Арбитражный десант

Рублев неохотно кивнул. – Я об этом не подумал, – признался он понуро. – Не специалист, знаете ли.

– А вы, похоже, ни в чем не специалист, – не пожалела его Осипян. – Только пальцы веером разводить горазды, – мы достигнем, мы преодолеем! Замполит вы, – вот кто. Ох, похоже, влипла я с вами.

– Слушайте, что вы всё по мне, как трактором, ездите? Могли бы как-то и… не так агрессивно. В конце концов, нравлюсь я вам или нет… – Нет!

Рублев хмыкнул:

– За откровенность отдельное спасибо. Но я все-таки ваш партнер и пришел по вашему приглашению. Остались же законы восточного гостеприимства!

– Это правда, – Осипян быстро поднялась.

– Что?

– Что разговор назрел. И что гость тоже… Вы на машине?

– Да, – опасливо подтвердил Рублев в ожидании новой выходки. – Только я сам за рулем.

Вчера Подлесному удалось доподлинно установить, что единственным объектом готовящегося покушения выбран президент банка Керзон. Узнав об этом, Рублев отказался не только от охраны, но и от шофера.

– А водить-то вы хоть умеете? – Осипян с сомнением пригляделась. – Ладно, придется рисковать. Подвезёте меня до министерства пищевой промышленности. По дороге и пообщаемся – на нейтральной территории. Воленс-неволенс – но о чем-то договориться нам действительно надо. Чтоб раз и навсегда.

По сырому Гоголевскому бульвару в негустом потоке машин со стороны Воздвиженки неспешно двигался личный «СААБ» Рублева.

Прямо перед машиной через дорогу нахально перепорхнула беззаботная студенческая стайка в вязаных шарфах и с воздушными шариками.

– Совсем мы с вами с этой работой от жизни отстали. Москва-то к Новому году готовится, – завистливо подметила Осипян.

Дома на противоположной стороне бульвара были увешаны рекламными щитами – «Снежное шоу Славы Полунина», «Новый год в Арлекино. Включено всёёёё!», «Москва – Токио. 31 декабря. Новогодняя ночь в Гостином дворе».

– Где отмечаете? – спросил Рублев, дабы заполнить паузу.

– Как всегда. Дома, с сыном. Если не сбежит стервец. Пятнадцать исполнилось. Так что – может, и вовсе одна.

Рублев скосился влево и вдруг – столь резко вывернул машину к обочине, что едва не врезался в ползущий впереди «Жигуленок».

– Это к чему бы так? – желчно поинтересовалась повисшая на ремне безопасности Осипян. – Может, я и была с вами недостаточно вежлива. Но не настолько, чтоб мордой о стекло.

Она проследила за взглядом своего спутника и – прервалась обескураженно.

– Неужели…Второв? – глазищи ее широко раскрылись. На заиндевевшей бульварной скамейке спиной к ним нахохлилась одинокая рыхлая фигура.

– Думаете, это он? – Манана почему-то перешла на шёпот.

Рублев неуверенно кивнул. Еще какое-то время посидел за рулем, словно сомневаясь: – У него через месяц после…ухода из банка обширный инсульт случился. – Да, я слышала.

– Похоже, недавно выписали. Хотите подойти?

– Нет. Боюсь, – Манану передернуло. – Я лучше здесь.

Рублев кивнул, перебежал дорогу, перебрался через низенькую витую решетку и принялся со спины подступать к сидящему: сначала – стараясь окончательно убедиться, что не ошибся, затем – колеблясь, стоит ли затевать разговор. Но уже знал, что не удержится и все равно подойдет. Он выбрался на аллею и остановился перед опершимся на трость, углубленным в себя человеком.

Ни хруст снега, ни громкое дыхание рядом не вывели сидящего из состояния задумчивости. Лишь после паузы он неохотно, с усилием поднял лобастую голову.

– Т-ты? – вяловато удивился он. – З-зачем? Слова давались ему с трудом. Левая, перекошенная книзу половина рта не поспевала за правой.

Рублев сглотнул слюну: инсульт совершенно изуродовал знакомое до деталей лицо.

– Проезжал мимо. Увидел. Ну, как ты, Володя? Слышал, что болел. Чем сейчас занимаешься?

