В огонь и в воду

– Вы, может быть, и правы, графиня.

– Да, я права, сердце говорит мне, что я права. Куда бы я ни поехала, в какой бы нужде я ни принуждена была жить, у меня есть два преданных существа, которые меня не покинут: женщина, которая меня выкормила, и старый солдат, который сопровождал графа в походах и ходил за его оружием и лошадьми. Он любит Гуго, как своего собственного ребенка. К этим двум преданным слугам прибавьте бедного малого, которого я приютила и у которого только и хватает смыслу на черную работу, – и вот весь мой штат.

– Хорошо, графиня, а я же что буду делать?

– Если вам угодно будет указать мне дом, где бы никто меня не знал и где бы я могла поселиться одна с сыном, я буду вам вечно благодарна.

– Что вы говорите о благодарности!.. Граф де Монтестрюк омыл в крови мерзавца обиду, нанесенную моему имени… Я ваш должник… Все ли вы сказали?

– В этом доме мне нужно помещение для пяти душ; дайте мне еще средства, какие сами найдете достаточными для скромной жизни, без нужды, но особенно – без роскоши.

– У меня есть именно такой дом, графиня, и вы хоть завтра можете туда ехать, если вам угодно. На эту ночь я вас попрошу сделать мне честь остаться здесь в отеле.

Графиня де Монтестрюк поклонилась.

– Этот дом называется Тестера, – продолжал герцог. – Это маленькое имение, доставшееся мне по наследству. В нем приличная мебель, при нем есть двор, башенка, ров, до половины полный воды, и службы. Не возражайте! Это каменная раковина, которую граф де Монтестрюк разломал бы просто локтями. При доме есть клочок земли и небольшой лес, дающие полторы тысячи ливров в год доходу, и кроме того, кое какие сборы вином, хлебом, сеном и овощами.

– Да это великолепно!

– Семье мелких дворянчиков этого показалось бы мало! Завтра я пошлю человека в Тестеру с приказанием всё там вычистить, хорошенько осмотреть, всё ли есть в комнатах, и, если вам угодно, завтра же вечером вы можете туда переехать. Само собой разумеется, что с той минуты, как вы войдете в Тестеру, дом и имение будут ваши. Если я приеду когда-нибудь туда узнать о вашем здоровье, вы, в свою очередь, приютите меня на ночку.

– Я принимаю, – сказала графиня, подавая руку герцогу де Мирпуа. – Было бы странно с моей стороны отказаться от того, что мне так чистосердечно предлагают.

– Помните только одно, графиня, – сказал герцог, почтительно целуя ей руку: – как только вам угодно будет переменить ваше местопребывание, я всё-таки остаюсь в вашем распоряжении.

Все сделалось так, как говорил герцог. На другой день, он сам захотел проводить графиню в её новое жилище, в нескольких милях от Лектура и в такой местности, где не было проезжих дорог. Когда они подъехали к аллее старых деревьев, в начале которой стояло два столба, герцог снял шляпу и, поклонившись, сказал:

– Здесь вы у себя, графиня. Через месяц, если позволите, я побываю у вас.

На крепких стенах Тестерского замка стояла башня с бойницами и издали всё здание имело вид феодального укрепления. Службы соединялись с главным корпусом амбарами и сараями и окружали двор, посредине которого бил фонтан в старый бассейн, где покоился старый мраморный дельфин со скрученным хвостом. Другая обрушившаяся башня была разобрана наравне с крышей. Низкая и широкая зала со сводом служила погребом. Окна были крепкие, двери исправные, камины в порядке.

Осматривая дом от погреба до чердака, графиня де Монтестрюк нашла в столовой шкафы полные посудой, а в спальне – богатые запасы белья. Особенное внимание было обращено на кухню; медные кастрюли блестели в ней перед большими железными таганами. Тоже было и повсюду. Обо всем подумали, обо всем позаботились. На кроватях были занавески, одеяла, чистые простыни, подушки. В сенях были большие стенные часы с фигурой Времени на верху.

Старик Агриппа, бродивший и шаривший повсюду, пришел скоро, потирая руки.

– В погребе стоит десять бочек с вином, которых мы и в десять лет не выпьем, – радовался он; – в дровяном сарае сложено столько дров и хворосту, что станет нам на самые суровые зимы; в амбарах насыпано столько хлеба, что смело можем есть, не считая кусков, а овса хватило бы на десяток лошадей, если б они у нас были: повсюду полные мешки с лучшей провизией; я услышал крик петуха и открыл в углу птичий двор с курами и утками, которыми молодой господин останется наверное доволен; жирные гуси и индейки гуляют тут же близко, а графине «для милостыни» – так и написано вот здесь на бумажке – я нашел в сундуке толстый мешочек… Да! всего, всего у нас вдоволь.

