Безвременье

Безвременье

Дмитрий Барабаш

© Дмитрий Барабаш, 2014

© Адель Вейс, обложка, 2014

Редактор Адель Вейс

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Подбор ключей к разгадке поэмы

Футболист чеканит мячик.

Не даёт ему упасть.

То на щёчку, то на пальчик.

Всласть оттачивая страсть.

Футболист глядит свирепо

В опустевший стадион.

Ни души, лишь он и небо,

Он и мячик тоже – он.

Начну с названия: «Безвременье на петле ремня».

«Безвременье, смутное время» – устоявшееся в исторической литературе определение для периода, известного как «семибоярщина» и характеризующегося отсутствием сильной власти и последовательным появлением двух (наиболее известных) претендентов на престол – Лжедмитриев, разорением Руси, обнищанием крестьянства. Подсознание или умысел автора таким образом, даёт как один из возможных скрытых ключей к разгадке поэмы часть имени одного из двух главных героев, характеризуя его как «лже» – возможно, за склонность к лукавству, двусмысленности, лживости.

В первых двух строках (пойдём чуточку далее названия) персонаж объявлен «чёрным ангелом» – с большой долей вероятности – аллюзия «чёрного человека» Сергея Есенина, что придаёт вкупе с перечисленными качествами некий налёт инфернальности персонажу, будто бы имеющему контакт с самим отцом лжи – дьяволом.

Привкус суицидальности ли, экзекуции ли, казни возникает при попытке вообразить эту придающую неприятную вещественность абстрактным понятиям словесную формулу.

«Петля ремня» – полу– или недоанаграмма «петли времени», как и сам оттенок незавершённости, очевидного изъяна, ненормальности и образа «безвременья», и исторического периода, им обозначенного, идёт ли речь об упомянутых эпохах или о том времени, в течение которого разворачивается действие поэмы.

«Петля ремня» – перевёртыш (возможный отсыл к повести «Весенние перевёртыши» полузабытого теперь В. Тендрякова о становлении, взрослении). Перевёртыш, подобный тому, как овчинный тулуп селянина, вывернутый мехом наружу в Святочную ночь, становится то ли одеянием, то ли покрытой шерстью кожей не князя тьмы, но одного из его агентов, прислужников, адептов – «мелкого беса».

«Петля ремня» у нас в сознании стремится вывернуться и обернуться только мысленной и непредставимой в качестве объекта «петлёй времени», одновременно являя потрясённому читателю собранную из несопоставимых по законам логики предметных и абстрактных понятий и реалий словесную конструкцию, в которой явно проступает мерцающий, дрожащий подобно мареву, образ современной России – столь явно обозначившийся в начале 90-х годов прошлого века и полновластно воцарившийся в нулевых.

Довольно страшноватый итог – «петля ремня», которым завершается попытка то ли автора, то ли героя, то ли самой власти соединить распавшуюся связь времён. Ощущение безвоздушности, удушья, желание глотка свободы как глотка жизни. Таким, наверное, и будут помнить начало ХХI века разочарованные и удручённые потомки «промотавшихся отцов», то есть тех героев ли, жертв ли времени, чья молодость и зрелость пришлись на безвременье миллениума на трёхнулевые года, по выражению автора поэмы.

«Петля времени», петляющее шаткое ненадёжное время, ещё и штамп фантастической, научно-популярной и космологической литературы, означает закольцованность, повторяемость с оттенком безысходности.

В традициях фантастической литературы обычно разрешать коллизию «петли времени», проводя главного героя через цепь смертельно опасных приключений к вожделенному призу – свободе, любви, иногда богатству (возможно, в рамках поэмы заменённому на поэтическое бессмертие), благодаря или необыкновенному везению обычного человека, или внезапно открывающимся у него сверхспособностям и приобретаемым волшебным образом сверхумениям. Не обходится (приоткрою тайну) и без «Бога из машины». В этом качестве предстаёт сам всемогущий автор, словно Фауст извлекающий главного героя из небытия.

Странно употребление предлога «на» петле вместо ожидаемого по всем правилам русского языка выражения «в петле». Ведь «на» положение на поверхности, отсюда услужливое воображение вместо возможной петли висельника предлагает некую имеющую одну сторону, одну нескончаемую поверхность «петлю, ленту Мёбиуса», характеризующуюся невозможностью героя, находящегося на ней, сколько бы попыток он ни сделал и какой бы маршрут ни выбрал, – перейти на другую сторону, найти выход.

