Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны

Находясь в довольно сложной ситуации, я постоянно думала о пропуске для переезда в Армению. И вот, когда, наконец, летом сорок второго года я получила пропуск, оказалось, что движение поездов на юг прекратилось. Бои шли уже близко от нас. А тут еще Юра тяжело заболел токсическим поносом, и настолько ослаб и истощился, что когда я брала его на руки, он не мог самостоятельно держать головку и беспомощно клал ее мне на плечо. Лечить его было трудно, достать лекарства было почти невозможно. Приходилось пользоваться домашними средствами.

1942 год. Редкая фотография. Сделана в ужасных условиях за несколько дней до бомбардировки Фролово. Юра сидит на коленях бабушки Мироновны, за ней – Анастасия Алексеевна, рядом я, с другой стороны – дети и Володя.

С трудом уговорили фотографа запечатлеть нас. Мало было надежд, что хоть когда-либо свидимся вновь.

Немцы уже бомбили города Сталинградской области. Опасность приближалась с часу на час. Что делать? Выехать из города стало невозможно. Вынуждена была остаться. Неля замечала мои переживания и слезы, и отказывалась идти во двор играть. Когда я уговаривала ее пойти, она говорила: «Если я пойду играть, ты не будешь дома одна плакать?» Я обещала не плакать, и тогда она выходила из дома. После этого я была всегда начеку, но как не старалась скрыть от детей мои переживания и страх, все равно они чувствовали это.

Бомбежка

22 июля 1942 года днем немцы начали бомбить г. Фролово. Я заранее предупредила детей, чтобы, услышав тревогу, они бежали домой, ко мне. В тот день дети играли во дворе. Лева и Неля, услышав сирену, сразу же прибежали домой. Я поспешила вынести из дома больного 11-месячного Юру. Бомбы взрывались где-то в районе вокзала. А дом наш находился совсем близко от него. Стали бомбить и центр города. Самолеты летали низко над городом и наводили ужас на людей, которые прятались, кто как мог, стараясь как-то спастись, защититься. В небольшой яме нашего двора, возле акации, я уложила детей, а сама, распростерла руки, укрывая их от возможных осколков. Малыши от страха дрожали. Будучи от природы трусливой, я почему-то в эти страшные минуты не терялась и думала только о том, как спасти детей. Это придавало мне силы, делало меня выносливее. Я успокаивала их, говорила, что немцы бомбят вокзал далеко от нас, что бомбежка скоро кончится, а с нами ничего не случится. Но между тем бомбы взрывались все ближе и ближе, и все сильнее слышался нарастающий рокот моторов. А когда от снаряда разлетелся соседский дом и осколки стекла и досок вперемежку с камнями и землей как град посыпались на нас, я совсем потеряла надежду на спасение. «Непременно погибнем», – первое, что мелькнуло в голове.

После очередной передышки фашистские самолеты вновь стали летать над городом, на сей раз совсем близко, казалось бы, специально выбирая наше место для сбрасывания бомб. Во время передышки я заметила, что люди, перепрыгивая через заборы и не выходя на улицу, а прижимаясь к домам, уходили из районов центра и вокзала куда-то подальше. Это, пожалуй, было единственным спасением, но я не могла идти за ними: с детьми быстро не побежишь. Но и оставаться на месте тоже было весьма опасно. Нужно было что-то срочно предпринять. Взяла Юру на руки, а Леве и Нелли сказала, чтобы шли за мной. Пригнувшись к земле, прошли в соседний двор. Там никого не было. Оглядываясь, осторожно вышли на улицу. Куда идти, как найти безопасное место, чтоб уберечь детей?

А самолеты все продолжали низко кружиться над нами. Мне казалось, что вот-вот заметят, как я с детьми съежилась у будки, и начнут стрелять в нас. Затаив дыхание, похолодев от страха, я прижала к себе детей. Потом набралась сил, подняла голову к небу и с облегчением увидела, что самолеты пролетели мимо, а, стало быть, на нас уже бомбы не сбросят. Чуть успокоившись, перебежали к противоположному двору. Там стоял кирпичный дом. Это был дом колхозника, у стен которого лежали женщины и дети. Не успели мы подойти к дому, как вновь послышался взрыв бомб. Я сразу же уложила детей, прикрыла их собой с мыслью, «что бы ни случилось, пусть со всеми сразу». Потом мы перешли во двор этого дома и возле плетня решили переждать бомбежку вместе с другими жителями города, которые там уже находились. Долго мы еще лежали в таком положении, лицом к земле. Ухо резал свист падавших бомб, и каждый раз казалось, что летят она именно на нас. От страха холодный пот тек по лицу, а я съежилась, затаив дыхание. Бомбы свистели казалось беспрерывно. Смерть висела над нами. «Конец, не спасемся», – думала я. Кругом слышался вопль, плач, крики. Наверное, кого-то ранило из лежащих рядом, а может кто-то и погиб. А фашисты все бомбили и бомбили. Не успевали передохнуть от одного налета, как

начинался второй. Лева и Неля от страха съежились у меня под руками, затаив дыхание. Но не плакали. Маленький больной Юра, которому не было еще и года, тоже молчал. Видимо мое напряжение передалось и ему.

