Найти свой остров

– Вот и хорошо. Это кот, счастье приносящий. Коты в нашем городе все такие. Так насчет вашего заказа. Сделаю, с удовольствием сделаю. Для хорошего человека постараться, да еще работа какая душевная, это же редкий случай! А как готово будет, так вам и сообщат.

– Вот спасибо! – Ника счастливо улыбается котенку в ладонях. – Я уж и не надеялась.

– Да кому другому и отказал бы, но хорошему человеку не откажу никогда.

– Да откуда ж вам знать, какой я человек?

– Так вот примета верная, Варька ж тебе сказала: из злого человека стеклодува не будет, а ты вон какую вазу себе отгрохала с ходу! А вторая примета – вот она, в руках у тебя. Кот никогда не выберет сволочь. Если он выбрал кого – это точно хороший человек. Котенок может жить рядом с людьми, но не выбирать их, просто жить сам по себе, и все, и люди могут быть какие угодно – кот их к себе не подпустит, в душу свою то есть. Но если выбрал сам, то уж точно знает, кого. Так-то. Ступай, Алексей Петрович вон уже с начальником цеха поговорил. Как сделаю, дам знать, не боись.

Спрятав котенка под полушубок, Ника пошла к выходу. У двери знакомая девушка подала ей картонную коробку.

– Вот, я тут скотч закрутила, чтоб нести было удобно.

– Спасибо большое!

– Ага, так вы Масика забираете? Ну, теперь ему будет не жизнь, а сплошная малина.

Девушка, приветливо кивнув, скрылась за дверью, а Ника и Алексей Петрович остались стоять посреди падающего снега.

– Давайте, вазу я возьму, а вы уж постарайтесь не упасть, – предложил он.

– Ой, ну что вы…

– Нет уж. Ваше первое стекло надо сохранить обязательно! Мы теперь с вами считайте что родня – вон, тигра нашего домой увозите.

– Да… это случайно получилось. Ничего, привыкнет.

– Давайте-ка зайдем ко мне, выпьем чаю и потолкуем о делах. – Алексей Петрович осторожно ступает впереди Ники, прокладывая путь. – Метель-то, пожалуй, вас домой не пустит, придется вам в гостинице заночевать. Я распоряжусь, номер вам дадут, покормят – раз такое дело…

– Да ничего, я и не в такие метели ездила.

– У вас дома муж ревнивый и дети маленькие?

– Нет у меня никакого мужа, вот еще!

Его позабавило, с каким возмущением эта странная женщина отмежевалась от звания замужней дамы. Все у нее нескладно, все наоборот – но только отчего-то кажется, что все она делает правильно, и это у него и остальных все шиворот-навыворот.

– И детей нет?

– Есть. Сын, в следующем году школу заканчивает. Вот, теперь кот имеется. Блин, снег-то стеной!

– Едем в гостиницу, по дороге и поговорим.

Они грузятся в машину Ники, Алексей Петрович садится за руль, и она совсем не протестует, хотя ни разу еще никто чужой не садился за руль ее «Хонды».

– Темнеет рано, а по такой пурге ехать – это чистое самоубийство. – Алексей Петрович уверенно рулит сквозь пелену снега. – У нас тут хорошая гостиница, построили специально для того, чтоб было где партнеров принять, ну и так, конечно, людям случается застрять. Для вас все бесплатно, номер отличный, кухня приличная. А завтра дорогу расчистят, и в путь, ехать и правда недалеко.

– Этому гражданину надо бы купить приданое…

– Все сейчас сделаем. Ника, вопрос вот в чем. Иван Григорьевич прав, а я не подумал сразу… Эта ваша придумка с кошками мне очень нравится, и я бы хотел, чтобы мы, с вашего разрешения, развивали эту тему. Если вы позволите воспользоваться вашими эскизами и дальше работать над идеей, это было бы взаимовыгодно. И если появятся новые эскизы, я хотел бы первым их видеть. Я не мастер – так, управленец, в стеклодувном деле и вовсе подмастерье, нет у меня этой, знаете, творческой жилки, а без нее не бывает в нашем деле мастера. Иван Григорьевич – настоящий художник, он сразу увидел то, что здесь можно сделать, как сделать, чтобы каждая вещь стала уникальной.

