Дом, где исполняются мечты

На месте урегулировать все, что успели напортачить подчиненные и не смогли согласовать с местным начальством и проектным отделом. Так сказать, разбираться не отходя от кассы.

Он и разбирался в режиме штурмовом: «тумаков» надавал кому следовало, голос сорвал, ругаясь с кем требовалось, улыбался губернаторствующим и выпивал «деловую» с проектниками по четырнадцатичасовому рабочему графику.

Нормально. Разрулил на этом этапе.

Отчет составил, отправил по электронной почте вместе с проверочными данными и этапными расчетами в отдел. Доложил о результатах Каюшеву, генеральному директору, принял от него похвалу, уважуху и «отсыпную» пятницу, попрощался до понедельника…

И почти весь девятичасовой полет не вылезал из ноутбука, перепроверяя расчеты и показатели, пересматривая графики работ, перечитывая докладные и отчеты подчиненных.

Где-то минут за сорок до посадки захлопнул крышку лэптопа – все! Ночью накануне поспал-то не больше четырех часов, торопился дела закончить. Знал, что три дня отдыха впереди, мечтал, как приедет на свой участок на Финском заливе, где строил дом, затопит печь и пойдет гулять по местам красоты завораживающей, непередаваемой!

Стрельцов смотрел в иллюминатор на кипенно-белые, причудливо клубящиеся облака, подсвеченные садящимся за горизонт солнцем. Самолет двигался с востока на запад, и солнце все садилось и садилось, а они, как в детской игре, все догоняли и догоняли этот растянувшийся на часы закат.

В аэропорту Стрельцова встречал Иван, его личный водитель. Игнат Дмитриевич махнул рукой, заметив его за ограждением в зоне для встречающих, подхватил с транспортной ленты багаж, и в это время позвонила Марина.

Стрельцов от досады крутанул головой – вот меньше всего сейчас, после тяжеленной, измотавшей командировки и многочасового перелета, ему хотелось разбираться в чем-то там с бывшей женой.

Что разбираться – верняк!

Для иных целей она как-то не торопилась звонить. К денежному эквиваленту его внимания к дочери и себе самой у бывшей жены претензий не имелось, а даже где-то мерси за щедрость, ни попыток, ни призывов к воссоединению не наблюдалось – боже упаси! Зато существовал извечный повод для упреков, требований и поучений – дочь Мария.

Игнат долго не нажимал кнопку ответа, надеясь, что Марина отстанет. Но его бывшая настойчивая жена делать этого не собиралась и после того, как связь за «неответом абонента» прервалась автоматически, перезвонила еще раз.

Стрельцов успел выйти из багажного отделения, пожать руку Ивану, который на ходу перехватил у него чемодан, когда телефон повторил вызов бывшей жены.

– Да, Марин, – буркнул он.

– Игнат! – с ходу на высоких истерических тонах начала она. – Машка сбежала!

Он вышел из здания на улицу, вздохнул пару раз для успокоения и ровным тоном задал ставший последнее время традиционным вопрос:

– Вы опять поругались?

– Мы поругались не опять! Это у нас обычная форма общения! – возразила Марина. – Она совершенно отбилась от рук! Меня ни во грош не ставит, хамит, грубит! Вытворяет черт-те что!

– У нее переходный возраст, – миллион сто первый раз напомнил он, выступая в надоевшей до оскомины роли миротворца между женой и дочерью. – Я тебе предлагал неоднократно: пусть поживет со мной, а ты отдохнешь от ее закидонов.

– Ну да! Я, значит, плохая мать, а ты у нас прекрасный понимающий отец! – повторила она любимую присказку.

В миллион сто первый раз! Как же ему это остохренело!

– Так, все! Хватит! Давай по делу! – сурово приказал Стрельцов.

– По делу?! – аж задохнулась от возмущения бывшая жена. – Ах, по делу! Так вот, она сбежала, оставила идиотскую записку, что уехала к деду в Москву, разговаривать со мной не желает и телефон свой отключила!

– И в чем причина разногласий на этот раз? – поторапливал Стрельцов.

А Марина вдруг замолчала. Как-то странно примолкла, совсем не в свойственной ей манере.

– Марин? – призвал к затянувшемуся ответу Игнат.

