Лицей 2021. Пятый выпуск

Утром произошло ЧП. Пара длинноногих девиц и маркетолог Валера не вышли вовремя к месту старта. У них начался понос. Все трое накануне вечером пили чай с “особыми травами”, которым угощал Роман Григорьевич из своего термоса. Самого Рэмбо трава не пробрала. Переход отложили на несколько часов.

Лена прочитала месяц назад, что есть двадцать три эмоции, которые человек не может объяснить. Неосознанное желание смотреть другому в глаза называется опия. Это была она. На завтраке, у костра, пока собирали палатку, Лена всё время встречалась взглядом со своим ночным соседом и замирала, как морская фигура из детской игры. Поход уже не казался ей такой отвратительной затеей. Она радовалась, когда замечала на дороге сусликов. Роман Григорьевич сказал, что местные водители зовут их “смертниками” – делают ставки, можно ли проехать пять километров и никого не задавить. Своим палкам для трекинга Лена дала имена – правую назвала Роза, а левую – Зинаида, уговаривала их не ломаться.

Часам к трём разбили лагерь на берегу озера. Под водой росли сиреневые ирисы и нежные маслянистые водоросли. Гид Серёга потащил всех купаться, хотя никто не подписывался вступать в ряды моржей. Лена сначала отказывалась, но потом, глядя, как остальные девчонки с криками бросаются в воду, решила, что она ничем не хуже. Разбежалась, пролетела долю секунды над поверхностью и окунулась с головой, потревожив отражение гор. Она никогда не ходила на крещенские купания, да и в Бога-то не верила. Но сейчас, уже стоя на берегу в полотенце, ощутила то, что могла назвать благодатью.

Между палаткой и соседней сосной натянули верёвку и повесили сушиться купальники и полотенца. Потом Роман Григорьевич повёл всех, кроме Валеры, пострадавшего от поноса, на ближайшую гору, которую прозвали фиолетовой – в её скальной породе очень много яшмы. Лёша отковырял камень в виде звезды и протянул Лене. Когда вернулись через полтора часа, с карманами, тяжёлыми от цветных булыжников, на верёвке не оказалось двух купальников. Их не было и на траве в радиусе ста метров. Валера мирно спал в палатке. У одной из девиц началась истерика – пропал её любимый Calvin Klein. Все занервничали, стали гадать, откуда могли прийти воры. Ложились с плохим настроением. И на этот раз между Лёшей и Леной протиснулся Серёга.

Рано утром проснулись от криков Валеры, который вышел на минуту в туалет. Он залез обратно, больно наступая коленями на тела в спальниках, и всех перебудил:

– Там лось. Лоооооось! Аааааааа!

Лена выглянула из тамбура. Мимо костровища пролетел сохатый, прижимая к брюху тонкие сложенные пополам ноги. А на рогах у него болтался купальник Calvin Klein и чьи-то салатовые плавки.

После завтрака предстояло главное восхождение. Группа медленно набирала высоту. У Лены началась одышка, кололо бок. Ботинки натёрли большой палец. Чем выше поднимались, тем больнее было дышать полной грудью, появился привкус крови. И к чему этот героизм? Эта необъяснимая жертва? Роман Григорьевич крикнул через плечо: “Самурай не знает цели, у него есть только путь”. Вокруг уже не было никакой растительности, их окружала чёрная каменистая земля и грязные половики снега, на которых можно было легко поскользнуться. Лёша шёл впереди и подавал Лене руку. Через пару часов вся группа наконец добралась до плато. Перед ними открылся вид на чёрно-белые пики гор, как будто стая касаток плыла по океану. Казалось, что под ногами стелется туман, но это был не он. Туманом притворились облака, которые в прямом смысле теперь можно было потрогать рукой. Волосы намокли, лицо как будто кто-то облизал, но в этот момент Лена почувствовала, что находится на своей самой главной вершине. Все её внутренние пружинки распрямились, голова пошла кругом. Захотелось остаться здесь навсегда.

Спускаться было непросто, но всё же легче, чем восходить. Лена отстала от Лёши, пару раз больно ударилась о камни. В самом конце спуска она совсем потеряла равновесие и проскользила на попе несколько метров. Слёзы выступили даже не от боли, а от обиды, что цель была так близко, но она не удержалась. Леша увидел её всю в грязи, с клочками травы, прилипшей к штанам, и обнял так крепко, что ребра захрустели. Плотину прорвало. Лена завыла в голос, и это были самые сладкие слёзы в её жизни. Ей больше не хотелось ничего контролировать. Молча дошли до места, где нужно было разбивать лагерь. Пока остальные разбирались с брезентовой ярангой, Лёша достал тёплые куртки, взял Лену за руку и повёл в лабиринт между сосен. Они, потные, уставшие, завалились прямо на пряную хвою, еле стянули влажные вещи. Мошки атаковали незащищённые части тела, корешки впивались в спину. А потом они сидели по-турецки и смотрели на звёздную сыпь. Никто их не искал.

