Роковая ошибка

Ее правая рука, словно сама собой, потянулась к его пылающей щеке, а левая в темпераментном, но в тоже время кротком порыве стала обвивать его шею; по ее белоснежному лицу разлилась краска, выдававшая ее участившееся сердцебиение. Поцелуй длился всего несколько мгновений, но казалось, что пролетела целая вечность.

– Неужто и в этом наши симпатии совпадают? – наконец сказала она, оглядев величественных вечнозеленых красавиц и улыбнувшись своим ласковым взглядом, посмотрела него. На Лене красовались необычные своим багровым оттенком шелковые брюки и легкая розовая, облегающая ее манящую фигуру кофточка. Волосы ее были распущены и слегка развивались на ветру. К вечеру Дима тоже успел переодеться и облачиться в модную приталенную рубашку с короткими рукавами, поверху которой была накинута легкая коричневая ветровка.

– Ты права… – произнес Дима. – Обожаю этих зеленых цариц французских садов. Он сделал паузу, и красиво подбирая слова, запел своим любимицам еще более развернутые дифирамбы, попутно укоряя себя за никчемную поспешность в изложении того, что могло показаться ей совсем не интересным. Хочешь расскажу тебе о них побольше? Туи, – продолжал он, – вечнозеленые красавицы, своими плоскими побегами и чешуйчатой хвоей могут дать фору любому другому растению в садах. Их ветки, словно гордясь своим аристократическим происхождением, величественно поднимают свои кончики к вершине, прижимаясь своей хвоей к стеблю. Они тянутся вверх, к солнцу, к свету, потому что сами хотят приносить радость и свет в этот мир, где они родились. При всем при этом, туя совсем не зазнайка. Она не так уж и требовательна и посему люди еще издавна с благодарностью высаживают ее, в том числе и в задымленных городских районах, делая изюминкой любого озеленения.

Лена внимательно, не перебивая, слушала Диму, периодически ловя себя на мысли о том, как ему удавалось иметь подобные энциклопедические знания почти по любым вопросам. И все же, несмотря ни на что, ей, конечно же, было приятно находиться рядом с таким талантливым, поэтичным и романтически настроенным молодым человеком, так искусно владевшим родным языком.

– Ты просто талант! – похвалила его Лена и уважительно закивала головой. – Если бы все журналисты могли так красиво излагать свои мысли.

– Вообще-то я еще и писатель, – с немного уязвленным чувством собственного достоинства, но, ничуть не обидевшись на нее, прибавил Дима.

– А-а-а, прости, я не знала. Мне кажется, сейчас абсолютно невозможно пробиться в книжную среду, все места под солнцем на полках уже давно заняты.

Она бы с удовольствием продолжила беседу о его дарованиях, однако в глубине души она совсем не была уверена в его способностях. Двое из ее прежних молодых ухажеров тоже любили в разговоре похвалиться своими неординарными литературными способностями, только по первым же их любовным посланиям она сразу поняла, что их мечтам не суждено было осуществиться.

– Верно. Но ведь эти авторы тоже были молодыми. Когда-то и в них тоже не верили, и, высокомерно заявляя, что они не интересны, захлопывали перед ними двери, оставляя их в одиночестве со своей трагедией и крушением надежд, – настаивал Дима, которому, как и любому творческому человеку было очень тяжело слышать болезненное суждение, рубившее на корню первые, еще такие робкие шаги к исполнению своей заветной мечты. Ведь для того и существуют мечты, чтобы человек мог поверить в невозможное.

– Верно, – сухо ответила Лена, у которой в этот вечер совершенно не осталось сил на даже крошечный спор или аргументированную дискуссию. – Знаешь, если честно я сегодня так устала на работе, что мне хочется просто расслабиться и ни о чем не думать. Лена скользящим движением провела ладонью по своему лбу, затем виску и щеке. Она и впрямь выглядела уставшей. Ее глаза порядком утомились от напряженного чтения документов, и красные тоненькие прожилки нещадно выдавали ее скопившееся за день напряжение.

Где-то вдалеке, там на другом конце пустеющего на глазах бульвара, послышался, аккомпанированный нежными звуками рояля, бархатный баритон; сойдясь в экстазе они повествовали о прекрасной, но неразделенной любви.

Дима огляделся вокруг и, заметив вдалеке мерцающую вывеску многозального кинотеатра, учтиво предложил ей последовать туда и выбрать любой понравившейся ей фильм.