– С Б-богом беседую. А вы, з-знаю, все там же. Об-борону держите, – сквозь гримасу пробилась знакомая усмешка. – Держим, – коротко подтвердил Иван Васильевич.

– Страстот-терп-пец ты наш. Не устал т-треп-пыхаться-то?

– Кому-то надо.

Второв раздраженно насупился:

– И как?

– Непросто, конечно. Но – появились перспективы. За тебя у нас Керзон.

Иван Васильевич принялся было рассказывать о банковских событиях, но заметил, что собеседник нахмурился, и – прервался.

– Про наших что знаешь? – спохватился Рублев. – Рассказать, кто где?

– Н-нет. И… не инт-тересно.

Глаза Второва в самом деле подернулись пленкой безразличия.

Разговор не заладился. Рублев переступил ногами, собираясь попрощаться.

От Москвы-реки донесся тугой гул церковного колокола Храма Христа Спасителя.

Взгляды обоих пересеклись. И оба поняли, что припомнилось им одно и то же: заливистый звон церкви Всех Святых на Кулишках – под банковскими окнами.

– Да-а, – выдохнул Второв. – Част-то в-вот думаю: для ч-чего все б-было? Для чего столько всего, чтобы вот так кончилось?..

Он потряс головой, раздраженный внезапной для самого себя откровенностью, и, боясь услышать ответ, нетерпеливо замахал здоровой рукой:

– Н-ну, иди, Иван В-васильич. П-поговорили и…иди.

Рублев повернулся.

– Ив-ван В. в… – окликнул его Второв. – Ты в-вот что…д-держись т-там.

– Постараюсь, – благодарно кивнул Рублев. – Может, тебе что надо? Помочь хоть чем?

– Иди же ты, н-наконец! Что ж так н-не п-понимаешь-то?! – с ненавистью выкрикнул Второв.

Рублев кивнул тягостно и пошел к машине.

Возле ограды обернулся на громкий женский крик. – Нашла-таки! – с противоположной стороны к скамейке спешила женщина в накинутом пальто. Рублев вгляделся: это была бывшая жена Второва. – И что ж ты такой непослушный! Как дорогу-то перешел, Господи? Ведь задавили бы. Как свят, задавили бы!

Она подбежала к сидящему, который, откинув в сторону негнущуюся ногу и навалившись на трость, с усилием поднимался.

– Да не мучайся, помогу. Пойдем потихоньку. Там и бульончик готов. И сериал твой скоро начнется.

В хлопотливом голосе ее причудливо перемешались страдание и радость. Когда-то они разошлись, потому что на неё его не хватало. Теперь он принадлежал ей – без остатка.

Вернувшийся в машину Рублев склонился на руль.

– Страшно-то как, – пробормотала Осипян. – Вчера еще глыба. А сегодня – вот так. У него хоть деньги на жизнь остались?

– Что? – Рублев поднял голову. Он был захвачен своими мыслями. – Да, конечно. Для чего только? Вот есть миллион, есть десять, есть сто! Ведь, строго говоря, прожить безбедно достаточно и миллиона. Но нет, ты стремишься к десяти. А лучше – к ста и более! И так бесконечно. Почему?!

Он требовательно посмотрел на Осипян.

– Деньги. Вечная цель человечества, – пожала плечиком та. Банальный вопрос вызвал банальный ответ.

– Да вот не цель же! – Рублев рассердился. – Вот плохо и мелочно, если цель. И заведомо обречено. Потому что тебя же они и сожрут. Никто не рождается шлаком! Шлаком становятся! Понимаете?

Увидел, что она не понимает.

– Да где тебе! Баба и есть баба, – раздраженно выкрикнул человек, еще за минуту до того бывший безукоризненно вежливым профессором. – Мы вот с ним, с Володей начинали. И цель-то была! – не находя слов, Рублев потряс руками. – Великая! Империю финансовую создать! Чтоб на всю страну! Технологии научные поднять и через банк – запускать в промышленность! Вроде как обновление через стволовые клетки. Как американцы через автомобили поднялись, а мы чтоб через инновационное финансирование! И в роли сердечника наш банк. Над нами сперва смеялись. А мы-то двигались! И вполне могли достичь своего. Могли же! – он с невольным укором глянул на ковыляющую по бульвару фигуру. – Вот где цель! А деньги что? Средство. А потом у Володи произошла вроде как подмена цели. Захватило его всевластие. Все больше и больше захотелось! Уже неважно, для чего. Важно достичь. И как с высоты рухнул, так сразу и надломился. Я так про эту его болезнь думаю. Денег-то на дожитие у него преизрядно.

