Три истории о любви и химии (сборник)

Ирвин Уэлш

Три истории о любви и химии (сборник)

Irvine Welsh

ECSTASY

Three Tales of Chemical Romance

Copyright © Irvine Welsh 1996

First published as ECSTASY by Jonathan Cape. Jonathan Cape is an imprint of Vintage, a part of the Penguin Random House group of companies

All rights reserved

© Г. Огибин, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство ИНОСТРАНКА®

***

Уэлш неизменно доказывает, что литература – лучший наркотик.

Spin

Уэлш – редкой злокозненности тварь, одна из самых талантливых в мировом масштабе. Его тексты – хорошая, по всем правилам сделанная беллетристика, типичная британская социальная сатира. Только вот с читателем здесь не церемонятся – спички между век вставляют и заставляют смотреть, как автор выскребает души своих героев. Смотреть, сука, сидеть, я сказал! – такая вот ироническая беллетристика.

Лев Данилкин

(Афиша)

Читать Уэлша – все равно что смотреть Тарантино: адреналин зашкаливает.

The Spectator

Ирвин Уэлш – ключевая фигура британской «антилитературы». Проза Уэлша – один из редких случаев в серьезной прозе, когда разговоры о жанре, направлении, идеологии и подтекстах почти никак не влияют на прочтение. Это пример чисто экзистенциального письма, прямая трансляция происходящего. Недаром сам Уэлш как-то сказал, что его книги рассчитаны на эмоциональное, а не на интеллектуальное восприятие. Место действия здесь – неуютное пространство между смертью от передозировки, этическим экстремизмом и измененным состоянием сознания.

Персонажи говорят на аутентичном эдинбургском диалекте с обильной примесью мата и экзотического сленга. Естественная интонация не оставляет места никаким литературным условностям. В сумме все это производит впечатление стилистического открытия.

Gazeta.ru

Говорят, что Уэлш пропагандирует наркотики. Да ничего подобного: это просто современная жизнь английского рабочего класса – футбол, таблетки, рейв и антиглобализм.

Вести. ru

***

Сэнди Макнейру посвящается

Говорят, смерть убивает человека, но не смерть убивает. Убивают скука и безразличие.

Игги Поп. Мне нужно еще

Благодарности

Экстатической любви и не только – Энн, моим друзьям и близким и всем вам, хорошим людям (сами знаете, о ком речь).

Спасибо Робину в издательстве за усердие и поддержку.

Спасибо Паоло за марвиновские редкости (особенно «Piece of Clay»), Тони – за евротехно, Дженет и Трейси – за хеппи-хаус, а Дино и Фрэнку – за габба-хардкор; мерси Антуанетте за проигрыватель и Бернарду за болтовню.

С любовью ко всем шайкам-лейкам в Эдинбурге, Глазго, Амстердаме, Лондоне, Манчестере, Ньюкасле, Нью-Йорке, Сан-Франциско и Мюнхене.

Слава «Хибз».

Берегите себя.

Лоррейн едет в Ливингстон

Любовный роман эпохи регентства в стиле рейв

Дебби Донован и Гэри Данну посвящается

1. Ребекка ест шоколад

Ребекка Наварро сидела в просторной оранжерее собственного дома и смотрела на освещенный солнцем свежий сад. В его дальнем углу, у старинной каменной стены Перки подстригал розовые кусты. Об угрюмой озабоченной сосредоточенности, привычном выражении его лица, Ребекка могла лишь догадываться, рассмотреть его ей мешало солнце, которое ослепляюще било сквозь стекло ей прямо в глаза. Ее клонило в сон, она чувствовала, что плывет и расплавляется от жары. Отдавшись ей, Ребекка не удержала увесистую рукопись, она выскользнула из рук и глухо шлепнулась на стеклянный кофейный столик. Заголовок на первой странице гласил:

БЕЗ НАЗВАНИЯ – В РАБОТЕ

(Любовный роман № 14. Начало XIX века. Мисс Мэй)

Темная туча заслонила солнце, развеяв его сонные чары. Ребекка покосилась на свое отражение в потемневшей стеклянной двери, которое вызвало в ней краткий приступ отвращения к себе. Она поменяла положение – профиль на анфас – и втянула щеки. Новый образ стер картину общего увядания и обвислых щек, причем так удачно, что Ребекка почувствовала себя достойной небольшого вознаграждения.

