граф Людовик Александр Андро Ланжерон де Сэсси, маркиз де ля Косс, барон Куиньи, родился в Париже 13 января 1763 года. Первые годы своей пёстрой, калейдоскопической жизни он тихо и спокойно провёл в фамильном замке Ланжерон, расположенном в Бургундии, в краю вина и горчицы.

В 1779 году Ланжерон поступил подпоручиком в гвардейский пехотный полк, которым командовал брат его матери граф Роже де Дам, кутила, весельчак, но вместе с тем человек поистине бесстрашной храбрости.

Другой его дядюшка (впоследствии герцог де Дам) также был отчаянный храбрец, но в нём начисто отсутствовали легкомыслие и авантюрность, столь преобладавшие в единоутробном его брате.

Но совершенно общей у графов де Дам была страстная любовь к бургундской горчице, да ещё к своей ласковой сестрице, гостеприимной хозяйке миниатюрного Ланжерона. И абсолютно в равной мере они обожали своего племянника, ласково называя его «бесёнок».

КАРТИНКА

ПЕРВЫЙ ШТУРМ

Граф Роже де Дам был лихой вояка (шпага слушалась его просто магически) и не менее лихой повеса. О его весьма бурных похождениях долгие годы с большим энтузиазмом судачили в Ланжероне – и не только в замке, но и в прилегавшей к нему деревеньке. В ней было не менее двадцати домишек, таких же полуразваленных и, кажется, готовых рассыпаться от сильного дуновения ветра, как и сам, с позволения сказать, замок.

В деревне знали полковника де Дама более чем хорошо: кажется, не было ни одной ланжероновской девицы, которой удалось увернуться от его бешеных ласк. Не раз по вечерам он подмигивал своему юному племяннику, всегда смотревшему ему в рот, и весело кричал: «Шевалье, вперёд, на штурм Ланжерона!».

Он хватал Александра за руку, и они мчались через лужайку и лесок, улюлюкая и гогоча, подпрыгивая и ещё успевая что-то напевать.

В деревне при этом раздавался сплошной металлический лязг: испуганные мамаши двери своих домишек спешно закрывали на щеколды. Они понимали, что толку от этого почти никакого, но щеколды всегда хлопали громко и весьма исправно. Видимо, это был своего рода ритуал, отступить от исполнения которого для ланжероновских мамаш было очень сложно, практически невозможно.

Впрочем, наследницы их редко одобряли таковое рвение своих родительниц: во всяком случае, они с фантастической скоростью прихорашивались, и тут же радостно и одновременно тревожно прилипали к окошкам, от которых никакой силой их было уже не отодрать. Каждая втайне рассчитывала, что хотя бы один из замковских повес остановит свой выбор именно на ней. Не раз, к великой радости ланжероновок, дядюшка и племянник успевали за вечер обойти несколько домов.

Крепости всегда сдавались без боя и даже с радостью, если не с восторгом.

На следующее утро мамаши осчастливленных дочек хвастались соседкам, что один из замковских побывал именно у них. Особенно они гордились, если их наследница оказывалась именно под шевалье, – всё-таки свой, хозяйский, будущий владелец замка, полуразваленного, маленького, но замка. Сами же девицы постепенно стали отдавать предпочтение шевалье перед графом.

Брат мадам де Ланжерон был, конечно, опытен и изощрён в любовном искусстве, но вместе с тем он был какой-то бешеный, ненасытный, а шевалье был нежный, добрый и ласковый.

По возвращении «мальчиков», хозяйка замка всегда интересовалась успехами своего сына на ратном поприще. Девицам, которые ему доставили особенное удовольствие, она всегда дарила потом плоды своего рукоделья – подушечки, на которых искусно были вышиты различные виды родной Бургундии. Так что захваченные крепости не только не облагались контрибуцией, а ещё и выигрывали от понесённого поражения.

Находясь проездом в Бургундии, граф Роже де Дам заехал в Ланжерон, задержался там на неделю, а, возвращаясь, прихватил с собой, кроме нескольких бочонков с вином и дюжины банок с горчицей, что были презентованы ему заботливой сестрицей, ещё и юного, но в высшей степени бойкого племянника своего Людовика Александра Андро.

