Последний рассвет

Женщина достала из сумочки деньги, сунула их под сахарницу, не дожидаясь, пока официант принесет счет, и встала.

– Расплатитесь, пожалуйста, – бросила она, словно перед ней сидел не сотрудник полиции, а молодой навязчивый поклонник, которому можно давать любые поручения и который будет счастлив их выполнять.

– А сдача? – язвительно спросил Геннадий. – Официанту оставить?

И тут Алла Анищенко допустила ошибку: она произнесла слова, которыми нажила себе в лице Гены Колосенцева смертельного врага.

– Как хотите, можете оставить официанту, можете взять себе.

И удалилась, красиво покачивая стройными бедрами.

«Ну погоди, сучка, – зло подумал Колосенцев, засовывая блокнот в карман. – Вот только подставься, вот только кончик ногтя покажи – я тебе всю руку по локоть отрежу. Стерва!»

Миниатюрная, как статуэточка, молоденькая девушка с короткой мальчишеской стрижкой улыбалась Роману Дзюбе так лучезарно, что он с большим трудом сохранял приличествующее ситуации выражение лица: ему страшно хотелось улыбнуться ей в ответ, но нужно же было держать марку! Все-таки он из полиции, из уголовного розыска – организации серьезной и уважаемой.

– Да, наш ломбард дает украшения напрокат, – говорила девушка с редким, давно забытым русским именем Евдокия. – Мы открыли при ломбарде специальный рент-бутик. Понимаете, ювелирку напрокат вообще целесообразно пристегивать именно к ломбардам, потому что у нас есть специальная аппаратура, позволяющая определить подлинность камней и драгметаллов. А то ведь клиент может взять вещь с камнями, а вернет со стразами. Поэтому там, где такой аппаратуры нет, стараются с ювелиркой не связываться, работают в основном с бижутерией. А мы даем настоящие ювелирные изделия, но в любом случае это недорогие вещи, а вы мне описали изделие, которое наверняка стоит очень и очень дорого. Мы с такими украшениями дела не имеем.

– А кто имеет? – спросил Роман.

Евдокия задумалась, не сводя при этом глаз с оперативника.

– Господи, какие у вас ресницы, – неожиданно произнесла она. – За такие ресницы я бы полжизни отдала.

Дзюба потерял дар речи. О чем это она? О нем? О рыжем и нескладном Ромчике, над которым без конца потешается Колосенцев и которого в упор не видит обожаемая Лена Рыженко? Наверное, эта девушка шутит. Или она слепая? Или у нее дальтонизм, и она не замечает Ромкину вопиющую рыжину, которой он сам ужасно стесняется?

– Вам надо обратиться в специализированный свадебный салон, – продолжала Евдокия. – Вот там могут давать дорогие украшения, хотя все равно они не будут такими, как то, о котором вы спрашиваете.

– А где этот салон?

– Я вам дам адрес. И еще напишу адреса двух ломбардов, которые тоже дают ювелирку напрокат. – Она потянулась было за стопкой стикеров и ручкой, но внезапно остановилась. – Хотя нет… знаете, так вы ничего не добьетесь. Вы нас как нашли?

– Я в Интернете искал, там есть адрес вашего бутика.

– Многие заведения дают изделия напрокат, но не рекламируют этого. А многие, наоборот, дают только бижутерию и совсем простенькую ювелирку, а рекламу себе делают такую, что можно подумать, будто у них можно бриллиантовую диадему взять за копейки. Если вы будете объезжать все места, адреса которых найдете в Интернете, только время зря потратите. Хотите, я вам помогу?

– Хочу, – вырвалось у Дзюбы раньше, чем он смог сообразить: а действительно ли он этого хочет? – А как вы мне поможете?

– А я сама им позвоню. Я знаю, куда надо звонить и как спрашивать, чтобы сказали правду. Вы мне только точно напишите все, что вам нужно узнать. А дальше я сама.

– И когда вы будете звонить?