Он виновато повернулся к спутнице. На него с живым интересом смотрели огромные глаза-маслины.

– Что-то я тут в запале брякнул лишнего?

– Да. И слава Богу. – Она успокоительно положила ладонь на его руку. – Даже не думала. Недооценила я вас. Не замполит вы. Политрук. Мне только любопытно: как же вы дальше-то с таким замахом жить собираетесь? – Да все то же. Буду держать позицию. И ради того, чтоб сохранить банк, на все пойду!

– На всё? – Осипян вновь насупилась. – И мой холдинг продать?! Только начистоту.

– А что остается? Чтоб не утонуть, нам придется сбрасывать балласт.

– Балласт! – выкрикнула она с прежней злостью. – Лихо! Цель у него, видишь ли, великая! А что со мной будет, и в голове не лежит? А то, что холдинг мой – это пятьдесят процентов росийской кондитерки? Причем лучшие пятьдесят. Это вам невдомек? У меня только на «Юном коммунаре» оборот по двадцать миллионов рублей в день. Рентабельность десять процентов! И это когда весь рынок рухнул!

Рублев обескураженно тряхнул головой:

– Манана Юзефовна, успокойтесь. Заверяю, что переговоры с покупателем будем проводить цивилизованно, с вашим участием. Еще и получше нас хозяина вам подберем!

– Да уж хуже некуда! – огрызнулась Манана. – Слушайте, вы что, всерьез полагаете, что без вас на мою кондитерку женишков не хватает? Зарятся. Каждый день обхаживают. Факсами и любовными телеграммами засыпают. Между прочим, у вас за спиной. Другого боюсь, чего вы, похоже, не знаете или вам до того дела нет. Она ухватила его за пуговицу.

– Обаяют-то заграничные «кондитеры». «Марсле», не к ночи будь помянут, особенно домогается. Только нужно им на самом деле уничтожить всё, что нами наработано, да на моих площадях свои «Сникерсы» да «Марсы» паленые гнать. Еще бы – такой рынок на халяву под себя подмять! А я, милостивцы мои, всю жизнь на российскую кондитерку проработала. У нас такие эксклюзивы, какие Западу и не снились. Только раскручивай. Еще девятнадцатого века технологии сохранились. Да хоть сливу в шоколаде возьмите. А халва взрывная, что во рту тает? Я сама над ней десяток лет работала, прежде чем до секрета дошла. А грильяж в шоколаде? Основу до сих пор старухи месят. Ни весов, ни дозаторов. Пробовали секретец утянуть, ан – хрена с два! Вся рецептура на кончиках пальцев. И что? Всё в утиль прикажете? Цель у него, видишь ли, великая! А не получится если? Затравит вас Онлиевский. Порвет на куски. И – нет цели! А то, что за это время российскую кондитерку за здорово живешь уничтожите, так это ничего? Спишется? Да? Хотели как лучше? Да?… Да оставьте себе свой дурацкий платок!

Она зарыдала, уткнувшись лицом в «бардачок». Обескураженный Рублев погладил ее по подрагивающей спине.

– Да ладно вам. Еще же ничего не случилось, – бормотал он. – Пока только наметки. Еще раз просчитаем, прикинем. Не чужие!

Осипян подняла опухшее лицо.

– Я просто оглашенная баба, – всхлипнула она. – С мужем разошлась. Вот такой муж был! Вам такого черта с два найти. Известный на всю страну человек. И то – не выдержал. Бросил. И дурак был бы, если б не бросил. Ведь по шестнадцать-двадцать часов на производстве. Сыну пятнадцать лет. И – что? Много он меня видит? Иногда, впрочем, видел, пока я его в Англию в колледж не загнала! Так он там какой-то ноотбук спёр. Специально, понимаете? Чтоб в тюрьму посадили. Чтоб мамочка родная о нем вспомнила. Мамаша! Всем мамашам мамаша. А вы фабрику продать хотите. Сволочи вы после этого! Не хочу ни в какое министерство. Везите меня назад. Мне еще совещание с технологами провести надо.

– Знаете что, – предложил Рублев. – Я завтра вылетаю на переговоры с западными кредиторами. А по возвращении подъеду. Может, что и придумаем! Добро?