От осколков одежда моя разорвалась. Наконец бомбежка прекратилась. Лева, сразу подняв голову, спросил. «Мам, ты жива, можешь говорить. А ну посмотри на меня, я не ранен?» Ему казалось, что когда при взрыве нас засыпало, его возможно ранило. Я успокоила его, и, оставив детей, пошла проверить состояние нашего дома. Все кругом было переворочено. Во дворе я увидела три воронки от разорвавшихся бомб. Одна из них именно там, где мы намечали построить бомбоубежище. Во время бомбежки стена дома с этой стороны была разрушена, были выбиты двери и окна, пол был покрыт землей, кругом валялись стекла. Осколками была разорвана вся висевшая на вешалке одежда. Я прошла в другую часть двора, где росли фруктовые деревья, и поразилась – деревья оголились, как осенью после листопада. По всему двору валялись осколки бомб разной величины.

Я не знала, куда делась бабушка Мироновна. Во время бомбежки я посоветовала ей отлежаться в яме. Она была очень напугана, все время стояла на коленях, крестилась и молилась, прося спасения. А потом исчезла. Вернулась с работы Анастасия Алексеевна, вся в пыли, мрачная. Она поинтересовалась бабушкой, детьми, и пошла искать своего сына-юношу, Володю. Еще до войны он повредил один глаз, который ему вынуждены были удалить. Поэтому его взяли на фронт позже. Как выяснилось, Володя был на вокзале, где в числе добровольцев устранял разрушения от бомбежки. Анастасия Алексеевна вернулась вместе с сыном. Лицо его было забинтовано. Уже темнело. Временами слышались отдельные взрывы. Сильно горело депо. Зарево было видно еще несколько дней.

Жители города начали покидать его, устраиваясь у родственников и знакомых в пригороде. Посоветовавшись, мы решили, что нужно выйти из центра города и устроиться у Володиного товарища, Саши, живущего с бабушкой на окраине города. Я взяла два узла и вместе с детьми пошла в сопровождении Володи к его товарищу. Было уже темно в разрушенном городе. Шли через руины, развалины домов, ямы, сломанные столбы. Ноги то и дело запутывались в оборванных проводах, от чего еще труднее было идти. А дорога была без малого два километра. На каждом шагу нас останавливали солдаты, требуя документы. С большим трудом добрались до дома Саши. Детей оставила там, а сама вернулась. В эту темную ночь я еще четыре раза прошла по той же дороге, пока не удалось перенести за город продукты, постель и некоторую теплую одежду для детей. Ночь прошла без сна.

Меня охватила тоска. Вокруг было пусто, безлюдно. Железная дорога окончательно прекратила работу. Двери и окна зданий были выбиты, шторы разорваны, мебель побита, дома были пусты, без хозяев. Горели вокзал и депо. Кругом были видны свежие следы бомбежки. Люди везли хоронить трупы погибших. Возле нашего дома я увидела военную грузовую машину и попросила помочь перевезти оставшиеся домашние вещи. Командир не отказал нам в просьбе. Таким образом я сумела перевезти почти все необходимые вещи за город. Для укрытия от бомбежки мы вырыли во дворе у Саши небольшую, но достаточно глубокую щель, замаскировав ее сверху ветками и травой.

После обустройства на новом месте к нам зашли наши знакомые – близкие родственники Рогачевых, Алексей Федорович и его жена Лидия Петровна. Они были на похоронах сестры Алексея Федоровича и ее 18-летней дочери. Нашлась и пропавшая Мироновна. Во время бомбежки она, растерявшись, с криком побежала во двор к соседке. Пожилая соседка силком втащила бабку в убежище. Однако Мироновна не подчинилась ей, и, уйдя за город, присоединилась к городским женщинам. И потом уже расспросами смогла найти нас.

Вражеские самолеты несколько раз в день бомбили город. Стоило услышать взрыв бомб, как мы с детьми сразу же прятались в наше бомбоубежище. Неля, напуганная первой бомбежкой, услышав гул самолетов, начинала плакать, бледнела и крепко прижималась ко мне. Меня это очень беспокоило: я боялась, как бы она не заболела. Но что можно было сделать? В начале войны горсовет и военкомат организовывали эвакуацию жителей. Теперь этой возможности уже не было. К тому же наступило время сбора урожая. Транспорта не хватало. Я еще раз попробовала обратиться в горсовет с просьбой помочь мне перевезти детей в какое-нибудь село, подальше от фронта.