– Да прямо сейчас. Я же не приемщица, я оценщица, мне в зале находиться не нужно. Вас как зовут? А то вы мне удостоверение показали, а я не прочитала.

– Роман. А вас мне называть Евдокией или можно как-то покороче?

– Можно Дуней. – Девушка снова улыбнулась. – Меня так все называют. Давайте мы с вами сядем, чайку заварим, я буду звонить, а вы будете мне подсказывать, если что не так. Ой, Роман, а может, вы голодны? А то у меня печенье есть, сушечки. Будете?

– Буду, – кивнул решительно Дзюба, наплевав на приличия. И вдруг совершенно неожиданно для себя добавил: – Я все время есть хочу. Мама говорит, что я еще расту. А на самом деле я активно спортом занимаюсь, поэтому трачу много энергии.

Дуня быстро заварила чай и поставила на стол две тарелочки с печеньем и сушками. Роман попытался взять чашку, локоть немедленно уперся в стоявшую на столе коробочку размером примерно 10 на 15 сантиметров, из которой торчал какой-то шнур с щупом на конце.

– Ой, – испугался он, – я вам тут что-нибудь разобью…

– Не волнуйтесь, – рассмеялась Дуня. – Это даймонд-тестер, прибор для оценки камня. С его помощью можно сказать, алмаз это или стекляшка.

– Да? – заинтересовался оперативник. – А как он работает?

– Вот видите, это предметное стекло, – стала объяснять оценщица. – На него кладется камень, прибор включается, и к камню прикладывается наконечник щупа. На дисплее выводится результат, по которому все становится понятно. Все просто и быстро, как видите.

Дзюба прихлебывал горячий напиток, грыз сушки и внимательно слушал, как эта необыкновенная девушка ловко и быстро выясняет ту информацию, на поиски которой у него ушел бы, наверное, не один день.

«Вот повезло – так повезло, – думал Роман. – Надо же: и помощь предложила, и толковая. Еще и кормит».

– Дуня, – спросил он, улучив момент, когда девушка закончила один разговор и еще не начала другой, – а почему вы решили мне помочь? У вас ведь своей работы много.

Она посмотрела удивленно и даже как будто с упреком.

– Но ведь человека убили, – очень серьезно объяснила она. – Хуже этого ничего не может быть. Когда человека убивают, мне кажется, неприлично считаться, кто что должен и что не должен, все должны дружно браться за руки и помогать друг другу, чтобы найти преступника. Разве нет?

Вообще-то Роман Дзюба именно так и считал, но почему-то нигде и никогда, ни на работе, в уголовном розыске, ни вне работы, ни даже в книгах и кинофильмах он не видел людей, разделявших такую позицию.

Закончив очередные телефонные переговоры, Дуня огорченно произнесла:

– Нет, вашу Панкрашину никто нигде не помнит.

– Но она могла быть не одна, – заметил Роман. – Она могла быть с кем-то, с мужчиной, например, или с женщиной, и прокат колье оформили не на имя Панкрашиной, а на другое имя.

– Да, но такого колье тоже никто не знает. И вообще, я была права: куда бы я ни позвонила, мне всюду отвечали, что такие дорогие вещи напрокат не даются, это исключено.

– А если бижутерия?

– Но по описанию-то никто изделие не признал, – возразила Дуня. – Судя по вашим словам, оно достаточно необычное, крупное, броское. Его бы не забыли. – Она бросила взгляд на две опустевшие тарелки и всплеснула руками. – Ой, боже мой, Ромочка, какой же вы голодный!

Дзюба с изумлением понял, что съел все, что было, подчистую. Вот вечно он так… И Ромочкой никто, кроме мамы, его никогда не называл.

– У меня есть три рыбные котлетки, – продолжала добросердечная Дуня. – Я с собой принесла, чтобы пообедать. Хотите?

– А вы?