Он примирительно протянул руку.

– Придумает он! – проворчала Осипян. – Чтоб придумать, мозги иметь надо.

Иван Васильевич лишь покачал головой, – к ее взбрыкам он, кажется, начал привыкать.

В тот же вечер Рублев дал указание Дерясину переговоры о продаже кондитерского холдинга приостановить.

6

– Как фамилия?! Лобанов? – Керзон вскочил. – А представляется как Дэни?

– Как господин Лобанов, – буркнул Дерясин. Переглянулся с Кичуем. Керзон, до того вяловатый, придавленный ожиданием неизбежной встречи с Суслопаровым, при упоминании Лобанова вспыхнул радостью. Как отчаявшийся человек, для которого внезапно забрезжила надежда. – Черт! Выходит, есть еще фортуна. А когда обещал придти? Главное, чтоб не передумал. У него ведь ветер в голове гуляет.

Керзон схватился за трубку связи с секретаршей:

– Немедленно позвоните в бюро пропусков. Как только подойдет такой – Лобанов, тут же чтоб проводили ко мне… Нет, пожалуй, проверьте прямо сейчас. По параллельной связи. Ага! Жду.

Оживление его было неестественным. Кичуй глазами спросил Андрея, понимает ли он что-то. Но тот, и упоминувший-то про шалого морячка вскользь, в связи с Жуковичем, скроил недоуменную гримасу.

Дородный Керзон грохнулся в кресло, шумно откинулся.

– Как раз оформляет пропуск. Хоть одна хорошая новость. Чего переглядываетесь, юные други? Решили, что не в себе? Так будешь не в себе. Не каждый день на тебя «заказ» оформляют, – с поддельной веселостью объявил он.

– Как это «заказ»? В смысле?… – синхронно отреагировали Кичуй и Дерясин. – В том самом, – с мазохистским удовлетворением подтвердил Керзон.

– Но откуда известно? – оба вытянули шеи.

– Сами понимаете, не из официального сообщения ТАСС. Служба безопасности установила еще неделю назад. А вчера получили сведения о заказчике, – похоже, работа моего друга Суслопарова.

– Но это странно все-таки, – Дерясин вскочил и принялся раскачиваться, как делал всегда в минуты крайнего волнения. – Конечно, Суслопаров, чего говорить, как бы не подарок. – В рафинированном воспитании его точно не упрекнешь, – ввернул Кичуй. – Но все-таки не «браток» тамбовский. Существуют же цивилизованные правила. – Заказ – штука серьезная. Его еще заслужить надо, – изрек Кичуй. – А то не заслужил, – Керзон обиделся. – Он же на триста пятьдесят миллионов налетел. И меня считает прямым виновником. Какие после этого правила? Тут любой в разгон пойдет.

– Но смысл, Александр Павлович? Смысл! – Кичуй нервно снял очочки и принялся протирать их галстуком. – Заказывают, чтоб деньги отбить или там не возвращать. А тут – в чем логика? Ну, убьют вас…Тьфу-тьфу, конечно, – он заметил, как метнулся взгляд Керзона. – Но деньги-то тем не вытащишь.

– О, рациональные компьютерные чада! Во всем им логическое зерно подавай. Да без всякого зерна прихлопнут и – спасибо не скажут. Закусил мужик удила – не верну, так сотру! Кстати, в этом как раз и есть логика. Этого убью, следующий, глядишь, порасторопней начнет искать способ рассчитаться. Да и сколько раз грозил напрямую. Не, заказал! Непременно – заказал.

Кичуй и Дерясин попритихли. Никому из них прежде не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. И вот смерть пахнула холодом совсем рядом. Но от того, что острие косы ее направлено на другого, каждый из них почувствовал наряду с состраданием невольное, подленькое облегчение.

– Дайте Подлесному команду срочно увеличить охрану! – спохватился Кичуй. – И семью бы, Александр Павлович…

– Да сделано. Только, сами понимаете, против хорошего киллера – все это семечки. Найдет, где и как ущучить, – со смешком отреагировал Керзон. Но голос, впрочем, подрагивал.

