Сценарист. Альманах. Выпуск 5

НАВИГАТОР (женским голосом): Через 200 метров сверните направо.

ДЕВУШКА: Повтори – «Охи мило эллиника»!

ПАРЕНЬ: Чего-чего?

ДЕВУШКА: Ну повтори, чего тебе стоит?!

Прыснули, засмеялись. Машина подъехала к свороту на шоссе. Тум увидела в зеркало как девушка зашептала парню на ухо: «Охи… мило эллиника» и поцеловала его в ухо. Потом они поцеловались в губы. Тум начала тереть глаза, перестроилась в правый ряд и съехала на обочину.

ДЕВУШКА: А чего мы тут?

ПАРЕНЬ: Вам плохо, что ли?

Худые плечи Тум вздрагивали. Она облокотилась головой и руками на руль.

ПАРЕНЬ: Девушка, мы на самолёт спешим.

НАВИГАТОР (женским голосом повторял): Вы свернули с маршрута, вы свернули с маршрута…

21. Соломин, тяжело дыша, поднялся по подъездной лестнице и позвонил в первопопавшуюся дверь – бордовую, никто не открыл. Позвонил в другую, там отворила интеллигентного вида женщина лет 60.

СОЛОМИН: Вы извините… Я от ваших соседей снизу… Не могли бы вы одолжить пару стульев или табуреток?

Женщина медленно кивнула, скрылась в квартире. Потом по очереди вынесла ему сначала одну, потом вторую табуретку. Соломин поблагодарил, сложил табуретки друг на друга и спустился с ними на пролёт ниже, зашёл в квартиру Лёши и Ксении, в комнату, и поставил две табуретки у стола, вокруг которого сидели тихие гости. Сам сел на одну из табуреток. По стенам квартиры так и свисали клочками обои.

Ксения с очень прямой спиной сидела в углу и не могла понять, что происходит. Женщина, которая пыталась на свадьбе кормить её рыбой – мать, сидела рядом, тянула стакан к Ксениному рту и уговаривала выпить воды.

Полька принесла с кухни на животе огромное блюдо с кутьёй. Потом пили, не чокаясь, много говорили по очереди, Антон Петрович особенно долго и многозначительно про то, что улицы Москвы потеряли своего выдающегося экскурсовода, даже Ксенин брат, – откуда он там взялся? – что-то промычал. Тум ходила плакать и курить на балкон, где так и лежал забытый коридорный коврик, Соломин играл на волынке, а потом всё пропало, попадало куда-то вниз и перед глазами остался один только лес, иссиня-чёрный лес.

22. Ксения, много дней не мывшаяся, осунувшаяся, молча лежала на кровати и смотрела в потолок с разводами от недавного потопа. Мать села к ней, попыталась обнять её, притянуть к себе, как младенца, как тогда это сделал Лёша. Ксения не сопротивлялась, но и не помогала, она вообще ничего не делала. Мать долго возилась, то роняла Ксению на диван как куклу, то пыталась обнять – не знала, с какой стороны подсесть. Наконец, после долгой возни всё же притянула её к себе, поцеловала несколько раз в щеку и сама заплакала.

МАТЬ: Ну что ты, зачем себя хоронишь? Ты вон какая молодая, красивая, у тебя в жизни столько будет всего. Замуж выйдешь снова и детей родишь.

Тут мать замолчала, поняла, что сказала лишнее. Оглядела комнату.

МАТЬ: Ремонт вот надо сделать.

Но Ксения не отреагировала, она смотрела, не отрываясь, на hand-made календарь из настоящих листьев, который висел над кроватью. Там был тот же июнь.

23. Ксения сидела за столом на кухне и жадно-жадно ела тушёную капусту. Радостная мать подкладывала ещё.

МАТЬ: Ешь-ешь. Кушай. Потом ещё курочки потушу.