Поступив в королевскую гвардию (в полк своего дядюшки), Ланжерон довольно скоро стал близок ко двору Людовика XVI.

Полк графа де Дама должен был принять участие в предполагавшейся высадке на берега Англии (шевалье Ланжерон страстно мечтал в ней участвовать), но высадка так и не состоялась. Однако особенно рвался юный Ланжерон в Северную Америку, где шла в то время борьба английских колоний за отделение от метрополии. И Ланжерон перешёл в другой пехотный полк, которым командовал граф Лавальонморанси.

У пылкой привязанности юного шевалье к американским событиям есть своя, не лишённая интереса, предыстория. О ней, хотя бы вкратце, стоит сейчас упомянуть.

В Париж прибыл один из творцов американской революции, Бенджамин Франклин. Он прибыл в Париж как представитель правительства английских колоний. Ланжерон познакомился с Франклином на вечере у принцессы Луизы де Тарант, придворной дамы королевы Марии-Антуанетты (впоследствии шевалье не раз встречался с ней в Петербурге, куда она через несколько лет эмигрировала).

КАРТИНКА

ПОСОЛ РЕВОЛЮЦИИ В СТОЛИЦЕ ЕВРОПЫ

Впервые Франклин приехал во Францию ещё в 1767 году, как частное лицо. Он тогда сменил свой скромный квакерский костюм на модный парижский кафтан. Он со смехом писал: «Подумайте только, какой у меня вид, с маленькой косичкой и открытыми ушами». Второй раз он прибыл в Париж через девять лет – в 1776 году, но уже в качестве посла Американской республики, и тут уже отказался следовать парижской моде. Бенджамин Франклин разгуливал по столице в простом коричневом кафтане, волосы его были гладко причёсаны, парик заменяла шапка из куньего меха. И получилось так, что Франклина сделали образцом моды: популярность его в Париже была столь велика, что парикмахеры изобрели причёску alaBenjaminFranklin.

Дождливым унылым декабрьским днём 1776 года, вернувшись после неизменной верховой вечерней прогулки, князь Иван Сергеевич Барятинский, полномочный посланник российской императрицы во Франции, выпил кряду не менее пяти чашек чаю, и велел кликнуть своего секретаря Павла Владимировича Зотова, остроглазого и весьма смышлёного молодого человека, которого он чрезвычайно ценил, но одновременно почитал слишком уж любопытным – за последнее качество частенько поругивал, но совершенно безрезультатно.

Когда Павел Владимирович вошёл, князь Барятинский сидел и неторопливо перебирал бумаги – на секретаря он даже не взглянул. Прошло не менее получаса. Зотов терпеливо ждал, уставившись в стопку чистых листов, которая лежала у него на коленях.

Наконец, Барятинский произнёс обычную в таких случаях фразу: «Ну-с, начнём, молодой человек». И тут же, даже не смотря в сторону секретаря, начал медленно, с расстановкой диктовать очередной отчёт вице-канцлеру Остерману: Бенджамин Франклин приехал вчерась в Париж. Публика столь им занята, что ни о чём ином более теперь и не говорят, как о причинах его сюда приезда, и столько разных известий, что и знать не можно, на чём подлинно основаться. Я должностию поставляю о всех слухах вашему сиятельству донесть, в рассуждении сенсации, каковую он произвёл. Одни сказывают, что он приехал сюда только для того, чтобы отдать двух своих внучат в здешние училища, а сам поедет в Швейцарию, и везёт с собой золото в слитках на 600 тысяч ливров здешней монеты, с намерением, чтобы купить себе тамо замок и спокойно кончить свою жизнь. Другие же говорят, что он лишь толькочтоприехал в Нант, писал к графу Вержену, объявляя ему, что он прислан от Американских независимых Соединённых Провинций трактовать с Франциею».

Через пять лет – в один из сентябрьских дней 1781 года – князь Барятинский устроил небольшой приём в честь Бенджамина Франклина, пригласив на него особо русского посланника в Англии, Семёна Романовича Воронцова, и сестрицу его Екатерину Романовну Дашкову, настроенных весьма проамерикански и симпатизировавших лично Бенджамину Франклину.