Дверь распахнулась, и Дерясин увидел вчерашнего морячка. Был он неправдоподобно свеж, небрежно изящен и – неожиданно – молод. Несмотря на декабрьский мороз, в узконосых «лодочках». Свободный голубоватый джемпер обтекал атлетический торс. И даже вчерашняя небритость за ночь преобразовалась в зарождающуюся шелковистую бороду.

От «морского» его вида остались лишь глаза. Муть в них осела, и теперь они отливали пронзительной голубизной. Будто море наутро после шторма.

– Здорово, Палыч, друг старинный, – нараспев произнес он.

– Дэнька Лобанов, собственной персоной! – Керзон вскочил с невиданной для тучного тела быстротой, устремился навстречу, едва не споткнувшись, и обхватил руками за плечи. – Объявился-таки чертяка блудный. Садись же, садись.

Он с силой усадил Лобанова у края стола, рядом с Андреем. Сам уселся напротив. Спохватился. – Ох, я ж вас не познакомил.

– Вчера уже схлопотал это удовольствие, – холодно отреагировал Дерясин.

– Кичуй, – оказавшийся напротив Игорь даже не привстал. Просто протянул через стол длинную, как коромысло, руку. – Но мы ждали Олега Жуковича. Где он? – Завтра появится. Приводит себя в порядок, – Лобанов хмыкнул. – Появится, приступит. Бог с ним пока, – нетерпеливо вклинился Керзон. Ему явно было не до Жуковича и не до проблем с восстановлением реестра.

Кичуй и Дерясин удивленно переглянулись.

– О себе лучше давай. Где ты? Что? – президент все не мог успокоиться. – Я ведь тебя, подлеца, разыскивал…Рассказывай же, куда запропал, Что будешь? Чай? Кофе?

– Потанцевать. Не суетись, Палыч, – Лобанов осмотрелся. Втянул воздух. Хмыкнул. – Надо же – Второвым до сих пор пахнет. А случилась со мной, Палыч, незадача. Подписался под Владивостоком рыбные финансовые потоки отследить. За приличные вроде «бабки». Отследил на свою голову. Заказ-то мэрия сделала, – вроде как для борьбы с браконьерством. А на самом деле – чтоб поторговаться. Ну, и сторговались на моем материале. И так складненько у них сошлось, что лишним для всех я сам как бы оказался. Вот и пришлось мне прямо по морозцу сигануть в гавань и с километр вплавь – до ближайшего сейнера. Тот как раз уходил в путину. Выбирать не приходилось: либо в путину, либо… Он спикировал рукой вниз. – В пучину, – почти любовно закончил за него каламбур Керзон. – Так что и порыбачить случилось. Даже профессию судового механика освоил.

Лобанов подмигнул Дерясину.

– Да, в чем тебе не откажешь: всегда умел найти на свою задницу приключения, – восхитился Керзон. – Погоди, так это получается, что тебя тоже как бы «заказали». – Не как бы. А более чем. Но почему собственно – «тоже»?

– А потому что мы с тобой, похоже, товарищи по несчастью. А товарищи должны друг друга что?… Ты мне очень нужен, Дэни! Да что мне? Банку, – спохватился Керзон. – Статус – вице-президент с соответствующим окладом!

Заметил, как нахмурились Кичуй с Дерясиным.

– Вот тоже – вице. Головастые ребята. Очень серьезная подбирается у нас команда. Заряженная общей идеей. Сам убедишься – жив еще корпоративный дух! А?

Но патетический его тон Лобанова, похоже, не впечатлил.

– Статус, оклад, команда, – кисло посмаковал он. Прошелся ироничным взглядом по хмурым вице-президентам. – Это все мальчиковые игрища взамен казаков-разбойников. Да и разговорами про корпоративную честь, прочие ля-ля, не обессудь, со второвских времен раз и навсегда объелся. И преданность моя простая – ты платишь, тебе предан. Предложит больше другой – не обессудь. Главное – чтоб хороший контракт.

– Будет, – полоснул Керзон. – Готовь свой вариант, подпишу.

Дерясин и Кичуй вновь переглянулись. В обоих нарастало раздражение.

Лобанов подметил это. Прищурился вызывающе.

– И еще. Я, Палыч, как ты знаешь, человек короткого дыхания. От длительной дистанции утомляюсь. Да и имею мыслишку: под будущее лето шарахнуть на джипах через Африку. Впрыснуть чуток адреналинчика.

Он мечтательно зажмурился.

– Так что, если согласен, давай забьем на полгода.