– Берите, пользуйтесь! У меня много эскизов, если хотите, я пришлю вам на мыло.

– Да, пожалуйста. Я сброшу вам на сотовый электронный адрес.

– Да я могу у компаньонки взять тот, с которого пришла ваша реклама.

– Реклама? – Булатов удивленно поднял брови. – Мы не рассылаем спам, Ника.

– Странно… а Лерка – это моя напарница и компаньонка, сказала, что реклама ей пришла от вас, так она и узнала о вашем заводе – буквально позавчера.

– Нет, Ника, это какая-то ошибка. Мы никогда и никому не рассылаем рекламу – хотя бы потому, что не работаем под мелкие заказы типа вашего, у нас производство, и масштабы, как видите, тоже производственные.

– Да? – Ника вздохнула. – Ну, значит, я все перепутала снова. Лерка сердится, говорит, что у меня в голове ничего не держится, все путается – но тут уж я ничего не могу поделать.

– И не надо. – Булатову захотелось вдруг взять ее ладонь в свои руки и ощутить ее тепло. – Просто рисуйте, а остальное оставьте людям, у которых плохо с фантазией.

Ника не умела рисовать, как рисуют художники, – не было ни четкости линий, ни мастерского исполнения, просто рисунки ручкой на листах – кошки, грибы и гномы, сказочные принцессы, туфельки, какие-то невероятные цветы. Вся сказочная кутерьма, которая теснилась в ее голове и мешала ей жить «как люди», иногда вываливалась на бумагу, Ника сканировала рисунки и прятала в папку на компьютере. Ну а кошек, конечно, нарисовала накануне. Схематично, чтобы показать, как она это видит, – но ее глазами увидел их только старый мастер Иван Григорьевич.

– Да я что… просто не понимаю, как я могла позабыть.

– Неважно, это мелочи. Договор подпишем сразу же, и…

– Договор?

– Ну да. Мы же будем вам платить, отчислять процент, а это без договора никак.

– Платить? Мне? – Ника удивленно посмотрела на своего спутника. – За кошек?

– За идеи. – Алексей Петрович едва сдерживал смех. Боже, как это создание умудрилось столько прожить на свете и не пропасть? – Ника, на самом деле художник из вас никакой.

– Да я же знаю, знаю! Один раз сыну, Марку, задали в школе тигра нарисовать, а он не знал как, – я и нарисовала… Так училка ему сказала: пусть мама купит себе альбом и рисует там. Ой, я снова вас перебила…

Он расхохотался, пришлось остановить машину, потому что от смеха он не мог ее вести. Давно уже ему не было так легко и весело, причем ничего она специально не делала, эта странная Ника. Сидит рядом, гладит котенка, спящего на коленях, и просто болтает, таращась синими глазищами куда-то сквозь снег. Что она видит, какие сказочные замки, где бродят ее мысли, как она живет в этом страшном мире такая-то?

– Я опять что-то сморозила… Это со мной постоянно. Алексей Петрович, я вас от дел оторвала, от меня одно беспокойство…

– Бог с вами. Я отлично провел время. Значит, так. Сейчас план действий такой: купим вашему питомцу лоток и все, что полагается иметь при себе порядочному коту. Едем в гостиницу, селим вас в номер, обедаем – и все, до вечера я занят, а вы отдыхаете. Спите, рисуете, звоните подружкам или сыну, гладите кота, да что угодно делаете, но – в гостинице. А вечером я заеду, мы поужинаем и подпишем контракт. А уж завтра вы упорхнете в свою жизнь, но не так окончательно, как если бы вы уехали, не уговорив меня показать вам стеклодувный цех.

