Одиночество шамана

– Вы от меня отделываетесь только обещаниями, – буркнул Сергей Васильевич, но всё-таки по его тону было понятно, что он немного успокоился. – Мне ничего не остаётся другого, как в очередной раз поверить вам и ждать.

– Да-да, – радостно закивал Эдуард Игоревич. – Надеюсь, что всё у нас получится. Мне с вами всегда интересно.

На сей раз они распрощались вполне миролюбиво и даже пожали друг другу руки. Но через несколько секунд дверь опять скрипнула, в узком проёме показалась голова Сергея Васильевича.

– Кстати, – чуть слышно шепнул он. – Недавно я познакомился с одним человеком. Случайно. У него особая энергетика. Кажется, он сам об этом даже не подозревает. Потрясающе! Но он может выходить в другую реальность. Туда, где обитает пуймурсэл.

Эдуард Игоревич, уже было вздохнувший с облегчением, что избавился от назойливого посетителя, сердито буркнул:

– Ну и что?

– Тсс! – Сергей Васильевич приложил палец к губам и подмигнул. – Он – проводник, но пока о том не знает. Но – тсс! – никому о том ни слова.

Дверь снова захлопнулась. С опаской поглядывая на неё, Эдуард Игоревич снял телефонную трубку и набрал номер. Оказалось, что ошибся. Снова набрал. Опять ошибка. Такое с ним бывало редко.

Чертыхаясь, Эдуард Игоревич открыл телефонный справочник, нашел нужный номер и, приставив к нему палец, старательно повторил набор.

– Сумасшедший! – сказал он.

– Что? – откликнулся голос на том конце телефонного провода.

– Извините, это я не вам, – смутился Эдуард Игоревич и почувствовал, как меж лопатками струйкой скользул холодный пот. Всё-таки он звонил важному человеку – начальнику управления культуры, который курировал музей.

А «сумасшедший» в это время бодро выскочил из музея, метеором пронёсся по короткой тенистой улочке, которая упиралась в Соборную площадь – тут он затормозил и, придав себе степенности, важно засеменил по брусчатке.

Сергей Васильевич сосредоточенно глядел себе под ноги, отмечая каждую новую трещинку и вмятину. Когда его что-то особенно впечатляло, он доставал из кармана измятую пухлую тетрадь, листал её, находил нужную страницу и сравнивал давнишний чертеж этого фрагмента площади с тем, что наблюдал сейчас. Если отличия имелись, то в руках Сергея Васильевича невесть откуда мгновенно появлялись рулетка, циркуль и карандаш. Ловко орудуя ими, он делал измерения и зарисовывал трещинки с вмятинками в тетрадку.

Так, шажок за шажком, он и двигался по площади, не обращая никакого внимания на гуляющих тут людей. Иногда какой-нибудь прохожий любопытствовал, что это он такое делает. Сергей Васильевич обычно цыкал и досадливо отмахивался:

– Вам не понять!

Правда, на этот раз он был поделикатнее. Длинновязому пареньку даже улыбнулся, ухватив его за локоть, спросил:

– Ты в каком классе учишься?

– Ну, в десятом, – ответил тот. – А что?

– А то! – Сергей Васильевич поднял указательный палец вверх. – О множественности миров уже должен иметь представление. Наш мир – не единственный. И не только во Вселенной, но и на Земле. Понял?

– Не-а, – крутнул головой паренёк.

– Там, под нами, – Сергей Васильевич выразительно притопнул ногой, – целый мир. А мы, остолопы, взираем в небо и ждём оттуда гостей. Их надо ждать из-под земли!

Паренёк усмехнулся, осторожно высвободил свой локоть из руки Сергея Васильевича и покачал головой:

– Ну, вы, дедуля, даёте! Ещё скажите, что Земля стоит на трёх китах, а небо держит на своих плечах Атлант.