Перки полностью погрузился в работу по саду или просто делал вид. Семья Наварро нанимала садовника, который работал тщательно и умело, но, так или иначе, Перки всегда находил предлог самому поковыряться в саду, утверждая, что это помогает ему думать. Ребекка же, хоть убей, даже представить себе не могла, о чем это ее мужу приходится думать.

Хотя Перки и не смотрел в ее сторону, движения Ребекки были предельно экономны – украдкой протянув руку к коробке, она приоткрыла крышку и быстрым движением достала два ромовых трюфеля с самого дна. Она запихала их в рот и, на грани обморока от дурноты, начала яростно жевать. Фокус состоял в том, чтобы проглотить конфеты как можно быстрее, – будто таким образом можно было обмануть собственное тело, чтобы переварило получаемые калории одним махом.

Попытка обмануть собственный организм не удалась, и тяжелая, сладкая дурнота захлестнула Ребекку. Она физически ощущала, как ее организм медленно и мучительно перемалывает эти ядовитые мерзости, производя тщательный учет полученных калорий и токсинов, прежде чем распределить их по организму так, чтобы они нанесли максимальный вред.

Сначала Ребекка думала, что переживает очередной приступ тревожности: эта тянущая жгучая боль. Лишь через несколько секунд ее охватило сперва предчувствие, а потом и уверенность в том, что случилось нечто более страшное. Она начала задыхаться, в ушах зазвенело, мир закружился. Ребекка с перекошенным лицом тяжело рухнула на пол веранды, хватаясь обеими руками за горло. Струйка коричневой от шоколада слюны поползла из уголка рта.

В нескольких шагах от происходящего Перки стриг розовый куст. «Надо бы опрыскать пакостников», – подумал он, отступая, чтобы оценить свой труд. Краем глаза он увидел, как что-то дергается на полу оранжереи.

2. Йасмин едет в Йовиль

Ивонн Крофт взяла в руки книгу под названием «Йасмин едет в Йовиль» Ребекки Наварро. Дома она злилась на мать за пристрастие к этой серии романчиков, известных как «Любовные романы с мисс Мэй», но теперь сама не могла оторваться от чтения, с ужасом осознавая, что книга захватывает ее чрезмерно. Она сидела, скрестив ноги, в огромном плетеном кресле – одном из немногих предметов мебели наряду с узкой кроватью, деревянным шкафом, комодом и мойкой, составлявших обстановку в маленькой сестринской лондонской больницы Святого Губбина.

Ивонн с жадностью поглощала последние страницы книги – развязку любовного романа. Она заранее знала, что произойдет. Ивонн была уверена, что хитроумная сваха мисс Мэй (появлявшаяся во всех романах Ребекки Наварро в разных воплощениях) разоблачит невыразимое коварство сэра Родни де Морни; что чувственная, бурная и неукротимая Йасмин Делакур воссоединится со своим истинным возлюбленным, благородным Томом Резником, точно так же, как и в предыдущем романе Ребекки Наварро «Люси едет в Ливерпуль», в котором прелестную героиню спасает из рук злодеев, прямо с борта корабля контрабандистов, избавляя ее от жизни в рабстве у негодяя Мибурна Д’Арси, блистательный Квентин Хаммонд из Ост-Индской компании.

Тем не менее Ивонн продолжала увлеченно читать, переносясь в мир любовного романа, мир, где не было ни восьмичасового дежурства в гериатрической палате, ни ухода за увядающими стариками, страдающими недержанием мочи, превращающимися перед смертью в сморщенные, хриплые, искаженные карикатуры на самих себя.

Страница 224

Том Резник мчался как ветер. Он знал, что его статная лошадь находится на грани истощения и что он рискует загнать кобылу, понукая с таким жестоким упорством верное и благородное животное. И ради какой цели? С тяжелым сердцем Том понимал, что не успеет достичь Бронди-Холла до того момента, как Йасмин соединится в браке с негодным сэром Родни де Морни, обманщиком, который посредством грязной лжи уготовил этому прекрасному созданию рабскую долю наложницы вместо предназначенного ей светлого будущего.

В это самое время сэр Родни на светском балу был доволен и весел – Йасмин никогда не выглядела настолько восхитительно. Сегодня ее честь будет принадлежать сэру Родни, который вдоволь насладится падением упрямой девицы. Лорд Бомонт приблизился к приятелю.

– Твоя будущая невеста – сокровище. По правде говоря, друг мой Родни, я не ожидал, что тебе удастся завоевать ее сердце, поскольку был уверен, что нас обоих она считает недостойными дешевками.

