Сальватор. Книга IV

Начиная с этого момента, с каким бы вопросом он ни обращался к своему спутнику, он получал такой ужасающе краткий ответ, что вскоре предпочел помолчать. Но его начали осаждать тысячи призраков. Чем быстрее катила карета, тем более многочисленными становились его опасения. В результате всего этого беспокойство его переросло в испуг, испуг в страх, страх в ужас, а ужас в отчаяние, когда его спутник сказал после получасовой бешеной скачки:

– Приехали.

Карета остановилась. Но, к большому удивлению господина Жакаля, дверца ее не открылась.

– Вы сказали, мсье, что мы уже приехали, не так ли? – отважился спросить господин Жакаль у своего спутника.

– Да, – ответил тот.

– Но почему же в таком случае нам не открывают дверцу?

– Потому что еще не пришло время ее открывать.

Услышав, как с крыши кареты снимают груз, который был положен туда во вторую очередь, и как он трется о крышу, начальник полиции снова подумал, что это должна быть лестница.

Это, действительно, была лестница. И человек в маске, заменивший кучера, приставил ее к стене какого-то дома.

Лестница доставала как раз до окна второго этажа.

Установив лестницу, человек этот открыл дверцу кареты и произнес по-немецки:

– Готово.

– Вылезайте из кареты, мсье, – сказал спутник господина Жакаля. – Вам подают руку.

Господин Жакаль, не говоря ни слова, вылез из кареты.

Мнимый кучер подал ему руку, поддержал, когда он спускался с подножки, и подвел его к лестнице.

Спутник господина Жакаля вылез следом и тоже приблизился к лестнице.

Там, чтобы господин Жакаль не почувствовал себя покинутым, он положил ему руку на плечо.

Второй незнакомец, уже взобравшийся на лестницу, вырезал с помощью алмаза стекло на уровне шпингалета.

Вынув стекло, он просунул в образовавшееся отверстие руку и открыл окно.

После чего подал сигнал оставшемуся внизу товарищу.

– Перед вами лестница, – сказал тот. – Поднимайтесь по ней.

Господин Жакаль не заставил себя упрашивать. Подняв ногу, он нащупал первую перекладину лестницы.

– Теперь, больше чем когда-либо, остерегитесь произносить хотя бы звук. Иначе вы погибли.

Господин Жакаль кивнул, подтвердив тем самым, что все понял.

И подумал:

«Итак, сейчас будет решаться моя судьба. Мы приближаемся к развязке».

Это только укрепило его в сознании того, что следует хранить молчание и взбираться по лестнице. Он исполнил этот маневр так, словно у него и не были завязаны глаза, стоял солнечный день, а лазание по лестницам было самым его любимым занятием.

Поднявшись по лестнице и на всякий случай насчитав семнадцать ступенек, он почувствовал, как его взял за руку тот человек, который уже влез в окно, и услышал, как тот ему сказал:

– Перенесите ногу.

Господин Жакаль проявил полное послушание.

Он перелез через подоконник.

Поднявшийся следом за ним человек сделал то же самое.

После этого тот, кто залез в дом первым и у кого, несомненно, не было другой задачи, как прокладывать путь и помочь господину Жакалю подняться по лестнице, спустился вниз, закинул лестницу на крышу кареты и, к ужасу господина Жакаля, умчался, пустив лошадей в галоп.

«Итак, я в заточении, – подумал он. – Но вот где именно? В каком месте? Это точно не подвал, поскольку я поднялся на семнадцать ступенек. Да, ситуация осложняется».

Затем обратился к своему спутнику.

– Не будет ли нескромным, – спросил господин Жакаль, – спросить у вас, закончилась ли наша прогулка?

– Нет, – послышался голос, по которому он узнал своего соседа по карете, который явно взял на себя обязанности его телохранителя.

– И длинный ли нам предстоит еще путь?

– Мы прибудем на место приблизительно через три четверти часа.

– Значит, мы снова поедем в карете?

– Нет.

– Тогда, значит, пойдем пешком?

– Точно.

«Ах-ах! – подумал про себя господин Жакаль. – Теперь все становится еще менее понятным. Три четверти часа ходьбы по второму этажу дома! Каким бы большим и живописным ни был этот дом, гулять по нему три четверти часа – дело чрезвычайно утомительное. Странно все это. И куда же мы придем?»