Сергей Васильевич, и прежде выслушивавший саркастические замечания в свой адрес, пропустил иронию мимо ушей и лишь вздохнул:

– Гуляй дальше, молодой человек. И ни о чём не задумывайся. Думать, знаешь ли, иногда вредно. Потому что здравомыслящие люди могут принять тебя за сумасшедшего. А это неприятно. Будь как все – так проще жить. Гуляй!

Он не любил людей, которые мыслили стереотипно. Обнаружив это, Сергей Васильевич не просто терял к ним всякий интерес – они переставали для него существовать: он смотрел сквозь них, будто перед ним было пустое место. Паренёк принялся что-то говорить в своё оправдание, но господин Уфименко досадливо отмахнулся от него как от комара и снова вперил сосредоточенный взгляд себе под ноги.

– Там что-то есть, – бормотал он. – Чу! Какое-то движение… Неужели это слышу только я? О, как бы я хотел сейчас попасть туда – под площадью определенно кто-то есть. Почему мне никто не верит?

Из-под брусчатки в самом деле доносились глухие звуки. Но если бы Сергей Васильевич огляделся, то их причину обнаружил бы немедленно: неподалёку был канализационный люк, возле которого в позе роденовского мыслителя восседал крупный мужик. Крепкой ладонью он сжимал трос, опущенный под землю. На спине его синей униформы красовалась надпись «Сантехремонт». Другой сантехник что-то делал в канализации, время от времени выдавая наверх краткие непечатные выражения. Его напарник, не меняя позы, внимал им довольно равнодушно, время от времени повторяя одну и ту же фразу «Да уж!» При этом он лениво попыхивал папиросой, повисшей в углу губ.

6

– Забудь о Фрейде! Фу! – Настя смешно сморщила нос, делая вид, что вдохнула не слишком приятный аромат. – Он всё сводит к сексу. Что бы человек ни делал, им движет сексуальный мотив. Просто маньяк какой-то!

– Нет, не маньяк, а выдающийся учёный, – сказал Сергей, стараясь сохранить на лице серьёзное выражение: ему нравилось подначивать Настю, которая всего несколько минут назад была похожа на вакханку, не ведающую ни о каком психоанализе. Они оба напоминали две тучи, меж которыми яростно сверкали молнии и раздавались дикие раскаты грома – их тела сотрясались, пламенели, вибрировали и на какой-то миг стали одним целым в ослепительной вспышке огня, затмившего весь белый свет.

– Любовь это не секс, – упрямо стояла Настя на своём. – Это прежде всего работа души, а не отдельных частей тела.

– Извини, если мужчина импотент, то о какой любви может быть речь? – усмехнулся Сергей. – Хотя при этом душа у него – большая, чистая, прекрасная…

– Пошляк! Даже не хочу рассказывать тебе об Абеляре, которого оскопили, но он всё равно не потерял способности любить. Ты этого всё равно не поймёшь, – Настя искоса метнула быстрый взгляд на ту часть тела Андрея, которая только что связывала их в одно целое. – Извини, иногда не в члене дело…

– А в том, чтоб вводить его умело? – засмеялся Андрей.

– Господи, какой ты бываешь пошлый, просто ужас! – вздохнула Настя. – И за что я тебя только люблю?

– А что, разве не за что? – он взял её руку и положил на свою успокаивающуюся плоть. Ему нравилось ощущать её тонкие, гибкие пальцы.

– Развратник, – шепнула она и поцеловала его в мочку уха. – Но мне нравится, когда ты такой. Хотя Фрейд всё равно не прав: нельзя всё сводить только к сексу.

– А что делать? – притворно вздохнул он. – Миром правит любовь. Без неё мир давно бы вымер.

– Правильно: любовь, – согласилась Настя. – А то, о чём твердил Фрейд, – это совсем другое. Это, знаешь ли, низменные инстинкты, не более…

– Но тебе они, кажется, нравятся? – засмеялся Андрей. – Эти низменные инстинкты так прекрасны, зайчонок!