Суета с покупкой кошачьих принадлежностей и корма, с поселением в гостиницу, с обедом – все это как-то вытеснило из головы Ники мысли о том, что она, похоже, снова вляпалась в историю и рассказать о ней она не сможет никому. А еще этот Алексей Петрович, такой с виду суровый, оказался вполне милым человеком. И серый котенок, свернувшись в клубок, тепло прижимается к ней, наевшись до отвала паштета и быстро поняв, что от него хотят, когда сажают в наполнитель. Похоже, и чувствует себя как дома в этом добротно устроенном чистом гостиничном номере с удобной кроватью, телевизором и ванной.

– Мам, ты где?! – Голос Марека в трубке звучит обеспокоенно. – Тут метель такая, ты…

– Сынулька, я в гостинице осталась. Снег стеной.

– А, тогда хорошо, я боялся, что ты в дорогу ринешься. Ты там как, в порядке?

– Ага. Марек… тут дело такое…

– Мам! Ты опять влипла в историю?

– Нет. Просто я не одна приеду, я тут котенком обзавелась.

– А, котенок – это хорошо. Он вызывает положительные эмоции. – Марек смеется. – А какой он?

– Маленький такой, серый… с полосками. Хороший котенок, ценный мех, усики смешные. В цеху стеклодувном родился, присвоил меня сегодня, а завтра мы будем дома.

– Жду не дождусь. Котэ – это отлично.

– Отлично, когда котэ.

Они всегда понимали друг друга, и это модное интернетное слово «котэ», обозначающее любое кошкосущество, у них тоже прижилось. Женька с мамой постоянно говорили, что это совершенно недопустимо – сорокалетней женщине иметь такой лексикон, как будто сорок – некий рубеж, означающий конец всему хорошему и забавному, что есть в жизни. Но Ника давно перестала жить «как люди» – просто потому, что она этого не хотела. Вот не хотела, и все. Заставить ее делать то, что она не хочет, было невозможно, и родители, и Женька – они все это знали, но все равно всякий раз предпринимали попытки осады.

Ника поднялась и пошла в ванную. Скоро приедет Алексей Петрович, нужно в порядок себя привести. В машине всегда есть сумка с разными вещами – как раз на случай такой вот незапланированной ночевки вне дома. Время от времени Ника что-то оттуда вынимает, что-то добавляет, но основные обитатели сумки всегда неизменны: зубная паста, щетка, мыло, крем для лица, флакончик духов, полотенца, белье, комплект одежды, тапки и халат. Ника вздохнула: халаты – еще один камень преткновения с родителями и Женькой: никаких халатов, что за расхлябанность, тебе сорок лет, это возраст элегантности, сколько можно жить как маргиналка, бигуди еще накрути!

Но Нике нравилось прийти домой, раздеться и надеть теплый уютный халат, и никакого белья, ничего – только халат и она сама.

Снег за окном валил не переставая, и Ника с тоской думала о том, что если завтра не расчистят дорогу, выехать она не сможет.

В дверь постучали.

– Это горничная. Принесла вам полотенца.

Ника открыла дверь, впустив девушку со стопкой полотенец. По коридору шел высокий мужчина с черной спортивной сумкой в руке. Его глаза равнодушно скользнули по Нике, а она отчего-то поспешила взять полотенца и запереться в номере. Ей не понравился этот человек с первого взгляда, инстинктивно она вдруг ощутила опасность, исходящую от него. А она привыкла доверять своей интуиции, так было всегда – она чутьем определяла, хорош или плох человек, в считаные секунды отделяя зерна от плевел, и всегда радовалась, что ей в жизни больше все-таки попадается людей хороших, а значит, их больше на свете.