24. Потом Ксению долго рвало в туалете. Длинные её волосы падали прямо на кольцо унитаза. Мать стучалась к ней, но Ксения не открывала. Она приподнялась, достала резинку для волос из пластмассовой коробки на полке, завязала волосы. Подошла к раковине, посмотрела в зеркало на своё осунувшееся лицо и – улыбнулась.

КСЕНИЯ: Да, мам, всё хорошо у меня будет.

25. Ксения мылась в ванной, медленно, как будто она делала впервые, выжимала себе на руку шампунь, массировала голову, перебирала пряди. Взяла мочалку, выдавила на ней гель, острожно принялась водить мочалкой по телу, погладила живот и пах. Потом медленно опустилась на колени и занесла над собой душ.

26. Ехала в метро. Поезд затормозил. Из вагона стали выходить люди. Рядом с Ксенией освободилось место, она внимательно посмотрела на него.

27. Прямоугольная лампа гудела особенным, больничным звуком. Ксения смотрела на неё и на пористый потолок, к которому лампа была приделана. Заклацали металлические инструменты, Ксения зажмурила глаза от боли и лежала так какое-то время. Наконец, врач-гинеколог отошла к раковине и сняла перчатки.

ВРАЧ: Можно одеваться.

Ксения слезла с кресла, одёрнула сарафан, села на кушетку.

ВРАЧ: Беременности нет. Не увидела.

КСЕНИЯ: Как нет?!

ВРАЧ: Не беременная. Вот и нет.

Врач села за стол и принялась заполнять карту.

КСЕНИЯ: А месячные?

ВРАЧ: Что месячные?

КСЕНИЯ: Задержка – три недели. И рвет.

ВРАЧ: Бывает. Стресс. Съела что-нибудь не то. Сходите к терапевту.

28. На кухне Ксения стащила большую подвесную тумбу и со всей силы швырнула её на пол. Лекарства, спреи, таблетки, тюбики, презервативы – посыпались на пол. Потом Ксения взяла телефон, позвонила креативному.

КРЕАТИВНЫЙ: Ксюша!…

КСЕНИЯ: Ненавижу, гад, тебя и всю эту херню! Проклинаю!

КРЕАТИВНЫЙ: Ты что?!

Ксения разодрала телефон на части. Вытащила батарейку. Бросила всё это под кровать.

29. Ксения шла по парку, который был чем-то похож на лес. Мимо вперемешку с солнечными лучами сыпались скейтеры, велосипедисты, дети в колясках, лица в солнечных очках.

КСЕНИЯ (тихо пела на ходу): О-дууу, лок-лок, дышль-малышль, но-но-нак-нак! Ака-ака-ока-око! Оууууууууу уууууууууууууу! Уууууууууууууууууууууууууууоооооня! Ууууууууууууууууууо-яю! Юююююлаааааааяяяя, юлаяяяяяя, за-зо-за, накри-кри-кри – ууудма-удмаааа….Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня!

Некоторые с удивлением косились на неё и даже оборачивались. Ксения подошла к пруду, села на берег. Рядом прошла тощая девица с перегидрольными волосами, подошла к кромке и вытащила одну из пяти пивных полуторалитровок, стоящих в воде.

30. Уже давно стемнело. Ксения шла по той же парковой аллее уже за руку с парнем. Он был высокий, светлый, короткостриженный, то ли накаченный, то ли начавший полнеть – и всем этим немного напоминал Ксениного брата. Они шагали в составе большой, пьяной компании, среди которой была та самая перегидрольная девица. Она отпила из пивной полуторолитровки и передала бутылку парню рядом с собой. Стали передавать по кругу. Ксения тоже отпила и засмеялась. Её спутник визгливо хохотнул и сжал рукой её зад.

31. Ксения лежала на траве в парке на постеленной на земле куртке. Парень двигался на ней быстро и отчаянно, как подросток. Она смотрела на тёмное, без единой звезды, небо.

32. Тум стояла на диване босая и сдирала обои в комнате Лёши и Ксении, сбрасывая их на пол.

