Это самое (сборник)

Валентин Бобрецов

Это самое (сборник)

© Бобрецов В., текст, 2013

© «Геликон Плюс», макет, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Несколько слов об эпиграфах. Решительно не знаю, в какой момент «творческого процесса» они возникают у других, но у меня они всегда появляются после того, как «произведение создано», зачастую – спустя годы. Так что, строго говоря, это не эпиграфы, а гипографы (благодарю за греческий неологизм Е. В. Б.).

Автор

«Дым – табачный, глупа эта выдумка…»

Дым – табачный, глупа эта выдумкапро игру с небесным огнем.Вдохновенье – вдох меньше выдоха.Вот и всё, что знают о нем.Вот и всё. Да и я, наверное,не прибавлю к тому ничего —без единого дуновениявдохновения твоего.

«Как реставратор вазу античную…»

Человек не бывает целым;Человека на сто черепковВремя ломает сразу,А потом в теченье вековСобирают его, как вазу.Иван ЕлагинКак реставратор вазу античную,педантично,по мелким осколкамфраз, улыбок, считая – сколькомне их оставлено,восстанавливаюпо тишине и по крику птичьемув небе повисшему,по названиямулиц, книг,по скамейкам в скверах,по мелодии,что трамвай вызваниваетна повороте,по весу ветрана плечи взваленного,восстанавливаюпо мостам с животами впалыми,что как борзые внезапно замерлинад каналами,восстанавливаюпо дождю, что в полдень накрапывает,по желтеющим фотографиям,по рекламам вечернего Невскогои, под откос с подножки прыгая,по канавам и свалкам пригорода,зная – не с чего, зная – не с коговосстанавливать —восстанавливаю!1975

«Развалина с мотором подвесным…»

Развалина с мотором подвесным,чья мощность – тройка лошадиных душ,плетешься ввысь со скоростью весны,молю: дорогу выбранную сдюжь!Как подлые подъемы одолетьбез ангельских пропеллеров и крыл?Душа моя, дурацкий драндулет,пригодный не для гонок – для игры.Я заливаю кофе в бензобаки – по канавам, но не для забав.Душа ввела такой дорожный знак:«Объезд бродячих кошек и собак».1975

Эпилог к Евангелию

Иуда выберет осину,а Человеческому Сынуосанну пропоет апрель.А Магдалина? На панель?Нет, это не по ней,Святая!А шкур достаточно…Светает.Сын Человеческий воскрес.Кто следующий? Свободен крест.1975

«Стада вернулись с пастбищ. День был…»

Едет дядя из Серпухова: бороду гладит, а денег нет.

Сборник пословиц В. ДаляСтада вернулись с пастбищ. День былудачно завершён. Старикмолитвенно глядел на деньгии гладил бороду: – С троихвзыскать осталось… Как стенали,кидались в ноги, клянча, мол,отсрочь до завтра… И денарий,что должен мне приятель мой…Всевышний, хмелем, не слезаминаполни чашу до краёв!Дай знак, что долг вернут мне завтра!Благослови моих коров,мой кров, мои… От умиленьяон прослезился… Тут вошёлв лохмотьях некто. На коленипред старцем пал. Молчит… – Вам что? —спросил старик. Помедлил: – Э, брат,постой!.. А ежели гонцаприслал Господь?.. – и пришлецаза плечи обнял… Дальше Рембрандт.1976

«Два полюса открыты, как фрамуги…»

Два полюса открыты, как фрамуги.И старый дом – союзник сквозняка…Найти бы угол, где остался уголь.И книги. И оклад истопника.Но если и туда зима проникнети мерзлый крест мою отметит дверь, —тогда спасти сумеют только книги.И стану жечь их по одной, по две…

«Осколки, щепки да песок. И всё…»

Осколки, щепки да песок. И всё…Разбитыми песочными часамизаведует залив. И клонит сосны в сонприбой, торжественный и скучный, как гексаметр.Поджарых чаек пара из-под ногвзмывает. Крик почти мгновенно замер.И снова тихо. Обнажает днолуна, чудовищный по силе божий поршень.Пора домой. А впрочем, всё равно,раз времени уже не будет больше.