Таковы смыслы, приоткрывающиеся при первом знакомстве с текстом.

Дмитрий Невелёв

Безвременье на петле ремня

(поэма)

1

Чёрный ангел некрасиви совсем не чёрен.Он бывает лыс и сив,мелок и проворен.Он бывает жгуче-рыж,толст и лучезарен.Он бывает сер, как мышь,скромен, как татарин.

2

У меня был добрый друг —талмудист и логик,кругом – плуг земных наук,Людвигом – Людовик,ледовитостью морейчернотою суши —замечательный еврейбыл смелей снаружипрочно запертых дверейи в осколке луживидеть мог проём окна,уходящий выше,чем высотные домазадирают крыши.Был изрядно он учён,потому и думал,что, чем больше книг прочёл, —тем красивей плюнулна условностей кольцо,на законы веса, —стал простым, как колесоили поэтесса.

3

Он поехал на войну.Гордые чеченырассказали, почемуих спасают стеныскал Кавказа. Горный лес,как своя рубаха,ближе к телу, чем прогресс,и теплее страха.Они пили кровь из вен,ели мясо с плоти.В простоте не до измен– как орлу в полётени до сна и ни до злане бывает дела.Где там царская казна,где здесь небо, где весна,где воровка Бэла?

4

Вот с печоринской тоскойон с войны вернулся,и в людской земной покойзаново проснулся.Революция, костры,Ельцин, баррикады.Были рвения чисты,пламенели взгляды.Он поехал в Белый дом:– Автомат дадите?Да́-ди да́-ди да́-ди да́,раскалились провода.Телефонные разборы,и войска вернулись в норы.

5

Так закончилась держава,распадаясь на куски,перекошена и ржава.Ликовали дураки:подавайте им свободыот порядка и труда.Закружили хороводыв занулённые года.Так закончилась эпохаожидания конца.И не то чтоб очень плохо,и не то чтоб слегонца.Жизнь как надо, так и била.Продолжается распад,чтоб из пепла, чтоб из илавырос новый зоосад.

6

Друг наш был чуть-чуть причастенк этой суетной возне,видел войсковые частии на танковой бронерисовал слова о миреи светло смотрел туда,где в психушечном сортирезвонко капала вода.

7

Но об этом чуть позднее…Потерявши интереск переменам в сучьем мире,к распасовке сырных мест,он решил искать изъянывсюду, где способен ум,где бананы обезьяныделят, захвативши ГУМ,суммы прибылей итожати качают нефтегаз.Все куда-то что-то ложат,про какой-то там запас.Диковато, страшновато,как в Сухуми в день войны —обезьяны, обезьяны,свиньи, трупы, пацаны,поливающие краснымсерый пасмурный асфальт.Хороши людские массы.Ирвинг Шоу, Оскар Уайльд,Борхес, Сэлинджер, Бердяев– не спасительный заплыв.Обезьяны смотрят в окна,рты клыкастые открыв.

8

И тогда герой наш трудныйжить решает поперёк.И одним прекрасным утромотправляет в «Огонёк»фотоочерк о злодействах,о безумиях войны,о жиреющих семействахна развалинах страны.А потом берёт «Лимонку»и газетной полосойв службу одному подонкубьёт с размаха по другой…

9

Так рассудок раздуален —Янус, анус, рыбий глаз.Кто там – Троцкий или Сталин?Пастернак или Булгарин?Чацкий или Фантомас?Всюду ездиют машины,люди в штатском тут и там.Словно цапля бьёт с вершиныострым клювом по пятам.И на брюшке, как лягушка,ускользая от властей,наш испуганный Петрушка,словно рыба без костей,научился сквозь решётки,мимо пуль, тончей чем щель,находить в своём рассудкеодинаковых плащейнедосмотры, верхоглядствои скользить, скользить, скользить.Пить то водку, то лекарство,лишь бы день ещё прожить.

10

Тяжело дышать в угареможно месяц, можно три.Говорят, соседский пареньудавился на двери.

11

Снова запертые двери.Снова окна не туда.Снова каждому по вере.Снова счастье и беда,как свобода и убийствозаплелись в один узор.Как тут, братец, не витийствуйи не ширь свой кругозор,если ты блюдёшь законыжития для бытия,деревянные иконысловно крышка для тебя.

