Камень мудрецов

Слепая встала; она решилась, сон должен был сбыться. Была ночь, отец её спал, она поцеловала его руку, прикрепила конец нити к отцовскому дому, – иначе как бы она, бедная слепая, нашла дорогу домой? За эту нить она должна была крепко держаться, – ей она доверялась, а не самой себе, не другим людям. Потом она сорвала с солнечного дерева четыре листочка; она хотела, в случае, если сама не встретит братьев, пустить эти листья по ветру, чтобы тот отнёс по одному каждому брату, вместо письма, поклона от неё.

Что-то будет с бедняжкой-слепой, как станет она пробираться по белу свету? Но она, ведь, держалась за невидимую путеводную нить и, кроме того, над всеми пятью чувствами преобладала у неё внутренняя, душевная чуткость, благодаря чему она как бы видела кончиками пальцев, слышала сердцем.

И вот, она отправилась бродить по белу свету. Море житейское шумело и гудело вокруг неё, но где только ни проходила она – всюду на небе сияло солнышко, ласкавшее её своими тёплыми лучами, всюду из чёрных облаков исходила сияющая радуга, всюду девушка слышала пение птичек, вдыхала аромат апельсинных и яблочных садов; аромат был так силён, что ей казалось даже, будто она вкушает самые плоды. До слуха её доносились нежные ласкающие звуки, дивное пение, но доносились также завыванье и дикие крики; мысли и чувства людские вступали между собою в борьбу, и в глубине её сердца сталкивались отзвуки двух мелодий: задушевной сердечной мелодии и мелодии рассудка. Один людской хор пел:

Земная жизнь – борьба и слёзы,Сплошная тьма, просвета нет!

Другой:

Нет, люди рвут и счастья розы,Их взор ласкает солнца свет!

Опять доносилась горькая жалоба:

Мир жив лишь злом, враждой, гоненьем,Брат губит брата, сын – отца!

В ответ звучало:

Любовью, благостью, прощеньемЛюдей исполнены сердца!

Потом слышалось:

Мир тонет в мраке лжи, притворства,Вся жизнь – лишь суета сует!

Но вот раздавалось:

Но с тьмой и ложью в ратоборствоВступают Истина и Свет!

Тут хор дико грянул:

Махни рукой на всё и смейся,Людей и мир весь презирай!

Но в сердце слепой девушки звучало:

На Бога и себя надейся,Ему судьбу свою вверяй!

И стоило девушке появиться в кругу мужчин и женщин, старых и молодых, души всех загорались светом истины, добра и красоты; повсюду, где она ни появлялась – в мастерской ли художника, в богатом ли, празднично убранном, покое, на фабрике ли среди жужжащих машин – всюду словно восходило солнышко, звучали невидимые струны, ниспадала на изнывающие от жажды листья живительная роса.

Но дьявол не мог с этим примириться, а он, ведь, умнее целых десятков тысяч умных людей, вместе взятых, и додумался таки чем помочь горю. Он отправился в болото, взял пузырей гнилой воды, велел прозвучать над ними семикратному эху лжи, чтобы они окрепли, потом истолок в порошок всевозможные оплаченные похвальные оды и лживые надгробные речи, какие только мог достать, сварил порошок вместе с пузырями в слеза́х, пролитых завистью, посыпал полученную смесь румянцем, соскоблённым с увядшей щеки старой девы, и создал из всего этого девушку по образу и подобию богатой благодатью слепой. Люди стали звать создание дьявола «Кротким ангелом душевной чуткости», и всё пошло теперь как по маслу, – дьявол одолел: свет не знал, которая из двух была настоящею, да и где ему было знать это!

«На Бога и себя надейся,Ему судьбу свою вверяй!»

раздавалось, между тем, в сердце слепой, но просветлённой твёрдою верой, девушки. Четыре зелёных листка солнечного дерева она отдала ветру, чтобы тот отнёс их, вместо письма, поклона, её братьям, и твёрдо верила, что ветер доставит листья по назначению. Так же твёрдо верила она и в то, что драгоценный камень, затмевающий блеском всё земное великолепие, будет ею найден. С чела человечества должен он сиять дивным блеском, озаряя и дом её отца.

– Дом моего отца! – повторила она. – Да, на земле обретается этот камень, и я принесу домой не одну уверенность в его существовании; я уже ощущаю его пламя; оно пы́шет всё сильнее и сильнее в моей зажатой руке! Я подхватывала, ведь, каждое крошечное зерно истины, носившейся по ветру, и крепко берегла его; я давала ему пропитаться ароматом всего прекрасного, чего немало на земле – даже для слепой. Я ловила каждое биение человеческого сердца во имя добра и вкладывала их в зёрнышки истины. Я несу домой одни песчинки, но все они в совокупности и составят драгоценный камень, который я искала; у меня их полная горсть!

И она протянула руку отцу, – она была уже дома; с быстротою мысли очутилась она там: она, ведь, не выпускала из рук невидимой путеводной нити, связывавшей её с отцовским домом.

Злые духи налетели на солнечное дерево с грохотом урагана, с шумом и свистом ворвались в открытые ворота и в потайную комнату.

– Вихрь развеет песчинки! – вскричал отец, хватая её разжатую руку.

– Нет! – с твёрдою уверенностью возразила она. – Их нельзя развеять. Я чувствую, как от них струится луч света, согревающий мою душу!

И отец увидел, что сверкающие песчинки бросали яркий луч на белую страницу книги Истины, на ту страницу, где он искал доказательств жизни вечной. Он взглянул на страницу – на ней ослепительным блеском сияли четыре буквы, составлявшие одно единственное слово:

Вера.

В ту же минуту рядом с отцом очутились и четверо его сыновей. Зелёный листок, брошенный ветром на грудь каждому, пробудил в них тоску по родине, и они вернулись вместе с перелётными птицами, оленями, антилопами и другими лесными обитателями. Животные тоже хотели принять участие в радости, и почему же нет, раз они способны были радоваться?

И вот, как солнечный луч, пробравшийся в пыльную комнату через узенькую щёлочку в двери, образует косой столб сияющей пыли, так и тут, но куда легче, воздушней и ярче – сама радуга померкла бы перед этим зрелищем – подымался от сияющего слова «Вера» светозарный столб песчинок истины. Каждая песчинка соединяла в себе свет истины, блеск красоты и сияние добра, отчего столб и светился ярче огненного столба – путеводителя Моисея и народа израильского в пустыне; он был мостом Надежды, перекидывавшимся от Веры к всеобъемлющей, бесконечной Любви.

Сноски

1

Педерсен – Имя выдающегося датского учёного († 1554 г.), издавшего «Kong Olger Danakis Krönike», Malmo, 1534. Примеч. перев.