Квартира

– Нечего вздыхать! Работать! Мой барометр запускайте. Менять цены два раза в день. Добавляем по пятьсот долларов за метр.

– За раз? Или за день? – уточнил въедливый финансист.

– За раз! Сам ты зараз! – незлобно огрызнулся Игорь Михайлович и тут же продолжил инструктаж: – Еще раз подчеркиваю: продавайте. Все, что можно продать. Клиент не должен уйти с деньгами. Позвонил – значит, уже попался. Выжимайте все до копейки.

– А если спросят документы? Разрешение, постановление правительства, землеотвод? – не унимался финансист.

Как во всяком быстрорастущем деле, части документов хронически не хватало – просто не успевали оформить.

– Спросят – покажешь! – резко оборвал Поклонский.

– А если нет? – резонно поинтересовался финансист. – Если нечего показать-то?

– Если нечего – нарисуешь! – отрезал босс. – Или говори так, чтоб ни один педант не усомнился.

– Значит, врать? – поддел неунимающийся финансист.

– Слушай, уймись! – рассердился девелопер. – Это я тебе вопросы должен задавать!

Он зло засверкал глазами, но никого напугать этим не мог. Уж больно комично выглядели его выпученные глазищи в венце кудрявой рыжей шевелюры.

– Ну-ну, – вздохнул финансист.

Он получал более чем хорошую зарплату и действительно был обязан ее отрабатывать, впрочем, как и все остальные работники девелопера Поклонского. Они привыкли не задавать лишних вопросов и выполнять все поручения начальника, а главное, каждый из присутствующих уже давно подсчитал в уме, сколько сможет заработать на обещанных шефом процентах.

Поклонский же несся дальше. Он уже вовсю развивал свою очередную идею и требовал от подчиненных главного: загнать потенциальных жильцов в такой психологический стресс, из которого нельзя было выйти, не купив квартиру. В этом и состоял смысл выражения «разогреть рынок». Игорь Михайлович слыл отличным специалистом по этой части.

Коробков

Сразу же после разговора с Жучковым адвокат поехал к выселенному соседу, и надо сказать, новое жилище Коробкова выглядело ужасно. Снаружи это был двухэтажный деревянный барак с двумя подъездами, один из которых оказался заколочен досками крест-накрест. Все многочисленные жильцы этого прогнившего насквозь строения вползали через единственный вход и растекались по двадцати восьми комнаткам, чтобы затем встретиться на единственной кухне. Встречались они там по острой нужде: чувство голода гнало одних, чтобы приготовить какую-то еду, а других, чтобы попытаться эту еду украсть – такой уж контингент. По этой причине кухня и была местом, где крики и ругань не стихали круглые сутки.

Павлов пригнулся, чтобы не разбить лоб о подвешенный каким-то умником прямо над входом скелет велосипеда. Тут же увернулся от изгнанных с кухни бросившихся прямо в ноги трех орущих котов. И тогда справа из темноты кто-то противно и хрипло захихикал:

– Кхе-хе-хе, пижончик залетел на пистончик.

Павлов, не мешкая, двинулся по длинному коридору, но обладатель сиплого голоса не отставал:

– Слышь? Дай полтинничек, мил-человек? У меня нутро сгнило. Сдохну щас, если не промочу глотку. Не жлобись…

Но Павлов уже толкнул дверь под нужным ему номером. Она оказалась незапертой, и его взору предстала абсолютно убогая комната величиной с обувную коробку. Может, в ней и было четыре квадратных метра площади, но все они уже были использованы и заставлены невообразимым барахлом. И вот поверх всей этой груды картона, тряпок, разобранных деревянных панелей от шкафов и столов громоздилась кушетка, на которой безжизненно лежал Василий Коробков.

Артем с трудом протолкнулся через мусор и скарб и легохонько потряс за плечо бывшего соседа:

– Василь Василич, проснитесь! Это я, Павлов. Вы меня… – Тут он и увидел, что Коробков не спит: глаза старика неестественно выкатились, рот был широко раскрыт, а лицо приобрело фиолетовый цвет.

– Только этого не хватало!

Артем попытался пощупать пульс на шее Коробкова. Бесполезно. И тогда он прижал застывшие веки бывшего соседа и закрыл глаза несчастного. Затем надавил на нижнюю челюсть и прикрыл его рот. Потом повернул тело на спину и с трудом сложил его руки на груди, как положено добропорядочному христианину. И тут же заметил клочок бумаги, зажатый в кулаке Коробкова.