«Пора подумать о подкладках ватных…»

Пора подумать о подкладках ватных.Заклеить окна тоже не мешает,чтоб дом – с жильцами, кошками, мышами —не вымерз. Чтобы дотянул до марта.А там, едва лишь лёд легонько тронется,дела найдутся.Отдохнули б, да ведь:мыть окна, вспоминать, что скоро Троица,топить котят и мышеловки ставить.

Наводнение в Утопии

(ноября 7-го числа 1824 года)

Кабы к вящей турецкой досаде,но не с тем, чтобы чванился швед, —то окошко на южном фасадепрорубить!.. Ну а ежели нет,кабы верными были прогнозыи река не застала врасплох!Кабы барки, багры и насосы!Кабы с нами – Россия и Бог!И пускай меж четы сизокрылойзеленеет на крыше весло.Наводнение было да сплыло,а несчастия не принесло.Нервы в норме. В чехле нивелир.Можно с барышней в храм.Или в садик.Пользы прорва. Урон невелик:ненаписанный «Медный всадник».1977

«Перелетным давно пожелал: “До скорейшего!..”…»

Перелетным давно пожелал: «До скорейшего!..»Воробьи завершили войну за скворечники.На руке твоей пальцы – беда с психологией! —я губами считал. Миллион. Все холодные.На пальто бирка трепаная «Made in Holland»означает, наверно, что «Сделано в Холод».Да и все, что сказал я, весьма беспокоюсь,шито белыми нитками. Инеем то есть.

«Не подумай: скупец-маньяк…»

Не подумай: скупец-маньяк.Я бы отдал всё тебе, всё…Только нет ничего у меня.Только руки, сердце, висок.Да вместо именья над речкой —местоименья, наречья.Да еще на подметках пыльтех дорог, что к тебе вели…Вот и всё, что я накопил.Не успел потерять. Вели! —И всё, как ветер огню,предам. А верней, верну.

Эрзац-заяц

Заяц желтый – скок по потолку.Скок… скатился кубарем по шторе…Хорошо мне. Правда, я не лгу,хорошо…От чашки кофе, что ли?От того, что заяц – скок да скок?От того, что солнечный он, заяц?..Впрочем, как бы это не тоскойпо чему другому оказалось…

«В наличии все атрибуты…»

В наличии все атрибуты:двустворчатая, как тиски,дверь с анаграммою в три буквы,славянским символом тоски,с инструкцией, что запрещаетв кабине смех, куренье, флирт,и зеркалом, где всяк с прыщамисебя увидит. Словом, лифт,что, исключая дни поломок,туда-сюда, верней, вверх-внизжильцов, гостей, котов, болонокперемещает, гуманист.Какое чудо! Нужной кнопкинажатие, и ты уже,не утрудив нисколько ноги,стоишь на нужном этаже.Однако я живу на третьем,оторван от земли едва:и видит Бог, не жажду встретитьтам, в зеркале, я № 2.И потому порою маюсь,однако, слабость утаив,самодержавно подымаюсьпри помощи своих двоих…Буксующей машины фарымигают, радужно искрясь.Ату, грядущие татары!Или туман вам застил грязь?Так соберите чувства-мысли,дабы постичь, что, злись-не злись,асфальты русские раскисли,да и ботинки расползлись.Да и пальто до основаньяпромокло – убеждаюсь в чем,ключ из кармана доставаяи пальцы омоча ключом.Но что творится в этом домесо мной, с основами основ?Лифт отвечает как термометрна приключившийся озноб,когда безлюдная кабинавзмывает в вышину стремглав.Как это объяснить? Обидно,не мистик я… И дверь, и мгла,и ключ, и так в подъезде тихо,что слышимо – который год! —дыханье судеб-сталактитовпод капельницей непогод.1977

«Память словно снежный ком…»