– Она беременна! – сообщила мать его пятнадцатилетней дочери.

– Что-о-о?! – обалдел Стрельцов.

– Беременна. Шесть недель, – четко выговаривая слова, без истерической составляющей повторила Марина.

– Та-а-ак! – пытался осмыслить информацию Стрельцов, осмыслить получалось не очень, и он повторил: – Та-ак!

А Марина вдруг затараторила, заспешила словами сквозь рыдания:

– Конечно, я на нее наорала, а кто бы не наорал! Ей пятнадцать! А тут! Конечно, я сказала, что мы немедленно идем к врачу и делаем аборт! А что еще?! А она как с цепи сорвалась, словно помешалась! Такого мне наговорила! Я ее дома закрыла, ключи отобрала и поехала к Елене Сергеевне, ну, к гинекологу знакомому, договариваться об аборте. А у этой засранки запасные ключи были. Возвращаюсь домой, ее нет, и записка лежит! Сейчас прочитаю. – Она зашебуршила листком, хлюпнула носом и прочитала: – «Я уехала к деду в Москву, пока не вернется отец, разговаривать с тобой не хочу, не звони, я все равно отключила телефон. И можешь не стараться, никакого аборта я делать не буду». – Закончив, Марина снова разрыдалась: – Господи, вырастила на свою голову! Что же это такое, Игнат?! Опозорила нас да еще выкаблучивается!

– Ты отцу звонила? – перебил причитания он.

– Да! – продолжала плакать Марина. – У него номер недоступен, и у жены его тоже! Может, они уехали куда! Вот где Машка?! Что с ней?! Что она одна в этой Москве делать будет? Да еще ночью!

– Все! Не плачь! – уже принял решение Стрельцов, как всегда быстро и без дальнейших сомнений. – Я ее найду!

– Ты что, в Москву полетишь? – шмыгнув носом, спросила бывшая жена растерянно.

– Нет, бля, в Воркуту! – гаркнул Стрельцов, отключился, не прощаясь, и пошел к водителю, ждавшему его тактично поодаль, не мешая разговаривать.

– Ну что, Иван, концепция поменялась! – сообщил раздосадованный начальник. – Пошли к машине!

Вытащив из портфеля несколько папок с документами, Стрельцов открыл чемодан, переложил из него в портфель дорожный несессер, пару сменного белья, легкий пуловер на всякий случай.

– Да что стряслось-то, Игнат Дмитрич? – недоумевал водитель, наблюдая за его действиями.

Иван – мужик правильный, надежный, сто раз перепроверенный службой безопасности, а как вы думали! Ведь большая часть работы Стрельцова и его подчиненных – это конфиденциальная и охраняемая информация, в каком-то смысле стратегическая. Представьте, какими могут быть последствия, если данные научных экспертиз попадут, скажем, к конкурентам или к лоббирующим иные интересы, далеко не миролюбивые. Ну, вот то-то!

Возил Иван Стрельцова уж второй год, и душа в душу, заслужив начальственную уважуху и доверие. А посему и запасную связку ключей от его, начальства то бишь, жилья.

– Ты, Иван, отвези барахло мое домой, а папки сразу в офис, – распорядился Стрельцов, застегивая портфель, – а я в Москву.

– Прямо сейчас? – ошарашенно переспросил водитель. – Это после такого перелета?

– Прямо сейчас, – подтвердил Стрельцов, позволив себе вздох тяжкий, – после такого перелета.

– Ну, смотри, Игнат Дмитрич, как знаешь, – покачал неодобрительно головой водила, захлопывая крышку багажника. – Тебе бы, по-хорошему, отоспаться, отлежаться.

– По-хорошему оно бы конечно, – согласился Игнат, хлопнул Ивана по плечу и зашагал назад в аэропорт.

Ближайшим рейсом он улетел в Москву.

Все закаты Стрельцов догнал и перегнал за этот нескончаемый день. Смотрел в слепую темноту за иллюминатором, и все клокотало у него внутри, возмущением беспредельным обжигая шипением мозг!

Его девочка! Господи! Его девочка – вечно растрепанные косички, сбитые коленки, счастливая улыбка, сияющие зеленущие глазенки – фонтан энергии, радости и любви во все стороны!