– Мой друг, ты явно недооценивал настоящего охотника, – улыбнулся сэр Родни. – Я слишком хорошо знаю свое ремесло, чтобы приближаться вплотную к дичи во время преследования. Напротив, я спокойно дожидался идеального для себя момента, чтобы нанести окончательный coup de grâce[1].

– Готов поспорить, это ты отправил докучливого Резника на континент.

Сэр Родни приподнял бровь и заговорил, приглушив голос:

– Прошу, будь осмотрительней, друг мой. – Он боязливо оглянулся и, убедившись в том, что из-за шума оркестра, игравшего вальс, ничьи уши не слышат их беседы, продолжил: – Да, это я подстроил внезапный вызов Резника в отряд Суссекских рейнджеров и назначение его в Бельгию. Надеюсь, что бонапартовские стрелки уже отправили молодца прямо в ад!

– Неплохо, неплохо, – улыбнулся Бомонт, – ибо леди Йасмин, к сожалению, не удалось произвести впечатление тонко воспитанной особы. Ни на каплю не смутилась, когда мы обнаружили во время нашего посещения, что она спуталась с безродным ничтожеством, никоим образом не заслуживающим внимания женщины из высшего света!

– Да, Бомонт, легкомысленность – одно из качеств этой девицы, и ему должен быть положен конец, когда она станет верной супругой. Именно это я и сделаю сегодня к вечеру!

Сэр Родни не знал, что высокая старая дева, мисс Мэй, находившаяся все это время за бархатной портьерой, слышала все. Теперь она покинула свое укрытие и присоединилась к гостям, оставив сэра Родни с его замыслами насчет Йасмин. Сегодня вечером…

Ивонн отвлек стук в дверь. Пришла ее подруга Лоррейн Гиллеспи.

– Ты на ночном дежурстве, Ивонн? – Лоррейн улыбнулась подруге.

Ее улыбка казалась Ивонн необычной, будто направленной куда-то далеко, сквозь нее. Иногда, когда Лоррейн смотрела на нее вот так, Ивонн казалось, будто это вовсе и не Лоррейн.

– Да, не повезло жутко. Мерзкая сестра Брюс – старая свинья.

– А эта гадина, сестра Патель, со своим говорком, – поморщилась Лоррейн. – По-ойди поменяй белье, а когда поменяешь, по-ойди раздай лекарство, а когда раздашь, по-о-ойди померь температуру, а когда померяешь, по-о-ойди…

– Точно… сестра Патель. Отвратительная баба.

– Ивонн, можно я чайку себе сделаю?

– Конечно, извини, поставишь чайник сама, а? Прости, тут я такая, ну это… просто не могу оторваться от книжки.

Лоррейн наполнила чайник из-под крана и включила в розетку. Проходя мимо подруги, она слегка склонилась над Ивонн и вдохнула запах ее духов и шампуня. Она вдруг заметила, что перебирает между большим и указательным пальцем белокурый локон ее блестящих волос.

– Боже мой, Ивонн, твои волосы так классно выглядят. Каким ты их шампунем моешь?

– Да обычным – «Шварцкопф». Тебе нравятся?

– Ага, – сказала Лоррейн, ощущая необычную сухость в горле, – нравятся.

Она подошла к мойке и выключила чайник.

– Так ты сегодня в клуб? – спросила Ивонн.

– Всегда готова! – улыбнулась Лоррейн.

3. Фредди и его трупы

Ничто так не возбуждало Фредди Ройла, как вид жмурика.

– Не знаю, как тебе эта, – неуверенно посетовал Глен, препаратор с патологоанатомии, вкатывая тело в больничный морг.

Фредди с трудом сохранял ровное дыхание. Он осмотрел труп.

– А а-ана была ха-аррошенькой, – просипел он своим соммерсетским прононсом, – ава-аррия, да-алжно быть?

– Да, бедняга. Шоссе Эм-двадцать пять. Потеряла много крови, пока ее не вытащили из-под обломков, – с трудом промямлил Глен.

Ему становилось нехорошо. Обычно жмурик был для него не больше чем жмурик, а видел он их в разных видах. Но иногда, когда это был совсем молодой человек или кто-то, чья красота еще угадывалась в трехмерной фотографии сохранившейся плоти, ощущение бесплодности и бессмысленности всего поражало Глена. Это был как раз такой случай.