2

Когда-то Матвеев любил командировки. С того еще времени, когда окончил институт и поступил на работу в умирающее архитектурное управление, и его, не успевшего обзавестись семьей, посылали во все командировки подряд. Он любил поезда – его совершенно не угнетала верхняя полка, накрахмаленное до фанерного состояния белье, храпящие соседи – он любил открывать для себя новые места, колесить по стране, смотреть в окно вагона и видеть поля, леса, города, деревни, поселки и станции. Он жадно вглядывался в мелькающую за окном бесконечную ленту, думая о том, что там тоже живут люди – растят детей, думают о каких-то своих делах, ходят друг к другу в гости, и он никогда не узнает их, а они не узнают его. Но крохотная часть их жизни пролетает мимо него в окне вагона и остается с ним навсегда.

Матвеев вообще интересовался людьми. И дома, которые он проектировал, всегда имели свое лицо – потому что он проектировал их для разных жильцов. Как не бывает одинаковых людей, так и одинаковых домов тоже не бывает. И типовая застройка вызывала у Матвеева странное чувство: с одной стороны, он радовался за тех, кто въезжал в новые квартиры, с другой – ужасался безликости проектов. Ему хотелось строить что-то другое.

Времена постоянных командировок ушли безвозвратно, и в двадцать четыре года Максим оказался предоставлен сам себе – в эпоху дикого капитализма его диплом архитектурного института так бы и канул в Лету, если бы не особенное везение, которым наградили его боги при рождении. Матвеев был везучий сукин сын: он переступал яму, в которую обязательно падали остальные, он всегда успевал вскочить в уходящий автобус, в очереди ему всегда доставался товар, даже если после него он и заканчивался. Матвеев знал о своем необычайном фарте, хотя никогда не надеялся только на него – его дела всегда шли неплохо. Он быстро сходился с людьми, обрастал приятелями, в самом неожиданном месте у него мог оказаться шапочный знакомый, с которым он сердечно рад был повидаться. Он помнил все имена и лица, горести друзей расстраивали его, а удачи – радовали, и его все любили за эту легкость, светлую какую-то открытость. И он интересовался людьми, умел слушать их, сопереживать и помогать, и оттого шагалось ему по жизни весело и шумно. Он решительно не понимал, как можно бояться жизни, с веселым прищуром глядел на то, что его окружает. Словно жил на верхней полке вагона: поезд едет, а он смотрит в окно, попутчики что-то бубнят, и можно поспать, или поговорить за жизнь, или спросить у проводницы чаю с лимоном и порционно упакованным рафинадом… Матвеев был убежден, что механизм его жизни работает в основном правильно.

Правда, теперь он на поездах не катается – обзавелся машиной, водителем, охраной, и это не то чтоб тяготило его, он понимал необходимость подобных мер, но при этом чувствовал себя так, словно поезд идет без остановок, а в купе он теперь отчего-то один. Впрочем, времени думать об этом практически не оставалось, и только когда нужно было ехать куда-то по делам, он всякий раз вспоминал тот год, когда работал в архитектурном управлении, встречался с будущей женой, ездил по стройкам и новые лица радовали и удивляли его.

– Что там такое, Петя?

Машина замерла в хвосте огромной пробки. Матвеев досадливо поморщился – он не любил бессмысленное ожидание. Собственно, из-за этого он сам не садился за руль.

– Сейчас узнаю, Максим Николаевич.

Охранник вышел из машины и потопал по снегу вдоль стоящих машин. Так, это надолго.

– Витя, выйди, покури.

Водитель, с благодарностью взглянув на шефа, выскочил из машины, на ходу доставая сигареты и зажигалку – курить ему хотелось отчаянно. Матвеев умел прощать людям их маленькие слабости, не требуя ни от кого невозможного. Это было одно из его правил – не требовать от человека того, чего он не может тебе дать в силу своего характера, склада личности или привычек. И, конечно, Матвеев знал, что заядлый курильщик Витя Бобров никогда не позволяет себе курить в машине, даже если едет один.

Охранник вернулся, кивнув водителю, жадно затягивающемуся дымом.