Графиня де Монтестрюк поняла теперь, зачем герцог де Мирпуа посылал накануне дворецкого в Тестеру.

– Все ли ты рассказал? – спросила она, улыбаясь.

– О, нет! есть еще комнатка полная игрушек для графа Гуго, который будет им рад, а другая побольше со всяким оружием: с кинжалами, шпагами, мушкетами, самострелами, копьями, рогатинами, алебардами, с разным огнестрельным оружием, от пистолетов до фальконетов; будет с чем приучать его к ремеслу солдата… Это уж мое дело и я беру его на себя… А потом, в высокой светлой комнате на восток, прекрасная библиотека, набитая сверху донизу книгами. Есть между ними и книги с отличными картинками про сражения и осады и с портретами военачальников. Это придаст графу охоты учиться чтению.

Две больших собаки вошли в эту минуту и стали ласкаться к Агриппе.

– И эти собаки принадлежат графине, – продолжал он, лаская их; – я встретил их на дворе, на солнышке, дал им по куску хлеба, и с тех пор мы стали друзьями. Садовник здешний сказал мне их клички: вот это Дракон, а это – Фебея, брат и сестра, отличные собаки! Посмотрите, какие у них зубы! С такими сторожами можно спать покойно.

Было уже поздно и осмотр окрестностей Тестеры отложили на завтра.

Дом был построен в углублении, на берегу широкого озера, из которого наполнялись водою рвы. К нему вела хорошо содержимая дорога. Толстые вербы нагнулись надо рвами, где сновали угри между водяной чечевицей; высокий орешник рос по откосам. Кругом во все стороны шли луга. На скатах ближних холмов было немного пашни и несколько виноградников. В конце долины рос хорошенький густо-лиственный дубовый лесок. Неподалеку высилась в голубом небе игла колокольни и указывала место деревни, скрывавшей свои смиренные крыши в зелени груш и яблонь. В той же стороне проходила дорога, служившая сообщением с окрестностями. При доме был также огород и фруктовый сад.

Обойдя свое новое имение во всех подробностях и отдав полную справедливость предусмотрительности и доброте герцога, сумевшего соединить великодушную щедрость с уважением к её воле и желаниям, графиня позвала Гуго в свою комнату, посадила его к себе на колена и сказала:

– Ты осмотрел теперь, сын мой, те места, где ты должен прожить, пока не вырастешь.

– А когда же я выросту?

– Лет через пятнадцать, дитя мое.

– Хорошо! здесь мне нравится. Я останусь здесь, пока вам будет угодно, матушка.

– А я здесь дождусь, пока Господь Бог призовет меня к Себе дать отчет в том, как я употребила дни свои.

– Не говорите этого, вы знаете – я не хочу разлучаться с вами.

Мать нагнулась к нему и поцеловала.

– Ты уже не увидишь больше замка Монтестрюк, милый Гуго, – сказала она.

– Это почему? Он мне тоже нравился со своими высокими башнями, куда я взбирался с Агриппой и откуда так далеко было видно.

– Замок этот уже не наш и у тебя нет больше ни лошадей, ни пажей, ни шелкового и бархатного платья, а у меня – ни карет, ни конюших.

– Их у нас отняли?

– Нет, дитя мое… мы разорились.

– Разорились? – повторил маленький Гуго с удивлением.

– Ты не можешь понять этого слова теперь, но поймешь со временем.

– Когда так, то что же у меня остается?

– У тебя остается твое имя, сын мой.

– Славное имя! – вскричал ребенок с оживленным взором: – Гуго-Поль де Монтестрюк, граф де Шаржполь!

– Да, славное, сын мой, но с условием, чтобы ты возвратил ему прежний блеск и сохранил его чистым и незапятнанным.

– А что нужно для этого делать, матушка?

– Надо трудиться без отдыха, чтобы сделаться человеком и солдатом.

– Ну, я и стану трудиться и сделаюсь человеком и солдатом.

– Поклянись! твой отец никогда не изменял клятве и отдал жизнь свою, чтоб сдержать данное слово.

Маленький Гуго задумался, потом, подавая матери обе руки, сказал:

– Клянусь вам, матушка.