Представитель Американских Соединённых Провинций явился в сопровождении лейтенанта де Ланжерона, своего нового друга и добровольного телохранителя.

Семён Романович и Екатерина Романовна имели с Франклином продолжительную беседу, живую, искромётную, весёлую, и вместе с тем совершенно серьёзную, в которой прежде всего затрагивались темы политико-философские (секретарь князя Барятинского Павел Зотов слушал во все свои чуткие уши). А потом шевалье де Ланжерон читал сцену из своей новой тираноборческой трагедии, в которой по адресу англичан было высказано немало упрёков.

Стих трагедии был довольно нестроен, и даже, пожалуй, шершав, но шевалье читал настолько пылко, что это в глазах слушавших компенсировало всю слабость поэтической техники. Только в глазах Екатерины Романовны Дашковой (она сама была автором нескольких довольно слабых пьесок, являясь при сём весьма строгим ценителем искусства) заметна была лёгкая ироническая усмешка.

Под влиянием дружбы с Франклином, увлёкшись восстанием английских колоний в Америке, Ланжерон в чине лейтенанта флота присоединился к экспедиционному корпусу генерала графа де Рошамбо. Ланжерону было тогда девятнадцать лет.

Полк графа Лаваляонморанси в 1782 году на корабле «Aigle» (Орёл) был отправлен из Ларошели в Северную Америку, для оказания помощи английским колониям в их борьбе за независимость.

Эта экспедиция оказалась не совсем удачной. Всё дело в том, что у американских берегов французские корабли были атакованы английскою эскадрою Эльфинстона. Корабль «Aigle», получив серьёзные повреждения, укрылся затем от преследователей в устье реки Делавар.

КАРТИНКА

ПРИВЕТ, АМЕРИКА

Генерал граф де Рошамбо, командир французского экспедиционного корпуса, и барон де Виомениль, кажется, не ладили между собой никогда. Не было буквально ни одного мнения, ни одного указания графа, которое барон бы принял. Генерал же Рошамбо глубоко презирал барона как человека, и ни во что ни ставил его как военачальника. Но они вынуждены были работать вместе, и работали.

Впрочем, при подчинённых генерал Рошамбо и барон де Виомениль держались в высшей степени корректно и были даже любезны по отношению друг к другу, но все окружающие знали об истинном характере их отношения друг к другу.

Генерал же Вашингтон ценил и генерала и барона, относился к ним в высшей степени ровно, не выделяя ни одного из них, но всё-таки было известно, что более он симпатизировал графу де Рошамбо.

Когда пришли сведения, что военный фрегат «Орёл» обстрелян англичанами и даже весьма основательно ими подпорчен, то генерал Рошамбо никак не прореагировал на это известие, а барон разразился целым каскадом проклятий по адресу англичан и тут же побежал к генералу Вашингтону.

– Какова же судьба фрегата? Что доподлинно известно? – осведомился довольно равнодушно Джордж Вашингтон, не отрываясь от карты, изучением которой был занят.

Барон тут же ринулся назад, дабы выяснить детали у Рошамбо, от которого и узнал эту новость.

Вскоре Виомениль вернулся, и, запыхавшись, сообщил, что фрегат «Орёл» укрылся от англичан в устье реки Делавар.

– А где же маркиз Водрель? – уже с некоторой долей интереса спросил Вашингтон, откинувшись на миг от заваленного бумагами длинного, как бы вытянутого в полоску, письменного стола.

– Вице-адмирал Водрель направляется к вам!

Барон Виомениль тут же выпалил это, по-детски радуясь, что может сразуответить, не бегая за уточнениями к графу де Рошамбо:

Маркиз Водрель прибыл минут через сорок. Его сопровождали лейтенанты королевского флота шевалье де Ланжерон де Сэсси и граф Луи-Филипп де Сегюр (впоследствии шевалье с графом не раз встречался в Санкт-Петербурге, куда последний был направлен в ранге полномочного посланника Франции в России).