Тут господин Жакаль увидел, как через закрывающий его глаза платок пробивается свет. Это навело его на мысль о том, что его спутник снова зажег фонарь.

Затем он почувствовал, что его взяли за локоть.

– Пойдемте, – сказал ему его спутник.

– Куда же мы идем? – спросил господин Жакаль.

– Вы очень любопытны, – ответил проводник.

– Хорошо, я неточно выразился, – снова сказал начальник полиции. – Я хотел спросить: как мы пойдем?

– Говорите тише, мсье, – ответил ему голос.

«Ох-ох! Мы, кажется, находимся в жилом доме», – подумал господин Жакаль.

А затем произнес вслух тем же тоном, что и его собеседник, то есть, как и просили, тихо:

– Я хотел спросить у вас, мсье, каким образом мы будем передвигаться. Пойдем ли мы по ровной поверхности, придется ли нам спускаться или подниматься?

– Будем спускаться.

– Хорошо. Если надо просто спуститься, давайте спускаться.

Господин Жакаль произнес это игривым голосом для того, чтобы показать свое спокойствие. Но в глубине его души беспокойство все нарастало. Сердце колотилось с неимоверной частотой. Находясь в полном мраке, он подумал о тех, кто путешествует свободно при безмятежном свете луны, per arnica silentia lunae[2], как говорил Виргилий.

Следует добавить, что это грустное настроение очень быстро прошло.

Тем более что господина Жакаля вывело из меланхолии одно событие.

Ему послышались шаги приближающегося к ним человека. Затем его спутник тихо о чем-то переговорил с вновь прибывшим. Поскольку этот вновь прибывший был именно тем человеком, кого они ждали, и только он мог провести их через какой-то лабиринт. Открылась дверь, и они начали спускаться по ступеням лестницы.

Все сомнения относительно этого окончательно рассеялись, когда спутник господина Жакаля сказал ему:

– Держитесь за перила, мсье.

Господин Жакаль взялся рукой за перила и стал спускаться.

Как и при подъеме, он стал при спуске считать ступени.

Их было сорок три.

И эти сорок три ступени вели во двор, мощеный булыжником.

В этом дворе был колодец.

Человек, который держал в руке фонарь, направился к этому колодцу. Господин Жакаль в сопровождении своего спутника последовал за ним.

Подойдя к колодцу, человек с фонарем наклонился над его краем и крикнул:

– Эй, вы там?

– Да! – ответил ему голос, заставивший господина Жакаля вздрогнуть: ему показалось, что голос этот шел из глубины земли.

Человек с фонарем поставил тогда свой осветительный прибор на край колодца, схватился за конец веревки и потянул ее вверх, словно доставая из него ведро воды. Но вместо ведра он вытащил на поверхность корзину. Она была достаточно велика, чтобы вместить человека, а то и двух.

Но как осторожно он ни тянул из колодца эту корзину, блок, который, по всей вероятности, давно не смазывали, начал жалобно повизгивать.

Господин Жакаль узнал этот звук, и тело его начало покрываться холодным потом.

Но у него, как он ни хотел, не было времени на то, чтобы справиться с волнением, поскольку, едва корзина оказалась на земле, его впихнули в нее, подняли над землей, пронесли по воздуху и опустили в колодец с такой ловкостью и стремительностью, что можно было подумать, будто он имеет дело с шахтерами.

Господин Жакаль не удержался и испустил восклицание, которое скорее походило на стон.

– Если будете кричать, – сказал ему знакомый голос его спутника, – я отпущу корзину!

Это предупреждение заставило господина Жакаля вздрогнуть. И одновременно умолкнуть.

«Вообще-то, – подумал он, – если бы в их намерения входило сбросить меня в колодец, они не стали бы мне этим угрожать и сажать в корзину. Но куда, черт возьми, ведут они меня этим глупым путем? Ведь на дне колодца может быть только вода».