«Неужели записка?»

Мгновение Павлов сомневался, ему ли предназначено сие послание. Но поскольку он уже и без того слишком расхозяйничался в новом и последнем жилище Василия Васильевича, то решил не стесняться. Листок, а точнее, фрагмент листка, был вырван из настенного календаря – из тех, что любили наши дедушки и бабушки. На нем стояла едва уцелевшая дата «9 мая». Остальная, большая часть страницы была оборвана, и клочков от нее не наблюдалось.

«Либо Коробков оторвал так неаккуратно лист календаря. Либо…»

Артем почувствовал легкую дрожь. Еще неделю назад он и не подумал бы выстраивать таких вот отдающих манией преследования версий. Но события последних шести дней многое поставили с ног на голову, и Артем был уверен: кто-то мог пытаться вырвать из пальцев Василия Коробкова этот лист. И нужная часть осталась у этого таинственного посетителя. Он еще раз осмотрел клочок.

– День Победы? Странно… – повертел он листок в руках. Никаких записей. Просто обрывок. – И что же случилось девятого?

Артем оглядел убогую конурку, заметил в самом углу небольшое бюро, сверху – груда бумаг, и вот из-под них выглядывал тот самый настенный календарь. Толстенький, как будто нетронутый. Бережливые старики, как правило, не вырывали листки по окончании дня, а аккуратно заворачивали. Именно поэтому к концу года томик календаря оставался нетронут.

Правда, особо деловые еще и оставляли собственные записи и пометки на каждый день. Таким, видимо, был и Василий Васильевич, его календарь за почти истекший и подошедший к концу год оказался нетронутым.

Артем взял в руки маленький аккуратный томик, но открыть не успел. Дверь с треском распахнулась, и Павлов резко повернулся на звук и машинально сунул календарь в широкий карман пальто. На пороге стояли два милиционера и бородатый мужичонка в телогрейке. Он кивнул в сторону кровати, как бы не замечая Павлова.

– Вот он, жилец-то новый. Кажись, Васька звать. С утра так и лежит. Мертвяк мертвяком. Я зашел в районе обеда спросить… ну, попросить… ну… – замялся дедок, но тут же нашелся и продолжил: – Ну, в общем, зашел. А он так и лежал. Смотрю – не дышит. Вот я и позвонил.

– А вы кто будете? – стоявший впереди прапорщик обратился к Павлову, и Артем сделал шаг вперед.

– Я сосед гражданина Коробкова. Адвокат Павлов. Московская адвокатская палата.

– Ух ты! – не выдержал молоденький сержант, который уже во все глаза разглядывал известного правозащитника. – Точно! Я вас сразу узнал, да не поверил, что вы и вдруг здесь! Автограф для мамы дадите?

Он протянул какую-то книжку, и Павлов кивнул и подхватил ее.

– Уголовный кодекс? Надо же!

Сержант улыбнулся:

– Я учусь в академии на заочном. Вот и приходится на службе заниматься. Напишите для Сергея и Раисы Матвеевны.

Артем размашисто подписался на второй странице обложки: «Стражу правопорядка и будущему коллеге-юристу Сергею и его маме Раисе Матвеевне с наилучшими пожеланиями. На добрую память от А. А. Павлова» – и поставил подпись и дату. Все молча следили за манипуляциями адвоката.

– Все это хорошо, – первым нарушил молчание прапорщик. – Только непонятно, что вы все-таки делаете в комнате этого Коробкина? И какой он вам сосед? Паспорт покажите, гражданин Павлов.

Артем начал шарить по карманам.

– Во-первых, Коробкова, а не Коробкина. Во-вторых, меня пригласил сам хозяин. Вчера передал через нашу соседку Варвару Штольц. Вот я и приехал. Только поздно.

Он протянул красную корочку адвокатского удостоверения, и прапорщик, шевеля губами, прочитал. Потер шею, наморщил лоб, вернул удостоверение и лениво приложил руку к шапке-ушанке:

– Извините, Артемий Андреич. Сами понимаете, служба. Вам придется пройти с нами. Надо дать объяснения, и все по форме, чтоб зафиксировать.

Артем ужаснулся: тратить драгоценное рабочее время на поездку в участок милиции было немыслимо.

– Прапорщик, какие объяснения? Я зашел за две минуты до вашего появления в комнату моего бывшего соседа. Он мертв уже, как минимум, часов пять. Скорее всего, сердечный приступ. Следов насилия нет. И что я могу вам пояснить?