– Авария там, Максим Николаевич. – Петя сел в машину, принеся с собой запах табачного дыма и мороза. – Узкое место, фуры не разъехались, одна перевернулась, ее разгружают сейчас, потом их растащат. Часа на два-три застряли.

– Тогда надо выбираться, здесь недалеко городок имеется, переждем там.

– Наше счастье, что встречка свободна.

– Ну, значит, так тому и быть, сейчас Виктор докурит, и поедем.

Матвеев не любил ломать людям кайф – пусть водитель докурит свою сигарету, подышит воздухом, разомнется – торопиться некуда, все равно их ждут только завтра. Матвеев старался не составлять себе расписание со временем впритык, он вел свои дела не спеша, не отказывая себе в удовольствии насладиться дорогой, не погоняя при этом в хвост и в гриву подчиненных.

– Куда теперь, Максим Николаевич? – Витя устроился на водительском сиденье и посмотрел на шефа в зеркало заднего вида. – Стоять-то, пожалуй что, и холодно.

– Выруливай на встречку, возвращаемся назад. В двадцати километрах отсюда есть поворот, там городок. Пообедаем, отдохнем маленько.

Витя, понимающе кивнув, двинулся с места. Многие, стоящие в очереди, решили точно так же объехать пробку, а потому машина осторожно вывернула между двумя небольшими легковушками, и они поехали.

– А я и не знал, что там есть город. – Витя удивленно смеется. – Откуда вам все это известно, Максим Николаевич?

– Ну а ты как думал? Вот карта, все в ней указано.

– Но вы-то и без карты знаете?

– Ты из меня оракула не делай. – Матвеев посмеивается, глядя на озадаченного водителя. – Я живу на полтора десятка лет дольше, чем ты. Поездил, поглядел. Много где бывал – велика Россия, а раньше страна была еще больше, да и ездилось проще. Сел в поезд, и нет больше никакой твоей заботы.

Витя хмыкнул, призадумавшись, – он покурил, немного попрыгал на морозном воздухе, разминая ноги, и теперь дорога была снова ему в радость. А впереди маячил сытный обед – шеф всегда накормит, а может, и в гостинице отдохнут до завтра – как карта ляжет. Спроси Виктора Боброва, где бы он хотел работать, если б у него был выбор, и он бы сказал – а вот здесь, граждане, где я есть, тут мне и быть, и отвалите с вашими предложениями. Все было по нему: и работа водителем, и машина, которую он содержал в идеальном порядке, и шеф, нормальный мужик, который никогда не станет помыкать тобой или песочить зазря. А ведь бывало всякое, за свои двадцать семь лет Витя успел повидать разных работодателей и наслушаться историй от коллег. Но они не имели к нему никакого отношения: платил Матвеев исправно, не скупясь, в командировках не гнушался за одним столом с охранником и водителем отобедать и с пониманием относился к потребностям обслуги – чего ж еще желать? Благодаря этой работе спокойно живет его семья: мать, жена Анжелка и близнецы-трехлетки, Пашка да Машка. И шеф – человек душевный, а от добра, как известно, добра не ищут.

Начал падать снег – крупными хлопьями, дворники едва справляются.

– Снег-то как некстати… – Витя вздыхает. – Ехать по темноте да по снегу – чего уж хуже.

Поворот еще виден, дорогу припорошило, но проехать можно, и Витя, повернув, увеличивает скорость – скоро, похоже, все занесет.

– Максим Николаевич, да это не город, а скорее поселок.

И хотя на карте указано, что данный населенный пункт не что иное, как город Красный Маяк, но городом его, конечно, можно назвать с большой натяжкой. В центре застроен пятиэтажками, похожими друг на друга, как спичечные коробки, а дальше уж разбегались во все стороны частные дома и домики. Ухабистые улицы, мордатые коты, сидящие на столбиках ворот, припорошенные снегом, бредущие по пузо в сугробах по своим, лишь им одним ведомым, кошачьим надобностям, их здесь отчего-то великое множество – рыжих, серых, черных, пятнистых, – и сразу видно, что чувствуют они себя хозяевами. Красный Маяк – котопросветленный город, и это понравилось ему отчего-то с ходу.