– Согласен, – без паузы подтвердил Керзон. – Хотя… думаю, адреналинчику тебе и здесь достанет. Мне во всяком случае мало не кажется. И раз уж стартовали, попробуй прокачать одну стремную ситуацию. Завтра у меня встреча с таким нефтяным генералом… Суслопаров фамилия. Всё очень за гранью. Вплоть до киллерского «заказа». Так вот нужен твой свежий взгляд. Секретарша откроет свободный кабинет и – принесет документы. Вникни и заходи. Лады? Поищи, может, есть хоть какая-то щель, чтоб нам с ним разойтись. Иначе…

Керзон уныло вздохнул: бодриться у него больше не получалось.

Лобанов поднялся, изобразил общий дурашливый поклон:

– Он постарается.

И вышел.

– Можно хотя бы поинтересоваться?… – уязвленно потребовал Кичуй: до сих пор лучшим специалистом по придумыванию тонких, нестандартных ходов считался он сам.

– В самом деле, Александр Павлович. Мы как обычно принимаем любое ваше решение. Тем более ситуация как бы стремная, – Дерясин почесал затылок. – Но все-таки – кто этот малый и с чем его едят?

– Это? Законченный отморозок, – неожиданно отрекомендовал Лобанова Керзон. – Но – талантивый, бесяга! Несколько смущенный собственной суетливостью и выказанным страхом, он улыбнулся искательно.

– Четыре года назад пришел он ко мне совсем пацаном. Какой же это был год? Если сейчас ему двадцать пять… – Сколько?! – не поверил Дерясин.

– Да, он всегда старше своих лет выглядел. Это, видно, от манеры держаться идет. Привык со всеми на равных. Так вот в банк он пришел, соответственно, в двадцать один. И вот так же небрежно, на «ты», предложил наладить работу с ценными бумагами. Тогда это направление только-только зарождалось. И что думаете? За неделю подготовил ТЭО и бизнес-план. Когда я отвел его к Второву, тот тоже проникся и дал добро. Кстати, он как раз и изрек первым это – «талантливый отморозок». Это уж когда они с Лобановым передрались. Как раз через год. Дэни к тому времени дело широко поставил. Команду собрал. Все как один старше его. Но – слушались беспрекословно. Есть в нем стержень магнитный! Кстати, того же Жуковича он привел. Когда деньги хорошие пошли, Лобанов потребовал от Второва пересмотреть условия контрактов, чтоб его команда получала процент от прибыли. Нормальное по нынешним временам желание. А тогда… Второв считал, что право работать на банк за зарплату уже счастье. И схлестнулись, как два кремня, – аж искры. Один просить не умеет. У другого на ультиматумы аллергия. Пытался их образумить. Бизнес-то деньги приносить стал. Какое там! Амбиций в обоих с избытком. На правлении Лобанов публично обозвал Второва жлобом и ушел. – С таким характерцем и мы наплачемся, – неприязненно предсказал Кичуй.

– Очень может быть. Но Лобанов, он многостаночник: и антикризисное первым освоил, и конвертационные схемы, – за что ни брался, всегда успех. Но что да, то да: бешеное самолюбие. Потому и не задерживался нигде. Решал проблему и – уходил. Денежки обещанные, правда, выбивал сполна.

– Так это что ж получается? – Игорь недоуменно поглядел на Керзона. – До сих пор мы позиционировали себя как команда единомышленников. А теперь, выходит, берем на работу наемника. Если завтра перекупят, так он банк сдаст влегкую?

– Может, и так, – Керзон потер подбородок. – Я ведь его изнутри не щупал. Внутрь он никого не пускает. Но поскольку ситуация у нас с вами самая что ни на есть аварийная… У меня во всяком случае. Тут не до сантиментов. Спасатели нужны. А этот из лучших. Вот когда выпрямимся, если даст Бог, – он с трудом удержался, чтоб не перекреститься, – тогда и распрощаемся. Нет возражений? Возражений не последовало. В конце концов именно Керзон оказался под прямой наводкой вражеской артиллерии. Ему и решать.

К концу дня Керзон вновь пригласил Дерясина к себе. Следом в кабинет вошел Лобанов. Кичуя в банке уже не было: вместе с Рублевым вылетел в Амстердам.