Артем раздраженно надвинулся на милиционеров, и прапорщик невольно сделал полшага назад. Он совсем не был уверен в том, что этого здорового и нагловатого, а к тому же весьма известного юриста можно будет задержать и отправить в отделение. К тому же сержант, хоть и был младше по возрасту и званию, все же явно не одобрял подобной «бдительности» старшего коллеги. Прапорщик сплюнул в сторону и процедил сквозь зубы старику в телогрейке:

– А, ладно. Давай, дед, оформлять жмурика. Сейчас спецперевозку вызовем, а ты пока мне все расскажешь по порядку. Остальные свободны. А вас, гражданин Коробков, – наклонившись к лежавшему на кровати трупу, гоготнул он, – я попрошу остаться, – и вышел из комнаты.

Павлов, не дожидаясь специального приглашения, выскочил за ними вслед и, кивнув на прощание чуть задержавшемуся сержанту, поспешил прочь. И только в машине Артем достал календарь покойного и быстро пролистал его до нужной даты. Увидел записи седьмого и восьмого мая. Вырванный лист. Снова записи на странице за десятое число… Артем вздохнул и сунул календарь в портфель – разобраться в записях покойного при тускловатом освещении салона да еще посреди рабочего дня было нереально.

Эксперимент

Кладбище – место особое. Многие приписывают ему самые разные мистические свойства. Жучков, например, прекрасно помнил, как в детстве они пугали друг друга историями про зомби, мертвецов и привидения, которые обязательно должны были прятаться за кладбищенской оградой, а ночью тревожить покой мирных граждан. И только самые отчаянные парни брались на спор пройти в лунном свете между могилами, а кое-кто за хороший куш даже переночевать. Такая удаль давала не только хороший денежный выигрыш, но и внимание дворовых девчонок и уважение старших пацанов.

Сегодня, после тридцати лет массированного потока голливудской продукции в жанре «хоррор», кладбище утратило большую часть своей мистической власти над нашими умами. И все-таки место вечного упокоения остается местом особым, и какая нелегкая подтолкнула Игоря Михайловича Поклонского назначить деловую встречу именно здесь, начальник жэка № 3 категорически не представлял.

Да, следует признать, Поклонский слыл отчаянным малым. При своей неопределенной и невыразительной профессии – девелопера, он умудрился прославиться эпатажными выходками и акциями на всю страну. То арендует целый поезд-экспресс в честь дня рождения своего друга и компаньона. Посадит в него сто супермоделей весьма легкого поведения и вместе с другом объявит конкурс на новый рекорд полового гигантизма за время перегона Москва – Санкт-Петербург. А то снимет яхту на Лазурном побережье и соблазнит гостей бегать голышом по палубам, изображая из себя дикарей Новой Гвинеи. В общем, Игорь Михайлович Поклонский считался самодуром, гулякой, развратником, ловеласом, экспериментатором, кутилой, мотом и прожигателем жизни. Тяготел он и ко всему иррациональному, непознанному и аномальному. Выходил в астрал, впадал в транс, останавливал дыхание и сердце. Вот и сегодня назначил он встречу Жучкову не где-нибудь в кафе «Пушкинъ» или «Майклс», а в самом центре Москвы, на Пресненском кладбище, на участке номер 38 седьмой аллеи.

Жучков прищурился; место их встречи было заметно издалека: от самого начала аллеи номер семь до названного участка стояли крепкие молчаливые мужчины в теплых черных пуховиках и темных очках. Они лениво просканировали съежившегося колобка Жучкова, и под этими то ли испытующими, то ли презрительными взглядами Жучков сгорбился еще больше.

Над самим же участком номер 38 оказалось установлено некое подобие шатра. Такое бывает в детективных фильмах, когда следствие решает выкопать захороненное тело и провести так называемую «эксгумацию». Жучков задумчиво почесал щеку: Поклонский не был следователем и, несмотря на множество врагов, ни в каком убийстве не обвинялся. Ну а когда начальник жэка зашел внутрь шатра, загадочность происходящего возросла до поистине космических размеров. У выкопанной могилы сгрудились то ли работники кладбища, то ли родственники покойного, а сам Игорь Михайлович Поклонский – стоя в могиле – проверял качество ямы! Лично…

– А-а-а. Работник жилкомтруда? Верный раб коммунальной лампы? Товарищ Жучков! Га-ага-га-га! – громоподобно загоготал из могилы Игорь Михайлович. – Идите сюда, гражданин, – и снова загоготал – еще громче.