Глава 10

Сахалинский часовой пояс всё ещё выдавливал из Лены последние силы. Утром она почувствовала себя младенцем из племени майя – их голову тоже стискивали прессом, чтобы та приняла остроконечную форму, как символ плодородной кукурузы. Кое-как придя в себя, Лена решила, что пора действовать без посредников – заскочила в офис, а потом направилась в ДК. Её то и дело обгоняли стайки визжащих детей, которых сзади подгоняли родители. Без сомнения, это было самое красивое здание в городе, построенное в стиле сталинского классицизма, с широкими расколотыми ступеньками, светлыми колоннами и двумя круглыми барельефами на фасаде: на одном – сноп сена, на другом – арфа. Над входом висела растяжка: “Шубы из добротного мутона”. В вестибюле пахло краской, старый паркет скрипел, как расстроенная виолончель, полукруглые окна прятались за лиловыми портьерами с многослойной драпировкой. У Лены защемило сердце от ностальгии. Вот-вот из-за поворота выйдет нетрезвый худрук Голобородько и позовёт на репетицию. По этажу разносилось: “и ррраз, носочек тянем, ииии два, Маша, опять ворон ловишь, иии раз…” На стене – расписание кружков, детские рисунки с видами Крюкова и доска почёта “Передовики КультТруда”, женщины сфотографированы в жабо и кокошниках, мужчины – в бабочках.

С директором ДК, Светланой Гарьевной, Лена столкнулась в дверях кабинета. Стройная, с балетной осанкой, светловолосая, примерно одного возраста с главой района. Лена заметила, что она чуть ли не первый человек в Крюкове, одетый не во что-то тёмное и бесформенное, а в бежевое платье-сафари с голубым шейным платком. Лена сбивчиво объяснила, кто она и о чём хочет поговорить.

– У меня сейчас смотр коллективов перед отчётным концертом, вы не против, если мы всё обсудим во время прогона?

Это прозвучало скорее как единственно возможное решение, нежели как вопрос, открытый к обсуждению.

Она быстро зашагала по коридору, не оглядываясь на Лену. Светлана Гарьевна вошла в зал и села недалеко от пульта звукорежиссёра. Лена пристроилась на соседнее кресло. За кулисами толкалась малышня в пышных юбках, расшитых пайетками. На первом ряду сидели девушки с бубнами, в костюмах какого-то северного народа, какого именно – Лена не знала. На сцене двое парнишек в косоворотках играли на баянах, вытягивая шеи и притоптывая каблуками остроносых туфель. Баяны казались такими огромными и тяжёлыми, что непонятно было, как дети не падают со стульев, растягивая меха. За их спинами возвышался баннер, который не убрали после выездного собрания пятидесятников – “Сила моя в Господе. Праздничное служение для женщин”.

– Так вам просто нужно помещение?

– Да, Юлия Михайловна сказала, что…

– Ах, Юлия Михайловна. Зачем вы тогда ко мне пришли?

– Не понимаю.

– Администрация распоряжается этим залом, как ей вздумается, моё мнение здесь не играет роли. Неважно – репетиции, не репетиции, нужен он для детей, не нужен. Для всяких шарлатанов и съездов местных чинуш из “Единой России” двери всегда открыты.

– Я не из “Единой России”.

– Вы из нефтяной компании, это почти одно и то же.

– Мы планируем закупить колонки, микрофон для ДК, – Лена решила, что самое время выложить козырь.

Светлану Гарьевну как будто подкинуло на месте. В это время из-за кулис вышли девочки-дошколята и начали изображать сороконожку.

– Спасибо, конечно. Мы не в том положении, чтобы от милостыни отказываться. Но только всё это не имеет смысла. Зачем здесь хороший микрофон, если нам некому учить детей петь?

– Простите, кажется, я задела сложную тему.

– И вы извините – она параллельно делала какие-то пометки в своём блокноте, – вы здесь, конечно, ни при чём. Наша глава района, возможно, хорошая женщина, прекрасная жена и любящая мать, но, к сожалению – плохой руководитель.