12

Удивительная штука.Вот, казалось бы, финал.Вроде больше нету друга.Кто-то друга доконал.Здесь пора поставить точку,сделать вывод и мораль.Только суждено листочкуприоткрыть святой Грааль.Не по вымыслу писаки,ни по сказочной игре,а затем, что свищут ракисоловьями на горе,то ли ленинской, а то ливоробьёвой. Свист такой,что бумага поневоле,тянет ручку за рукой,заставляя ум поспешныймедлить словом при письме,преломляя призрак внешнийв образ вечный, близкий мне.

Бертолетова соль

13

Я один остался в полебоя неба и земли.Мы три пуда съели соли —бертолетовой зимы.Мне ж теперь – ещё три пуда,словно заключил пари…Ты куда слинял, паскуда?– Милый мой, ты у меня внутри.

14

В ту тоску, не ведая закона,как заблудший Фауст из огня,я позвал. И старая иконамне кивнула. Не прошло и дня,словно испарились некрологи,позабылись слухи, словно тыне ходил по той чумной дорогеи не пил отравленной воды.Появились новые рассказыо твоей не сказочной судьбе,будто ты посажен за проказыв психбольницу новым КеГеБе.

15

Хором древнегреческих трагедий,родом из студенческих времён,как медведи на велосипеде,выехали несколько имён.И запели вести о героевремени не нашего, не техделовых побудок и отбоев,где умами властвует успех.Чем-то ты их сдуру осчастливил —и решили клетку приоткрыть,выпустить по солнечным извивампогулять и рыбку половить.

16

Встретились. Молчали. Отвечали.Без вопросов. Точно и впопад.И берёзы гривами качали.И молчали тени за плечамиИ боялись посмотреть назад.Пили пиво крепкое со спиртом,в соль земную окуная хлеб.Был одет ты в тело, словно в свитер,как на кол натянут на скелет.

17

Вот в одну из встреч таких, где словоуходило на вторую роль,ты сказал, что там со мной готовыговорить, – и ты уж соизволь…

Зелёное солнце

18

Не вдаваясь в длинные детали,я скажу вам, что за пять минутя узнал так много, что едва листо веков в свои кресты вожмут.То – оно, – похожее на солнцеи на книгу в круглом переплёте,где слова меняются от взгляда,где всё было, есть и будет вечно,где одной рукой подать до ада,а другой – до рая… Бесконечновсё, что появилось. Всё, что будет, —ведомо, и не мешают страсти.Где разбить единое на частиневозможно. Где земля – песчинка.Где вселенных больше, чем иголокхвойных в неосвоенной Сибири.Где пушинка весит больше гири.Где снежинка светит дольше солнца.Говорить об этом – всё равно чтоговорить сто тысяч лет без правапереписки. Тысяч лет без права,хоть на миг прерваться, хоть на словоотклониться влево или вправо.Не в земной и не в телесной властирассказать о той бескрайней силе,но пытаться будудаже после —и в золе, и в слякотной могиле.

19

– Я увидел луч зеленоглазый,в нем живые буквы слой за слоем…– Интересно… у тебя зелёный?Я там вижу красные глаза.Вот и все, что мы тогда сказали.Три страницы света пролисталив сказочном альбоме бытия.Извините за нелепость «я»вылезшего автора в рассказео герое во вторичной фазебезвреме́нья, на петле ремня.

Жизнь возле жизни

20

Что же было дальше,что же дальше,или после, или рядом, возле?Что ни вспомню —сладкий привкус фальши.Этот самый горько-сладкий запах.Жёлтая, моргающая осень…Снова появились люди в шляпах,и упала на бок цифра восемь.Солнце в спицах велотренажёра,рвущего реальность на полоски.Собирали пазлы. Шум мотораи голодных кошек отголоски.Ночь сходила мимо, как на сцене.Так же тихо наступало утро.Никакого смысла нет в системе.Во вселенной звёзды словно пудра,сдунутая женственным гримёром.Люди расползаются по норам.Книги расставляются по полкам.И сквозь взгляд со лба спадает чёлка.Тени от фонарного столбатоньше волоса и многократно дальше.