– А мы поделимся, – деловито предложила миниатюрная оценщица ломбарда. – Каждому по целой котлетке и одну пополам. Не бог весть что, конечно, они не домашние, из кулинарии, но все равно же еда. У нас и микроволновка есть, если их разогреть, то вполне сносно получится. Будете?

В принципе Дзюба понимал, что надо отказаться. Девушка покупала обед в расчете на одну себя, и порция разделения пополам не предполагала. Но почему-то, по какой-то совершенно необъяснимой причине отказаться он не смог и согласно кивнул.

– Буду. Только за это вы мне должны пообещать, что сходите со мной когда-нибудь в кафе. Сегодня вы меня кормите, а в следующий раз я буду кормить вас. Вы уже всем позвонили?

Дуня задумалась, потом тряхнула головой.

– Можно еще в пару мест позвонить. Хитрые такие места, про них никто не знает, но там тоже дают напрокат ювелирные изделия. Если уж и там понятия не имеют про ваше колье, то тогда точно – больше нигде в Москве его взять не могли.

– Дуня, мне в другом бутике сказали, что за прокат берут сто процентов стоимости изделия. Это правда? Всюду так? Или есть варианты?

Дуня между тем достала из сумки магазинную упаковку с рыбными котлетами, сняла пищевую пленку и сунула еду в стоявшую на подоконнике микроволновую печь. Печь многообещающе загудела, и по небольшой комнатке почти сразу разлился довольно приятный запах.

– Нет, Ромочка, вариантов нет. Сто процентов стоимости – это стандарт. Другое дело, что проценты от этой стоимости, которые начисляются за пользование вещью, могут быть немножко разными. У кого-то пять процентов, у кого-то четыре или три, у кого-то скользящая шкала, например, за первые два дня – пять, за следующие три дня – три процента, потом по два или по одному. У всех свои правила, но в таких примерно рамках.

– А вы как оценщица можете мне сказать примерно, сколько стоит такое колье?

Дуня отрицательно покачала головой.

– Мне нужно точно знать, сколько там камней и каких, только тогда я смогу подсчитать, но и то очень приблизительно, «от и до», потому что камни же бывают разного качества, и дело не только в том, сколько их и как они называются, но и в том, какой они каратности и чистоты, от этого зависит их цена. Но, конечно, только в том случае, если колье настоящее. А если это бижу, то не больше сорока тысяч рублей, но это уж самый верхний предел. Вернее всего – тысяч пять-восемь. Хотя опять же… Если это брендовая вещь, например, Картье или Лалик, то, конечно, дороже. А кстати…

Микроволновка пискнула, гудение прекратилось, Дуня достала из шкафа чистые тарелки и приборы и ловко, одним точным движением, разделила третью котлету ровно пополам.

– Так вот, Рома, я знаете о чем подумала? Если бы вы сказали мне, сколько та женщина заплатила за прокат, я бы вам примерно подсчитала общую стоимость колье, тогда можно было бы разговаривать более предметно.

Дзюба задумался. Действительно: сколько Панкрашина заплатила за аренду? Ее муж говорит, что сущие копейки, но ведь это только с ее слов. А на самом деле? И почему такая простая вещь сразу не пришла ему в голову?

Он перевел глаза с дымящихся на тарелке котлет, источавших соблазнительный запах, на лежащий рядом мобильный телефон. Нет, сначала котлеты, а то остынут. Вот поест быстренько и сразу позвонит.

Вкуса еды Дзюба не понял. Надо же, запах был таким симпатичным, а на вкус – лежалая бумага. Может, котлеты были пресными, а вернее всего, ему мешали глаза этой необыкновенной Дуни, которые не отрывались от его лица. Он даже жевать стеснялся.

– Почему вы так смотрите на меня? – наконец не выдержал он.

– Любуюсь, – просто ответила Дуня, нимало не смущаясь. – Вы очень красивый. У вас потрясающие глаза. Я таких ярко-голубых глаз ни у кого не видела.

Дзюба поперхнулся и долго откашливался.