Память словно снежный ком.Покатился с первым шагом.Как с ним весело, легко! —на дворе зима, а жарко!Хохочу, его качу,сам того не замечая:с каждым шагом он чуть-чутьтяжелее, чем в начале.Был он лёгок, мал – снежок.Но два шага, и сумел онвырасти весьма: тяжёли с футбольный мяч размером.Память – снежный ком. Когоон толкнул, коснулся боком,тотчас тот – лишь часть его,шара, слепленного Роком.Я растерян. Ком растет.Не пугай меня, не путай —погоди, постой! – Но тотбольше с каждою минутой.Больше дров, чем дальше в лес,но и – заблудиться шансов…Не хочу – качу. Рефлекс.А коль так – считай, что счастлив!Снежный шар и землянойОказались двойниками…Катится передо мнойчувство почвы под ногами.

Фрау Холле

Неба нет ни капли в стальнойатмосфере осенней.Самолет в 16–00,скрывшись за кровлей соседней,очевидно выронил звук,тот, что, будучи вспорота,издает подушка. И пухначал кружить над городом.И к вечеру стало светлеть.Да так, что больно смотреть.

Вице-адмирал Шишков – поручику Лермонтову

Хоть кол теши, хоть плавай Ледой,хоть, извиняюсь, в глаз ударь —он всё своё, о буре этой…Нет, милостивый государь!Шторм – это значит пароходствуУбыток, да ещё какой.Тебе же подавай, прохвосту,ценою бедствия – покой.Уразуметь давно пора бы,что буря – зло, сплошной ущерб.Тебя бы да на тот корабль,что превратится в груду щеп!

Пейзаж по памяти

Пристойная утеха Аонид,игра пера, любительский рисунок,пейзаж, каким рассеянный рассудокего в своих запасниках таит.Под земской сенью тополей и липнекрашеный забор в чертополохе.Картофеля цветы, кобель на блокеда куры в приусадебной пыли.(Богат горохом смежный огород,и машут бело-пестрыми крылами.О, купно с голубями – пред орламипоставленный Талмудом птичий род!)Хохлатки разгребают пёстрый сор.Древесный пух и перья ветер носит.А на прохожих чёрный нос курносити дёсны обнажает пёс Трезор.Горизонталь отраднее глазамлюбых, пускай ничтожных возвышений.Милей кобель, оправленный в ошейник,любезней рынка строгий строй казарм.И в плоском смысле памятный ландшафтоказывался чуть не идеалом —укрыт одноэтажным одеяломиз кровель, крон и кепок, – улучшалнарода нравы, просвещал невежду,а в благодатном действии на мозгтакой пейзаж был чем-то средним междууженьем щук и нюханьем мимоз.Окрестностей горизонтальный ритмнарушен был, как помню, только трижды.Во-первых, храмом. Там вершились тризныда, изредка, крещения. Горитиным, не свечки гривенной, огнёмнарод, что – свергнув идол христианства —играя в клубе в шашки, ждёт сеанса(а кто не так – в бараний рог согнём!)И три перста[1] влекли из кулакалишь старики, у паперти смолкая.Креститься? Вряд ли. Видимо, сморканьеосуществлять без помощи платка.Вторым из прославлявших вертикальбыл Маков, мастер печи класть. Пьянчуга,но тяготевший к Верди и пичугам.Из тех пристрастий вывод вытекал,а именно: вооружась шестом,на голубятню возносился Маков,и пел – в текст канонический со смакомвкрапляя мать – о чувстве, о шестом.Но культовое зданье и печникне шли – к чему досужие вопросы! —в сравнение с мужчиною из бронзы,что взору всю окрестность подчинил.Сверкали зорко из-под козырькана северный пейзаж два тёмных глаза,и под усами медными не гаслаусмешка – он едва, чуть-чуть, слегкане помыкая вовсе, намекал,что нашей жизни чужд уклад фламандский:холст может сгнить, доска – сгореть, сломаться,а бронза – та надолго. На века!..Долг гражданина красен платежом.И дабы в яму не попасть ни за что,гляжу вперед… Тем паче и пейзаж-тона добрых четверть века протяжен.В начале было вот что. Мне пять лет.Со мною всё случается – впервые.К примеру, ем с горчицей паровыекотлеты. Скачет по полю Пеле.По Ретроградской волости телятпривесы циклопичны. Рубль и Кубаменяют курс. Дружинники из клубавыводят первых на Руси стиляг.Из-за общежитийного заборавзираю, как ткачиха с морячкомдают ответы на вопросы пола(о, волк морской, вертящийся волчком!).А я кляну стечение светилза слишком оттопыренные уши.И постигаю, сколь отменно тушитпожар души подкрашенный этил.Засим, поднявши пилигримский стяг,я воспаряю, мысль кружа в химерах.Чтоб возвратиться, Байрон-недомерок,на родину пятнадцать лет спустя…Из трёх вершин остался Божий храмблагодаря тому, что на отшибе.На паперти паук, подобно Шиве,воссел. А в алтаре хранится хлам.И флегматично созерцает мент,как попираю бренными ногамипустующий, заросший лопухамии уходящий в землю постамент.В печах пылает газ. Трезор беззуб.А голубь, присягнув авиапочте,копается в мемориальной почве.А зоб его походит на слезу…1978