ТУМ: Это хорошо, что она не на тебя упала… Ты какой цвет стен хочешь? Я говорила, или нет?! Я работа маляром. Целых 1,5 года, прикинь! Ты тут?!

КСЕНИЯ (прошептала): Нет.

Она сидела в ванной на крышке унитаза и ждала, когда Тум свалит.

Тум спустилась с дивана на пол. Стала ползать по полу и собирать нарваные обои. Заметила под диваном крышку телефонного корпуса. Достала все его части, собрала телефон, включать не стала, просто положила его на стеллаж.

Ксения с отвращением посмотрела на себя в зеркало в ванной.

Тум вышла в коридор с мусорным пакетом. Увидела там Лёшин рюкзак. И сразу заплакала. Обулась, постучалась в дверь ванны.

ТУМ (стараясь говорить нормальным голосом): Ксюш, я побегу. Но приду ещё обязательно.

Ксения услышала звук хлопнувшей двери. Вышла из ванной. Увидела на стеллаже свой собранный телефон. Включила его. Тот сразу завибрировал и запищал. Телефон зазвонил. Ксения почему-то сняла трубку, заметила в коридоре рюкзак Лёши через арку двери.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (с таким обычно звонят из банков): Ксения Александровна?

КСЕНИЯ (сразу ответила): Она умерла.

И положила трубку.

33. Снимала свою одежду с полок, прямо с вешалками кидала свитера, сарафаны, рубашки и блузки в чёрные мусорные пакеты. В кориродоре – босоножки, кеды, шлёпанцы, плащ и куртка, тушь на зеркале, помаду, – утромбовала в пакет. Потом наступил черёд её книг и дисков. Лёшины оставляла; всё своё складывала в мешки. В ванной сгребла все шампуни, прокладки, тампоны, крема, женские бритвы, свою зубную щётку – всё, что могла найти.

В комнате осмотрелась, кинула в один из пакетов свой мобильный. Вдруг увидела свой ноут на стеллаже. Взяла его, положила на пол, раскрыла. Принесла из кладовки молоток и ударила им несколько раз по экрану, по разъёмам и крышке.

Швырнула то, что осталось от компьютера в один из пакетов.

Потом взвалила несколько из них себе на спину и отнесла до мусорных баков.

Потом снова взвалила два или три и ушла на помойку, потом снова взвалила и спустилась по лестнице…

34. Ксения, как Лёша постриженная, одетая как Лёша, невероятно теперь на него похожая – шла широким Лёшиным шагом вдоль Чистопрудного бульвара, с Лёшиным же рюкзаком за плечами. У памятника Тургеневу толпа глазела на исполняющих музыку индейцев, или тех, кто под них косил. Музыка была экзотическая и явно напоминала о пустыне, ветре и свободе. Народ огибал музыкантов полукругом, оставляя между собой и ними пустое пространство. В нём самозабвенно кружилась алкашка, её цветастая длинная юбка и надетая сверху спортивная футболка закручивались от движений.

Лёша-Ксения остановилась у ларька, купил самсу, сел на скамейку и стал жевать. К ней подсела запыхавшаяся и очень счастливая алкашка и, толком не отдышавшись, попросила денег. Лёша-Ксения отдала ей сдачу от самсы. Алкашка кивнула, моментально куда-то спрятала деньги и пошла танцевать дальше.

35. Вечером Лёша-Ксения сидела на полу, разбирая Лёшины книги и карты. Она снимала их со стеллажа, протягивая вверх руки. Потянула за что-то и несколько книг упали ей на голову.

ЛЁША-КСЕНИЯ (выругалась): Проклятье!

36. Тум припарковала свою старенькую иномарку во дворе Ксениного и Лёшиного дома. Она потёрла пирсинг на брови. Вылезла из машины, достала из багажника две банки с краской и вдруг застыла с ними в руках. Впереди по двору шёл будто бы Лёша, в руках у него был пакет с продуктами. Увидев его, перекрестилась ещё совсем нестарая соседка. За несколько метров до тумовской машины он свернул к своему подъезду и скрылся за дверью.