* * *

Можно сказать, что воспитание маленького Гуго, ставшего графом де Монтестрюком, началось на другой же день после того, как он в первый раз провел ночь в Тестере. Дом этот был так далеко от замка, в котором он родился, что окрестные жители, – которые вообще мало разъезжали в эти далекие времена, а жили больше в тени своей колокольни – никогда не видели графини. Она могла гулять по окрестностям, не опасаясь быть узнанной. Она выдавала себя за вдову капитана, убитого на королевской службе, искавшую вдали от городов уединения и покоя. Все любили ее за молодость и задумчивую красоту, за проказы и миловидность сына и за делаемое кругом добро, для чего она отделяла всегда бедным десятину из своих небольших средств. Всякий кланялся, встречая ее во вдовьем трауре. По воскресеньям в церкви ей уступали особое место.

Однако ж, при всей суровости, в какую графиня де Монтестрюк заключила жизнь свою, несмотря на роковой удар, подсекший её молодость, бывали и у ней часы, когда приходили воспоминания прошлого. Ради чувства собственного достоинства, она не захотела позвать тогда графа де Колиньи, но неужели он сам не отыщет её из любви к ней? Возможно ли, чтоб он забыл ее до такой степени, что уж вовсе об ней и не думает? А как однако ж он любил ее! Как он клялся всегда сохранить эту любовь! Не он ли сам еще, в последний час разлуки, предлагал ей отыскать новое отечество в далеких странах? Тогда он был готов на всякие жертвы.

Когда эти мысли приходили ей в голову во время прогулок по окрестностям Тестеры, Луиза чувствовала внезапный огонь в сердце и одна, медленным шагом, со слезами на глазах, с подавленными вздохами, шла по тропинке от скромного дома до ближней дороги, на которой каждый день появлялись проезжие. Дорога эта пролегала по забытой местности, куда не доходило даже эхо событий, волновавших Париж. Когда задумчивая прогулка приводила ее к тому месту, откуда видна была длинная желтая лента, служившая им со общением с Ошем и Лектуром, а через Ош и Лектур – с Тулузой и Бордо, она садилась на камне и жадно всматривалась в две точки на горизонте, с востока и с запада. Когда поднималось вдали облако пыли, сердце её начинало биться, она привставала и старалась разглядеть фигуру всадника, поднимавшего эту пыль. Но то не был Жан-де Колиньи, и она грустно опускалась опять на свой камень.

Прошли дни и недели, месяцы и годы. Графиня де Монтестрюк оставалась все одна. Пришло время, когда она совсем уже перестала надеяться; она покинула мечты свои и положила на свое сердце камень отречения.

Я знала наверное, сказала она себе, что он забудет меня.

С этой минуты, между нею и Богом остался только один сын.

Первые годы прошли в глубокой тишине. Внешние события не отзывались в Тестере ни малейшим шумом. Гуго рос и укреплялся. У него оставалось смутное воспоминание о том, чем он был когда-то; но мать сказала ему, что по разным причинам, о которых он узнает впоследствии, он не должен говорит о прошлом, и ребенок молчал. Он был порядочный буян по летам своим, но в нем скрывалось что то твердое и честное, располагавшее всех в его пользу.

День его проходил в играх и в учении, в прогулках и в работах, развивавших его силы. Он любил ходить с крестьянами в поле, любил работать с ними серпом и топором в лесу. Раз как-то мать застала его за плугом; он покраснел и бросил палку с острым концом, которою погонял быков.

– Продолжай, – сказала графиня, – пахать не унизительно ни для кого.

Три раза в неделю, добрый священник, полюбивший вдову и сироту, являлся в Тестеру и учил внимательного Гуго истории, географии, словесности, латинскому языку и кое-каким обрывкам других наук. Ребенок любил читать: в длинные зимние вечера, когда ветер бушевал на дворе и дождь стучал по крышам, он, запершись в низкой комнате, возле матери, перед веселым огнем камина, по целым часам читал книгу о путешествиях или о жизни славных людей и пристращался к дальним экспедициям и к боевым подвигам, чудесные рассказы о которых были у него перед глазами; но что он любил особенно – это уроки Агриппы. Гуго еще не дорос ему до плеча, а уже бился на шпагах очень порядочно.

– Вам не достает только силы и привычки, граф, говорил старый солдат, гордясь своим учеником.

– Это придет, – отвечал Гуго, отирая пот с лица.

