Волжское затмение. Роман

– Ну и куда прёшь, студент? – беззлобно, но ехидно обратился к нему ближайший милиционер, видимо, старший. – Не видишь, оцепление! Прохода нет. Кто такой?

Антон, чуть помешкав, назвался.

– Документ есть какой при себе?

– Нет. Я на мельнице работаю… Мне туда надо…

– Ишь ты, рабочий, значит… – прищурился милиционер. Антон, чтобы не вдаваться в объяснения, покорно кивнул.

– Руки покажь… Угу. Набитые. Трудяга… – пробурчал милиционер. – А теперь подними. Да не хлопай ушами-то, делай, что говорят. Силин! Пощупай.

Тут же подскочил другой милиционер и быстро, привычными движениями, обыскал Антона.

– Чисто! – коротко доложил он.

– Ладно, – солидно кивнул старший и степенно пригладил усы. – Ну вот что, пролетарий. Шуруй-ка отсюдова, и поскорей. Туда прохода нет. Там опасно, и посторонним шляться не положено. И не думай. Подстрелят. Ясно? Мельница твоя сегодня не работает. Ввиду сложной обстановки в городе. Усёк?

– Да что случилось-то? – в полном замешательстве воскликнул Каморин.

– Читать умеешь? Вон там, на перекрёстке, на тумбе, всё и прочитаешь. Валяй! – и милиционер развернул его за плечи и легонько подтолкнул в спину.

На углу Пошехонской и Большой Рождественской, у круглой афишной тумбы, собралась плотная толпа. На тумбе виднелись какие-то серые листки с крупно отпечатанным текстом, но пробиться поближе и прочитать не было никакой возможности. Люди сгрудились, сбились один к одному, вытягивали шеи и делали ладони козырьком, силясь разглядеть написанное. Кто-то звонким молодым голосом вычитывал отдельные фразы, и тут же в толпе начиналось оживлённое, беспорядочное и бестолковое обсуждение. Антон затесался в задние ряды и весь обратился в слух. Молчать и слушать. Только так узнаешь всё и даже больше, чем написано в этих убогих листовках. Кое-какой опыт знакомства с подобными воззваниями подсказывал, что правда в них скрыта между строк.

Вслед за Антоном в толпу вливались всё новые и новые люди. Встревоженные мужики скребли в затылках. Заспанные женщины в платках поёживались: день бессолнечный, серый, а ветерок с Волги свежий.

– Чего там? Опять декрет? – проворчали над самым ухом Антона.

– Да нет… – отозвались впереди. – Советскую власть сковырнули!

– Че-го?! Ну, мать честная… Опять революция?

– Ох, и времечко!

– Играют в свои бирюльки, что дети малые, ей-богу… – вздохнула женщина в сбитом на сторону, наспех надетом сарафане. – Сами-то не голодают, небось. Знай бегают да палят. Всю ночь, как оглашенные… О, Господи!

– Это ж надо, а? Третья власть за год… И когда они только кончатся?

– «Всё Поволжье… Москва в кольце восставших городов…» – доносил из первых рядов всё тот же звонкий голос. Антону он казался странно знакомым.

– Ого! Не на шутку взялись! Серьёзные, видать, люди!

– Ну, если этих краснозадых уберут, никто и не заплачет! Страна чертокопытом летит, а они знай горлопанят! Байки травят! Мировая революция, твою мать! Вот и получили!

– Ты не очень-то. Эти, думаешь, лучше? Все они одним дерьмом мазаны. Все на наших шеях да горбах выезжают!

– И то правда, никому уже веры нет… При Николашке-то хоть хреновый, а порядок был!

– Да иди ты со своим Николашкой! Опять, значит, господ нам на головы насадят? Работай на них, оглоедов, с утра до ночи…

– Зато при красных ни господ, ни порядка, ни работы! Благодетели, чтоб их…

– Ага! А эти тебе прямо на блюдечке всё поднесут! Жди! Дерьма на лопате!

– «На-ро-до-правство»! Во как завернули! – скрежетал высокий, сутулый, седобородый дед у самой тумбы. – Народоправство! – веско, со значением повторил он, будто на вкус попробовал и оценил. – Хорошее дело!