Одна нога мертвой девушки была разрезана до кости. Фредди провел рукой по нетронутой ноге. Она была гладкой на ощупь.

– Все еще теплая, а, – заметил он, – слишка-ам теплая для меня, по правде гаваря.

– Э… Фредди, – начал было Глен.

– Ах, извиини, дружжище, – улыбнулся Фредди, залезая в бумажник. Он достал несколько купюр и протянул их Глену.

– Спасибо, – сказал Глен, засовывая деньги в карман, и быстро удалился.

Глен ощупывал купюры в кармане, быстро шагая по больничному коридору, вошел в лифт и отправился в столовую. Эта часть ритуала, а именно передача налички, одновременно возбуждала и вызывала в нем стыд, так что он никогда не мог определить, какая из эмоций была сильнее. Почему он должен отказывать себе в доле, рассуждал он, притом что все остальные имели свою. А остальные были теми ублюдками, которые получали денег больше, чем он когда-либо будет иметь, – больничное начальство.

«Да, начальство все знает про Фредди Ройла», – подумал с горечью Глен. Они знали о тайном увлечении знаменитого ведущего телешоу одиноких сердец «От Фреда с любовью», автора многих книг, среди которых «Как вам это нравится – Фредди Ройл о крикете», «Сомерсет Фредди Ройла», «Сомерсет через букву „З“: острословие Запада», «Прогулки по Западу с Фредди Ройлом» и «101 фокус для вечеринки от Фредди Ройла». Да, директора-ублюдки знали о том, что делает с больничными жмуриками их знаменитый друг, всеобщий любимец, красноречивый дядя нации. И молчали, потому что Фредди привлекал для больницы миллионы фунтов через своих спонсоров. Директора почивали на лаврах, больница была образцом для близоруких управляющих фонда Национальной системы здравоохранения. И все, что от них требовалось, – это молчать в тряпочку и время от времени подкидывать сэру Фредди парочку-другую мертвых тел.

Глен представил, как сэр Фредди наслаждается в своем холодном раю без любви, наедине с куском мертвой плоти. В столовой он встал в очередь и ознакомился с меню. Отказавшись от булочки с беконом, Глен выбрал с сыром. Он продолжал размышлять о Фредди, и ему вспомнилась старая некрофильская шутка: когда-нибудь какая-то гниль его сдаст. Но это будет не Глен, Фредди платил ему слишком хорошо. Размышляя о деньгах и о том, на что их можно будет потратить, Глен решил пойти вечером в «Самоволку», клуб в центральном Лондоне. Он, возможно, увидит ее – она часто ходила туда по субботам – или в «Гэрэдж-Сити» на Шефтсбери-авеню. Это ему рассказал Рэй Хэрроу, театральный техник. Рэй любил джангл, и его пути совпадали с путями Лоррейн. Рэй был нормальный парень, давал Глену кассеты. Глен никак не мог заставить себя полюбить джангл, но думал, что ему удастся – ради Лоррейн. Лоррейн Гиллеспи. Прекрасная Лоррейн. Медсестра-студентка Лоррейн Гиллеспи. Глен знал, что она много времени проводила в больнице. Он также знал, что она часто ходила в клубы: «Самоволка», «Галерея», «Гэрэдж-Сити». Ему хотелось узнать, как она умеет любить.

Когда подошла его очередь, он заплатил за еду и еще у кассы заметил сидящую за одним из столиков светловолосую медсестру. Он не помнил, как ее звали, но знал, что это была подруга Лоррейн. Судя по всему, она только начала смену. Глену захотелось подсесть к ней, поговорить и, возможно, разузнать что-нибудь про Лоррейн. Он направился к ее столику, но, подкошенный внезапной слабостью, наполовину поскользнулся, наполовину рухнул на стул за несколько столиков от девушки. Поедая свою булку, Глен проклинал себя за трусость. Лоррейн. Если он не нашел в себе решимости заговорить с ее подругой, как он осмелится обратиться когда-нибудь к ней самой?

Подруга Лоррейн встала из-за стола и, проходя мимо Глена, улыбнулась ему. Глен воспрял духом. В следующий раз он точно заговорит с ней, а после этого заговорит с ней, когда она будет вместе с Лоррейн.

Вернувшись в бокс, Глен услышал Фредди в морге за стеной. Он не смог заставить себя заглянуть внутрь и стал подслушивать под дверью. Фредди тяжело дышал: «Ох, ох, ох, ха-арошенька-ая!»