– И совсем они не низменные, – нахмурилась Настя. – Я люблю тебя. А жизнь не ограничивается лишь стремлением к сближению мужчины и женщины. Жизнь – это творчество. По Библии, она и началась с творчества Бога: он создал весь этот мир, и лишь потом заселил его всякими тварями…

– Включая человека, – подхватил её мысль Андрей. – И этого человека он создал по своему подобию. Представляешь, у Бога тоже был член!

Настя сжала плоть Андрея и убрала руку. Он засмеялся, поцеловал её и примирительно шепнул:

– Ладно-ладно, не сердись. Понимаю, что существует и другой импульс, не сексуальный, – импульс творчества. Пророк Моисей никогда не взошёл бы на вершину горы Фасги и не взглянул бы с неё на Землю Обетованную, если бы им двигали только сексуальные инстинкты. Он любил Бога, и в этом его чувстве ничего сексуального не было. И свой народ он любил, и это тоже не напоминало секс. Есть нечто высшее, что движет человеком. Я не знаю, что именно, но, мне кажется, этого не знал и Моисей. Он видел с горы прекрасные земли, но если бы дошел до них, то понял бы: там – горе, смерть, кровь, и счастье, ох, как далеко!

– Но это неважно, – сказала Настя и прижалась щекой к плечу Андрея. – Главное – он шёл вперёд, им двигала великая цель. Может быть, в жизни мужчины это самое главное?

– Не знаю, – ответил Андрей. – Моисею лишь перед смертью было позволено взглянуть на Землю Обетованную. Он так и не дошел до неё. Получается, что главное – движение, а не цель?

– Кстати, откуда ты так много знаешь о Моисее? – спросила Настя. – Наверное, смотрел фильм о нём? Как-то его по телеку показывали. Но он мне показался скучным, и я его не досмотрела до конца.

– Читаю иногда, – усмехнулся Андрей. – От бабки мне не только квартира досталась, но и её книги.

В бабкиной библиотечке были, конечно, и книги о любви: рядом с Тургеневым и Буниным стояли яркие покетбуки из серии «Дамский роман» – как правило, сентиментальные повествования о страстных мужчинах и женщинах, которые после долгих и мучительных приключений наконец-то соединялись в экстазе любви. На взгляд Андрея, именно с этого момента и начиналось самое интересное, но сочинительницы чтива для женщин предпочитали ставить тут точку. Видимо, они были уверены: после свадьбы в жизни двоих наступает сплошная идиллия, освещаемая лучезарным счастьем, и все волнения и страсти – не для них. Читать такие книжки ему было скучно.

В комнате стоял полумрак: Настя стеснялась, что она обнажённая, и Андрей каждый раз уговаривал её оставить включенным хотя бы бра с тусклой лампочкой. Ещё она любила негромкую музыку, но на этот раз впопыхах он сунул в музыкальный центр какой-то диск, даже не посмотрев на название.

Приглушённые блюзовые мелодии не мешали им заниматься друг другом, но вдруг громко ухнул контрабас – и в комнату, ритмично покачиваясь, вплыл пёстрый караван звуков. Джазовые композиции в мгновенье ока заполнили всё пространство. Пронзительный, тоскующий саксофон, рокот бас-гитары, озорной смешок трещоток, знойный ритм барабанов – всё это будоражило душу.

– Странно, – сказала Настя. – Слышишь, как бьют барабаны? Будто шаманские бубны – дико, необузданно. Других инструментов не слышно. Они словно испугались, притихли. Остался только этот ритм – завораживающий, странный, волшебный.

– На джаз не похоже, – откликнулся Андрей. – Наверное, я перепутал диски. Впрочем, не помню, чтобы у меня нечто подобное было. Наверное, кто-то из друзей оставил.