Тум выбежала из машины, очутилась у подъезда, бегом преодолела несколько лестничных пролётов и принялась жать на звонок. Лёша-Ксения открыла дверь и улыбнулась.

ЛЁША-КСЕНИЯ: А, Тумыч, заходи! Кофе будешь?

Тум бросилась прочь вниз по лестнице.

37. Антон Степанович был пьян. Он смотрел исподлобья на Лёша-Ксению, чуть покачиваясь. В коридоре у Лёшиного учителя было темно и пыльно.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Чего-чего?

ЛЁША-КСЕНИЯ (ответила спокойно): Мои тетради, с пешками? В зелёной папке. Не помните?

Антон Степанович схватил Ксению-Лёшу за ворот рубашки, рванул их вниз. Обнажилась затянутая многими слоями бинтовой марли девичья грудь. Лёша-Ксения молчала, тяжело дыша.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Пошла вон!

Антон Степанович вытолкнул Ксению-Лёшу за дверь.

38. Лёша-Ксения целый день гуляла по центру Москвы – Арбат, Замоскворечье, Тверской район, Китай-город… Смотрела на дома, памятники, сверялась с картой. Постояла у того самого дома в Толмачёвском перулке. Задавала вопросы прохожим, ментам – все они чаще всего жали плечами.

Потом ехала в метро и читала, сидя. На одной из станций в вагон вошла беременная девушка. Лёша-Ксения уступила той место.

39. Лёша-Ксения проснулась утром в постели в Лёшиных обычных пижамных майке и штанах. В тех самых, в которых он бегал к соседям во время потопа. Лёша-Ксения приподнялась, почувствовала что-то странное, одернула с себя одеяло, посмотрела под себя и увидела кровавое пятно на простыне. Слезла с кровати, отошла, снова поглядела на пятно. Провела себе рукой себе ниже спины. Потом быстро сняла простыню и пошла с ней в ванную.

40. Через колонки из ноута звучала аудиокнига. Лёша-Ксения красила стену в коридоре тёмно-зелёным с помощью короткого валика. Мебель и полы были застланы газетами и целлофаном.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успелнадеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на отца, и сказал ему: – Давай я им буду матерью, больше некому. Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на себе и сказал: – Ничего, я его подрежу и подошью. Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего сына, – «восьмой год уже ему», подумал он.

В дверь позвонили. Лёша-Ксения открыла дверь. На пороге стояла женщина лет 32, в сапогах на каблуках, в слишком обтягивающих её красных брюках, полосатой блузке и бежевом плаще. Женщина держала за руку мальчика лет 8 в кепке с надписью ЦСК.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК ПРОДОЛЖАЛ: Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен походил столько же на мальчика, сколько и на девочку, – одинаково.

Гостья впихнула мальчика в квартиру, а сама зашла следом.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Если б он немного подрос, то его можно принять даже за девушку, а девушка – это все равно что женщина; это – почти мать.

ЖЕНЩИНА: Это вот сын… Алексея Монахова. Так что вот…. Ему жить негде. Это… Надо поговорить. С женой его. Вдовой в смысле. Она где?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не прислоняйтесь к стенам, тут всё покрашено.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: – Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с Нюшкой, чтоб они есть не просили, – сказал Семен в материнском капоте. – Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.

Лёша-Ксения опустилась на колени, сняла с мальчика кепку, посмотрела ему в жёлто-карие глаза. Потом поднялась.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: – Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут! – засмеялся Захар. – Ты дурочка теперь, а не мальчик!

ЛЁША-КСЕНИЯ (уверенно): Это не мой.

И аккуратно вытолкнула женщину из квартиры. Посмотрела на мальчика, тот вышел сам. Лёша-Ксения закрыла дверь.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала мать. – Пускай дразнят, – ответил Семен Захарке, – им надоест дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть… Ступай, не мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!

В подъезде женщина стукнула мальчика по кепке.