Но вдруг, вспомнив о своем спуске в Говорящий колодец, он подумал:

«Нет-нет, зря я считаю, что на дне колодца может быть только вода: там есть еще и эти огромные и запутанные подземные ходы, которые называются катакомбами. Все эти повороты и развороты были предназначены для того, чтобы сбить меня с толку. Но если все это делалось для того, чтобы запутать меня, моей жизни ничто не угрожает: ведь никто не станет запутывать человека, которого везут убивать. Не запутывали же Брюна, не запутывали Нея. Никто не сбивал с толку четырех сержантов из Ларошели. Единственно, что во всей этой истории ясно, так это то, что я попал в руки карбонариев. Но зачем бы им было меня похищать?.. Ах, да! Арест Сальватора. Ну, конечно же! Чертов Сальватор! Проклятый Жерар!»

Размышляя так, господин Жакаль, сжавшись в комок в своей корзине и ухватившись руками за веревку, спускался на дно колодца, а тем временем наверх с помощью тех, кто остался во дворе, поднималась другая корзина, нагруженная камнями и весившая почти столько же, сколько начальник полиции.

Почти одновременно раздался крик сверху, на который ответили снизу, чуть ли не рядом с господином Жакалем.

Крик сверху означал: «Он у вас в руках?», а крик снизу ответил: «Да, в руках».

Господин Жакаль был на дне колодца.

Его вынули из корзины. Она еще дважды поднялась и опустилась, доставив под землю обоих телохранителей господина Жакаля.

Глава CVIII

В которой господин Жакаль понимает наконец, что его ждет, и признает, что джунгли Америки менее опасны, чем девственные леса Парижа

Они пошли по длинным и просторным подземным ходам, которые мы уже описывали в одном из наших предыдущих томов.

Шагали медленно, делая тысячу поворотов и разворотов то ли потому, что это было так надо, то ли потому, что так хотели спутники господина Жакаля. Шли три четверти часа. Они показались пленнику целой вечностью. Настолько промозглость подземелья, размеренные и неторопливые шаги его спутников превращали эту ночную прогулку в похоронную процессию.

Подойдя к какой-то низкой двери, отряд остановился.

– Мы уже пришли? – со вздохом спросил господин Жакаль, начавший уже думать, что глубокая таинственность, которая окружала его похищение, заключала в себе очень большую опасность.

– Через минуту будем на месте, – ответил голос, который он услышал в первый раз.

Тот, кто произнес эти слова, открыл дверь, и в нее прошли двое спутников господина Жакаля.

А третий, взяв господина Жакаля за руку, сказал:

– Поднимаемся.

И господин Жакаль почувствовал, как нога его наткнулась на первую ступеньку лестницы.

Не успел он еще подняться на третью ступеньку, как дверь позади него захлопнулась.

Господин Жакаль в окружении своих телохранителей поднялся на сорок ступеней.

«Итак, – подумал он, – меня привели обратно в то помещение на втором этаже. Они по-прежнему стараются запутать меня».

Но на сей раз господин Жакаль ошибся. И очень скоро понял это, поскольку, выйдя на ровную поверхность, он вдохнул свежий воздух. Этот воздух, нежный и пахучий, проник в его легкие, освежая, словно лесной аромат.

Потом он сделал десять шагов по нежной траве. Хорошо знакомый уже голос спутника произнес:

– Теперь, поскольку мы прибыли на место, можете снять повязку.

Господин Жакаль не стал ждать второго приглашения и быстрым движением, показывавшим, что волнение его значительно большее, чем он старается показать, сорвал с глаз платок.

Когда он увидел открывшееся перед его глазами зрелище, он не смог удержать возглас удивления.

Он стоял в центре круга из сотни человек. Эти люди были, в свою очередь, окружены лесом.

Он посмотрел вокруг, и удивление его сменилось подавленностью.

Он попытался было узнать кого-либо из тех, чьи лица были освещены луной сверху и двумя десятками воткнутых в землю факелов снизу.

Но не увидел среди них ни одного знакомого лица.

Но где же он находился? Об этом он не имел ни малейшего понятия.

Насколько ему было известно, в радиусе десяти лье вокруг Парижа не было такого дикого места, где он сейчас находился.

Он попытался было найти над деревьями какой-нибудь ориентир, но дым факелов, смешиваясь с туманом и теменью леса, образовывал занавес, который не могло пробить даже натренированное зрение господина Жакаля.