– Народ, стало быть, править будет? Ну-ну… Слыхали!

– А вон, глядите! – обернулся на толпу от тумбы худощавый молодой человек в студенческой тужурке. – Всю землю – в собственность крестьянам! Эй, дядя! Ты что скажешь?

– А я чего? – пожал плечами мужик в грубых штанах, лаптях и с котомкой через плечо. – Поживём – увидим. Только враньё это.

– А вдруг? – ехидно сощурясь, наседал студент.

– Вдруг только дрисня, – рассудительно возразил крестьянин. – Знают, на что нас можно взять. Только нет больше дураков. Красные вон тоже сладко пели…

– «Будет привлечен частный капитал», – снова донёсся до Антона знакомый звонкий голос от тумбы.

И тут же пошло-покатилось:

– Капитал… Вон к чему, значит! Так бы и начинали, чтобы сразу ясно! Тьфу!

– Спекулей узаконят, выходит? А нам опять хрен на блюде, кланяйся ходи да плати втридорога… Да пошли они к едрене фене!

– «Владычество хулиганов»! Во как! Это про красных, – пояснил звонкоголосый грамотей. Антон вспомнил его. Это был Мишка Шарапин, тоже реалист, классом младше Антона. Крикун и заводила всякого озорства. Его голос то и дело звучал в коридорах на переменах и на заднем дворе после занятий. А теперь в нём появились важность и степенность. Ещё бы! Просвещает людей. Помогает читать важный документ! И горожане охотно откликались.

– Точно! Шпана краснопёрая! Так их, пусть охолонут! Хулиганы и есть. Наглые и безмозглые… – близоруко щурясь, проскрипел тщедушный, с густыми бакенбардами, старикан, похожий на гостиничного швейцара.

– Погоди, папаша, теперь эти хулиганить станут! Шило на мыло!

– Поживём – увидим, – опять вздохнул крестьянин. Тихо и примирительно. – Кто нас спрашивает-то? Бог милостив, чем-то да закончится вся эта ерундовина. Не навек же эта чехарда… Так не бывает.

Но не слушали его люди.

– Учредительное собрание!

– Гражданские свободы!

– Народоправство!

Умные эти словечки летели уже по всей толпе. Образованные все стали. Грамотные. За полтора года передряг такого наслушались – куда там профессорам! А что на плечах рваньё подлатанное, на ногах обувка раздрызганная, а кое-кто и босиком щеголяет – это ничего, лето тёплое. А что брюхо с голоду воет да рычит, так это не привыкать. Революция… Второй год революция, ни дна ей, проклятой, ни покрышки!

– Да кто они такие-то, новые эти? Как себя называют?

– Да какая разница? Контра – она и есть контра. Вот и всё. Чего тут миндальничать? – процедил сквозь зубы и сплюнул худой рабочий с густыми усами на осунувшемся лице. – Только начали жизнь налаживать, и вот тебе!

Антон заинтересованно глянул в его сторону. Хоть и не любил Каморин этих новомодных словечек, но сейчас был вполне согласен с этим усталым человеком.

– Вот-вот! Только и знаете – контра! Ещё за наган схватись! – подъелдыкнул его старик с бакенбардами.

– Ещё схвачусь, – глухо ответил рабочий.

– Союз Защиты Родины и Свободы… Добровольческая армия… – долетали обрывки Шарапинского голоса. – Вот! Подпись! «Главноначальствующий, командующий Северной Добровольческой армией Ярославского района полковник Перхуров»! – и Мишка, не совладав с голосом и дыханием, закашлялся.

– Ха! Полковник! Могли бы для приличия и в генералы произвести!

– Перхуров… Перхуров? Перхуров! – понеслось по рядам на разные лады.

– Перхуев, – смачно выговорил худой рабочий и опять сплюнул.

– Гавноначальствующий! – нашёлся ещё какой-то остряк.

– Да тише вы, дурачьё! Глядите, едут! Сюда едут! – побежали тут и там беспокойные голоса. Люди заозирались. Оглянулся и Антон.

Снизу, от Которосли, с беспорядочным цокотом копыт вывернулись на худоватых лошадках четверо верховых. Двое в кителях, двое других в милицейских гимнастёрках, фуражки. Ни петлиц, ни погон, ни кокард. Сборище у тумбы попритихло.