Смеяться над любой своей шуткой, смешной или не очень, было отличительной чертой Поклонского. С непривычки окружающие пугались, и даже Александр Дмитриевич, хотя и виделся с ним не в первый раз, все же втянул голову в плечи. Поклонский же выбрался по стремянке из могилы, подошел вплотную и навис двухметровым ранжиром над подрагивающим от жутковатости происходящего Жучковым.

– Э, да ты, Сан Митрич, совсем замерз! – заметил его состояние Поклонский и кивнул своим вассалам: – Ну-ка, спасайте пролетария недвижимости. Налейте ему для согрева сто пятьдесят нашего фирменного «Миру-Мира».

Крепкие руки подчиненных мигом подхватили ойкнувшего от неожиданности Жучкова, а не успел он закрыть рот, как в него залили полный стакан гадкой вонючей настойки. Жучков закашлялся, жадно хватая ртом воздух, но тут же получил вместо кислорода соленый огурец. Отхрустел под одобрительные взгляды окружающих и наконец выдохнул:

– Уф-ф-ф! Игорь Михайлович! Ну, вы и мастер на выдумки! Я поражен. Не ожидал. Во сне не приснится такое. А за подношение спасибо. В самый раз.

Хмель и впрямь помог справиться с волнением, и Александр Дмитриевич уже не боялся, не торопился и не стеснялся и даже расстегнул казенную фуфайку. Поклонский с хитрым прищуром осмотрел гостя и цокнул языком:

– Отлично! Хорош. Просто картину с тебя писать, Сан Митрич. Маслом. «С думой о ЖКХ» называется. Га-га-га-га!

– Ну, вы и скажете, Игорь Михайлович, – раскраснелся начкомжилхоз, но Поклонский уже перестал смеяться и перешел к делу:

– Ты, Сан Митрич, бумаги привез?

– Точно так. Все привез. Не беспокойтесь, господин Поклонский. Все в полном порядке. Страничка к страничке. Вот здесь.

Жучков протянул выцветшую картонную папку с ботиночными шнурками, и Поклонский брезгливо поморщился и принял ее – двумя пальцами. Он использовал только самые современные приспособления для жизни и работы – «гаджеты», как модно их называть. Но заменить Жучкова на «гаджет» было сложно, и Поклонский развязал шнурки, быстро пролистал бумаги и удовлетворенно кивнул:

– Кажется, все на месте. Ну что ж, молодец, товарищ Жучков! Хвалю. Будем работать.

Жучков подобострастно изобразил нечто вроде полупоклона.

– Рад. Очень рад, Игорь Михайлович, что наши интересы совпадают. Буду счастлив быть вам полезен и впредь.

– Ну и о’кей!

Девелопер достал из внутреннего кармана какую-то чудную ручку и быстро расписался в нескольких местах, позволяя услужливым работникам молча и споро перелистывать нужные страницы, захлопнул папку и вернул ее Жучкову:

– Держи! Береги свою пенсию, старик! Ха-ха-ха! – Он резко развернулся и скомандовал всем стоящим вокруг раскопанной могилы: – Закончили перерыв. Продолжаем эксперимент.

Захмелевший – теперь уже от удачной сделки – Жучков, придерживая папку, вытянул шею.

– Игорь Михайлович! Не сочтите за нахальство, но что здесь происходит? Уж простите старика за любопытство…

Поклонский развернулся и удовлетворенно хрюкнул:

– Хр-р. Ты действительно хочешь знать?

Он проговорил слово «действительно» столь многозначительно, что сердце у Жучкова екнуло. И Поклонский это почуял и, предвкушая дальнейшее наслаждение, загадочно пояснил:

– Здесь проводится эксперимент по испытанию возможностей человека.

Жучков бросил воровской взгляд в сторону уже готовой могилы.

– А в чем эксперимент-то, Игорь Михайлович?

Поклонский недобро усмехнулся, сделал знак, и вассалы подхватили управдома под руки, сгрудившиеся возле Поклонского работники расступились, а Жучков увидел стоящий на краю могилы огромный черный лакированный гроб.

– Нравится? Хочешь туда?

По спине Жучкова прошел холод, а на его лбу выступил смертный пот.

– М-м-е… н-не…

Поклонский захохотал и огромной ладонью хлопнул Жучкова по плечу.

