С чего начинается Родина. Документальная повесть

Как же пригодился семенной фонд сохраненный председателем (пришлось, конечно, делиться с нерадивыми соседями).

Каждую ночь, зимой и летом, Данила Сергеевич вставал в два часа. Он одевался, выходил из дома и шел осматривать хозяйство коммуны. Заходил на конюшню, в коровник, проверял амбары, сеновалы, перекидывался парой слов со сторожем, с конюхом. Часам к четырем он возвращался домой, садился за стол, наливал себе стопку самогонки, кружку кваса, разрезал луковицу, солил горбушку. Неспеша выпивал, закуривал (у него был свой самосад) и что-то писал в толстую тетрадь (многолетние систематические записи с наблюдениями за особенностями погоды, состоянием почвы, урожайностью различных культур и прочее, впоследствии бесследно исчезли в государственных архивах). В пять часов председатель ложился спать, а в семь часов уже вставал и шел на работу.

Кроме своих председательских дел, он никогда не считал для себя зазорным работать в поле наравне с рядовыми коммунарами.

В 1934 году в село провели радио. Большой черный рупор был вывешен над крыльцом сельсовета. Когда передавали концерты, песни, музыку – собирались слушать всем селом. В годы войны собирались слушать сводки Совинформбюро.

В этот же год впервые в село на телеге привезли кинопередвижку. Собирались люди со всех окрестных деревень. Фильм показывали на сельской площади после заката солнца на специальном белом экране. Аппарат работал от громко трещащего и дымящего бензинового движка. Титры читали вслух. Оплачивался сеанс из общественной кассы коммуны – 40 рублей. За лето кинопередвижка приезжала три – четыре раза. Много фильмов было немых. Первыми привезенными в село звуковыми фильмами были: «Трактористы» и «Мы из Кронштадта».

Электричество же в село провели только в 1950 году.

К 1939 году коммуна стала крупным богатым хозяйством. Пятьсот гектар пахотной земли. Три американских трактора «Фордзон». Приобрели грузовик ГАЗ-АА – «полуторку». Закупили племенных производителей (быка и кабана в частности), обновили сельхозинвентарь. Коммунары приоделись. Зажили.

Урожая 1939 года хватило сельчанам почти до конца войны. Весной 1945 года уже остро ощущалась нехватка хлеба. В 1946, 1947, 1948 годах – вплоть до урожая 1949 года, был настоящий лютый голод. Люди умирали.

В 1941 году, 22 июня, началась Великая Отечественная война.

Данилу Сергеевича в армию не взяли по возрасту (56 лет).

В ноябре 1941 года, в связи с приближением фронта, Измалковским райкомом партии был создан партизанский отряд. Дом Данилы Сергеевича был назначен «явочной квартирой», сам же он оставался членом подпольного райкома партии.

Немцы пришли в село Преображенье 20 ноября 1941 года и были выбиты кавалерийскими частями Красной Армии 5 декабря 1941 года. За это время (15 дней) ни партизанский отряд, ни подпольный райком не успели провести каких-либо акций в отношении оккупантов.

Деревня и колхоз в целом от немцев почти не пострадали. Конечно, немцы забрали всю скотину (коров, овец, свиней), переловили всю птицу (кур, гусей, уток, индюшек), вывезли всю муку и зерно из амбаров (что нашли, конечно, хотя особо и не искали – «кое-что» осталось). Но, ни одного дома не сожгли, мельницу сохранили, сельхозинвентарь не тронули. Ни одного человека не расстреляли, не повесили, не арестовали и не угнали. Боя в деревне тоже не было. Наши ушли без боя, и немцы ушли без боя.

После ухода немцев и восстановления Советской Власти, селяне наловили по лесам и оврагам отбившихся бесхозных лошадей (и наши бросали, и немцы), прикупили в нетронутых фашистами районах кое-какую скотину, отрыли спрятанное в схоронах зерно и понемногу начали жить.

Военная зима 1941 – 1942 года выдалась морозная, вьюжная. В окрестных оврагах появились волки. От голода да холода они осмелели. По ночам, и даже по вечерам, их вой был слышен в деревнях. Собаки скулили и прятались. По утрам во дворах и на сельских улицах, на снегу – свежие волчьи следы.