– Кто красивый? Я? Вы что, смеетесь?

– Вы очень красивый мужчина, – повторила Дуня абсолютно спокойно. – И не верьте никому, кто в этом сомневается. Вы женаты?

– Нет, – пробормотал Роман.

– Если когда-нибудь вы надумаете жениться, вспомните про меня. – Девушка задорно рассмеялась. – За таким мужчиной, как вы, я готова на край света пойти.

Он совершенно не понимал, как реагировать на такие слова, поэтому счел за благо схватиться за телефон. Антон Сташис как раз находился в квартире Панкрашиных, поэтому через несколько минут ответ был получен: Игорь Панкрашин дал жене на приобретение нового платья и украшений пятьсот тысяч рублей в нераспечатанной банковской упаковке – сто купюр по пять тысяч. Деньги Евгения Васильевна хранила всегда в одном и том же месте, и именно в этом месте Панкрашин на глазах у Антона обнаружил конверт, а в нем – все ту же нераспечатанную упаковку, запаянную в полиэтилен – так выдали в банке. Кредитными картами убитая не пользовалась, банкоматов панически боялась, по старинке предпочитала наличные.

Получалось, что изделие действительно стоило совсем недорого, и у Евгении Васильевны вполне хватило имевшихся в кошельке денег на залог, составлявший сто процентов стоимости. Как следовало из слов Дуни, проценты за первые два дня берутся с клиента сразу, в момент заключения договора, а остальное он платит, когда сдает изделие, в зависимости от сроков проката. И из всего этого недвусмысленно следовало, что пресловутое колье настоящим все-таки не было. Бижутерия. И даже, вероятнее всего, дешевая. Но, несмотря на дешевизну, сделанная очень хорошо, настолько хорошо, что никто ничего не заметил. Как-то это все сомнительно… Очень хорошо и дешево? Такое бывает только в сказках. В жизни, как давно усвоил Ромчик Дзюба, очень дорогое далеко не всегда бывает хорошим, но вот дешевое всегда бывает только плохим.

Что же за ерунда такая с этим колье? Допустим, оно все-таки было настоящим. Но его аренда не стоила Евгении Васильевне ни рубля. Как такое могло получиться? Кто-то дал ей эти деньги, и вполне возможно, любовник. Что бы там ни говорил Генка Колосенцев об убитой женщине, как бы ни уверял, что на такую ни один мужик не позарится, а Романа с этой версии сдвинуть невозможно. Полюбить можно кого угодно, и подонка, и идиота, и урода. Любовь вообще такая штука… Сложная и неуправляемая.

Но есть и второй вариант, который почему-то раньше в голову ему не приходил: Панкрашина взяла колье вообще не в бутике и ничего никому не платила. Где взяла? Круг ее подруг – бывшие коллеги по работе, секретарши, машинистки, мелкие клерки. У них настоящего украшения такого класса быть не может, а вот дорогая бижутерия, полученная, например, в подарок, вполне реальна. И вещь хорошо сделана, так, что на быстрый взгляд от настоящего не отличишь, и денег никаких платить не надо. Мужу наврала про прокат, чтобы не ругался, он ведь велел надеть на прием настоящие украшения. А что? Как рабочая версия – очень даже годится. Хотя… Нет, снова не получается. Зачем тогда она сказала про прокат Татьяне Дорожкиной и уверяла, что колье настоящее? Если подруги все знакомы между собой, то правда через несколько дней вылезет наружу. Бессмысленно.

«И все равно надо проверить», – упрямо решил Роман.

– Дуня, а почему вас родителя назвали Евдокией? – поинтересовался он. – В честь кого-то?

– Моя бабушка очень любила фильм «Евдокия», был такой давно-давно, даже моя мама тогда еще не родилась. Но его по телевизору иногда показывают. Вот поэтому и назвали, хотели бабушку порадовать. Но папа мне говорил, что редкое имя – это особая судьба или особые способности.

– А у вас особая судьба?