Но особенно поразило его это угрюмое молчание: оно было вокруг него, над ним и даже, смеем сказать, под ним. Это молчание превращало всех стоящих вокруг него людей в призраки. Он так бы и подумал, если бы горящие в темноте глаза их не напоминали ему тех слов, которые теперь угрожающе звучали в его мозгу: «Мы не грабители! Мы враги!»

И он, как мы уже сказали, оказался ночью посреди леса в самом центре врагов, которых на взгляд и по счету было никак не менее сотни!

Господин Жакаль, нам это известно, был великим философом, великим вольтерьянцем, великим атеистом. Эти три различных слова, по сути, означают одно и то же. Однако, скажем это в упрек ему или в похвалу, в этот торжественный момент он сделал над собой сверхчеловеческое усилие и, подняв глаза к небу, приготовился отдать Богу душу.

Наши читатели, безусловно, уже узнали то место, куда привели господина Жакаля. И если господин Жакаль, несмотря на все усилия, не мог его узнать, скажем, что это получалось оттого, что он никогда не был в этом месте, хотя оно находится в самом Париже.

Потому что это был девственный лес на улице Апфер. Менее зеленый, конечно, чем в ту весеннюю ночь, когда мы попали в него в первый раз, но не менее живописный в эту пору поздней осени и в этот час ночи.

Именно отсюда ушли Сальватор и генерал Лебатар де Премон вырывать Мину из рук господина де Вальженеза. Именно там они назначили встречу, имевшую целью вырвать господина Сарранти из рук палача.

Но, как мы видели, Сальватор на эту встречу не явился. Вместо него пришел господин Жакаль.

Таким образом нам известны, по крайней мере внешне, некоторые из людей, собравшихся в этой покинутой усадьбе.

Это была вента карбонариев, усиленная еще четырьмя вентами, у которой ночью 24 мая генерал Лебатар де Премон просил помощи и покровительства для того, чтобы освободить своего друга.

Мы помним, какой ответ дали ему карбонарии. Мы уже говорили об этом в главе, которая называлась «На Бога надейся, а сам не плошай». Это был решительный, полный и единодушный отказ принять какое бы то ни было участие в освобождении заключенного. Но мы ошиблись, сказав, что отказ был единодушным: один из двадцати карбонариев, Сальватор, предложил тогда генералу свою помощь.

Мы знаем также о том, что за этим последовало.

Мы помним, какими вескими и разумными доводами обосновало собрание свое суровое решение. Но, опасаясь того, что наши читатели об этом уже подзабыли, дадим им возможность вспомнить об этом.

Тогда человек, которому братья поручили сообщить свое решение, сказал:

«Мы даем вам наш ответ с большим сожалением. Но в отсутствие очевидных, неоспоримых, веских и неопровержимых доказательств невиновности господина Сарранти мнение большинства таково, что мы не станем помогать вам в предприятии, которое имеет целью спасти от наказания того, кого закон справедливо приговорил к смерти. Я говорю справедливо, поймите меня правильно, генерал, до тех пор, пока не будет доказано обратного».

А именно утром этого дня, задумав совершить вылазку в Ванвр, Сальватор зашел к генералу Лебатару де Премону. Не застав того дома, он оставил ему такую записку:

«Сегодня в девственном лесу состоится собрание. Пойдите туда и скажите братьям, что у нас есть доказательства невиновности господина Сарранти. И что это доказательство я представлю в полночь.

Однако, начиная с девяти часов вечера, устройте с десятком преданных вам людей засаду неподалеку от Иерусалимской улицы. Вы увидите, как я войду в префектуру полиции. До этих пор я отвечаю за себя. Но когда я войду в здание префектуры (хотя и не думаю, что господин Жакаль, прекрасно меня знающий, осмелится на такое), меня могут арестовать.

Если я не выйду оттуда в десять часов вечера, это будет означать, что я арестован.

Но мой арест заставит господина Жакаля совершить несколько демаршей и вынудит его покинуть здание префектуры.

Сделайте все, как человек, имеющий опыт устройства засад. Схватите господина Жакаля и его кучера. От кучера отделайтесь, как посчитаете нужным, а господина Жакаля, запутав его, как только можно, и сбив со следа, доставьте в девственный лес.

Я займусь им, как только выйду на свободу».