21

– Помнишь, у прекрасной португальши,что училась с нами курсом старше,был в глазах испуг и глубина,словно бы дотронулась до днаи забыла все слова и нравы.Так она курила только травы.И такой отравы, как она —ни один, не то что ни одна,не пускал по дребезжащей вене.Ты ж торчишь, почувствовав в системеперебой. И взгляда из окнахватит для испуга и покоя.Не запой у нас, мой друг, другое —пробужденье от земного сна.

22

Вслед за осенью, как бы минуя зиму,наступила новая весна.Время выпало. Там ничего не помню.За секунду дней наверно сотнюи полсердца отдал за коня,чтоб дожить до следующего дня.

23

Ты как будто знал. И глазки ту́пил,издавая мелкие смешки.Под глазами чёрные мешки.Банка водки и цыплёнок в супе.Пили до ночи. И тут ты захотелповидать жену. Их было много.

Плотские радости

24

Герой наш в женщинах искални прелесть глазок или тела,ни щедрость ласок, ни себя,а то, что женщина хотелав себе самой изобразить,сыграть, напудрить, приукрасить.Любую мог мой друг уластить,себя позволив соблазнить.Любил ли он? Кого любить?!В нелепом, глупом и дебеломребёнке? Всё равно что мелом,штрихом небрежным по доске,наметить милую мордашкус искринкой хитрой на соскеи сохнуть от неё в тоске.

25

Он был мудрей. И даже в школе,когда замучили прыщи,не дал рукам игривым воли.Сказал себе: «Давай, ищирешенье суетной тревоги».И тут же подвернулись ногииз класса старше, жаркий рот,и он продвинулся вперёдв своей практической науке,что надо делать всё от скукии ни дай Бог наоборот…

26

Бесстрастно теребя за кудрии глядя в мокрые глаза,он был как свежая росана паутинке. Стрекозавокруг себя кружилась в утре,в него как в зеркало смотрясь.И паутины липкой вязь,и паучка весёлый хобот…Он знал, что даже жалкий хоббит,земным наукам обучась,всех аполлонов и сократовв постельной битве втопчет в грязь.«Брезгливость? – глупая уловка,которой прикрывают лень» —так порешил наш полукровкаи женской плоти пелеменьк пятнадцати годам откушал,забыв томленье и прыщи.

27

Ах где они?! Ищи – свищитех страстных бабочек порханья,румянцы, спёртые дыханья,альбомы с тайнами души,прекрасных принцев ожиданья,и ручек нежные дрожаньяпод простыней в ночной тиши…

28

Мне не в чем укорять героя.Зачем болеть и голодать,коль можно яблоко сорватьи съесть, не нахлебавшись горя.Цинично с глупостью играть?Ещё циничней – ей поддаться.Раз дурочки хотят играть,так почему не поиграться?!Они играются всерьёз!Они готовы прыгнуть с крыши!Принц их на остров не увёз,на бал их не умчали мыши…Их жизнь не потому скучна,вульгарна и как ил кромешна,что мудрый принц их свёл с ума.Когда б Офелия безгрешнабыла сама…Она б с ума…И так смешно и безутешновсему назначена цена.Лолита! Тоже мне Лилита…элита женского ума.До Беатриче ль Боттичелли?! —уж лучше посох и сума.

29

Итак, о жёнах.Было их штук шесть,а может быть, и восемь.Все в романтическом гипнозе,в быту и как-то между книг,где оставались промежутки.А чтоб занять их скорбный умнаш друг плодился. Детский шумглушил сомненья и с похмельембыл очень схож. Отцовский нож,что плотницкий, стругал из плотичерты знакомого лица.Они как на автопилотестремились повторить отца.И если первую забавуя понимаю – ласки бабсмягчают каверзный ухабсудьбы. То шустрое потомство —котом, мурлычащим в ногах,хвост задирает и смеётся:«Ты скоро обратишься в прах,и все твоё ко мне вернётся».