4. Госпитализация

Хотя «скорая» приехала довольно быстро, время для Перки тянулось бесконечно медленно. Он смотрел, как Ребекка тяжело дышит и стонет, лежа на полу веранды. Почти бессознательно он взял ее за руку.

– Держись, старушка, они уже едут, – произнес он, возможно, пару раз. – Ничего, скоро все пройдет, – пообещал он Ребекке, когда санитары усадили ее в кресло, надели кислородную маску и закатили в фургончик.

Ему казалось, что он смотрит немое кино, в котором его собственные слова утешения звучали как дурно срежиссированный дубляж. Перки заметил, что Вильма и Алан пялятся на все это из-за зеленой ограды своего участка.

– Все в порядке, – заверил он их, – все в полном порядке.

Санитары в свою очередь заверили Перки, что именно так оно и будет, мол, удар легкий, ничего страшного. Их явная убежденность в этом беспокоила Перки и вгоняла его в тоску. Он понял, что страстно надеется: они не правы и заключение врача окажется куда серьезней.

Перки сильно вспотел, перебирая в уме различные сценарии.

Лучший вариант: она умирает и я – единственный наследник в завещании.

Немного хуже: она выздоравливает, продолжает писать и быстро заканчивает новый любовный роман.

Он понял, что заигрывает в уме с наихудшим из вариантов, и содрогнулся: Ребекка остается инвалидом, вполне возможно, парализованным овощем, не может писать и высасывает все их накопления.

– А вы не едете с нами, мистер Наварро? – несколько осуждающе спросил один из санитаров.

– Езжайте, ребята, я догоню на машине, – резко парировал Перки.

Он привык сам указывать людям из низших классов, и его взбесило предположение, что он поступит так, как они считают нужным. Он обернулся на розы. Да, самое время для опрыскивания. В больнице его ожидала суматоха, связанная с приемом старушки. Самое время опрыскать розы.

Внимание Перки привлекла рукопись, лежавшая на кофейном столике. Заглавная страница была испачкана шоколадной блевотиной. С отвращением он стер самое ужасное носовым платком, обнажив сморщенные, мокрые листы бумаги.

Перки открыл рукопись и начал читать.

5. Без названия – в работе(Любовный роман № 14.Начало XIX века. Мисс Мэй)

Страница 1

Даже самый скромный огонь в камине мог обогреть тесную классную комнатку в старом особняке в Селькирке. И именно это казалось главе прихода, преподобному Эндрю Биатти, вполне удачным положением дел, ибо он был известен своей бережливостью.

Жена Эндрю, Флора, как бы дополняя это его качество, обладала крайне широкой натурой. Она признавала и принимала то, что вышла замуж за человека небогатого и средства их были ограниченны, и, хоть она и научилась в своих ежедневных заботах тому, что муж ее называл «практичностью», ее по сути своей расточительный дух не был сломлен этими обстоятельствами. Далекий от порицания, Эндрю обожал супругу за это ее качество еще более страстно. Одна мысль о том, что эта восхитительная и прекрасная женщина отказалась от модного лондонского общества, избрав скудную жизнь со своим супругом, укрепляла его веру в собственное предназначение и чистоту ее любви.

Обе их дочери, которые в данный момент уютно устроились перед очагом, унаследовали душевную широту Флоры. Агнес Биатти, белокожая красавица и старшая из дочерей, семнадцати лет от роду, откинула со лба жгуче черные кудри, мешавшие изучению женского журнала.

– Смотри, какой изумительный наряд! Только взгляни, Маргарет! – воскликнула она с восхищением, протягивая журнал младшей сестре, которая медленно шевелила кочергой угли в камине, – платье из голубого атласа, скрепленное спереди бриллиантами!

Маргарет оживилась и потянулась за журналом, пытаясь выхватить его из рук сестры. Агнес не отпускала и, хоть сердце ее учащенно забилось в страхе, что бумага не выдержит и драгоценный журнал будет порван, рассмеялась с восхитительным снисхождением.

– Однако, дорогая сестрица, ты еще слишком молода, чтобы увлекаться подобными вещами!

– Ну пожалуйста, дай мне взглянуть! – умоляла ее Маргарет, понемногу отпуская журнал.

Увлекшись своей шалостью, девушки не заметили появления новой воспитательницы. Сухая англичанка, напоминавшая своим видом старую деву, поджала губы и строго произнесла громким голосом:

– Так вот какого поведения следует ожидать от дочек моей драгоценной подруги Флоры Биатти! Не могу же я следить за вами каждую минуту!