Мы уже видели, как генерал Лебатар де Премон – а именно он и никто другой находился в карете рядом с господином Жакалем – с помощью своих друзей в точности выполнил все указания Сальватора.

Венте, или скорее пяти вентам, собравшимся в этот вечер для того, чтобы обсудить действия накануне предстоящих выборов, было в десять часов вечера передано посланцем генерала, что Сальватор арестован, что появились доказательства невиновности господина Сарранти и что возникла необходимость похищения господина Жакаля.

И тогда вся вента, то есть двадцать человек, в мгновение ока приняла все необходимые меры для того, чтобы господин Жакаль не смог ускользнуть. Другими словами, кроме тех четырех человек, которых господин Лебатар де Премон поставил возле префектуры полиции, кроме тех трех, с которыми он сам встал в засаду на Кур-ла-Рен, вся вента группами по четыре человека расположилась вдоль реки вплоть до заставы Пасси.

Как видим, господин Жакаль никак не мог скрыться. И он попался.

Мы проследовали за ним по всем поворотам, которые, по указанию Сальватора, были сделаны, и оставили его в центре круга из карбонариев в тревожном ожидании приговора, который, судя по всем признакам, мог быть только смертным.

– Братья, – важным голосом произнес генерал Лебатар де Премон, – перед вами стоит человек, которого вы ждали. Как и предвидел наш брат Сальватор, его арестовали. Но, как он предписал, в случае его ареста тот, кто посмеет поднять на него руку, будет похищен. И теперь он перед вами.

– Пусть он вначале отдаст приказ освободить Сальватора, – сказал чей-то голос.

– Я уже отдал такой приказ, – поторопился сказать господин Жакаль.

– Так ли это? – спросили живо пять или шесть голосов, показывая свою огромную заинтересованность судьбой Сальватора.

– Подождите, – сказал господин Лебатар де Премон. – В наши руки попал очень ловкий человек. И едва он понял, что стал нашим пленником, он немедленно стал думать о причинах своего похищения. И ему пришла в голову мысль о том, что он головой отвечает за нашего друга. И что первым нашим требованием, когда мы прибудем к месту назначения, будет освобождение Сальватора. Поэтому он взял инициативу в свои руки и, как он уже сказал, отдал такой приказ. Но мое мнение таково: приказ этот он должен был отдать, прежде чем покинул здание префектуры, а не после того, как попал в наши руки.

– Но, – воскликнул господин Жакаль, – я же ведь сказал вам, господа, что не отдал этот приказ перед выходом из префектуры по чистой забывчивости.

– Досадная забывчивость, братья это оценят, – сказал генерал.

– К тому же, – снова послышался голос человека, который спросил, правду ли говорил начальник полиции, – вы здесь, мсье, не только затем, чтобы ответить за арест Сальватора. Вы здесь потому, что у нас к вам есть тысячи претензий.

Господин Жакаль попытался было что-то ответить, но говоривший жестом заставил его замолчать.

– Я говорю не только о политических вопросах, – продолжил он. – Вы любите монархию, мы – республику, но это не так важно! Вы имеете полное право служить человеку точно так же, как мы посвятили себя принципу. Нет, вас схватили не как политического агента правительства, вовсе нет! Вы здесь потому, что превышаете свои полномочия, злоупотребляете своим служебным положением. Не проходит и дня без того, чтобы в тайный суд на вас не поступила новая жалоба. Каждый день кто-нибудь из наших братьев просит отомстить вам. Таким образом, мсье, вы давно уже осуждены на смерть. И если вы до сих пор живы, то только благодаря Сальватору.

Спокойный и медленный тон, грусть, с которой этим человеком были произнесены эти слова, произвели на господина Жакаля такое страшное действие, словно бы он услышал шорох крыльев ангела-мстителя. Он мог бы высказать тысячу возражений, он был довольно красноречив. А когда пришел его последний час, неожиданно и очень рано, у него была прекрасная возможность показать свое красноречие. Но ни единой мысли не пришло в его голову, настолько торжественное молчание этого многолюдного собрания требовало соблюдать тишину.

Молчание господина Жакаля дало другому человеку возможность взять слово.