– А мне нравится такая музыка, – Настя легонько постукивала костяшками пальцев в ритм мелодии. – Знаешь, это похоже на ветер, который всё время меняет направление: как бы ты ни отворачивался от него, он дует тебе в лицо, и увернуться невозможно – остаётся одно: идти напролом. А ветер срывает с домов крыши, гнёт к земле деревья, поднимает тучи песка и пыли, и при этом он – не просто стихия, он – это то, что скрывалось в тебе самом: темное и светлое, дикое и возвышенное, отчаяние и радость, жар и холод, – нечто такое, чего ты и сам о себе не знал. Это ритм твоей жизни!

Андрея поразило лицо Насти, которое наполовину закрыла тень от бра: оно словно разделилось на две части как маска древнегреческого театра – одна половина лучезарно улыбалась, другая была печальна. Когда девушка поворачивала голову, тут же происходила метаморфоза: тень и свет менялись местами, и то, что было радостным, покрывалось вуалью унынья. Смех и слёзы, горе и радость, отвага и страх, надежда и отчаяние смешивались, переплетались, менялись местами – и нельзя было с уверенностью сказать, что тень – это тень, а свет – именно свет, а не отражение луча солнца, допустим, от чёрной лаковой поверхности.

Он вдруг подумал, что всегда воспринимал Настю прямо, без всяких полутонов, да она и сама была вполне определённа: если весела – значит, улыбалась, пела и шутила; если грустила – это было сразу видно. Может, всё слишком просто? А на самом-то деле её истинное лицо – вот эта маска, в которой нечаянно смешались тьма и свет, возвышенное и низкое, трагедия и комедия.

– Богатая фантазия! – воскликнул Андрей.

– Что? – не поняла Настя.

А он и сам не понял, к кому больше относилось это его восклицание – к нему самому или к ней, но всё-таки сказал:

– Богатая, говорю, фантазия у тебя. Тебе бы стихи писать.

– А я, может, и пишу их, – Настя опустила глаза. – Почти все девушки пытаются что-то сочинять. Знаешь, они иногда даже сочиняют своих любимых: встретится какой-нибудь парень, ничего особенного, парень как парень, а девушка такого себе о нём насочиняет, что даже и поверит: это тот принц, который и сам не знает о своём высоком происхождении.

Барабаны били всё громче и громче. Их настойчивый, частый ритм проникал в мозг: подобно колотушке, он, казалось, выбивал мысли и ощущения, настойчиво подчиняя себе сознание. Лёгкий холодок пробежал быстрой ящеркой от грудины к низу живота и ухватил цепкими лапками кожу. Андрей почувствовал, как в неё вонзается что-то вроде колючих и острых льдинок: они проникали в каждую клеточку, и быстрый, внезапный озноб сотряс всё тело – он дёрнулся, с удивлением обнаружив, что не в силах противиться жёсткой беспредельности завораживающего ритма.

– Что с тобой? – удивилась Настя. – Ты побледнел…

Но он не слышал её вопроса. Он лишь видел, как беззвучно открываются и закрываются губы Насти.

– Тебе плохо? – спросила она.

Из её полуоткрытых губ вдруг показался острый кончик языка. Настя раскрыла рот шире, и язык, извиваясь, вытянулся и раздвоился – стал похож на змеиный, только побольше. Он напряжённо дрожал, с него капала серая пенящаяся жидкость, и там, куда попадали капельки, мгновенно возникали бугорки: они раздувались, пучились, шипели и, вдруг осветившись изнутри багровым светом, лопались – белесая, дурно пахнущая жидкость с шипением разбрызгивалась во все стороны. Одна капелька попала на брюки Андрея и прожгла их насквозь.

– Не смотри на меня, – нахмурилась Настя. – Тебе незачем знать, кто я на самом деле.

– Кто же ты? – Андрей понял, что спрашивает её не вслух, а мысленно: говорить он не мог – язык распух и будто онемел.