ЖЕНЩИНА: Ты чего молчал? Хоть бы улыбнулся!

41. Мать Ксении стояла посередине комнаты. У неё в ногах лежали пакеты из супермаркета. Она всматривалась в Лёши-Ксенино лицо долго, требовательно, как всматриваются обычно в темноту.

МАТЬ: А чего это у тебя с причёской случилось?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Ничего.

МАТЬ: Постриглась? А чьи это штаны? Лёшины что ли?

Лёша-Ксения молчала.

МАТЬ: Меня всего-то не было…

Лёша-Ксения молчал.

МАТЬ: Ксюш!

ЛЁША: Она умерла.

МАТЬ: Кто?

ЛЁША: Ксения. Семь недель назад.

Мать постояла какое-то время, осматриваясь почему-то вокруг себя, будто ищя и находя подтверждение только что услышанным словам. И действительно – книги, карты, велосипед, куртки и джинсы, кеды и кроссовки, дорожный компас 18 века, старый ноут – аккуратно заклеенный скотчем – вокруг были только Лёшины вещи. Мать взялась за голову и по-настоящему завыла.

42. Вечером Лёша-Ксения ползала с карандашом по разложенной на полу гигантской, в полкомнаты, карте Москвы и делала на ней отметки.

43. Тум вышла из машины. Закурила, посмотрела на Лёшин балкон. Взяла телефон, позвонила в ветеринарную клинику, чтобы уточнить время. Потом, не найдя урны, сложила бычок себе в задний карман джинс. Зашла, в подъезд, поднялась. Постояла немного на лестничной клетке, наконец, позвонила в дверь. Постояла, ещё позвонила, никто не открыл.

Лёша-Ксения тем временем с рюкзаком за спиной вышла из метро на Тверскую-Ямскую. Прошла мимо кафе и магазинов, остановилась перед грязно-белой дверью с несколькими звонками и табличками. Позвонила. Открыли. Следом вошла девушка в деловом костюме. В подьезде Лёша-Ксения назвала охраннику название фирмы.

Лёша-Ксения нажала на кнопку лифта, сзади стояла девушка, у неё в руках был пакет с сэндвичами. Дверь лифта открылась. Лёша-Ксения пропустила девушку вперёд. Та улыбнулась. На пятом этаже Лёша-Ксения вышла, лифт с девушкой отправился вверх. Лёша-Ксения зашла в дверь с надписью «турагенство». За ресепшн из бежевого ДСП сидела рябая женщина в одежде, очень похожим на костюм стюардессы. Женщина улыбнулась и стала симпатичной. Лёша-Ксения улыбнулась ей в ответ.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Здравствуйте, меня зовут Алексей Монахов. Я на собеседование.

44. Лёша-Ксения сидела в метро и, как обычно, читала. Мимо по вагону проходила с тяжелыми пакетами из ИКЕА – та самая некрасивая курносая с экскурсии. Вагон качнуло, курносая взялась за поручень и заметила Лёша-Ксению. Курносая остановилась, вернулась, села рядом с Лёша-Ксенией, поставила пакеты, и всмотрелась ей в лицо. Потёрла переносицу, снова всмотрелась, подхватила за ручку заваливающийся набок пакет. Лёша-Ксения не обратила на курносую никакого внимания.

45. Лёша-Ксения подходила к своему подъезду, широким, радостным шагом. У неё было прекрасное настроение.

Вдруг её схватили за руки, заломили их сзади и тут же затолкнули в машину. У левой двери сидела Ксюшина мать. Лёша-Ксения пыталась вырваться, но ей крепко сцепили руки за спиной. Она оглянулся, это оказался Ксюшин брат. Он сопел и бурчал что-то вроде: «Тихо, млин, тихо»…

Лёша-Ксения осмотрелась – она был на заднем сиденье между матерью и братом. За рулём сидел отец, вцепившись руками в руль. Лёша-Ксения попыталась закричать, Ксюшин брат тут же закрыл ей рот ладонью. Лёша-Ксения издала отчаянный мык.