– Человек, которого вы велели арестовать, – сказал он, – несмотря на то, что вы уже десять раз обязаны ему жизнью, очень всем нам дорог, мсье. И заодно только то, что вы его арестовали, что подняли руку на человека, которого должны были бы уважать и быть ему благодарным, вы уже заслужили смерть. Теперь мы будем принимать решение относительно вашей смерти. Нам принесут стол, бумагу, перья и чернила. Если во время принятия решения, которое можете считать решением высшего суда, вы пожелаете написать завещание, выразить свою последнюю волю, передать что-либо вашим родным или друзьям, скажите, и мы даем честное слово, что ваша воля будет в точности исполнена.

– Но, – воскликнул господин Жакаль, – для того, чтобы завещание имело законную силу, нужен нотариус, даже два нотариуса!

– Но не для собственноручно написанного завещания, мсье. Вы ведь знаете, что завещание, целиком и полностью написанное рукой завещателя, является самым бесспорным, если его составитель здоров телом и находится в полном рассудке. К тому же здесь сто свидетелей, которые смогут засвидетельствовать то, что в момент написания вами завещания вы были не больны и в полном сознании. Вот стол, чернила, бумага и перья. Пишите, мсье, пишите. А мы, чтобы вам не мешать, отойдем в сторонку.

Говоривший сделал знак, и все собравшиеся, словно бы они только этого и ждали, дружно отступили и моментально скрылись в лесу.

Господин Жакаль остался один перед столом. Рядом с ним стоял стул.

Сомнений больше не было: перед ним лежала гербовая бумага, а эти люди ушли для того, чтобы принять решение о его судьбе.

Значит, надо было и впрямь писать завещание.

Господин Жакаль понял это, почесал нос и сказал:

– Черт! Черт! Значит, дело еще хуже, чем я предполагал.

Но о чем же господин Жакаль подумал прежде всего, когда понял, что ему пришел конец? О том, что надо написать завещание? Нет. О добре, которое он мог сделать, или о зле, которое сделал? Нет. О Боге? Нет. О дьяволе? Нет.

Он подумал всего-навсего о том, что неплохо было бы понюхать табаку. Он медленно взял щепоть, поднес ее к носу, с наслаждением втянул ноздрями, закрыл табакерку пальцем и снова повторил:

– Это уж точно: дело еще хуже, чем я предполагал.

И в этот момент он с горечью подумал о том, что джунгли Америки с пумами, ягуарами, гремучими змеями были в сотню раз менее опасными, чем этот фантастический лес, в котором он сейчас находился.

Но что же он мог сделать? За неимением лучшего он посмотрел на часы.

Но ему не представилось счастье узнать, который был час: его часы, которые он из-за хлопот накануне забыл завести, остановились.

Наконец он взглянул на бумагу, перо и чернила. Машинально сев на стул, он облокотился на стол.

Это вовсе не значило, что господин Жакаль решил написать завещание. Нет. Ему не было дела до того, умрет ли он, оставив завещание или без него! Просто у него дрожали ноги.

Сев, вместо того, чтобы взяться за перо и написать что-нибудь на бумаге, он уронил голову на руки.

Так он просидел четверть часа. Уйдя в свои мысли и полностью безразличный к тому, что происходит вокруг.

Из раздумий его вывело легкое пожатие опустившейся на плечо руки.

Он вздрогнул, поднял голову и увидел, что снова оказался посреди круга людей.

Но теперь их лица были более мрачными, взгляды более пылающими.

– Ну, что? – спросил господина Жакаля человек, который тронул его за плечо.

– Что вам от меня нужно? – спросил начальник полиции.

– Так вы намерены составить завещание или нет?

– Но мне нужно время на его написание.

Незнакомец вынул часы. Поскольку он был менее озабочен, чем господин Жакаль, он часы накануне завел, и они ходили.

– Сейчас три часа десять минут, – сказал он. – У вас есть время до половины четвертого. Целых двадцать минут. Если, конечно, вы не предпочитаете покончить с этим немедленно, чтобы не заставлять нас ждать.

– Нет-нет! – воскликнул господин Жакаль, подумав, что за двадцать минут многое может произойти. – Я должен в этом последнем в моей жизни документе написать очень важные вещи. Настолько важные, что сомневаюсь, что мне хватит этих двадцати минут.