Дети безумия

30

Тургенев! Трах да тибидох.Зачем ему отцы и дети?!Уроки, зубы, ласки, плетии геморрой пока не сдох.Как будто бы он думал так,что «воплотится в каждом чадеглава неписаной тетради,вершина призрачной горы,к которой я стремлюсь добраться.И та, которая за ней,и те, которые за ними, —вершины мыслящих детей!Я на земле останусь в сыне!И буду дальше продолжатьк небесным высям восхожденье.Так шли мои отец и мать…Но, чёрт возьми, законы тленья!И время узенький удел!И кандалы на бренной мысли…Чего же я от них хотел…и почему они прокисли,те щи больничные…и вкусметалла на капусте

31

метла над улицей светала,и в каждом взмахе листик грустиложился мне на одеяло…Вот санитарка записала,что я хочу писать о Прусте…Она вчера запеленаламеня в крахмально-синем хрустес улыбкой детского оскала,когда наслушалась в Ла-Скала,как Демис Руссос пел о чувстве,её халат белее салаи Вуди Алена в искусстве.

32

С детьми уже, хлебая горя,Лжедмитрий приближался.Воряему казалась неприступнейДнепра и Волги.Злые волкиобъеденной игрались сту́пнейСусанина.Дни становились злей и судней.Одетый в шкуру печенегел печень наших серых будней.И в небо капала с ножа,как снег, над льдинами кружа,по капле каждая секунда.В дежурном свете, нежно ржа,к звезде, усевшись на верблюда,копытом оставляя след,и там – невидимы при этом,шли ангелы… Автопортретвождя смотрел на нас,секретоми страхом собственным страша.Когда б писал во сне, поэтомя стал бы.Чёрная дырарассвета всасывала мысли,способность прыгать тут и там,по крышам лазить и кустамвзбивать нахохленные перья.Реальность гаже и тошней,в ней невозможно даже днейпорядок лестничный нарушить.Когда я вышел из дверей,я оказался весь снаружи.И силюсь вспомнить и решитьнедорасслышанное слово.Я знаю, что оно основа,но снова начинаю, снова —куда ступать и не грешить?

Семейная рассада

33

Итак, мы в ночь к одной из жёнтаксомотором в Подмосковье.Багажник пивом загружён,и по щеке слеза любовьятечёт за ворот шерстяной.Он был растроган или пьян,петлял водитель между ям,нас наносили на экранлучи летящих встречных фарсквозь морось и машинный пар.Чем дальше осень от Москвы,тем первобытней слякоть ночи.И если отключить мозги,то за окном уже ни зги,и только двигатель клокочет,и фары серебрят виски,чертополохнутых обочин.Пробиться к свету без столбовфонарных мы уже не можем,как будто проводок проложениз центра по ложбинкам кожии по морщинам узких лбовдо зренья, до его основ.Электрик властен и безбожен.

34

Гораздо лучше по утрам,когда трава одета в инейи в сером небе облак синийскользит как шарик по ветрам.И куст заснеженной полыни,как хворост в сахарной муке,ни грустью зябкою простужен,а вышел в поле налегке,где никому никто не нужен,где никому никто не важен,где никому никто не страшен.Вот так свободно, налегке,все оставляя вдалеке,он отражается в реке,а не в застывшей за ночь луже.

35

В провинциальном октябреесть всё, что было до начала, —там так же карканье звучало,и так же в хрупком серебресосна иголками качалаи лист кружился запоздалый.С глазурным пряником в рукенас осень праздником встречала.

36

Приторможу. Тут мой рассказвильнул в запретный заповедник.И критик, предводитель массчитающих или последнихне масс, а при́горшней людских,воскликнул: – «Автор этот стихстащил у знатного поэта,который славой окрылён,литфондом признан, как же оннадеется, что не заметятв словесных играх плагиат?!Вас ждёт – литературный ад,забвенье и позор гремучий!Ни царь, ни чёрт, ни подлый случай,Ни одуряющий распадкультуры не прикроют зада.Плоды классического садажрецы надёжно сторожат».

37

– Спасибо за науку, дока!Как орден в лацкан, рифму «доктор»воткну тебе промеж наград.Я вор! Тем счастлив и горжусь.Всё что люблю, беру себе —и луч весны, и лёд крещенский,и море горькое, и венскийбатон хрустящий под рукой.Кто вам сказал, что я другойи радости мои иные?Я всякий раз, как снова, рад,встречая мысль в знакомых строчках,как тот, любимый с детства взгляд,как самиздатовских листочковзапретный плод. Я вор! Я тот,кто, не найдя друзей во встречных,нашел их между звёздных нотгусинопёрых и подсвечных,завитых ловким вензельком,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.