– Я ничего не знаю о её биографии.

– А вы поинтересуйтесь, вам с ней работать. Например, год назад она перенесла день города на две недели – с третьего августа на пятнадцатое. И знаете почему?

– Почему?

– Хотела сделать приятное мужу, у него день рождения пятнадцатого. Или вон видите девочку, вон ту, с длинной косой? Это Катя Синицына, моя ученица, призёр областной олимпиады по истории среди седьмых классов. Но когда пришла квота на район – одно место в лагерь “Орлёнок” на смену одарённых детей – кто поехал? Нет, не Катенька. И даже не Ваня Чернаков, бадминтонист, чемпион области по младшим. Поехал Серёжа Гусенцов, сын Юли Михалны, оболтус, который в прошлом году вылил учительнице клей на голову.

– А вы сами преподаёте?

– Да, фортепиано.

На сцене выстроился ансамбль, зачехлённый в чёрный низ, белый верх, – восемь девчонок и четыре мальчика. На вид – младшая школа. За рояль уселась немолодая дама-хормейстер, в платье с кружевным воротником. Первый ряд стоял на полу, а для второго вытащили лавочку. Так что получилась двухэтажная конструкция. Дети пихались и веселились до тех пор, пока хормейстер не гаркнула увесистым басом:

– Смии-ирно. Запеее-вай!

Ансамбль затянул на три голоса “Ой, то не вечер”. Лучше всех было слышно даму за роялем. Исполнение не отличалось стройностью. Светлана Гарьевна сдвинула брови и сосредоточенно вслушалась. Лена сделала то же самое. И тут она явно поняла причину дисгармонии.

– Альты фальшивят. Им слишком низко. Я бы предложила поднять тему на тон выше, с ре на ми минор.

Светлана Гарьевна посмотрела на неё так, как будто увидела только сейчас.

– Музыкалка?

– Нет. Я в театральной студии занималась. Мы там и пели тоже. Ещё на гитаре училась.

– Но жизнь свою вы с театром не связали.

– Нет, не связала, – Лена словно заглотила кусок наждачки.

Они просидели молча до конца выступления. С последними аккордами аккомпанемента щуплый мальчик с верхнего ряда треснул по голове товарища снизу. Тот развернулся и пихнул его с лавки. Зачинщик отскочил от пола как мяч-попрыгунчик и тут же нанёс ответный удар. Завязалась потасовка. К ней моментально подключились девчонки. Дама-хормейстер бросилась их разнимать.

– Капустина, быстро слезь с Иванцова! Вот паразиты, а!

Через пару секунд на помощь хормейстеру выбежали баянисты. Мелюзгу быстро раскидали. Ансамбль покинул зал без прежнего лоска – причёски растрёпаны, из штанов торчат языки белых рубашек.

Светлана Гарьевна вздохнула:

– Господи. Цветы жизни на моей могиле, – потом развернулась к Лене, – в пятницу вас устроит? Зал будет свободен с шести вечера.

– Да, спасибо большое.

– Знаете, я буду рада, если у вас всё получится. Городу нужен завод. Но не потому что людям нужны деньги и работа. Кто хочет, найдёт и то, и другое. Можно ходить в море, собирать ягоду, где-то крутиться. А потому что им нужно время. Общее время, хоть какой-то ритм. Вот когда работал целлюлозный завод, его ещё японцы строили. Так вот, все жили по гудку, просыпались, возвращались со смены, занимались детьми. Людям было о чём говорить, они делили жизнь. А сейчас каждый живёт сам по себе, всё рассыпалось.

Лена вдруг увидела смысл в своей работе, которого раньше не замечала.

– Спасибо, – она была готова обнять Светлану Гарьевну, но сдержалась.

– Ну всё, идите. Вот мой номер, на всякий случай.

Кажется, это была первая маленькая победа. Настроение поднялось, и Лена поспешила выбраться на свежий воздух.

Глава 11

В вестибюле, когда она уже натягивала перчатки, прямо в Ленины коленки врезалась маленькая девочка. Тут же подбежала женщина в кожаной куртке и грубо оттащила малышку за капюшон.

– Она сегодня чумная какая-то, вы извините.

– Да ничего страшного. Ребёнок.