Девушки были смущены, хоть Агнес и уловила игривую нотку в замечании наставницы.

– Но, мадам, если уж мне предстоит попасть в общество в самом Лондоне, я должна позаботиться и о своих нарядах!

Пожилая женщина взглянула на нее с укором:

– Умения, образование и этикет – более важные качества для молодой девушки при вступлении в приличное общество, нежели детали ее убранства. Неужели ты поверишь, что твоя милейшая мать или отец, преподобный пастырь, несмотря на стесненные обстоятельства свои, позволят тебе быть хоть чем-то обделенной на пышных лондонских балах? Оставь беспокойство о своем гардеробе заботящимся о тебе, дорогая, и обратись к более насущным вещам!

– Хорошо, мисс Мэй, – отвечала ей Агнес.

«А у девушки строптивый нрав», – подумала про себя мисс Мэй; совсем как у ее мамаши, близкой и давней подруги наставницы – еще с тех далеких времен, когда Аманда Мэй и Флора Киркленд сами впервые предстали в лондонском свете.

Перки швырнул рукопись обратно на кофейный столик.

– Какая чепуха, – произнес он вслух. – Абсолютно гениально! Эта сучка в отличной форме – снова заработает нам кучу денег!

Он радостно потирал руки, направляясь через сад к розам. Внезапно в его груди зашевелилось беспокойство, и он, бегом вернувшись на веранду, снова взял в руки исписанные страницы. Он пролистал рукопись – она заканчивалась на странице сорок два и уже на двадцать шестой превращалась в неразборчивый набор предложений-скелетов и паутину неуверенных набросков на полях. Работа была далека от завершения.

«Надеюсь, старушка поправится», – подумал Перки. Он почувствовал непреодолимое желание оказаться рядом с женой.

6. Открытие Лоррейн и Ивонн

Лоррейн и Ивонн готовились к обходу. После смены они собирались купить что-нибудь из одежды, потому что вечером решили пойти на джангловую вечеринку, где должен был играть Голди. Лоррейн была слегка удивлена тем, что Ивонн все еще сидит, погрузившись в чтение. Ей, в общем-то, было наплевать, не ее палатой заправляла сестра Патель. Но только она собралась поторопить подругу и сказать ей, что пора двигаться, как в глаза ей бросилось имя автора на обложке книги. Она взглянула ближе на фотографию шикарной дамы, украсившей обратную сторону обложки. Фотография была очень старой, и, если бы не имя, Лоррейн не узнала бы в ней Ребекку Наварро.

– Ну ни хрена ж себе! – Лоррейн широко раскрыла глаза. – Эта книга, которую ты читаешь?..

– Ну? – Ивонн бросила взгляд на глянцевую обложку. Молодая женщина в обтягивающем платье вытягивала губы в сонном трансе.

– Знаешь, это, кто ее написал? Вон фотка…

– Ребекка Наварро? – перевернув книгу, спросила Ивонн.

– Ее привезли вчера вечером, в шестую. С инсультом.

– Вот это да! Ну и как она?

– Да не знаю… ну, ничего особенного, в общем. Мне она показалась слегка того, но, вообще-то, у нее ведь инсульт был, правильно?

– Ну да, с инсульта можно стать немного «того», – усмехнулась Ивонн. – Проверишь, передачи ей носят, а?

– И еще жутко толстая. От этого и инсульт. Просто – реальная хрюшка!

– Вот это да! Представь себе, такая раньше – и это все испортить!

– Слышь, Ивонн, – Лоррейн посмотрела на часы, – нам ведь уже пора.

– Пошли… – согласилась Ивонн, закрывая книгу и вставая.

7. Дилемма Перки

Ребекка плакала. Она плакала каждый день, когда он приходил к ней в больницу. Это серьезно беспокоило Перки. Ребекка плакала, когда была подавлена. А когда Ребекка была подавлена, она ничего не писала, не могла писать. А когда она ничего не писала… да, Ребекка всегда перекладывала деловую сторону на Перки, который, в свою очередь, рисовал ей куда более красочную картину их финансового положения, чем обстояли дела в реальности. У Перки были свои затраты, о которых Ребекка не подозревала. У него были свои потребности – потребности, которые, как он считал, эгоистичная и самовлюбленная старая карга никогда не смогла бы понять.