В пятнадцать лет Гуго был другом, можно сказать – командиром всех детей своего возраста. По воскресеньям их собиралась целая толпа к нему под команду; он делал большие смотры на окрестных лугах, строил с товарищами крепости и окопы, окружал их палисадами из кольев, потом делил войско на два отряда, отдавал один под команду смышленого товарища, сам становился во главе другого, и начиналось большое сражение, оканчивавшееся закуской, которую доставляла графиня. Ни снег, ни холод, ни дождь, ни ветер ничего не значили уже для здорового мальчика.

Гуго учился верховой езде без седла на лошадях, возвращавшихся с пахоты, и на жеребятах, которых ловил на пастбище. Никакая бешеная скачка его не пугала, никакая преграда его не останавливала. Упадет сегодня, а завтра опять принимается за то же.

Агриппа думал только, как бы приучить молодого графа к фехтованию, и ему пришла оригинальная мысль, чтобы развить в нем врожденные способности и дать ему возможность биться со временем с самыми искусными бойцами.

Всякого солдата, всякого рубаку, какой ни попадал ему на дороге к Тестере, он зазывал в дом и кормил усердно, только с условием, чтобы час другой он провел с Гуго в фехтовальной зале за добрым уроком.

Агриппа был сам знаток в этом деле и когда видел, что урок прошел отлично, давал еще учителю небольшую плату. Солдат уходил довольный и нередко обещал еще раз зайти к ним.

В то время было довольно разных искателей приключений и дезертиров, так что юноша Гуго имел дело и с испанцами, и с итальянцами, и с швейцарцами, и с фламандцами, и с португальцами, которые учили его особым приемам каждой нации. Поседевшие бойцы усердно хвалили мальчика.

Случалось иногда и раскаиваться в этих гостеприимных встречах. Пропадали кое-какие вещи. Гуго не смел подозревать своих учителей. Напротив, доверчивый столько же, как и храбрый, он верил безусловно всем рассказам их о своих подвигах и походах. Раза четыре-пять он даже высыпал им на руку всё, что было в его скромном кошельке, а они клялись ему, что скоро принесут назад занятые деньги. Получив же взаймы деньги, они, разумеется, исчезали навеки.

– Как это странно! – говорил Гуго.

VI

Уроки и советы

Раз как-то сын графа Гедеона забыл на скамейке совсем новый плащ, сшитый местным портным из хорошего сукна. Только что он отвернулся, как плащ исчез. Он бросился искать его повсюду, крича, что разве сам дьявол унес его на рогах.

– Дьявол не дьявол, – сказал Агриппа, – а тот ловкий молодец, что рассказывал тебе о сражениях во Фландрии, просто – надел и ушел.

– О! – отвечал мальчик с негодованием, – как можно думать, чтоб такой храбрый человек решился на такой скверный поступок?

– Ну, я полагаю, не один такой лежит у него на совести? Пари готов держать, судя по коже, что этот хват чаще дезертировал, чем сражался.

– Это уж через чур!.. Если ты и угадал, то один он такой и найдется между всеми.

– Я сам видел, как он стащил плащ, да и десятеро других сделали бы на его месте то же самое. Подвернулся удобный случай, хороший новый плащ – как тут не решиться прохожему завладеть чужим добром? Бродяги вообще легко поддаются искушению… насчёт оружия вам немногому осталось еще поучиться, а уж насчёт жизни и людей, ну! не найдется, я думаю, такого монастырского послушника, который бы не был гораздо опытнее вас. Хотите испытать?

– Очень рад, только предупреждаю тебя, мой старый Агриппа, что я тогда только поверю, когда сам увижу воровство собственными глазами.

– Увидите, и не раз еще, а десять! Только не мешайте мне, и чтобы я ни говорил, все кивайте головой.

В тот же день Агриппа с учеником своим принялся за дело. Он вычистил погреб в старой башне, углубил его, сняв земли, потом посыпал рыхлой землей, а в своде проделал люк, да так искусно, что его нельзя было и заметить.

Этот люк открывался под тяжестью человека и проходил как раз у начала каменной лестницы с истертыми от времени ступеньками, которая вела в круглую комнату с узкими просветами; в углу этой комнаты стоял старый дубовый сундук, окованный ржавым железом. Агриппа обмел на нем пыль и, подняв крышку, положил туда два кожаных мешка с медными и железными кружочками. Гуго смотрел внимательно на эти приготовления.

– Вот западня и готова, подождем теперь лисицу, – сказал старик.