– Ишь ты, какая прорва котяр! – Петя весело хихикает. – Это ж надо! Просто выставка целая!

– Да, необычно. – Матвеев с удовольствием рассматривает симпатичные хищные морды. – Видимо, живут здесь люди приятные и добродушные. Я вот что по жизни заметил: люди, не любящие кошек, на поверку оказываются теми еще гадами. Ну вот хотите верьте, хотите нет – а это так.

– Если подумать, то оно и правда. – Петя озадаченно чешет макушку. – Был у нас в доме старикашка один, кошек дворовых гонял, ненавидел люто. И все один, ни к нему никто, ни он никуда. А потом оказалось, что была у него семья, дети были, внуки – а только шарахались они от него как от чумы – он их изводил по-всякому, пока не ушли от него, и жена его бросила: как дети выросли, у сына поселилась. И ладно бы по пьяной лавочке он это делал, так нет же, на трезвую голову – говорят, всякие пакости измышлял, чтоб детям и жене боль причинить. Я не знаю, зачем ему это было нужно, но вот кошек он ненавидел страшно, факт. И еще можно вспомнить…

– Все, приехали. – Витя паркует машину на стоянке. – Тут всего-то одна площадь, видать, на ней вся здешняя цивилизация.

– Ну так выйдем и познакомимся с обитателями этой планеты. – Матвеев, посмеиваясь, выбрался из машины. – А морозец-то, пожалуй, нешуточный, да и снег валит обстоятельно. А это только ноябрь…

Он огляделся по сторонам – занесенный снегом Красный Маяк выглядел достаточно убого. Это был один из тех городков, которые выстраивались вокруг какого-нибудь предприятия. И трубы завода виднелись – значит, все правильно, и он еще работает, раз городок этот жив и коты в нем благоденствуют.

Витя припарковал внедорожник на небольшой стоянке, неожиданно забитой машинами. Присмотревшись к номерам, Матвеев понял, что не ему одному пришла в голову мысль переждать дорожную пробку в Красном Маяке – машины были с номерами из разных мест. И снова Матвееву подумалось: сколько людей едут отовсюду по разным делам, а дорога одна на всех, и этот городишко теперь тоже один на всех.

Площадь оказалась просторной, посреди нее был круг, на котором росли три огромные ели – сорок ярусов насчитал Матвеев. Ели стояли, словно взявшись за руки, припорошенные снегом, они выглядели заблудившимися посреди людских жилищ, и Матвеев про себя подивился такому дизайнерскому решению.

– Ишь ты, красавицы какие! – Витя озадаченно крутит головой. – Холеные!

И правда, подумал Матвеев. Именно – холеные. Не заблудившиеся, а хозяйки этой городской площади, и люди им все условия создали и продолжают исправно им служить.

– Да, хороши. – Матвеев уже продрог на морозе, снег моментально покрыл ему голову. – Ну, что, братцы, пора нам где-то приземлиться и ввести в организм нужное количество белков, жиров и углеводов. Да и от снега укрыться, ишь, как валит – сугробами целыми.

Площадь со всех сторон окружили дома. Они отличались от типовой застройки панельного убожества. Они были сработаны из красного кирпича, имели некоторые архитектурные изыски в виде башенок, лепных украшений и полукруглых окон. Матвеев знал эту застройку конца пятидесятых прошлого века, и она была не худшей из того, что тогда строилось. Видно было, что некоторые здания заняты администрацией, а некоторые – жилые, и на первых этажах разместились магазины и кафе.

– Пожалуй, нам сюда. – Матвеев решительно направился к зданию с надписью «Гостиница «Жемчужина» на фасаде. – Петь, меня здесь не от кого защищать, расслабься.