– Па-по-чка! – орала она, только завидев его, и кидалась на шею обниматься-целоваться и рассказывать, захлебываясь, все-все-все самые важнющие свои девчоночьи дела!

Принцесска!

Так он ее называл в детстве. Машенька, его огромное счастье! У Стрельцова всегда что-то щемило возле сердца от любви и нежности, когда он смотрел на нее или заходил в ее комнату, когда девочки не было, и видел ее вещички, игрушки разбросанные. Его доченька!

Однажды Машка сильно заболела. Подозревали воспаление легких. Игнат перепугался страшно! До холодных судорог в прессе! Температура шкалила запредельная, чего они только не предпринимали, и приехавшая «Скорая» сбить не смогла. И он носил дочку на руках, ходил по всей квартире, укачивал, рассказывал что-то, песенки фальшиво пел, и все ходил и ходил, не спуская с рук ни на минуту.

К утру температура спала, и они так и заснули на диване вдвоем – он и Машка, оберегаемая кольцом отцовских рук. И оказалось, такой грипп тяжелый, а не воспаление.

Разумеется, она еще не раз подхватывала разные гриппы и коленки-локти вечно разбивала из-за энергии двигательной кипучей, но так тяжело, как тогда, больше не болела никогда.

Стрельцов на всю жизнь запомнил физическое чувство страха, которое испытал в ту ночь за Машку!

А потом она как-то в один момент выросла – спать ложилась еще принцесской с косичками, а утром уж барышней проснулась. И грудь у нее выросла враз, быстро, и тебе все округлости-плавности появились, и походка, и понты девичьи, и косметики-макияжи, и коротенькие, на грани отцовского инфаркта, юбочки, каблуки, и…

И такая тут шняга началась! Только держись! Понеслось подростковое аутодафе родителям! Усугубленное их с Мариной разводом.

О господи, господи! Весь набор противостояния родителей и детей! Спасибо всевышнему, без наркоты и криминала – это Стрельцов знал точно! Сам с ней разговаривал и – да простит его Машка! – просил службу безопасности по-тихому проверить. А куда деваться?! И на том отцовское спасибо, что без таких крайностей! Как сказал его отец: «И это большое счастье!»

На большое счастье необходимость терпеть все ее выкрутасы не тянула никак!

Но кто бы мог ждать беды с другой стороны?

Стрельцов, как только представлял, что какой-то мужик проделывает с его девочкой, что обычно мужики проделывают, у него пелена перед глазами плыла! Как ее там в книгах называют? Кровавая? Во-во! Именно такая – бешеная!

Он все успокаивал себя, цыкал на разбушевавшееся воображение: ну, может, тот козел, которого по-хорошему придушить бы надо, и не проделывал с его девочкой ничего подобного!

И тут же взрывался возмущением беспредельным: да, а что, шесть недель беременности ей ветром надуло?!

И вновь принимался себя остужать, успокаивать: ну, может, пацан какой, ровесник, такой же неграмотный в этом деле, как и она?

И погнали заново: пацан не пацан, но занимались они именно тем, от чего дети получаются!

Так накрутил себя, что даже сердце заныло от размышлений таких. Стрельцов потер рукой грудь, успокаивая ретивое и сознание, и сердчишко.

– Вам плохо? – спросила сердобольная пожилая женщина, сидевшая рядом. – У меня есть валидол и нитроглицерин, вам дать?

– Спасибо, – поблагодарил он, – не надо.

Не скажешь, конечно, что ему хорошо, скорее ближе к хреново, но не до такой же степени. Валидол – это, пожалуй, перебор.

Ничего. Разберемся!

Главное, Машку найти!

Инга несколько раз осторожно, чтобы не потревожить Стрельцова, заглядывала в гостиную. Ночной вторженец спал, не реагируя ни на какие звуки в доме. А звуки активной утренней жизни домочадцев приглушить, несмотря на все старания, было, как говорит ее сын Федор, полный бесполезняк!

Утро доброе началось с громогласного баса сыночка.

– Мамулька, привет! – заявившись в кухню по дороге в ванную в одних труселях, поприветствовал ее отпрыск родной пятнадцати годов.

– Не шуми, у нас гость спит, – предприняла попытку утихомирить сына Инга.

– Это Маня, что ли? Так она уже встала, вот очередь за ней в коммунальную ванную занял. Дожидаюсь! – балагурил с утренней жизнерадостностью Федька.