Потом, приложив палец к губам:

– Только, пожалуйста, никому ни слова.

Через неделю появился какой-то бродяга, вооруженный с головы до ног. Нос у него был крючком, а лицо – как у совы. Агриппа побежал к, нему на встречу, наговорил ему тысячу любезностей и, как всегда делал, обещал хорошенько накормить за урок фехтования. Тот уж успел рассмотреть на кухне перед очагом аппетитный вертел, а на столе два жбана с вином, погладил усы и согласился охотно.

– На дворе уж поздно и ходить по ночам не годится, – прибавил Агриппа; – так после урока, останьтесь-ка у нас переночевать, а завтра утром мы вам поднесем на дорогу еще стакан вина и кусок холодного мяса.

– Отлично! – сказал пандур.

– Что это затевает, Агриппа? – спрашивал себя Гуго.

Урок прошел превосходно, а после него учитель, ученик и старик Агриппа уселись за столом, на котором дымилась жареная индейка, а рядом с ней лежал добрый окорок ветчины. Две широких кружки стояли под рукой у солдата, который осушил тотчас же одну, для начала.

– Надо очистить воздух, – сказал он и потом, щелкнув языком, прибавил: – Славное винцо!

После ужина, приправленного, как следует, обильными возлияниями белого и красного вина, Агриппа оглянулся кругом с таинственным видом и, положив локти на стол, сказал:

– Ну, приятель, мне сдается, что вы человек порядочный и обстоятельный, и что на вас положиться можно.

– Надеюсь!

– Надобно, значит, открыть вам секрет и вместе с тем попросить у вас услуги.

Он пошел к двери, затворил ее и вернулся на свое место.

– Сейчас я покажу вам приготовленную для вас комнату; надеюсь, вы будете ею довольны.

– О! лишь бы была хорошая постель, огонь в камине, да на столе кружка вина и кусок мяса на случай, если проснусь ночью, – больше ничего и не нужно: ночью я привык погрызть чего-нибудь, когда не спится.

– Все будет… Теперь приступаю к секрету.

Гуго, положив подбородок на руку, слушал обоими ушами.

– Ваша комната тут рядом, мы сейчас пойдем туда взглянуть, все ли готово; выходит она в коридор, ведущий к башне, которую вы, верно, заметили, когда подходили?

– Да, кажется, четвероугольная башня, – сказал рейтар, – наливая себе стакан и осушая его залпом.

– Именно. Ну! в этой самой башне я спрятал свою казну.

– Как? – спросил солдат.

– Тс! увы! вся она в двух маленьких мешочках! Время теперь такое тяжелое! Я положил их в дубовом сундуке.

– Внизу башни?

– Ради Бога, потише! Мало ли злых людей шатается на свете!

– Разумеется.

– Я сам всегда сплю там же с пистолетами, чтоб кто туда не забрался; но посудите, какая беда! Именно сегодня вечером у меня назначено свидание в деревне по очень важному делу. Мне нужно кого-нибудь, кто бы за меня поберег мое сокровище. Из вашей комнаты хорошо слышно всё, что делается в башне. При малейшем шуме вы могли бы кинуться и позвать на помощь.

– На помощь? я-то, служивший на мальтийских галерах? Довольно будет вот этой руки и этой шпаги. Не даром меня зовут дон-Гаэтано де Гвардиано.

– Впрочем, если вам не хочется караулить, скажите слово, и я отложу свое свиданье до другого раза.

– За чем же? Оказать услугу кому-нибудь – страсть моя. Ступайте себе по делам, а я покараулю и, клянусь Богом! никто не подойдет близко к вашим деньгам, даю вам слово кастильца.

– А когда так, пойдемте осмотреть место.

Гуго зажег фонарь и пошел впереди, за ним Агриппа, а поток испанец, положив руку на эфес шпаги Они прошли в молчании через комнату, потом через коридор и, войдя в башню, поднялись до лестнице в комнату, где стоял сундук.

– Вот и мои мешки, – сказал Агриппа, открывая крышку. – они легонькие… посмотрите… а все таки в них порядочный куш… Отдаю их на ваше охранение.

– Будьте покойны, – отвечал дон-Гаэтано, взвешивая их на руке, потом бросил их назад в сундук. Раздался металлический звук и глаза солдата сверкнули огнем.

– Дверь-то не совсем ладно затворяется, – продолжал Агриппа самым простодушным голосом; – дерево все источено червями… да и замок ненадежен… но вы будете близко – и мне нечего бояться.