Однажды вьюжным зимним вечером Данила Сергеевич вышел во двор, в руках были вилы (шел в коровник – сена скотине дать). Через пару шагов завернул за угол дома. Прямо в лицо – оскаленная пасть, распластавшееся в прыжке сильное звериное тело. Волк! Машинально, на уровне подсознания – присел, расставил ноги, выставил вилы (все в долю секунды, одним движением). Всей своей лютой злобой, всем своим бешеным порывом зверь напоролся на стальные зубья. Как сноп сена председатель поднял замершего волка над собой и, уже бездыханного, отбросил в сторону.

Вернулся домой на ослабевших ногах. Не раздеваясь, сел, дрожащими руками свернул самокрутку. Закурил.

– Там волк, – только и сказал он.

Потом вдвоем с сыном Александром затащили тушу в сени – шкуру снимать. В том волке было не менее ста килограмм.

Летом 1943 года, в преддверии Курской Битвы, командованием Красной армии было принято решение об эвакуации предприятий и населения прифронтовой полосы. Передовая находилась тогда всего в сорока километрах от Преображенья.

Колхозники переделали свои телеги в кибитки (поставили дуги и обтянули их мешковиной), погрузили нехитрый домашний скарб, привязали к телегам коров и длинным обозом двинулись на восток, прочь от войны. Бросили дома, сельхозинвентарь, запасы зерна, птицу. Всего с собой в кибитке не увезешь. Место для жительства им было определено в одном из колхозов дальней Рязанской области.

Долго и медленно шел обоз. Ломались колеса и оси на телегах. Лошади теряли подковы, хромали. Маленькие дети плакали. Дней через двадцать беженцы прибыли на место. Остановились табором на лесной опушке возле какого-то ручья. Здесь их ждала радостная весть. Советские войска на Курской дуге перешли в контрнаступление. Фронт покатился на запад. Уныние сменилось радостью. Колхозники передохнули, починились и, уже знакомой дорогой, бодро тронулись обратно домой. Кратковременная эвакуация закончилась.

Военное горе-лихо не минуло сельчан. Из ушедших на фронт более семидесяти здоровых сильных мужчин, вернулось живыми всего лишь семеро – израненных, покалеченных, обожженных, контуженных.

Данила Сергеевич Парахин – крестьянин, солдат, большевик, коммунар, русский мужик, умер в январе 1947 года от физического истощения (от голода). Не уберегся – простудился, а выздороветь сил не хватило. Зима выдалась снежная, сельское кладбище замело сугробами. Весна же выдалась дружная, половодьем смыло все кресты, сровняло все холмики. Там он и покоится по сей день. Русский человек в русской земле.

Всего в семье у Данилы Сергеевича родилось четырнадцать душ детей, девять из них умерли в младенчестве, а пятеро выросли и прожили свою непростую жизнь.

Сыновья: Ефим, Николай и Александр.

Дочери: Мария и Зинаида.

Екатерина Андреевна Парахина (в девичестве Шеховцова) – жена Данилы Сергеевича Парахина (большинство крестьян села Успенье носило фамилии Парахиных или Шеховцовых).

Родилась в 1886 году, в селе Успенье Россошнинского уезда Орловской губернии.

Школьного образования не получила, малограмотна.

Работала на земле, в доме, по хозяйству.

В 1905 году Екатерина Андреевна году вышла замуж за Данилу Сергеевича Парахина.

В 1906 году проводила мужа на воинскую трехгодичную царскую службу.

В 1914 году проводила мужа на германский фронт.

В 1918 году проводила мужа в Красную Армию.

В 1919 году вместе с мужем вступила в Красную Крестьянскую Коммуну.

Работала. Растила детей.

В селе, в коммуне, в колхозе – она считалась непревзойденной мастерицей-стряпухой в приготовлении еды (щи, каши, соленья), а главное – в выпечке хлеба.

Готовить обед для полевых бригад (особенно трактористов) просили только её. Если готовил кто-то другой – трактористы, бывало, отказывались от еды.

В селе её любили за скромный и тихий характер, за отзывчивость, за чистоплотность и опрятность, за трудолюбие и доброту.

Огород, скотина, двор, дом – всегда у неё ухожены, всегда в порядке.

С началом войны, когда мужики поуходили на фронт, как и все женщины, работала в колхозе и за себя и за них.

Осенью 1942 года вместе с женщинами – бойцами банно-прачечного отряда – солила на зиму капусту, огурцы, грибы – для всего подразделения. Отряд был укомплектован калмычками по национальности – к соленьям не привычным. И помогла им во всем, и научила на будущее.