«Нет, заяц, погоди, не кипятись!..»

«Нет, заяц, погоди, не кипятись!А я переболел болезнью роста.И знаю, что до сорока пятидожить – уже немалое геройство.Богатыри немы, а наш удел —слова. А то, что волка кормят ноги,ты опровергнуть не один хотел:вон черепов у столбовой дороги!Чем возражать, немного погоди.Ручаюсь, станешь моего плачевнейво дни, когда, сомненья победив,себя распустишь, будто ополченье.Мир сделать чище, чем он был и есть, —о, я прошел чрез это ницшеанство!Но чтобы стала детская болезньхроническою, вроде ишиаса, —не дай мне Бог!..» – с улыбкой замолчал,вишневой трубкой задымил, как крейсер.А я ушами хлопал по плечам.И до сих пор бешусь, что ты был весел.

Русская морфология

Существительные ссучились.Как подлог – любой предлог.У глагола в лучшем случаепаралич обеих ног.Нету лиц. Местоимениякорчат рожи там и тут.И числительных не менее,прилагательные – лгут.Губы мне кривит причастие,как татарину – Причастие.И лежит язык во рту,как расстрелянный во рву.Служит немоте наречие,одиночеству – союз.Говорю, хотя и не к чему.Понимают – сам дивлюсь.1979

Сонет на Новый, 1980 год

Согласно суеверьям високосным,год будет плох, как семь библейских, тощ.Что не спалит светило, выбьет дождь.И, кое-как укрыта снегом поздним,померзнет озимь. Пищей станет хвощ.А там, глядишь, дождемся черной оспыс Востока. Да и западные козни,когда декабрь минует, подытожь.Бог весть, что воспоследует за этим.Но загодя страдая животом,сажусь к столу с уверенностью в том,что, человече, как Сократ, ты смертен,но знать не знаешь, мыслящий планктон,каким таким китом ты будешь съеден.

«Эпоха августа в разгаре…»

Эпоха августа в разгаре.Простор, сияньем залитой.Но ловит ветер, старый скаред,летящий первый золотойбесхозный лист… О, как давно тыМне люб!.. Живей, быстрей, скорейМчит за прообразом банкнотывольноотпущенный Борей.1979

«Пенсионер бредет по скверу…»

Жизнь – театр.

Общее местоПенсионер бредет по скверу.Его годами оделя,природа позабыла меру…В последних числах октября,когда загрезила о снегегрязь, отвердев на сантиметр,а солнце уступает с некойпоспешностью грядущей тьме —гляди, он торкает клюкоюгрунт и выделывает пастепенно, с важностью такою,что всяк бы со смеху упал,и зал бы долго колыхалсяи долго усмехался зал,когда б игрец не задыхался,и не слезились бы глаза,и на нос съехавших стекляшекне видел – и не знал простак,что грим на щеки эти ляжет,когда закончится спектакль.