БРАТ: Мы поедем или стоять будем!?

МАТЬ: Ничего, Ксюшенька, мы не долго.

Отец завёл машину. Поехали. Лёша-Ксения мычала и дёргалась.

БРАТ: Мам, да помоги!

Мать вцепилась в руку Лёши-Ксении и заголосила.

МАТЬ: Ксюш, ты почему меня не жалеешь? Почему над нами так издеваешься?

БРАТ: Да она тебя не понимает! Чего ты с ней?!

46. Стояли в пробке. Мимо пробежал парень с листовками, Лёша-Ксения, увидев человека в потоке машин, принялась снова дёргаться и скулить, будто этот парень мог как-то ей помочь.

БРАТ: Б…! Надо было у них сразу эту рубашку попросить… с руками…!

МАТЬ: Совсем с ума сошёл что ли?! Ксюш, успокойся, сейчас поедем.

Отец долго не мог открыть окно, кнопка не срабатывала. Он нервно жал и жал на одну и ту же кнопку. Наконец, окно поддалось, отец закурил.

Вдруг к машине, к его окну, прямо на шоссе подошла старушка в платочке и заговорила.

СТАРУШКА:

Мил-мил-мил – человек.Милостиню калике подай,Душу не прогадай.Брат хохотнул и выругался.

СТАРУШКА (продолжала):

Калика-перехожая,Не просто так прохожая.

Поток тронулся. Сзади засигналили. Старушка продолжила громче, перекрикивая сигналы.

СТАРУХА:

Калика – накалякана,Где же душа запрятана?

Отец сам забибикал.

ОТЕЦ: Уйди!

МАТЬ: Женщина, да отойдите вы!

БРАТ: Да дайте ей денег!

Мать дрожащими руками вытащила из сумки кошелёк. Сначала полезла в монетное отделение. Потом перевернула кошелёк, достала сотню – чтобы наверняка, подалась телом вперёд и высунула руку в мужнино окно. Старуха будто не замечала протянутой купюры и продолжала.

СТАРУХА:

Мил-мил-мил человек,Милостыню калике подай,Душу не прогадай!

Позади выли сигналами.

МАТЬ: Уйдите! Мы сейчас вас задавим!

СТАРУХА:

Калика-многоликая,Сердечечко великое.

Мать потянулась ещё сильнее вперёд и сторублёвка упала к старухиным ногам.

БРАТ: Да ты не поняла что ли?!

Он дёрнулся, выпустил Лёши-Ксенину голову, та резко и очень быстро ударила брата куда-то в лицо. Он взвыл и схватился за нос. Машины принялись объезжать их авто и всё ещё стоящую рядом с ним старуху.

МАТЬ: Ксюш!

ОТЕЦ: Вы что?!! Совсем охренели?!

Лёша-Ксения перелезла через брата, открыла дверь, выбралась из машины и её тут же сбила с ног затормозившая машина. Мать закричала. Дернулась к двери, но с её стороны сплошным косяком шли автомобили.

Брат вылез, покачиваясь и держась за нос, пошёл к поднимающейся на ноги Лёша-Ксении. Мать вылезла с его стороны следом. Хромая, Лёша-Ксения побежала от них к тротуару, пропуская или огибая машины. Ему оглушительно сигналили.

СТАРУХА (всё говорила): Мил-мил-мил человек….

47. Лёша-Ксения спала крепким, непробудным сном, лёжа на животе. В белой чистой футболке, под одеялом на надувном матрасе на полу. Тум лежала на кровати у стенки и испуганно смотрела в потолок. Потом она осторожно, стараясь не шуметь, повернулась на бок и посмотрела на Лёша-Ксению. Разглядывала его, разглядывала, потом улыбнулась, даже как будто беззвучно засмеялась и снова легла на спину.