Маркиз де Водрель предстал перед генералом Вашингтоном печальным и израненным. Осколок пушечного ядра ему задел левое плечо. К тому же раны, нанесённые фрегату «Орёл», он ощущал как свои собственные. Ланжерон же и Сегюр, по молодости лет, были веселы и беспечны. Они беспрестанно острили, шутя и пикируясь друг с другом. Присутствие генералов Рошамбо и Вашингтона как будто их совсем не смущало.

Скоро к прибывшим присоединился граф Лавальонморанси, полковой командир лейтенантов. Он, так же как и они, был молод и легкомыслен.

Маркиз Водрель смотрел на своих спутников осуждающе, но они, казалось, не замечали совершенно ничего. Барон Виомениль явно поддерживал маркиза, а генерал Рошамбо, судя по всему, был на стороне французской аристократической молодёжи, был на стороне юности.

Ужин примирил всех. Было много выпито и много сказано речей. Гневных речей об англичанах, и, в частности, об эскадре адмирала Эльфинстона, посмевшей громить фрегат «Орёл».

Поздно ночью, войдя, наконец, в отведённую для него комнату, шевалье де Ланжерон быстро очинил перья и принялся за продолжение начатой на корабле поэмы «Звезда любви», которую посвящал оставшейся в Париже юной жене своей Мари-Диане Маньяр де ля Вапалье.

Исписав четыре страницы, он аккуратно промокнул их, сложил и положил затем в боковой карман камзола.

Предавшись минутным воспоминаниям, шевалье снял с шеи медальон, осторожно открыл его и стал глядеть на миниатюрный портрет своей Дианы – она была изображена художником в белой кашемировой шали, по моде завязанной вокруг талии. С лёгким стоном поцеловав изображение, шевальерешительно захлопнул медальон и стал укладываться спать. При этом он шёпотом повторял только что написанные строки поэмы. Узкое вытянутое пропечённое солнцем лицо Ланжерона осветила довольная улыбка – видимо, он был удовлетворён своими стихами.

Было слышно, как за стеной вышагивает граф Сегюр. Завтра с утра они собирались в Филадельфию – как следует покутить. А полковой командир граф Лавальонморанси трудился в это время в объятиях прекрасной голландки. Этажом же ниже, расположившись в большом пустоватом холле гостиницы, Вашингтон, Рошамбо и Виомениль о чём-то тихо говорили, глядя на карту. Один маркиз Водрель, усталый и опустошённый, спал выматывающим нервным сном. Ему снился фрегат «Орёл», целый и невредимый.

Шевалье Ланжерон де Сэсси, ступив на американский берег, отправился сначала в Филадельфию, а потом – в Бостон, где присоединился к эскадре маркиза Водрёля, которая отправлялась в Южную Америку с войсками под началом барона де Виомениля. Ланжерон принял участие в сражениях при Порто-Кабелло, Каракасе, Сан-Доминго (1782–1783).

КАРТИНКА

КАРАКАС. 1782 ГОД.

Барон де Виомениль брал Каракас, раскинувшийся на семи холмах и состоящий из нескольких городков, точнее, из нескольких отчаянных разбойничьих притонов. Да, собственно, и городками это нельзя было назвать: то были холмыуравейники, покрытые лачугами-ранчос. А название было чрезвычайно пышное (лейтенант шевалье де Ланжерон обожал его повторять): Сантъяго-де-Леон-де-Каракас.

На каждый из холмов барон бросил по отряду гвардейской пехоты. И в течение пары часов Каракас был взят. Гвардейцы разломали до основания все лачуги-ранчос, частью перебили, а частью разогнали их обитателей.

Вечером он вместе со своим маленьким личным гаремом с наслаждением лакомился арепой (кукурузными лепёшками с ветчиной и перцем), качапос (кукурузными лепёшками с сыром и стручковой фасолью) и жареными бананами такадас, запивая всё это горчайшим местным пивом необычайной крепости.

Потом лейтенант прогуливался по бульвару Сабана Гранде.

Глубокой ночью Ланжерон принялся за продолжение поэмы «Маленькая Венеция Любви», которую намеревался посвятить своей очаровательной юной жене Мари-Диане Маньяр де ла Вапалье.

Ранним утром следующего дня Ланжерон отправился осматривать горную гряду Авила.