– Не ссать! Гроб не для тебя, старик. И не рассчитывай! Слишком жирно будет.

Ноги отказали, и Жучков почти повис на руках вассалов Игоря Михайловича. После пережитого ужаса он с удовольствием растворился бы в воздухе… а нужно было демонстрировать лояльность.

– А д-для кого?

Поклонский оглядел вассалов и торжественно кхекнул:

– Э-эх-кхе-хе-э! Этот гроб для меня!

Гроб

Гроб заколачивали профессионально быстро.

– Бах! Бух! Трах! Бу-бух!

Поклонский гоготнул и подбодрил работяг:

– Давай-давай! Резче! Резче! Заколачивай! Ха-ха-ха!

Он лежал в гробу, время от времени ворочаясь и поудобнее пристраивая свое огромное сытое тело на его бархатной начинке. Работники продолжали вколачивать специальные соединительные костыли, и, наконец, зажужжали шуроповерты:

– Вжжжжжиуууукххх. Вжжжиииижжжжжуууиии-иккххх!

Поклонский дотошно отсчитывал количество забитого и ввинченного соединительного крепежа. Он настоял, чтобы все было «по-настоящему», и, с трудом согласившись на вентиляционные отверстия, категорически отказался от дополнительного обогрева внутри гроба. Теперь ему предстояло пролежать в этом тесноватом временном пристанище целые сутки.

Поклонский попытался по привычке хохотнуть, но тут же осознал, что это ни к чему – уже потому, что никто его не увидит и не услышит, и… просто вздохнул. Многие годы он жил «наизнанку». Что это такое? Он ощущал себя вывернутым наружу – всеми своими эмоциями, чувствами, поступками и мыслями. Всем, что нормальный человек обычно держит внутри и переживает исключительно интимно, Поклонский не просто делился с окружающими, а нарочито выпячивал. А однажды услышанную фразу «скромность – кратчайший путь к забвению» – он сразу и навсегда сделал своим антилозунгом. Ни дня без вечеринки, ни минуты без акций, ни секунды без пиара!

Эти простые задачи он сформулировал для себя уже лет пятнадцать назад, и десять из них он потратил на самое простое – чтобы его хотя бы научились распознавать среди прочих тысяч девелоперов. Да, приходилось эпатировать! Мазаться взбитыми сливками вместе со стриптизершами. Нырять с головой в жидкий коровий навоз на спор в миллион долларов. Прыгать с парашютом с Останкинской башни, спускаться в батискафе «Мир-2» на «Титаник», пилотировать сверхзвуковые истребители, есть живых скорпионов, висеть вниз головой из вертолета над Ниагарским водопадом, переплывать Атлантический океан, заниматься сексом во время свободного падения под куполом парашюта и полгода проходить подготовку в настоящем отряде космонавтов, чтобы на финальной комиссии услышать отказ по причине двухметрового роста, который мешает разместиться в спускательном аппарате.

«Как будто они не видели этого в начале курса!» – возмущенно подумал Игорь и поежился от проникающего извне холодка.

В отличие от организаторов космического туризма, Поклонский всегда выполнял все, что пообещал. Понятно, что находились и те, кто воспринимал его обещания извращенно и требовал того, о чем и разговора-то не было. Так, при строительстве жилого комплекса «Королевская резиденция» Поклонский пообещал инвесторам, что каждый вложенный доллар окупится для владельцев квартир вдвойне! И, само собой, нашлась пара жлобов, которые поняли обещание буквально и, когда через два года комплекс так и не был сдан в эксплуатацию, потребовали вернуть двойную цену купленных квартир.

Пришлось долго и последовательно объяснять им, что «окупаемость» – не есть прибыль. Возвратить вложенные деньги можно и иным способом. Например, за счет спокойной, здоровой, качественной жизни рядом с приятными законопослушными людьми, в экологически чистом месте, в современном надежном доме. Даже то обстоятельство, что дом еще не достроен, увеличивало выигрыш инвесторов хотя бы потому, что инвестиции дорожают быстрее готового жилья. Этой тенденции не могли помешать даже помешанные на кризисах Сорос, Гринспен и Бжезинский. И ведь все они прекрасно знали: каким бы ни был кризис, недвижимость дешеветь не будет!

– Не дождетесь! – выкрикнул Поклонский, но его уже никто не слышал; звуки снаружи совсем затихли: ни стука, ни жужжания инструментов, ни голосов. Ничего. Мертвая тишина. В буквальном смысле могильная.