Однажды по дороге встретила знакомого железнодорожника с женой. Они весело и живо беседовали. Я была настолько подавлена всем случившимся в эти дни, что меня просто поразило их, как мне показалось, равнодушие к происходящему: в столь суровые, роковые дни, когда гибнут тысячи людей, могли ли еще улыбаться!? Для меня это было чудовищно и возмутительно.

В горсовете мне, конечно, отказали; все машины были заняты. Оборвалась и эта надежда. По дороге домой мне встретилась знакомая женщина, Надежда Ивановна (фамилию не помню). Зная, что мне трудно приходится с тремя детьми, она пожалела меня и предложила отдать на усыновление ее брату, работавшему в военкомате Фролово, моего младшего сына Юру. Она уверяла меня, что этим в некоторой степени облегчится мое состояние. Я стояла молча. И заплакала. «Никого из детей никому и никогда я не отдам, вместе и жить будем и умирать». Расстроенная и обиженная ушла.

В доме Саши мы прожили около двух недель, почти все время были одни. Анастасия Алексеевна, будучи начальником связи, имела специальный пост, где она должна была находиться почти каждый день и непременно ночью. Мироновна ушла к родственнице в соседнее село. Таким образом, я с детьми была дома совершенно одна, почти беспомощная. Ночью совсем не спалось. Было слышно, как по улице проходила техника, шли люди. Я была в неведении, наши ли движутся, или это уже немцы занимают город.

Как я представляла, немцы могли придти с минуты на минуту, выбить дверь и убить меня и детей. Я осторожно подходила к окну, чтоб определить, хотя бы по одежде и голосам, кто идет, но в темноте ничего нельзя было распознать. А страх во мне постоянно нарастал. Передовая, казалось, была почти рядом с нами. В этих тревогах проводила все ночи. Утром я узнавала, что ночью шли наши части. Мне было мучительно больно видеть, как молодежь идет в объятья смерти, оставив своих матерей, сестер, жен и детей. Думала, что и мой муж, Христофор, в эти дни участвует в сражениях. Эти тяжелые мысли ни на минуту не покидали меня.

Чтобы обезопасить себя решила воспользоваться возможностью выехать из города в колхоз Чернушки, который находился недалеко от Фролово. Здесь также было не легко: колхоз жил военной жизнью. Куда бы ни бросала взор – все напоминало о фронте. Колхоз мало чем походил на колхоз: военные, госпиталь, беженцы… Много было раненых. В садах и лесах стояли замаскированные танки, машины.

Мы устроились в одном из сараев. С нами переехала и Анастасия Алексеевна. Все труднее становилось с продуктами питания. Анастасия Алексеевна, когда оставалась дома, смотрела за детьми, а я шила и взамен получала немножечко молока, масло, яйца. На том и держались. Питались мы вместе с Анастасией Алексеевной. Ночью, во время воздушной тревоги, уходили с детьми в вырытое нами убежище. Юра постепенно поправлялся. Я пребывала в неопределенности: оставаться здесь или уходить подальше от фронта. Надо было подумать о детях, прокормить их. Не решались ни вопросы работы, ни питания, ни топлива. Враг пока что бомбил только город, но каждую минуту мог появиться и в районе колхоза. А впереди зима. Помимо прочего, очень тревожно было состояние Нелли. Она, каждый раз услышав гул самолета, от страха бледнела и дрожала. Могли быть тяжелые последствия. И я решила любыми средствами, хотя бы через Среднюю Азию и Каспийское море, добраться до Армении, где жили родственники, и где было бы легче пережить с детьми время войны. Анастасия Алексеевна обратилась к руководству за разрешением эвакуироваться вглубь тыла. Но ей отказали: было строжайшее распоряжение, запрещающее работникам железных дорог и связи уходить с работы. А мне одной с детьми пуститься в столь дальний и полный опасностей путь было очень тревожно. Правда, возникла и другая возможность. Как-то к нам пришла жена заведующего финотделом, Анна Карповна Шишкина и предложила мне ехать вместе с ней. У нее была дочь подросткового возраста, Нина. Я знала Анну как женщину эгоистичную, с тяжелым характером, и вначале не приняла ее предложение, да мне и не советовали. Но положение становилось все более тяжелым и безысходным. Анастасия Алексеевна, в конце концов, решила на случай, если железная дорога не восстановится, с сыном добровольно уйти на фронт. Это была смелая партийная женщина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.