«Оттенки за окном меняет мгла…»

Оттенки за окном меняет мгла.Пространство в атлас юркнуло. И полкапрогнулась. Стали ходики. Леглана стрелки пыль. И форточка заволгла.Ни прошлого. Ни будущего. Толькодва письменных, спина к спине, стола.Да на двоих полуторная койка,где нас лицом к лицу судьба свела.Зарос быльем парадный вход в шато,чтоб ты рождалась (лишь халат и тапки)из мыльной пены, милая. О акмевсех запахов! (благодарю «Внешторг»,Всевышнего и…) Вот примерно так мыживем пред превращением в Ничто.

«Окно венецианского покроя…»

Окно венецианского покроя.Теперь пробьют подобное навряд.Трепещешь, тронув переплёт рукою,как будто открываешь фолиант.В стене, таким украшенной окном,иное показалось бы прорехой.А в это можно, выстроясь шеренгой,выбрасываться хоть вдесятером.

«Древлеславянская желна…»

1Древлеславянская желнасосновый ствол долбит.А меж ударов тишина,как будто ты убит.И словно бы издалекадоносится глухойгробовщикова молоткаудар очередной.2Надеюсь, что ретивые юннатыеще не посадили ту сосну,в которую, бетонные пенатыпокинув, я улягусь (не ко снубудь сказано!) и с чувством наслажденья(я не про те утехи, что грубы)могу взирать на лесонасажденья,не проча молодь в сумрачны гробы.А что ж, давай и вправду скорбность сбавим,помешкаем, цепляясь за ландшафтруками (а придется – и зубами!),чтобы в зрачках остался и в ушахзеленый шум – стук дятла областного,отнюдь не означающий «пора!»Помешкаем – и более ни словапро молоток отнюдь не столяра.3Под насекомый аккомпанемент —жужжанье, шебуршенье, стрекотанье —мысль прыгает с предмета на предмет,но их природа остается в тайне.Как, почему? Не ведаю, что запричина? Для чего, куда, откуда?Как зайцы, разбегаются глаза,и голова заходится от гуда.Но там, где лютовал весенний пал,трава, что общей доли не избегла,роскошествует, как Сарданапал,смиренно воскрешенная из пепла.

Из поэмы Сентябрь/Тиберий

Я экономен. Жалуются – жаден.Храню порядок. Шепчутся – жесток.Вдохну я, нечем, – вопиют, – дышать им!А выдохнул – надеются, что сдох…Путем людской природы к делу зломунамерения добрые ведут.Я полагал, даю свободу слову,но отпустил на волю клевету.Сребролюбивый рыхлозадый старец,скупивший жито в худосочный год;колдун, ревнитель богомерзких таинств,и виршеплёт-юнец – без меры гордстихом, где, ум выказывая скудный,осмеивает прах моих ушей;и ты, матрона, платных потаскунийосвоившая ремесло, – ужельвы ропщете?! Но, чреслами и чревомвлекомые, чего хотите вы?!Не ждут, кормя скотину белым хлебом,из жидкой жилы доброй тетивы.Но вам струна потребна: тешась арфой,вы млеете. И знать не хочет блажь,как, не страшась стрелы ослабшей, варварв пределах римских ставит свой шалаш.Я пережил сомнение и жалость.Бирючья сыть – и перед ней не сник.Пусть ненавидят, лишь бы соглашались!И вот идут – в ошейниках стальных,с доносами, с подносами, забавойактерской теша, с криком «Исполать,Отечества Отец!», шепча: «За бабойиль, государь, за мальчиком послать?..»Ужель ты вскормлен молоком волчицы?Он тявкает, мой Рим, по-лисьи льстив:«Будь, Цезарь, здрав!..»Но, труся, рыкнуть тщится:«Тиберий, падаль, отправляйся в Тибр!»Ну а рабы, что вечно бредят бунтом?А варвар, что крадется к рубежу?..Завидуете Цезарю? Как будтозабыли: волка за уши держу…Я слышал, что казненный в Иудеелет пять назад сапожник – Иисусего как будто звали? – был на делеСын Божий. Он умел в цветущий кустоглоблю превращать. Преображатьсяумел в змею, мурену и скворца.Но не желая к чарам обращаться,он словом обращал к себе сердца.Грехам земным грозя судом небесным,он обещал, что праведных спасутлюбовь и вера, – и согластно местнымзаконам был немедля вызван в суд.Неправедными судьями допрошен,и уличен, и осужден на крест,и, тленный, снят с креста и в гроб уложенон день спустя воистину воскрес!Но Риму моему, я полагаю,помочь не смог бы даже этот Христ…Пусть мостовая рукоплещет Гаю —лебанский кедр, сосна и тамарисксмягчают смрад. О большем не мечтая,под гул прибоя наблюдаю я,как между пальцев струйка золотаястекая, погребает муравья.А вдруг – воскреснет?.. Но сентябрь в разгаре.Гексаметр волн я слушаю в глуши.А в Риме шепчут: «Полоумный скаредморской песок прибрать к рукам решил…1980