В голове замелькали картинки из детства. Лене пять. Она уже умеет читать по слогам и может без запинок, как скороговорку, произнести английский алфавит. Мать подводит её к огромным воротам. Они украшены золотым гребнем. Тени от колонн расчертили площадь косой зеброй. “Лена, читай”. Она задирает голову. Солнце слепит глаза. Буквы еле различить. Ор-де-на-ле-ни-на. “Молодец, не торопись, мышка. Что это за буква?” Лена путает “Ц” и “Щ”. Мать злится. “Ну, же. Сколько палочек над хвостиком? Две? Значит, какая это буква?” Лена вспоминает, читает дальше. Цен-тра-ль-ны-й-пар-к. “Умница! Поняла теперь, куда мы приехали?”

Лена ничего не поняла. От пекла кружилась голова. Чёлка прилипла ко лбу. Ей хотелось присесть на бордюр и больше не двигаться. Но у мамы, кажется, другие планы. Она тянет её в огромную очередь шумных потеющих людей. Перед ними стоит долговязый парень в синей рубашке. Под лопатками у него два тёмных, вытянутых пятна, как будто тени от невидимых крыльев. Лене нельзя бегать и отходить к газону, чтобы надрать охапку одуванчиков. Мать держит её за руку, отчего ладошка совсем мокрая. Через полчаса они, наконец, попадают внутрь.

Отовсюду играет музыка, дребезжат аттракционы, кричат дети. Какая-то девочка ест розовое облако. Лена просит такое же. Мать покупает, отщипывает ей по чуть-чуть. Вата тает и оставляет на пальцах сладкие кристаллики. Мама гримасничает, отрывает кусок и лепит себе усы. Лена смеётся. Потом с удовольствием катается на щупальцах осьминога. Просится на лодочки, где надо стоять и отталкиваться ногами, но пускают только с десяти лет. Лена расстроена – это две её жизни. Мать подмигивает – “не грусти, мышка, сейчас будет весело”. Они бегут наперегонки по аллее вдоль взъерошенных круглых кустов. Опять ждут своей очереди. Женщина с огромной грудью открывает перед ними голубую цепочку, цепочка вываливается из её руки и противно брякает. Мама поднимает Лену на приступок, самой приходится забираться, когда кабинка уже оторвалась от земли на полметра. Юбка-солнце соскальзывает выше маминого колена. Колесо рывками, с капризным визгом начинает новый круг. Мама улыбается. Лена улыбается ей в ответ. Но чем выше они поднимаются, тем больше Лена чувствует ужас, беззащитность перед пропастью. Она потеряла опору. Ветер покачивает их маленькую крепость. Улыбка скатывается с лица. Мама пытается отвлечь её. “Смотри, мышка, что там внизу?” Она указывает на пруд. Лена смотрит вниз и начинает выть.

– Лен, а ну-ка, скажи, на какую букву похожи катамараны сверху?

– На “Эн”, – Лена всхлипывает, но всё-таки пытается сохранить лицо.

– А если по-английски?

– На “Эйч”.

– А лодочки, Лена, лодочки на какую букву похожи?

– На “А-А-А-А”.

Страх победил, Лена отказывается смотреть по сторонам и тем более вниз. Закрывает глаза и орёт, изо всех сил сжимая железные прутья липкими пальцами. Мать пересаживается к ней, обнимает за плечи. Кабинка даёт резкий крен, отчего Лене кажется, что они отрываются от оси и падают прямо в пруд. На земле её трясёт, Лена плачет и никак не может успокоиться. Так она узнала, что боится высоты. Потом к этому страху прибавились и другие. Она нанизывала их, как бусины на нитку, и иногда мысленно перебирала. Голуби, случайно наступить на шприц в подъезде и заразиться СПИДом, пиковая дама, Виталик из второго подъезда, который дразнит её за дырки между зубов.

Ещё до школы Лену пытались пристроить в разные секции. Для гимнастики у неё была слишком “плоская спина”, для фигурного катания – “слабая координация”, для живописи – “плохое чувство цвета”. Каждый раз, отводя её на новый кружок, родители надеялись, что Лена раскроется и добьётся невероятных успехов. Причём быстро. Но когда всем вокруг и даже самой Лене становилось очевидно, что этого не происходит, её перебрасывали, как “горячую картошку”, в другую секцию. В первом классе Лену отдали в шахматный клуб. Сначала всё шло хорошо, и Лена была на хорошем счету у преподавателя, но потом, когда началось серьёзное изучение математических схем, связок, блокировок и матовых комбинаций, она стала скучать. Шахматная партия для неё была драмой, непредсказуемой и интригующей своим исходом. Лена любила делать глупые, зато неожиданные ходы. А холодный расчёт убивал всю романтику на корню. Очень скоро она начала проигрывать даже среднестатистическим игрокам. Тогда Лена выбрала другую тактику. Она поступила как сборная России по лапте. Если не можешь выигрывать в чужие игры, придумай свою. Лена поменяла правила. Она начала играть в поддавки. Её целью стало привести соперника к победе за меньшее количество ходов. Скоро все это поняли, и игры с Леной превратились в клоунаду и настоящий спектакль.