В зиму 1942—1943 годов частенько наезжал с фронта старший лейтенант интендантской службы, а с ним пара – тройка бойцов. Был «старшой» маленького роста, но с пышными усами. Звали его меж собой – «Шурупчик». Нагрянет бывало к ночи, в пробитой снегом шинели. Вытащит на стол фляжку со спиртом да пару банок американской тушенки, да хлеба казенного буханку, тишком пристроит пару пачек махорки хозяину дома, да пару кусков банного мыла хозяйке. Да шуточки-прибауточки. А нужно-то было всего-навсего служивому – за ночь вне очереди перемолоть на колхозной мельнице привезенное с собой зерно, что бы к утру отправиться с мукой на фронт. Конечно же – все делали для служивого, как тут не использовать служебное положение мужа – председателя колхоза. А пока мельница работала, и картошечку в мундирах на стол, и капустку квашенную, и медку липового в чаю, да разговоры задушевные про жизнь мирную и войну проклятую.

Весной и в начале лета 1943 года, перед Курской битвой, через село непрерывным потоком шли на передовую маршевые роты пополнения. Часто останавливались на дневку. Конечно же, бойцов и кормили, и обшивали, и обстирывали.

В село часто приезжали военные с передовой по различным делам, с различными поручениями (до августа 1943 года Преображенье находилось в сорокакилометровой прифронтовой полосе). Бывали на постое и офицеры, и рядовые, и раненые, и обмороженные. Екатерина Андреевна всегда была радушной и заботливой хозяйкой для гостей-фронтовиков.

Всю жизнь Екатерина Андреевна Парахина проработала на земле. Вырастила трех сыновей и двух дочерей. Русская женщина. Крестьянка. Коммунар.

В 1947 году схоронила мужа. Переехала жить к детям, Николаю и Марии, в Волгоградскую область.

Умерла в 1965 году в селе Варламовка Калачинского района Волгоградской области, на руках у своих детей – сына Николая и дочери Марии.

Ефим Данилович Парахин

«Первым делом самолеты…»

9 января 1905 года в Петербурге царскими войсками была расстреляна мирная демонстрация рабочих возглавляемая провокатором – попом Гапоном. В России вспыхнула революция.

Гремели орудия береговых батарей. Объятый пожаром крейсер «Очаков» не отвечал.

На нем по-прежнему реял красный флаг восстания, сквозь дым ещё различался гордый сигнал «Командую флотом».

Стрелять и тушить огонь было некому. На палубах и в отсеках лежали изуродованные разрывами снарядов тела матросов. Уцелевшие от артиллерийского огня – толпами сыпались с бортов в холодную осеннюю воду Севастопольской бухты. Они надеялись вплавь достичь спасительного берега и не знали, что там их ждут винтовочные залпы спаянных железной дисциплиной солдат крепостного гарнизона.

Лейтенант Петр Петрович Шмидт на адмиральском катере невредимым добрался до берега Артиллерийской бухты. Там – промокший и морально подавленный – он был немедленно схвачен и арестован. Спустя две недели по приговору военно-полевого суда он был разжалован и расстрелян.

Были и разбитые в упор гвардейской артиллерией, баррикады на Московской Рабочей Пресне, был и мятежный неприкаянный броненосец «Светлейший князь Потемкин-Таврический». Через стачечную и митинговую, гремящую «Марсельезой», Сибирь, как раскаленным ножом сквозь масло, прошли навстречу друг другу карательные эшелоны железного генерала Александра Николаевича Меллера-Закомельского и беспощадного генерала Павла Карловича Раненкампфа.

Горели помещичьи усадьбы. На перекрестках дорог скрипели виселицы. На сельских площадях свистели, рассекая воздух, казачьи нагайки, дико кричали наказуемые. Из тюремных застенков глухо вырывались наружу четкие ритмы несгибаемой «Варшавянки».

Но в 1907 году все понемногу стихло. Революция «сошла на нет».

Началась знаменитая столыпинская аграрная реформа. Началась правительственная внутриполитическая реакция.

Уходили на Балканские фронты эшелоны с русскими волонтерами, и сердца оставшихся на перроне юных барышень сжимались до слез под бодрые звуки «Прощания славянки».

Над страной призывно и грозно гудела набатом горьковская «Песнь о буревестнике».

В 1913 году Русский Император Николай II – «Кровавый» торжественно отмечал трехсотлетие Дома Романовых.