– Женщина – это всегда тайна, – усмехнулась Настя. – Как бы ты хорошо её не знал, всё равно многое в женщине так и останется тебе неведомым.

– Банально, – подумал он. – Вам так хочется думать.

– Считай как хочешь, – откликнулась она. – Но предостерегаю тебя: не смотри на меня. Ты увидишь не то, что хочешь видеть. А то, что человек не хочет видеть, ему лучше вообще не знать. Так проще, милый. И, знаешь ли, спокойнее…

Она не произносила слова – лишь шипела, но Андрей каким-то образом понимал всё, что говорила Настя. С её лицом происходило нечто странное: оно вытягивалось, нос превратился в подобие хоботка, уши заострились, а глаза прикрыли тяжёлые веки: на них тускло сверкали мелкие, как у плотвы, чешуйки. Впрочем, чешуя покрывала всё тело Насти, которая уже не походила на женщину – она напоминала, скорее, ужасную помесь динозавра и птеродактиля: длинное мощное туловище на коротких лапах, сверкающая чешуя, на спине – ощетинившийся гребень, за плечами вздымались тёмные перепончатые крылья.

– Ты не Настя, – хотел сказать Андрей, но язык его не слушался. Он потряс головой, стараясь привести себя в порядок.

– А разве я утверждаю, что я Настя? – рыкнуло чудовище и расхохоталось. – Но я и не Ниохта, которой ты уже успел полюбоваться.

Чудовище приблизилось к Андрею, пристально взглянуло ему в глаза и положило перепончатую лапу на плечо:

– Успокойся, милый. Разве тебе неприятно быть со мной? Прислушайся к своим ощущениям: тебе тепло, по телу разливается сладостная истома, пульс учащается – это твоё сердце радуется тому, что оно не одиноко. Тебе хорошо, не правда ли?

Странно, но Андрей, еще несколько мгновений назад с отвращением взиравший на невесть откуда взявшегося монстра, почувствовал умиротворение и покой. Ему нравилось это мягкое, ласковое прикосновение. Смрадное дыхание чудовища, от которого его чуть не вывернуло наизнанку, сменилось лёгким цветочным благоуханием.

– Закрой глаза, – шепнул монстр. – Тебе не стоит видеть то, что ты сейчас видишь. Доверься мне. Я – то, что ты всегда хотел. А что ты хотел – этого ты и сам пока не знаешь, милый. Закрой глаза, всё будет хорошо…

Андрей послушно смежил веки. В затылке стоял ровный тупой гул – барабанная палочка монотонно стучала по одному месту: тук-тук-тук-тук, с ума сойти можно. Но ласковые касания успокоили его, и он, отвечая им, обнял теплое податливое тело. Андрея уже не смущало, что эта приятная плоть всё-таки принадлежала довольно непривлекательному существу: увидишь такое во сне – и то испугаешься, а тут – вот оно, настоящее, страхолюдина ещё та, дикий ужас, и к тому же обнимает своими перепончатыми лапами, и слышно, как дышит, будто кот мурлычет, но только громче, – и это убаюкивает, снимает напряжение, и кажется: смрадное дыхание сменяется лёгким дуновением весёлого ветерка, который наполнен густым ароматом белых лилий, и от этого хочется ещё крепче зажмуриться и забыть обо всём на свете. В голове стало тихо и ясно – как после бури, и не было слышно барабанов, ритм которых несколько минут назад больно отдавался в висках.

– Всё хорошо? – услышал он голос Насти и открыл глаза.

Настя обнимала его, успокаивающе похлопывая на спине. Никакого чуда-юда и в помине не было.

– Это ты? – невольно вырвалось у него.

– Господи, как ты меня напугал! – Настя отпустила его. – У тебя что-то вроде обморока было. Наверное, ты ещё не совсем поправился. Может, это не простуда, а что-то другое. Зря ты к врачу не хочешь сходить. Ох, как ты меня перепугал!