– Это ещё что за архангелы? – понёсся тревожный шепоток.

– Ребята, да это ж Фалалеев, наш главный милиционер! Эким чёртом!

– Во! И Греков! Тоже из их конторы начальничек… И Карасёв! Ну, дела!

– А чего? Эти драконы ни при ком не забедуют! Всегда нужны!

– Пойдёмте-ка отсюдова, ну их!

– Дудки! Свобода – она всем свобода!

– А ну! Р-разойдись! – рявкнул горластый Фалалеев, картинно ставя коня на дыбы перед горожанами. – Эт-то что ещё за сборище? Быст-рро!

Четвёрка всадников въехала в самую толпу, расталкивая собравшихся.

– Очистить улицу! Живо! – надсадно, прокурено рявкнул рябой, со следами оспы на лице, Карасёв. – Отвыкли от порядка, охломоны! Привыкайте!

Озадаченные ярославцы отпрянули и, опасливо оглядываясь, стали разбредаться. Отошёл и Антон, остановился у подворотни ближайшего дома и, досадливо сжав зубы, ждал, чем всё закончится.

У тумбы остались самые упрямые. Среди них – крестьянин, худой рабочий, несколько гимназистов и студентов. Человек десять. Милиционеры толчками и пинками прогоняли их. Взъярился, получив от Карасёва ногой в спину, рабочий.

– Совсем очумел, сволочь? – ощерился он, обернувшись. Но Карасёв с наезда пнул его сапогом в плечо. Рабочий отлетел и упал на мостовую.

– С-сука… – прошипел он, пытаясь подняться. Но застыл. Прямо на него – в упор – глядел чёрный злобный зрачок револьверного дула.

– Отпрыгался, гнида! – оскалился Карасёв и спустил курок. Хлопнул выстрел, но в этот самый момент рука его резко дёрнулась вверх, и пуля хрустко врезалась в стену дома, брызнув жёлтой штукатуркой. Испуганно всхрапнула и затопотала лошадь.

– Остынь, Карасёв. Остынь… – сквозь зубы проговорил ему Фалалеев. Он и ударил его под руку. – Это зря, – сказал он громче, уже для публики. – Мы ж не большевики, в конце концов! Мы – народная власть, мы всё по закону… Расходитесь, граждане. Расходитесь, не задерживайтесь. Прочитали – и пошли. Пошли, пошли! – уже мягко, без угрозы, покрикивал он.

– А это… Ваше благородие… Или как вас теперь? – ершисто проговорил Мишкин голос. А потом Антон увидел и самого Мишку, маленького вертлявого паренька в ученической фуражке. – Вон же написано: гражданские свободы! А вы нас гоняете! Разве по закону?

– Та-ак… – прищурился Фалалеев и направил коня к тумбе. – Это кто тут? Ты, что ли, молокосос?

– А вы не обзывайтесь! Нет такого закона, – вытянулся по струнке Мишка. Голос его дрогнул.

– Молчать! – рявкнул Фалалеев и потянулся было правой рукой к кобуре. Но совладал с собой.

– Грамотный, значит? Умный, да? – зло кривя губы, стал он наседать на Шарапина. Тот отступал, отходил в сторону, но начальник милиции мастерски орудовал поводьями, пока не припёр его снова к тумбе. Ноздри коня горячо, с прихрапом, дышали пареньку в самое лицо. Мишка пытался глядеть прямо на Фалалеева, но видно было, как ему страшно. Лицо стало белым, как мел. Подкашивались колени.

– Значит, ты умный? А это видел? – летней грозой прогремел над ним Фалалеев и указал на тумбу. Там, поодаль от листка с воззванием, был ещё один. – Читай! Вслух читай, грамотей, мать т-твою перемать! – густо, как тяжкий колокол, гаркнул он. – Пункт второй!

– В… впредь… до вос… становления нормального течения жизни в городе Ярославле… – забубнил перепуганный Мишка. Губы прыгали. Зуб на зуб не попадал. – Вводится военное положение и запрещаются… в… всякие сборища на улицах в пуб… бличных местах… Полковник Пер… Перхуров, – сглотнув, выговорил он.