Сибирский вурдалак Григорий Распутин, вольготно устроившись, нагло бесчинствовал в царской семье.

Никому не известный юноша – Георгий Константинович Жуков – исправно работал подмастерьем в скорняжней лавке.

Ефим Данилович Парахин (сын Данилы Сергеевича) родился в 1913 году в деревне Парахино возле села Успенье Орловской губернии.

Босоногое детство его пришлось на годы Революции и Гражданской Войны.

В 1928 году Ефим окончил семь классов общеобразовательной школы в селе Каменка Измалковского района.

В 1928 – 1931 годах работал в Коммуне «Красная Роза» трактористом.

В 1931 году поступил в Воронежский авиационный техникум.

В 1933 году по партийно-комсомольской путевке направлен в Тамбовскую школу авиации. В 1935 году успешно её закончил.

Это были незабываемые годы становления советской авиации.

В 1933 году Чкалов поднял в небо поликарповский И-16 – лучший в мире истребитель того времени.

В 1934 году – знаменитая «Челюскинская эпопея». Летчики-полярники – первые Герои Советского Союза.

В 1937 году экипаж Валерия Чкалова на одномоторном АНТ-25 совершил беспримерный шестидесятитрехчасовой беспосадочный перелет из Москвы на Американский континент через Северный полюс.

Советское небо гордо бороздил восьмимоторный гигант «Максим Горький»

Из всех репродукторов страны бодро гремел «Марш авиаторов».

С 1935 года по 1939 год Ефим Данилович служил в летном составе Иркутского авиационного отряда. Стал летчиком 1-го класса.

В 1939 году назначен заместителем начальника Якутского авиаотряда.

В 1940 году вступил в ряды членов ВКП (б).

Летал на маршрутах Новосибирск – Иркутск – Верхнеудинск – Якутск – Ой-Мякон – Море Лаптевых. Эти маршруты даже в двадцать первом веке крайне сложны для маломоторной авиации. А в тридцатые-то годы двадцатого века… Самолет – фанерный, унты и куртка – меховые, мороз – сибирский. Радиосвязи нет. Аэродромов нет. Гирокомпаса (в полярных-то широтах) нет. Зато есть пистолет и шоколадка. Одним словом – легендарная северная авиация.

Одной из главных задач отряда являлась перевозка приискового золота. Золото перевозилось в брезентовых мешках, помещалось в специальные контейнеры под крыльями самолета. Контейнеры тщательно опломбировались. Доступ пилота к контейнерам во время полета исключался.

О золоте всегда ходило много легенд и баек.

Ефим Данилович утверждал, что как-то в Магадане, в обувной мастерской, сапожник подбил ему подошвы сапог золотыми гвоздями (других, мол, не было). Потом, где-то при многочисленных переездах, эти сапоги, якобы, пропали бесследно.

Запомнилась одна история. В конце тридцатых годов один из летчиков Якутского авиаотряда, как-то заразился «золотой лихорадкой». Прилетел из Магадана в Якутск со вскрытым контейнером, без золота (на маршруте приземлился, вскрыл контейнер, закопал золото). Во время следствия утверждал, что попал в метель, «болтанку», снежные разряды, потерял ориентиры, на малой высоте задевал за верхушки сосен – вот контейнер и открылся, а слиток – выпал.

Невероятно, но – факт! Поверили! В тридцатые-то годы!

Прошло время. Отгремела Война. Тот летчик воевал храбро, остался жив, ничем себя не запятнал. В мирные послевоенные дни он взял отпуск и отправился отдыхать на Байкал. Добрался до Якутска. Нашел в тайге приметное ему одному место. Откапал свой клад. Долго ли, коротко ли – нашел сговорчивого зуботехника, продал ему золото. Казалось бы – все позади, живи да радуйся. Но тут посыпались жалобы на вставные зубы со стороны пациентов стоматологических клиник. Выяснилось. Золото – да не то. Требуется техническое, а не приисковое. И поехал летчик снова в Магадан, уже не добровольно.

Быль это или небыль – кто знает.

Время шло. У Ефима Даниловича увеличивался общий налет часов. Приобретался бесценный опыт полетов в экстремальных условиях.

В мире было тревожно. Полыхала война в Испании, в Китае, в Абиссинии. Мюнхенский сговор открыл дорогу гитлеровской агрессии.

Пришел 1941 год.