– Еще бы! Я один стою целого гарнизона.

– Само Небо послало вас сюда…

– Ну, да! разумеется!

Все трое спустились назад по лестнице и Агриппа показал испанцу на столе в его комнате большую кружку вина и добрый кусок мяса.

– Постель ваша готова; не нужно ли еще чего? – спросил он у него. – Оказывая нам такую услугу, вы, надеюсь, не станете церемониться.

– Нет, благодарю; больше ничего не надо.

– Значит, я смело могу идти в деревню, где меня ждут?

– Хоть сейчас, если хотите, – отвечал дон-Гаэтано, расстегивая пояс.

– А завтра задам вам такой завтрак, что вы не скоро его позабудете! – вскричал Агриппа самым нежным тоном.

Они обнялись, Агриппа затворил дверь и ушел с Гуго.

– Начинаете понимать, граф? – спросил он.

– Да, немного; но ты увидишь, что твоя хитрость пропадет даром.

На другой день на заре, Агриппа и Гуго пошли в комнату испанца; в ней никого не было и дверь была отворена. Агриппа моргнул глазом и, взглянув на Гуго, сказал:

– Когда птичка вылетела из гнезда, значит – улетела за кормом.

– Послушай-ка, – сказал Гуго, схватив его за руку.

Из башни раздавались глухие проклятия. По мере того как они подвигались дальше по коридору, крики становились явственнее. В конце коридора они увидели, что люк открыт, и, нагнув голову над черной дырой, они заметили внизу, в темноте, человека, который ревел и бился.

– Как? это вы, дон-Гаэтано? – сказал Агриппа ласковым голосом. – Что это за беда с вами случилась? Я и то беспокоился, не найдя вас в постели… Она совсем холодная… Не дурной ли сон вас прогнал с неё? Или вы услышали какой-нибудь шум?

– Именно! – отвечал Гаэтано, сверкая взором. – Мне приснилось, что кто-то пробирается к вашим мешкам… я встал поспешно… и с первого же шагу в эту проклятую башню… обвалился в яму.

– Не очень зашиблись, надеюсь?

– Нет… не очень… Но вытащите меня поскорей… я продрог и не прочь отведать обещанного завтрака.

– Вот это умно сказано, господин гидальго; но этот завтрак вы получите, заплатив прежде выкуп.

– Выкуп, я?… Что это значит?

– Очень ясно и вы сейчас меня поймете, любезный друг.

Агриппа уселся поудобнее над самой дырой, свесив в нее ноги.

– Вы совсем не дурной сон видели, мой добрый Гаэтано, – сказал он, – и вовсе не шум разбудил вас, а просто пришла вам не в добрый час охота завладеть собственностью ближнего: чёрт попутал, должно быть, и – вот зачем вы забрались ночью сюда в башню.

– Клянусь вам всеми святыми рая…

– Не клянитесь: святые рассердятся. Сознайтесь, что если бы вы в самом деле вскочили с постели вдруг, неожиданно, то не успели бы одеться, как следует, с головы до ног, надеть шляпу, прицепить шпагу; ничто не забыто, ни сапоги, ни штаны, – хотя сейчас дать тягу!.. Ну, а как за всякое худое дело следует наказание, то выверните-ка ваши карманы, чтоб показать нам, что в них есть, и поделимся по-товарищески… Да и во всякой стране так уж водится, что побежденный платит штраф!

Дон-Гаэтано божился и клялся тысячью миллионов чертей, что у него в карманах не бывает никогда и шести штук серебряной мелочи.

– Ну, как хотите, – сказал Агриппа и, подняв люк, сделал вид, что хочет закрыть его. – Когда вы пообедаете и поужинаете мысленно, я приду завтра поутру узнать, не передумали ль вы, – продолжал он. – Ночь, говорят, хороший советник.

Испанец кричал и вопил, как бесноватый; Агриппа не обращал на это ни малейшего внимания. Пришлось сдаться. Мошенник вывернул карманы; в них-таки кое-что нашлось.

– Бросьте мне четыре пистоля, а остального мне не нужно, – сказал Агриппа; – я ведь не алчный.

Четыре монеты упали к его ногам.

– Поскорей теперь лестницу, – крикнул дон-Гаэтано.

– А вот ваш ученик, для которого всякое желание учителя закон… он и сходит за лестницей. Но прежде надо исполнить еще одну маленькую формальность.