В конце года должен был состояться шахматный бал, для которого преподаватели выбирали короля, королеву и их свиту. Лене, конечно же, не досталась роль ферзя. Зато ей предложили стать конём. Мать почувствовала себя оскорблённой и, не дожидаясь бала, забрала дочь из клуба.

Последним Лениным прибежищем стала театральная студия при районном ДК. Среди родителей “одарённых” детей прокатилась новость, что некогда популярный актёр, Роберт Иванович Голобородько, игравший в эпизодической роли сериала “Мелочи жизни”, после долгого перерыва, читай запоя, возвращается к работе. В театр и кино его, по всей видимости, уже не брали, и поэтому он решил посвятить свою жизнь преподаванию. Желающих записаться в детскую труппу оказалось так много, что пришлось устраивать пробы. Лену, конечно же, повели и на них. Пробы проходили в небольшом зале, где обычно занимался эстрадный коллектив. По стенам развешаны постеры современных исполнителей, в углу – пианино, рядом – настоящие трёхпалые стойки для микрофонов. В комнату набились человек сорок детей и родителей. Первых отделили от вторых и вывели в центр комнаты. Голобородько сидел на крутящемся стуле, изображая скуку и лермонтовское одиночество. Директор ДК из угла выкрикивала новые задания, которые помогли бы обнаружить юные дарования. “А теперь, дети, изобразите котика”. И все начинали отчаянно мурлыкать, так что котики выходили мартовскими, задирать лапы и вилять хвостиками. Лена видела, как красиво выгибают спину другие девочки, как нежно и мягко, с естественной грацией вышагивают по старому линолеуму. Она ничего подобного не умела. Потом нужно было прочитать стихотворение, повторить скороговорку и ещё какую-то ерунду. На скороговорке Лена и вовсе провалилась. Вплоть до пятого класса у неё сохранялась лёгкая картавость. Короче, Карл и Клара были бы оскорблены Лениным прочтением всем известной криминальной драмы. Видимо, Голобородько устал от творящейся вакханалии, соскочил со своего стула и закричал.

– Хватит! Теперь последнее задание. Кто выполнит – беру сразу на главные роли.

Родители притихли и напряглись. Девочки и мальчики застыли, готовые выполнить любой приказ, хоть прыгнуть из окна. Благо первый этаж. Голобородько вышел в центр зала и вскинул руки вверх:

– Плачьте! Я хочу, чтобы вы сейчас расплакались горючими слезами.

На секунду все замолчали. Даже директор ДК удивилась пожеланию мэтра. Но потом комната взорвалась душераздирающим воем. Девчонки куксились, закатывали глаза. Мальчишки пытались щипать и царапать себя, чтобы расплакаться от боли. Но ни один из них не смог выдавить даже одной слезы. Лена посмотрела на мать. Та ободряюще кивнула. Тогда Лена попыталась представить нечто ужасное, что привело бы её в истерику. Мама умерла. И отец умер. И бабушка тоже. И Виталик из второго подъезда тоже умер. Наелся волчьих ягод и каюк, жирный пончик – дай талончик. Так ему и надо, нечего задираться. Но от этих мыслей ей, наоборот, стало весело. И тут её взгляд упал на висящий постер – четверо полуголых парней на сцене скачут с гитарами. В углу подпись – “НА-НА”. НА-НА. Так выглядели катамараны и лодочки с высоты птичьего полёта. Лена перенеслась в тот день. Она вспомнила в деталях, как пол под ногами зашатался, а земля, такая надёжная и твёрдая, осталась где-то внизу. Глаза застелила пелена и Лена разрыдалась, испытывая всё тот же всепоглощающий страх, что и четыре года назад. Слёзы лились могучим водопадом. Все дети обернулись и уставились на Лену. Роберт Иванович смотрел, не отрываясь, а потом начал хлопать, широко разводя пухлые ладони. Родители поднялись со своих мест и тоже стали аплодировать, но Лена всё никак не унималась. Она и не поняла, что настал её звёздный час. Только заметила, как счастливо улыбается мама. В списке на зачисление Ленина фамилия, в обход алфавитного порядка, шла под номером один.