Рапорт Ефима Даниловича об отправке на фронт был удовлетворен. Он получил направление, но не в боевую (истребительную, бомбардировочную), а в транспортную авиацию – на знаменитый Ли-2.

Но на войне нет легких и безопасных должностей.

Летать приходилось много – и на фронт, и за линию фронта, и в тыловые районы страны – куда прикажут.

В октябре 1941 года поступил приказ – высадить группу автоматчиков на аэродроме в городе Орел. Приняли десант, взлетели, легли на курс. Добрались нормально. При посадке на аэродром визуально определили, что внизу идет жаркий бой – стрельба, трассы очередей, разрывы снарядов. Приказ надо выполнять. Сели. Десант – с самолета прямо в бой. Пора взлетать. Но из двух двигателей один работает, а другой заглох. На одном двигателе не взлететь. Стрельба уже идет на взлетной полосе и по самолету. По случаю, в кабине экипажа находился сотрудник особого отдела НКВД. Он достал откуда-то ракетницу, зарядил её, направил на бензобак и заявил, что если самолет не взлетит, то он его подожжет, чтобы не сдавать машину врагу. Экипаж, опасливо поглядывая на особиста, погнал самолет на одном моторе, сквозь стрельбу и разрывы, по взлетной полосе. В самом конце взлетной полосы внезапно заработал второй мотор. Самолет взлетел. Легли на обратный курс. Домой добрались нормально.

В октябре – ноябре 1941 года приходилось доставлять продукты в осажденный Ленинград. Часто возили сыр, копченую колбасу (компактно и калорийно). Обратно вывозили истощенных детей. В середине ноября месяца, с пятьюдесятью шестью ленинградскими ребятишками на борту, был сбит немецким истребителем над Ладожским озером. Подал сигнал «SOS». Сумел посадить почти неуправляемую машину на воду.

К самолету, ощетинившись зенитным огнем, полным ходом спешил какой-то буксир. Вместе с его командиром, экипаж вытащил на борт этого судна всех детей – до единого. Самолет тонул. Последнего ребенка (неподвижный детский скелетик, обтянутый пергаментом, в полном сознании, немигая, глядящий огромными взрослыми глазами) вытаскивали уже по горло в ледяной воде.

Потом – воспаление легких. Город Ярославль, госпиталь в здании старейшего в России драматического театра. После излечения – снова в строй.

В январе – феврале 1942 года приходилось доставлять фураж для боевых коней и боеприпасы для бойцов гвардейского кавкопуса генерала Белова Павла Алексеевича, который попал в окружение под Вязьмой. Летали по ночам. Садились на костры заснеженных лесных аэродромов. Обратно увозили раненых, обмороженных, больных.

После излечения в госпитале и безупречной службы в военно-транспортной авиации, в апреле 1942 года, командование удовлетворило рапорт Ефима Даниловича о переводе в боевые части (бомбардировочные) – на грозный Ил-4.

С августа 1942 года – Сталинград. Делали до пяти боевых вылетов в прифронтовую полосу противника за ночь. Самолеты имелись в достатке. Не хватало экипажей. Позывной Ефима был – «Ольга – 45». За каждый вылет давали по сто грамм водки и шоколадку (завтрак, обед и ужин – само собой, по распорядку дня, в летной столовой).

При возвращении после выполнения боевого задания, ещё в воздухе, в эфире часто звучал девичий голос:

– «Ольга – 45», еще по 100 грамм готовы заработать? Самолет заправлен, боезапас загружен.

Ни разу не было, что бы кто-нибудь пробовал отказаться.

Пьяными себя не чувствовали. Страшно становилось только после последнего приземления, утром на рассвете. Тогда же наступало и опьянение. Валились спать, не снимая сапог. А в фюзеляже и в плоскостях – десятки пробоин различной величины и формы. Приходилось даже сажать машину лишь на одно единственное уцелевшее шасси.

28 ноября 1942 года – очередное боевое задание – бомбить войска окруженной группировки противника в районе Сталинградского аэродрома Воропоново. Ночь, метель, снегопад. Шли несколькими полками, эшелонировано по высоте. Прошли линию фронта (её ночью видно на земле по вспышкам выстрелов, по осветительным ракетам). Зенитный огонь врага уже выстроил завесу разрывов, но был еще несколько впереди. Немецких истребителей, по ночному времени, в небе не было.

Внезапно – удар по правому крылу (такое ощущение, будто сверху кто-то из своих сбросил бомбу), вспышка, взрыв. Самолет объят пламенем, потерял управление. Дал команду:

– Экипажу покинуть машину!