– Работа такая, Максим Николаевич.

– Ну разве что работа.

Они пересекли площадь и остановились у двухэтажного здания, втиснувшегося между двумя пятиэтажными домами. И тут же на первом этаже был ресторан с аналогичным названием. Фасад небольшой, с мезонином, здание оказалось зажато между домов. Тем не менее по два больших окна по бокам от колонн все-таки получилось, и Матвеев про себя усмехнулся – пожалуй, тут ничего иного нельзя было построить, хотя этот мезонин… а с другой стороны, кто он такой, чтобы критиковать неведомого архитектора? Мезонин так мезонин, бог с ним.

Как только гости сдали в гардероб верхнюю одежду, вежливый молодой человек мигом провел их в ресторан, устроил за столиком, тут же подбежала официантка в синем платье, скромно прикрывающем колени, подпоясанная клетчатым передником, сунула им в руки кожаные книжечки меню и поинтересовалась, не принести ли чего прямо сейчас.

– Нет, спасибо, дождемся заказа. Как вы, ребята?

– Да подождем, Максим Николаевич. – Петя согласно кивнул. – Зачем перебивать аппетит, желудок – он порядок любит.

– Ну и ладно. Сейчас выберем и закажем.

Официантка, улыбнувшись, отчалила к очередному посетителю, а Матвеев углубился в меню. Его вкусы в еде были вполне непритязательными: суп из грибов, картошка-пюре с хорошо прожаренным стейком, салатик из свежих овощей и томатный сок. Он любил есть это с детства и искренне не понимал вкуса экзотики, которой в последние годы было кругом в изобилии.

Сделав заказ, Матвеев огляделся. Зал был вполне просторным для ресторана в таком захолустье и очень прилично обустроенным. Столики с белоснежными скатертями, начищенные приборы, белые тарелки, аккуратный и вышколенный персонал. Матвеев представить себе не мог, кто здесь устроил этот райский уголок, а главное – зачем? Вряд ли местные жители станут заказывать тут еду – по меркам Москвы или Питера, она стоит копейки, но по местным меркам, это не очень доступные цены. А ведь есть еще гостиница… Матвеев одернул себя – что за дурацкая у него манера совать нос в чужие дела! А все любопытство, будь оно неладно. Ну, какая, казалось бы, разница ему, кто и зачем отгрохал в дыре такую красоту, а вот, поди ж ты, интересно!

Зал был наполнен посетителями; как определил Матвеев, почти все они приезжие – это их машины теснились на стоянке, где сейчас отдыхает и его внедорожник. Вот две женщины, похоже, это их машина с московскими номерами стоит рядом с его. Москвичей видно сразу: деловые, одетые с офисным шиком, в дорогих часах, с безупречными улыбками и прическами. Матвеев не понимал таких женщин и сторонился их, они казались ему искусственно выращенными в какой-то кислотной среде, враждебной человеку. Ему гораздо ближе и понятнее казалась только что вошедшая пара: полноватая блондинка в синих джинсах и голубом свитере – немного взлохмаченная, с доверчиво распахнутыми синими глазищами и безмятежной улыбкой. Дама пришла в компании солидного мужика примерно его лет. Костюм его Матвеев оценил, отчего-то вспомнив Панфилова с его вечными туфлями по бешеной цене… впрочем, не похоже, что это парочка, хотя мужику блондинка явно нравится. Матвеев мысленно ухмыльнулся: не перевелись еще мужики, которые ценят таких вот кровь с молоком уютных женщин. Но ему самому подобные никогда не нравились – ну куда с ней? Ни в поход, ни в спортзал, ни на лыжах покататься, ни в теннис поиграть. Джинсы напялила, бестолочь, и свитерок в обтяжку… хотя грудь хороша, а руки очень изящные, и глаза синие, доверчивые… Таких глаз не должно быть на лице взрослой тетки.