– Да нет, – рассмеялась девушка. – Судьба у меня самая заурядная. А вот способности действительно есть кое-какие. Я камни вижу без аппаратуры. И людей тоже вижу. Не всех, конечно, только необыкновенных, ни на кого не похожих, особенных. Вот вас, например, вижу.

И снова оперативник не нашел, что ответить.

Дуня снова взялась за телефонную трубку, а Дзюба вышел в крохотный тесный тамбур между комнатой оценщицы и торговым залом и позвонил Татьяне Дорожкиной с просьбой назвать имена их с Панкрашиной общих подруг и дать их номера телефонов. Вот закончит здесь – и начнет звонить.

«Все-таки она издевается», – решил Роман, выходя из ломбарда через полчаса.

Дуня позвонила еще в несколько мест, но результат был все тем же: ни Панкрашину, ни ее необыкновенного колье нигде не видели.

Он поежился под моросящим ноябрьским дождем, порыв влажного пронзительного ветра взъерошил его непослушную густую шевелюру и немедленно пробрался через неплотно застегнутый воротник куртки на шею и сполз на грудь мерзкими мурашками. О том, чтобы тихо-мирно сесть на лавочку и начать обзванивать подруг убитой, даже речи идти не могло. Дзюба трусцой добежал до ближайшей троллейбусной остановки – крытого павильончика, в котором и присесть можно, и сверху не капает. Чем больше он звонил, тем быстрее таяли его надежды: никто никаких украшений Евгении Васильевне не давал, никто о таком колье ничего не слышал.

Конечно, все это было чрезвычайно огорчительно, потому что мешало продвижению вперед в деле раскрытия убийства. Но настроение у Романа Дзюбы было, несмотря на это, превосходным, а в груди поселилось необъяснимое, но такое приятное тепло.

Они хотели зайти вечером к следователю и доложиться, но оказалось, что Надежду Игоревну Рыженко вызвало руководство и на месте ее нет.

– Приезжайте ко мне домой, – предложила она по телефону, когда Колосенцеву удалось дозвониться до нее. – Часам к девяти я точно вернусь, меня минут через десять примут, пока что я еще в приемной отсиживаюсь. Приезжайте, Ленка собиралась вареники с картошкой лепить, заодно и поужинаем.

– Хорошо, мы приедем в начале десятого, – недовольно скривившись, пообещал Геннадий.

Дзюба при этих словах радостно встрепенулся: он увидит Лену, сможет с ней поговорить, а даже если и не поговорить, то хотя бы просто посмотреть на нее. Подышать одним с ней воздухом. Генка, конечно, недоволен, но это и понятно: сейчас отчитался бы перед Рыженко быстренько – и домой, к компьютеру, к играм своим. Ну ничего, не всегда же празднику быть на Генкиной улице, иногда и ему, Дзюбе, должно повезти.

– Ребята, это без меня, – покачал головой Антон. – Работу я сделал, а пересказывать результаты следователю вы и одни сможете. Мне домой нужно, у меня дети, я и так их почти не вижу.

Антон уехал домой, а Роман робко предложил:

– Ген, а чего нам тупо в машине сидеть, давай поедем к Надежде Игоревне и у нее посидим, подождем ее. Ленка же дома, она нам откроет.

Колосенцев кинул на него насмешливый взгляд.

– Дураков ищешь? Перебьешься. Поедем пока, постоим у подъезда, а как Надежда появится – вместе с ней и зайдем. И ни минутой раньше.

– Но почему, Ген? Чего ты упираешься?

– Потому что в машине я могу спать, – раздельно произнося слова, объяснил Геннадий. – А если мы войдем в квартиру, то какой сон? Ленка в меня тут же вцепится и начнет болтать, ты же знаешь.

В его голосе звучало нескрываемое злорадство. В самом деле, чем больше уставал Колосенцев, тем больше проявлялось в нем непонятно откуда берущееся желание унизить Романа или хоть чем-нибудь уесть.