– Не Машка, а папаня ейный ночью прибыли, – разъяснила Инга, ловко переворачивая тонюсенький большой блин на сковородке.

Народу в их «цирковой труппе» прибавилось, следовательно, прокорму требовалось поболе, вот она и старалась дежурной кухаркой.

– Да ты че! – хохотнул Федька. – Маня офигеет!

– Почему у меня такое чувство, что сей факт не слишком ее обрадует? – поинтересовалась Инга и хлопнула Федьку по руке, потянувшейся стибрить блин с тарелки. – Сначала умываться!

– Да полно вам, маман, – продолжал радоваться жизни отпрыск, – отрок кушать хочут.

– Иди, иди, – вытолкала его из кухни «маман», – и оденься, у нас в доме барышня, неча исподним трясти, девушку конфузить!

Федька был выдворен, очередной блин ловко перекинут на тарелку, блинная исходная на сковородку, и тут из коридора донесся легкий скрип, сопровождаемый дробным постукиванием.

– Ну что, – встретила новоприбывших Инга, – тяжелая артиллерия пожаловала?

– Доброе утро, Ингуша, – въехала на инвалидном кресле в кухонное пространство бабушка, сопровождаемая верным Степаном Ивановичем.

– Что-то вы припозднились сегодня? – поинтересовалась Инга.

– Прихорашивались, – доложилась бабушка. – До меня дошли слухи, что нас посетил мужчина. – И она вопросительно подняла искусно подведенную карандашом бровь.

– Да бросьте вы, Анфиса Потаповна, – усмехнулась Инга, – доносить-то некому-с было. Уж признайтесь: информация из первых рук, полученная методом подслушивания.

– Нехорошо стыдить пожилого человека, – попеняла бабушка и лихо подрулила к месту обычной своей дислокации за столом.

Управлялась она, надо заметить, с этим электрокреслом, как Шумахер со своей машиной.

– Да, я слышала прибытие ночного гостя и твое с ним общение, – призналась бабушка, добавив немного порицания для приправы. – Разговаривали вы, скажем прямо, на всю лестничную площадку.

Степан Иванович громко хрюкнул, выказав полное и категорическое неодобрение гостя незваного и общения Инги с ним. Читай: черт-те что, сплошной беспорядок в доме! Шастают всякие! И вообще, что за дела такие – завтракать пора!

– И не умничайте! – напустилась на него Инга. – Вы вообще ночью вели себя по-свински, Степан Иванович! Заявились тут с проверкой, может, чего пожрать перепадет, чуть гостя не покусали, да еще презрение выказывали!

– Хрю! – отозвался на заяву Степан Иванович с явным пренебрежением.

Что означало: «Да какое мне дело до ваших гостей! Подумаешь, ходят тут! А территорию на предмет шума непонятного проверить обязан!»

– Степан Иванович при своей ответственности, – поддержала его бабушка.

– Доброе утро! – образовалась в кухне Мария Стрельцова, свежа и бодра.

– Здравствуй, Машенька! – разулыбалась бабушка ребенку.

– Хм-хрю! – ворчнул Степан Иванович и процокал к своему «столовскому» месту, где Инга уже разложила для него на чистой – заметьте! – белоснежно чистой тряпочке опять-таки же чистые кусочки овощей.

А то! Эстет и гурман! А вы думали! Мы вам не хрюшки в загоне – манеры и гонор имеем!

– Привет, Машенька, – поздоровалась Инга. – Садись, сейчас завтракать будем.

– Давайте я помогу, – предложила девочка паинькой примерной.

Никак что-то в погоде изменилось, раз мы тут скромницей прилежной выступаем!

– Помочь ты, конечно, можешь, но сначала осмысли информацию, – предложила, усмехнувшись, Инга. – Ночью приехал твой папа. Есть предположения почему?

– Ой! – прижав ладошку к губам от испугу, отозвалась Машка и, не сводя перепуганного взгляда с Инги, села на диван. – Ку-куда приехал?

– Да вот к нам, понимаешь ли, – не порадовала Инга, – почивает сейчас в гостиной.

– А он знает? – совсем по-детски, с надеждой на отрицательный ответ, полушепотом спросила девочка.