48. В квартире Тума – Тум гладила утюгом свои «шофёрские», как она их называла, брюки. Лёша-Ксения рассматривала гугл-карты на ноуте Тум. На стол прыгнула Жора – огромная тумовская кошка женского пола. Лёша-Ксения погладила её.

ТУМ: Жора! А ну-ка! Вали-давай на кухню!…У тебя вроде на кошек аллергия?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Никогда не было.

На столе заорал телефон.

ТУМ: Ксюш, подай мне телефон, сильвупле.

Лёша-Ксения не подняла головы от компа.

ТУМ: Ксень!

Лёша-Ксения кликнула мышью.

ТУМ: Лёш! Кинь в меня мобилой, пожалуйста.

Лёша-Ксения взяла телефон и сама принесла его Тум.

49. Тум и Лёша-Ксения азартно играли в парке, в другом, не в Лёшином, в бадминтон. Тум яростно отбивала и от неё воланчик летел очень высоко. Лёша-Ксения отбивала сбоку, как теннисист, это был Лёшин фирменный жест. Лёша-Ксения вскочила на скамейку, чтобы отбить тумовскую подачу, и чуть не свалилась оттуда. Они рассмеялись.

После игры купили кукурузы в палатке и лежали на траве, молчаливые, радостные и спокойные, ели. Кукуруза брызгала в разные строны. Лёша-Ксения свободной рукой подкидывала воланчик в небо.

50. Лёша-Ксения, всё также широко, по-лёшиному, ступая, правда, теперь немного прихрамывая, вела толпу по Тверскому бульвару. Погода была хорошая, не нарочито солнечная. Остановились сразу после театра Пушкина. Несколько студентов, одна молодая пара с совсем маленькой девочкой, которую они туда-сюда тусовали друг другу. Традиционно – четыре пенсионерки, две молодые женщины лет по 35 – одна почему-то с цветами, видимо кто-то подарил. Студентки шептались между собой, идя прямо за Лёшей-Ксенией, явно обсуждая её.

Лёша-Ксения вдруг остановилась и молча посмотрел на вытянутый, жёлтый двухэтажный каменный дом. Потом показала рукой на одно из окон.

51. Толпа стояла вокруг Лёша-Ксении полукругом. Люди слушали, тихо, стараясь не шелохнуться. Мимо шли прохожие, огибая экскурсионную группу. Вдоль бульвара по дороге непрерывным, неплотным потоком ехали автомобили. Лёша-Ксения говорила напевно, спокойно, будто сама написала то, что говорит. Одна из студенток пыталась всмотреться в её лицо, некоторые смотрели сквозь – понимая, что не на этом человеке сейчас нужно концентрироваться. Женщина держала свою дочь на плече, качала её и смотрела куда-то мимо Тверского бульвара, Москвы и всего внешнего мира.

ЛЁША-КСЕНИЯ: «…на белой и нежной постели ты родила сына.

Было раннее утро, еще ночь. Весь мир еще спал, одна ты проснулась и глядела невидящими тихими глазами. И он лежал рядом с тобою, робко и испуганно приникнув к твоему белому истомленному телу.

И помню – как ослепительно сверкала твоя постель и как ты лежала в смертной усталости, вечная моя, обреченная мне кем-то, небом или солнцем, как я тебе обречен. Маша. Знаешь, как нет во мне страсти к тебе и есть только что-то другое. Будто я был нем, безмолвна была тысячелетия душа моя – и теперь она поет, поющая душа. Не страсть во мне, а песнь, а музыка души. Страшная сила скопилась во мне и предках моих за века ожидания любви, и вот теперь эта сила взорвалась во мне. Но песнь души – безмолвие. И я стал тише и сокровеннее и глубже.

Звезда и песня моя, судьба и невеста моя. Как много во мне для тебя не родившихся еще нежных голубых слов и песен. Но я заставлю о тебе петь не слова, а всю вселенную. Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха. Говорю тебе не слова, ибо я поэт вселенной и буду делать с ней, что захочу. Она любит меня, потому что я ее сын.