Дорога до дома следователя Рыженко заняла минут сорок. Колосенцев набрал номер ее домашнего телефона, выяснил у Лены, что мама еще не пришла, и велел Дзюбе смотреть в окно, чтобы не пропустить Надежду Игоревну, а сам прикрыл глаза и оперся затылком на подголовник. Через полминуты он уже крепко спал, а Роман, пытаясь унять гнев и горькую обиду от недавнего унижения, стал вспоминать все то, что рассказали подруги Евгении Панкрашиной. Сам он успел съездить только к двоим, остальных опрашивали другие сотрудники розыска, которых начальство бросило на оказание экстренной помощи Сташису, Колосенцеву и Дзюбе.

Все приятельницы Евгении Панкрашиной рассказывали одно и то же: дружат давно, много лет, когда все вместе работали в огромной организации, только один секретариат – 28 человек. Женя часто приезжала в гости, или они куда-нибудь ходили вместе, например, прогуляться или кофе с пирожными выпить. Но иногда она приезжала, сидела какое-то время и уезжала, а потом снова возвращалась. Вот в этой части все опрошенные были единодушны.

– Она говорила вам, куда именно уезжает и зачем? – спрашивал Роман у тех свидетельниц, с которыми разговаривал сам.

– Точно не говорила, но… – усмехнулась его собеседница, худощавая дама в возрасте за шестьдесят с обильно покрытым морщинами лицом, – давала понять, что у нее есть любовник.

– Каким образом она давала это понять?

– Вот, например, я спрашивала: «Уж не любовничка ли ты завела, подруга?» – а Женя только улыбалась в ответ, но молчала. Ни да – ни нет. Не подтверждала, но и не отрицала.

– Может быть, Евгения Васильевна что-нибудь о нем говорила? – допытывался Роман.

– Нет, ничего, ни слова. – Дама покачала головой. – Да и повода не было, она же не признавала впрямую, что у нее кто-то есть.

– Скажите, кто из вас является самой задушевной подружкой Панкрашиной? Самой близкой, такой, от которой нет секретов?

Свидетельница глянула на него острыми умными глазками и покачала головой.

– О, такой среди нас нет. Вернее, у Женечки такой подружки не было. У нее, понимаете ли, муж – хороший дрессировщик, смолоду приучил ее не распускать язык, никому не доверять полностью и не болтать лишнего, как бы чего не вышло… Они оба такие, и Женечка, и Игорь. Игоря я помню еще пацаном сопливым, только-только после института, еще в профессии ничего не умел, а уже был закрытым наглухо. Женечка ни с кем никогда не была полностью откровенной, сначала это обижало и бесило, ну, по молодости, а потом мы поняли, что не в этом суть. Женька добрая была и всегда готова помочь, поддержать, всех жалела, всем сочувствовала, рядом с ней было тепло, и за это мы все ее любили. И еще, знаете, она очень хорошо умела слушать. Мы всегда делились с ней своими проблемами, и она слушала нас, сочувствовала, если хоть чем-то могла помочь – обязательно помогала, постоянно интересовалась, как дела у нас, у наших мужей, у детей, у всех наших родственников, про которых она тоже помнила – и их имена, и их проблемы. Поэтому нам всегда было о чем поговорить, и даже как-то незаметно было, что мы никогда не говорили о ней самой. Ну, не рассказывает она о себе – так это ее дело. Мы давно уже перестали обижаться и просто любили Женечку такой, какой она была.

И здесь та же самая песня: никому не доверяла, ничего не говорила, ни с кем ничем не делилась. Как так можно жить? Роман Дзюба этого не понимал.

– Как давно у Панкрашиной появился этот любовник? – задал он очередной вопрос.

– Понятия не имею, – развела руками свидетельница.

– Ну хорошо, а вот эта странная привычка приезжать, потом уезжать и снова возвращаться? Она когда появилась?

Женщина подняла глаза к потолку, вспоминая.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.