– Толково прописано, – Лобанов бросил на стол план финансового оздоровления. Андрей против воли зарделся от удовольствия.

– На бумаге толково, – уточнил Лобанов. – Без двухсот лимонов долларов на разгонку все это обычный онанизм.

– Неужели? А мы-то, дураки, сами не знали, – разочаровался Дерясин. После романтической Керзоновской рекомендации втайне он ждал от этого наглеца чуда.

Сам Керзон разом утух. Бледные губы его обреченно задрожали:

– Стало быть, насчет Суслопарова…

– А вот как раз насчет Суслопарова есть одна мыслишка, мужики, – с той же насмешливой ленцой процедил Лобанов. – А заодно и насчет того, как добыть деньжат. – Не понял, – раздраженно пробасил Дерясин. – Причем тут добыть? Суслопарову, наоборот, возвращать надо. Если б было чем.

– Так в этом вся фишка. Как в теннисе: чем сильней на твою сторону колотят мяч, тем легче отбить, – не надо даже самому лупить. Достаточно использовать энергию противника и подставить ракетку. Почему бы нам не использовать в своих целях самого Суслопарова? Я тут кое-что накидал.

Он вытащил из-под стопки мелко исписанный лист бумаги. Все трое, не сговариваясь, сдвинулись теснее.

7

Игнат Суслопаров приехал в банк в раздраженном, взвинченном состоянии. Впрочем в таком состоянии он пребывал отныне постоянно. В отличие от прочих иностранных компаний, «Бритиш петролеум» не испугался дефолта. Во всяком случае не настолько, чтобы бросить на полдороге сулящий серьезные выгоды Архангельский проект. Для самого Суслопарова проект этот чем дальше, тем больше становился определяющим. Постройка наливного терминала и перерабатывающего завода на Белом море изменяли весь нефтяной расклад в стране. Сам он после этого из крупного сибирского нефтепромышленника превращался в стратегического олигарха, обеспечивающего сырьем весь северный регион. Конечно, Игнат не был настолько наивен, чтоб не понимать: другие владельцы нефтяных вип-компаний постараются помешать его резкому усилению. И свидетельства тому уже появились. В том же Петербурге, который он считал своей вотчиной, в последние месяцы началось активное выдавливание его предприятий. В декабре были застрелены два менеджера, отвечавшие за работу автозаправок «Сахранефти». Новый мэр разводил руками, делая вид, что не в силах повлиять на криминальные структуры. Да что Питер, если даже Глава администрации Сахры, еще вчера покорный, вдруг начал требовать внесения в местный бюджет задолженности по платежам. Положим, этого зарвавшегося щуренка «обломать» нетрудно. Но многомиллионные претензии предъявила федеральная налоговая инспекция. И это уже куда посерьезней. Потому что за всем этим ощущалась одна дирижирующая рука – ненасытный Онлиевский, которому всегда и до всего есть дело, полагающий всю страну зоной своих интересов. Два года назад он безуспешно пытался перекупить «Сахрунефть». Теперь, как видно, решил, что пришло время скрутить ослабевшего конкурента. Так вот Игнат не был наивен. Он сделал ответный ход: предложил участие в наливном проекте «Лукойлу» и «Газпрому» и – получил принципиальное согласие. После этого даже пронырливый нетопырь Онлиевский, этот достойный потомок детей лейтенанта Шмидта, вынужден будет уйти с чужой территории. Оставалось запустить проект. Но никто: ни осторожный «Бритиш петролеум», ни ухватистые российские «нефтяри», – не собирались сразу, без гарантий возврата, вложить свои деньги. Кто-то должен рискнуть первым. И Игнат как главный закоперщик готов был это сделать. Готов, но не мог. Средств, получаемых от реализации нефти и нефтепродуктов, после обвального падения цен едва хватало, чтобы покрывать расходы. Триста пятьдесят миллионов долларов, зарытых в «Возрождении», – вот верное и единственное решение всех проблем. Но надежд добраться до них у Суслопарова оставалось все меньше, – банк безнадежно тонул. И это ввергало Игната в неконтролируемую ярость. В последнее время он жаждал встреч с Керзоном не столько для обсуждения вариантов решения проблемы – в реальность этого он перестал верить, – сколько ради удовольствия выплеснуть в хитрую откормленную банкирскую ряху скопившуюся ненависть и – сладострастно ощутить переполнявший того ужас.