Получил подтверждение от штурмана и от стрелка-радиста. Выждал положенное время. Лицо обожжено, руки – в огне, ног не видно, но видимо – тоже горят. Откинул фонарь кабины, вывалился из горящего и уже не управляемого самолета. Парашют раскрылся.

Очнулся на дне заснеженного оврага. Боль от ожогов и ушибов. Меховой комбинезон обгорел. Правый меховой унт где-то потерялся. Ни штурмана, ни стрелка-радиста не видать, видимо далеко разбросало. Самолета или его обломков тоже нигде не видно.

Принял решение – пробираться на северо-восток, через линию фронта, к своим. Семь или восемь суток шел по снежной целине, потом полз. Обморозил правую ногу. Обессилил. В прифронтовой полосе в полубессознательном состоянии был захвачен немцами. Брошен в концлагерь. Там уже находился стрелок-радист сержант Габачиев. Штурмана же, Якова Соломонова, расстреляли на месте. Он был евреем.

Что такое немецкий лагерь для военнопленных. В заснеженной, пробитой метелями приволжской степи – по-немецки аккуратный квадрат со стороной в несколько сотен метров. Два или три ряда колючей проволоки. По проволоке пущен электрический ток высокого напряжения. По углам – вышки с пулеметами и прожекторами. По периметру, внутри проволочного ограждения – ров. Точно посередине – дощатый барак без окон, с одной двустворчатой дверью – бывшая конюшня. Внутри барака – земляной пол и деревянные нары в несколько ярусов.

Один раз в день (и то не каждый день) немцы привозили в лагерь телегу с едой (пищевые отходы, картофельные очистки, свекольная ботва, солома; как деликатес – лошадиные копыта). Вместо воды – снег (заключенными был буквально вылизан весь лагерь до промерзшей земли, до последней снежинки).

Сколько в лагере было военнопленных, – не знали, пожалуй, и сами немцы. Одни умирали, и их сбрасывали в ров. Других привозили на их место. Погибли в этом концлагере тысячи советских людей.

Ефим Данилович – обгоревший и обмороженный – был обречен. Его как мог, спасал стрелок-радист Габачиев – приносил ему еду, пригоршню снега, однажды даже принес лошадиную кость, кое-как делал перевязки. Когда немцы выбросили почти не подававшего признаков жизни Ефима Даниловича в ров, Габачиев ночью вытащил его оттуда и приволок обратно в барак.

20 января 1943 года части Красной Армии в ходе наступления освободили этот концлагерь. Ефим Данилович (тридцатилетний мужик, военный летчик) весил всего 34 килограмма. Его вынесли из барака на руках в бессознательном состоянии.

Примечателен один эпизод. Заключенными лагеря, советскими военнопленными, готовился организованный массовый побег. Была создана подпольная группа. Каким-то образом подпольщикам удалось договориться с кем-то из немцев. Они завладели оружием и даже грузовиком.

Но немцы обеспечивали только внутреннюю охрану. Внешний периметр лагеря – пулеметные вышки, ворота – обеспечивало подразделение, укомплектованное украинскими националистами. Попытка подпольщиков установить контакт с украинцами привела к провалу. Организаторы группы побега были расстреляны.

Ефим Данилович не попал в их число – из-за невозможности самостоятельно передвигаться его в группу побега не взяли. Габачиев же добровольно решил остаться в плену со своим командиром, и это спасло ему жизнь.

За время плена в семью Парахиных трижды приходила «похоронка» – из полка, из райвоенкомата, из облвоенкомата. Пришли по почте и его личные вещи. Трижды семья оплакивала сына и брата.

После плена – госпиталь в Саратове. Многочисленные операции, пересадка кожи, диетическое питание. Сначала давали в день несколько чайных ложек теплого некрепкого, чуть сладкого чая. Затем – немного компота. Наконец – куриный бульон. Постепенно начинал работать желудок. Появилось непреодолимое, постоянное, все заполняющее собой, сильнее даже боли от ран и ожогов, чувство голода. От слабости не мог двигаться. Со слезами на глазах просил есть. Но нельзя. Пища для него тогда была смертельным ядом.

Приходилось заново учиться ходить, заниматься лечебной гимнастикой, набирать вес, наращивать мышцы. 13 марта 1943 года семья Ефима Даниловича получила от него письмо (первое после похоронок).