Он молчал. А что ему было говорить в ответ? То, что ему примерещилась какая-то чудь? Так девушку недолго и перепугать. Ещё подумает, что он на всю голову больной. А кому охота поддерживать отношения с психом, а?

– Побледнел, молчишь, на вопросы не отвечаешь: словно твоё тело тут, а сам ты где-то там, – говорила Настя. – Ой, я уже не знала, что и делать. Хотела скорую вызывать…

– Всё в порядке, – ответил он. – Наверное, мы с тобой в постели переусердствовали. А ведь утром у меня температура была…

– Дурашка, – шепнула Настя и приобняла его за плечи. – Мог бы мне об этом сразу сказать, чего стеснялся-то? Если хочешь знать, то я тебя люблю и без секса… Ой, ну вот! Глупость какую-то опять сказала, – она смутилась и опустила глаза. – Мне просто нравится быть с тобою рядом, видеть тебя, слышать…

Андрей привлёк её к себе и крепко поцеловал. Настя, шутливо отбиваясь, засмеялась и, когда он оторвался от её губ, спросила с невинной улыбкой:

– Ты зачем мне рот закрываешь?

– А чтоб глупостей поменьше говорила…

– Я глупая, а ты – умён, – Настя начала цитировать любимую ею Марину Цветаеву, – живой, а я – остолбенелая…

Про крик женщин всех времён Андрею дослушать не удалось, потому что вдруг зазвонил телефон.

– Да? – сказал Андрей.

– Мне нужно с вами срочно увидеться, – ответил в трубке женский голос.

– Кто вы?

– Ах, да! – женщина, чувствуется, смутилась. – Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, меня зовут Маргарита, для друзей – Марго.

– Очень приятно, – кашлянул Андрей. – Чем обязан?

– Это долго рассказывать, – Марго говорила быстро и сбивчиво. – Я гадалка… впрочем, не совсем гадалка… скорее, ясновидящая… Ах, какое это имеет значение? Только не принимайте меня за сумасшедшую. Просто вы мне нужны…

– Зачем? – удивился он.

– Повторяю: это долго объяснять, – женщина нервно хихикнула. – Мне был знак. Не спрашивайте меня, что это такое. Потом я вам, быть может, расскажу. А ваш номер телефона я нашла в телефонной книге. Извините, конечно, за беспокойство, но вы мне очень нужны…

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал Андрей. – Вы сваливаетесь как снег на голову и требуете от меня чего-то, хотя я вас и знать не знаю…

– Теперь знаете, – женщина была настойчивой. – Давайте встретимся. Чем раньше, тем лучше. Это очень важно. Поверьте мне, пожалуйста.

– Для кого важно?

– Не знаю, – простодушно ответила Марго. – Может быть, для вас – важнее. Ах, какая, впрочем, разница? Это за пределами обычного понимания. По ту сторону добра и зла. Там другие законы. Я только одно знаю: вы можете мне помочь. Если, конечно, захотите. Не говорите, пожалуйста, «нет».

– Да, но…

– Я же вас просила, – укоризненно вздохнула Марго. – Не говорите «нет». Найдите для меня немного времени, совсем немного, чуть-чуть. Мне нужно с вами поговорить. А, может, это вам со мной надо поговорить. Я уже запуталась.

– Странно, – сказал он. – Вы запутались, и хотите, чтобы я тоже запутался? Ничего не могу понять. Чепуха какая-то.

– В иной чепухе больше смысла, чем в здравых рассуждениях, – парировала Марго. – Я не верю людям, которые правильные во всём. Правила ограничивают восприятие мира. Чепуха всегда выше правил. Но, кажется, я только что придумала правило, а это само по себе плохо – значит, тоже ограничила мир.

– Какое правило? – не понял Андрей.

– Такое: чепуха всегда выше правил, – вздохнула Марго. – Вы просто делаете вид, что не понимаете меня, или на самом деле не врубаетесь?