Он улыбнулся; в его сознании так и роились бесконечные каламбуры. Когда ты постоянно работаешь на публику и прессу, это приходит само. Жизнь публичного человека – вечный спарринг. Блиц. Экспромт за экспромтом. Но сегодня зрителей не было. Только мягкий бархат, подушечка да ватное одеяльце в кружевах и рюшках.

Девелопер потянулся во внутренний карман и не без труда выудил оттуда мобильный телефон. Он смирился с таким послаблением себе, как один телефонный звонок, – если вдруг эксперимент пойдет неправильно. Не дай бог, вассалы взбунтуются, присыплют его землей, да и забудут. Игорь Михайлович поежился и впервые подумал, что понятия не имеет, кому тогда достанутся заработанные тяжким трудом миллиарды.

«А в самом деле… кому?»

Поклонский заворочался, нажал на крышку гроба, но винты, шурупы, гвозди-петли обернули шалость эпатажного олигарха настоящей могилой. На лбу выступил противный пот, и даже просто отереть его составляло серьезную проблему. Длинные руки не гнулись в локтях и никак не дотягивались до лица, и живой покойник только с третьей попытки догадался уткнуться физиономией в набитую сосновыми опилками подушечку, чтобы промокнуть липкую влагу.

«Надо успокоиться!»

Он прикрыл глаза и попытался задремать, но легкий набежавший сон почему-то принес с собой мохнатого колобка в фуфайке. Игорь бежал и бежал за ним, а колобок катился и катился, пока не остановился возле какой-то стройки и не обернулся Жучковым.

«Мне еще работа не снилась!» – возмутился Поклонский и очнулся – не на стройке, разумеется; в гробу.

Вокруг стояли тишина и темнота. Он снова нащупал мобильный телефон и нажал наугад на клавишу. Экран засветился слабым голубым светом, но ничего нового он в убежище девелопера не озарил; только шелк обивки да хорошее сукно пошитого в лучшем ателье столицы похоронного костюма.

«И к чему этот сон? – подумал Поклонский. – Или все это пустое?»

Он скосил глаза вниз и разглядел цифры на табло телефона. Оказалось, что прошло всего лишь пятьдесят восемь минут. Впереди его ждали еще двадцать три часа и две минуты ожидания. Ожидания чего?

«А если так и оставят? Или забудут завтра вытащить? – по телу пробежал холодок. – Не-е-ет! Не должны. Они же останутся без зарплат и без бонусов!»

Только Игорь знал секретные счета, пароли и номера ячеек, где хранились основные капиталы компании.

«И к чему же мне приснился этот Жучков?»

Начальник жэка был одним из многих, мелкой шестеренкой в титаническом механизме и не представлял собой ничего особенного и в перспективе не мог оставить после себя ничего, кроме мокрого места и холмика земли где-нибудь на Котляковском кладбище. Таких, как он, были тысячи. Поклонский улыбнулся; именно в сравнении с Жучковым он видел, наглядно причем, какого уровня достиг.

Они, девелоперы новой России, придумали самые передовые схемы инвестирования денег в стройку. Кто и когда бы догадался собирать реальное бабло под обещание когда-нибудь что-нибудь построить, по сути, за пустые бумажки. Получил распоряжение правительства города или губернии, и ты уже крутой девелопер. Получил постановление о выделении земли под строительство? Все! Ты миллионер! Знатный строитель! А если это козырное место: центр, набережная, престижное направление – глядишь, и список миллиардеров тобою пополнится.

Поклонский удовлетворенно улыбнулся: ему удалось пополнить этот список, и он сразу же усовершенствовал надоевший всем афоризм: «Если ты такой умный – почему такой бедный?» Едва число нулей на его счетах перешагнуло заветный рубеж, он всем и всюду стал задавать вопрос о размерах состояния и тут же давать совет: «Если у вас нет миллиарда – идите в жопу!»

Понятно, что тем самым он оттолкнул и так немногих друзей, нажил массу завистников и даже врагов и настроил против себя все бизнес-сообщество. Большинство бизнесменов, не дотягивающих до статуса миллиардеров, брезгливо морщились или мрачнели лишь от одного упоминания о скандальном олигархе-строителе. Будь их воля – живьем бы закопали…

От одной этой мысли в гробу стало теснее, а затем телефонный свет отключился, и Поклонский осознал, что уже не отличает могильный холод от нервного озноба.