«Во имя насекомое свое…»

Комиссар Блох.

И. Уткин. Повесть о рыжем МотэлеВо имя насекомое свое,грозя войною до скончанья видов,в мир явится апостол муравьёв,мессия ос, пророк термитов.И грянет бой, которому греметь,пока не станет небо островерхим,пока под ним не обновится твердьмедоточивым пчеловеком.1981

Мытие окна

1Луна ли, солнце – не пойму.С ума сойти – какие стёкла!С такими терем на тюрьмупоходит, сумеречен, – столькоскопилось грязи! Перламутрпомёта птички, коя сдохлауже, небось, лет пять тому,пенициллина зелень, охратабачная, и дождь, емублагодаря кровоподтекаимелась рыжина – Востокаковёр не так цветаст! Восторга,однако, не было: в домусоединялись краски в тьму.2И вот, впервые далеко не за год,пространство заоконное, тот свет,что был зашторен и заклеен, заперт,замазан мглой и ухарски отпетмагнитофоном, свет окна, на Западглядевшего украдкою, на ветрв ботве берёз, свет, в памяти кацапасходивший тихой сапою на нет, —в промоину величиной в пятакон возвращаться начал понемногу,и вот отмытый в десяти водах,благодарящий щедро за подмогу,треть тополя, клок неба и помойкуосвободителю пожаловал. Вот так.1981

«Над помойкой моею, как прежде…»

Над помойкой моею, как прежденад военною нивой,брезжит ворон с лиловой плешью,глас у врана гугнивый.Он вершит над добычею эллипс,крив на правое око.Упадет, в кучу мусора вперясь,воспарит невысоко,костяными губами сжимая —отыскавши насилу —бандерольку господню, премалыйкус российского сыру…1981

«Вдыхая ледовитый ветр…»

В. К.

Вдыхая ледовитый ветрда хая тот, что послан свыше,снотворный вечносерый светнебес, над городом нависших,ты куришь, стоя у окна,и за произлетящим в небеследя, не видишь, как охнарьна грудь твою роняет пепел.И странно пусто на душеот мысли – не ищи в ней проку, —что на девятом этажеокно распахнуто в Европу.Лишь тлеет шерстяная нить,и тает в туче клин транзитный.А свитер твой дыряв, как сито,как сеть, чтобы ловить синиц.

Памяти Черного моря

1Балтийский берег. Финские коряги.И солнце по пути из грек в варягизабредшее на пару дней. Руканемецкой куклы. Пробки да очистки.Широкий зад чихающей пловчихи.И мой фамильный замок из песка.Люблю я море! Но другое море.Не это, что лежит, как блин прямое,и мелкое, как мысли о блине.Там радуга, а здесь – разводы нефти.И рыба, что идет не в сети, в нети.Нет, что таить, другое море мнелюбезно. Позабыл его названье,плескаясь в этой коммунальной ванне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Кому уж очень не нравится «три», тот пусть читает «два». Тем паче и храм-прототип – старообрядческая церковь в Рыбацком. (Прим. автора.)