Вернувшись и позавтракав, лейтенант королевской пехоты захватил с собой мешок жареных бананов такадас и отправился в путешествие к Ориноко.

Река – это дорога в вечно сырых непроходимых джунглях. На её берегах изредка стоят индейские хижины – палафитос.

Ланжерон глядел во все глаза на проплывавшие чёрные долблёные каноэ, которых сопровождали маленькие речные дельфины. Однако более всего лейтенант присматривался к архитектуре индейской Венеции, присматривался к тому, как устроены хижины: чёрные сваи, посередине – настил, сверху – крыша из листьев, стены совершенно отсутствуют, к сваям привязаны гамаки, фактически являющиеся единственной мебелью.

Из прогулки по Ориноко лейтенант Ланжерон вернулся в Каракас со свеженаписанной поэмой «Водопад ангела», набросками пьесы из жизни речных индейцев.

В 1783 году был заключён Версальский мир, и шевалье Ланжерон де Сэсси, которому тем временем исполнилось ровно двадцать лет, вернулся во Францию. Он служил в Медоке (1786) и Арманьяке (1788), пройдя путь от капитана до полковника.

Завершился американский и самый романтический этап его незаурядного и в высшей степени пёстрого военного пути. Будет несколько лет передышки, и потом начнётся принципиально новый виток в его карьере гвардейца Людовика XVI.

В 1787 году Ланжерон был зачислен капитаном в драгунский полк принца Конде, а потом был назначен сверхштатным полковником в полк Арманьяка. Разразившаяся революционная гроза всё изменила в его судьбе, как и в судьбе всей французской аристократии.

В начале революции шевалье служил в военной охране Версальского дворца.

КАРТИНКА

ВЕРСАЛЬ – ПАРИЖ

Шевалье де Ланжерон вернулся после развода караула. Он, не снимая сапог, лёг на узкую походную кровать., а шпагу аккуратно поставил в коридорчик, который вёл в отведённые ему две комнатки.

Была глубокая ночь. Казалось, что весь Версаль уснул. Но тут в коридоре раздались мерные твёрдые шаги. Ланжерон вздрогнул. Положение было в высшей степени тревожное. В любой момент его могли арестовать и набрать новую охрану дворца из числа разбойников и бродяг, наводнивших с недавних пор Париж и окрестности. В общем, шевалье ждал ареста.

Когда раздался стук в дверь, он спокойно встал, достал из коридорчика шпагу, которую ему некогда подарил генерал Вашингтон, и опёрся на эфес. «Войдите» – негромко сказал Ланжерон, ничуть не выказывая волнения.

Дверь открылась. На пороге стоял посыльный. Он вручил Ланжерону два пакета, молча поклонился и вышел.

Ланжерон спешно бросился вскрывать пакеты. В первом пакете было письмо от дядюшки Роже де Дама. Оно было совершенно беззаботное, радостно-легкомысленное, полное надежд и обещаний.

Дядюшка Роже весьма игриво, но одновременно с нескрываемой гордостью сообщал о том, что назначен адъютантом Григория Потёмкина, всесильного любовника российской императрицы Екатерины II. Он призывал племянника приехать в Россию, гарантируя множество любовных приключений, может быть, и с самой императрицей, всегда необыкновенно щедро награждавшей своих фаворитов, даже самых мимолётных. Кроме того, дядюшка поведал о тех блистательных победах, которые Россия одерживала над Турцией. «Награды так и посыпятся на тебя», – убеждал он племянника.

Ланжерон прочёл письмо, вздохнул и задумался. Дядюшка Роже никогда не зазывал его в авантюры, чреватые особыми неприятностями. Явно стоило поразмыслить над нынешним его предложением, тем более что обстановка в Версале – а точнее, вокруг него – становилась всё более неприятной и накалённой.

Второе письмо было от другого дядюшки – Шарля-Сезара, герцога де Дама.

Именно Шарль-Сезар зазвал его в Америку. Он был адъютантом генерала де Рошамбо, командовавшего французским экспедиционным корпусом. Он провёл в беседах с племянником не одну бессонную ночь, рассказывая ему о борьбе колоний с английской королевской властью.