– Неважно, – усмехнулся Андрей. – Может, я и сам себя не понимаю, и не знаю, что вообще со мной происходит. А тут ещё вы со своими загадками…

– С одной загадкой, – уточнила Марго. – Малюсенькой такой. Поверьте, я бы не стала вас тревожить, если бы не была уверена, что вы поможете мне её разгадать. Неужели вы откажете женщине?

Разговаривая с Марго, Андрей видел, как Настя сначала довольно равнодушно прислушивалась к тому, что он говорит по телефону, потом на её лице появилось недоумение, сменившееся ироничной усмешкой. Она отвела взгляд и, постукивая пальцами по столу, с деланным безразличием принялась смотреть в окно. Всем своим видом Настя показывала, что ей всё равно, что за женщина звонит Андрею и о чём они там договариваются, но, с другой стороны, вроде как неприлично в присутствии одной дамы разводить шуры-муры с другой.

Договорившись о встрече, Андрей с облегчением положил трубку.

– Какая-то экзальтированная мадам звонила, – сообщил он. – Чего хочет, сама не знает.

– Зато ты знаешь, – возразила Настя. – И много у тебя таких мадамов?

Её ревность была так наивна, какая-то по-детски прямолинейная, что Андрей невольно рассмеялся:

– Оправдываться мне не в чем. К тому же, зрелые женщины меня как-то не привлекают. Ей уже за сорок. И у неё какое-то дело ко мне.

– У настоящей женщины возраста нет, – философски изрекла Настя. – А зрелый плод, как известно, слаще.

– И откуда ты всё знаешь? – изумился Андрей.

– Я тоже книжки иногда читаю, – Настя лукаво улыбнулась. – Смотри, как бы деловой разговор не привёл к чему-нибудь другому.

– Ладно, – шутливо пообещал Андрей, – я буду смотреть во все глаза. И даже по сторонам озираться, как бы чего не вышло.

Они одновременно рассмеялись и рухнули на диван в объятия друг друга.

7

Андрею никогда не нравилось ощущать себя частью толпы, по этой причине он не любил всякие митинги, демонстрации, и даже на обычное собрание родного, так сказать, коллектива заманить его было сложно – у него всегда находились отговорки. А на площади у фонтанов, как всегда, было многолюдно. И от этого пестрого, шумного столпотворения настроение Андрея начало портиться. Благо, что в том уголке площади, который находился вдалеке от фонтанов, народа было поменьше, но все лавочки были заняты, и, кажется, ни на одной из них не наблюдалось дамы в сиреневом платье.

Он почему-то считал, что Марго – это, скорее всего, женщина старше сорока лет, дебелая, с короткой деловой стрижкой, непременно курящая, пальцы рук унизаны перстнями: гадалки ведь любят золото, всякие побрякушки. Именно такую даму он и выискивал глазами, пока не уткнулся взглядом в элегантную женщину неопределенного возраста: скорее всего, ей было далеко за тридцать, но она выглядела гораздо моложе – ухоженная, гладкая кожа, высокие скулы, полные губы небрежно очерчены бледно-розовой помадой, в матовых мочках ушей – крошечные сережки с какими-то радужными камешками. Глаза дамы скрывали черные солнцезащитные очки, одета она была в простой на вид, но, однако, на самом деле довольно дорогой белый хлопчатобумажных костюм, на коленях – лиловая сумочка, в правой руке – дымящаяся длинная сигаретка.

Дама никак не подходила под описание портрета Марго, и Андрей уже было хотел отвести от неё взгляд, как женщина вдруг махнула ему, поднялась с лавки и, манерно покачивая бедрами, двинулась к нему. Наверное, даже самые примерные мужья в этот момент невольно смотрели не на своих благоверных, а на эту женщину, походка которой была легка, непринужденна и, скажем так, эксцентрична.