С тех пор началась совсем другая жизнь. Лена учила все роли сразу. Она была универсальным солдатом, могла подменить хоть принцессу, хоть третью берёзку справа. Сама придумывала костюмы, подгоняла родителей, чтобы ни в коем случае не опоздать на репетиции с Голобородько. Но опоздать на занятия было практически невозможно. Позже всех приходил сам Роберт Иванович.

К Новому году готовили сказку “Волшебник изумрудного города”. Лена знала абсолютно точно, какую роль хочет получить. Дом у неё был, мозги вроде бы тоже, в сердце – необъятная любовь. Даже Виталика она втайне любила и жалела за то, что он тупой. А вот смелости Лене не хватало. На репетициях она всегда искрила остроумием, прекрасно входила в роль, могла изобразить меланхолию ослика Иа, безразличие снежной королевы, катарсис трёх поросят. Но во время открытых показов в ДК тушевалась и даже путала слова. Лена боялась ошибиться, но всё время ошибалась. В новой постановке она хотела играть трусливого Льва, который отправляется по дороге из жёлтого кирпича, чтобы обрести храбрость. Во время завтрака Лена рассказала родителям о своих творческих планах. Мать нахмурила брови.

– Это Роберт Иванович тебе такую роль дал?

– Нет, мам, это я сама так решила.

– Послушай, мышка, что я тебе скажу. Ты должна в жизни делать всё, чтобы играть только главные роли. Я думаю, ты должна выучить роль Элли.

– Но мам, она же скучная.

– Нам часто приходится жертвовать своим интересом, чтобы в чём-то преуспеть, – она бросила взгляд на отца, который мазал маслом две половинки печенья и складывал их в пирожное, – но не все это понимают.

Глава 12

На ступеньках ДК у Лены зазвонил телефон – должник из кафе хотел ей что-то сказать.

– Оля, привет! Звоню, как и обещал. Где, что, надо договориться, я готов.

– Я Лена вообще-то.

– Тем более. Юля Михална так и сказала – о чём Лена ни попросит, ты уж Ванюша помоги.

– Спасибо, я сама как-то.

– Да что ты там сама! Ты ж людей наших не знаешь. Что им надо, как с ними разговаривать вообще. Весь город уже знает про завод, но как-то в очередь пока не строится к вам. Один Ванёк за дело болеет.

– Ладно, приезжай в офис, болельщик.

– То-то же. А то всё сами да сами. Прям каждый суслик – агроном.

– Я сейчас передумаю.

– Да пошутил я. Подскачу через час, вы там в первом питомнике сидите?

– Чего?

– Да в школе первой.

– На втором этаже, да, кабинет географии.

– Ну, чайник кипяти.

Возле школы Лена невольно притормозила, как будто увидела снег в пустыне. У входа, рядом с заляпанной нивой, сплошняком покрытой надписями “помой меня, сука”, “нет, ты наказана”, “грязь лечебная, недорого”, стоял блестящий мотоцикл Ducati с питерскими номерами. Она даже разглядела своё отражение на синем полированном баке. В школьном фойе солнечный свет из окон выстелил на полу зебру. Лена проскакала по ней до лестницы, минуя поворот на “Мужской рай”. Кабинет географии пустовал – Марина и Ирина ушли домой обедать. Лене показалось, что внутри пахнет пыльным валенком. Точно нужно выбросить всю старую мебель и модели вулканов из папье-маше, которые рыхлыми коричневыми кучами красовались на отдельной полке. Лена открыла окно и дверь, чтобы устроить сквозняк, бросила на стул пальто и шарф. В это время из соседнего кабинета кто-то вышел, выпустив за собой в коридор агрессивный гитарный дисторшн и выкрики солиста Black Sabbath. Она выглянула и увидела, как в сторону лестницы удаляется невысокий парень в кожаной мотоциклетной куртке, которая чуть не лопалась на плечах, с короткими светлыми волосами и кривыми ногами жокея. Музыка разрывала его наушники.

Ванёк приехал посвежевшим. Кожа вокруг глаз разгладилась и больше не напоминала слоновью шкуру. Лена рассказала, что уже договорилась с директором ДК о времени для собрания.

– И чо, Гарьевна вот так сразу согласилась?

– Ну, не сразу, конечно. Сначала поругала твою Юлю Михалну, пожаловалась, что в ДК людей не хватает, потом только согласилась.