– Что ж, тогда давай выберем что-то легкое и смешное, – предложил Дима, когда они уже приблизились к кассе.

Лена закивала головой и в тот же момент увидела анонс комедии, на которую она так давно хотела пойти с подругами, но так и не нашла времени осуществить это мероприятие.

Им повезло. Начало ближайшего сеанса должно было состояться с минуты на минуту.

Молоденький кассир, видимо подрабатывающий в кинотеатре студент старших курсов, в ярко-красной майке с символикой заведения, протянул им два белых билета из плотного картона и пожелал приятного просмотра.

Фильм, как и многие другие, гордо именуемые современными режиссерами, комедией, оказался весьма посредственным. Несмотря на это, Лена и Дима все равно прекрасно провели время, периодически подшучивая, и додумывая сцены там, где, по их мнению, у режиссера и сценариста не хватило полета фантазии. Там же, во время финальных титров они успели условиться в следующий выходной познакомиться с родителями. Дима, к полному удивлению для Лены, сделал это предложение сам. Данное обстоятельство не могло не радовать ее. Ведь желание молодого человека познакомиться с семьей во все времена показывало серьезность намерений, что не могло не импонировать ей.

Проехав по опустевшим под покровом ночи московским дорогам, они быстро оказались у подъезда ее дома. Они сидели в машине и никак не могли расстаться. Эти немногочисленные, но полные внезапно вспыхнувшего романтизма, встречи успели очень сильно сблизить их, и позволили им найти гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд.

На улице заметно похолодало, и лобовое стекло машины начало запотевать. Лена изящным движением указательного пальца нарисовала большое сердце и две буквы «Д» и «Е» под ним. Она подвинулась ближе к Диме, который чувствовал себя немного неловко, делая вид, что внимательно следит за тем, не мешает ли их машина проезду по улице. Меж тем, Лена протянула левую руку и снова обняла его за шею.

– Пожалуйста, будь ко мне поближе, – прошептала она, волнительно похлопывая своими длинными ресницами – это был замечательный вечер. Так хочется, чтобы он завершился также волшебно.

Наконец Дима все же набрался смелости, повернул к ней голову и следующие минуты заворожено рассматривал ее, ему казалось, что лицо ее источало какое-то особенное, заметное только ему и ощущавшееся всем его телом, сияние; только спустя несколько минут ему удалось вернуться с небес на землю, и он прошептал:

– Это тебе спасибо! Ты сделала прекрасными эти минуты… этот день… этот месяц…

Она взяла его левую руку и потянула к своей груди.

– Никто не видит! Уже поздно! Я же вижу, куда ты смотришь, – улыбнулась Лена и направила его ладонь прямо к своему сердцу. Его рука пробралась сквозь блузку и оказалась на ее теплом теле. Лена сделала глубокой вздох и в умилении закрыла глаза. В этот момент сладострастного приближенья и ощущенья ее пылкого тела, он почувствовал себя тонущим в созвездии ее ароматов: едва уловимый пикантный запах духов, в романическом вальсе сливался с ее собственным благоуханием, словно тончайшей нитью исходившим от ее бархатистой кожи. – Приятно чувствовать тебя вот так близко, – нежно прошептала она и почувствовала, как Дима все сильнее наклоняется к ней. Подлокотника между сидениями в машине не было, и он мог почти приблизиться к ней всем своим телом, но Лена вовремя опомнилась.

– Стой, Стой, Стой, это в другой раз! Здесь неудобно.

– Да, конечно. Ты права, – встрепенулся Дима и снова выпрямился на своем сидении. – Уже поздно. Завтра тебе на работу.

– И тебе тоже…

– Думаю, сегодня мне не заснуть…

– Почему это? – Лена попыталась изобразить удивление, хотя в глубине души прекрасно понимала, о чем он.

– Буду думать о тебе. Знаешь, как не просто заснуть после свиданий с тобой, – Дима редко пускался в подобные чувственные откровения, но в этот мгновение у него словно произошло короткое замыкание. – Я не знаю, что происходит, но ты не выходишь у меня из головы. Ты ворвалась ко мне в душу и окопалась там. Я все время думаю о тебе. Твои духи, твоя одежда, твой голос – все это сводит меня с ума.

– Ты мне тоже очень нравишься, – заигрывающе поддержала Лена, проворно моргая своими манящими угольными ресницами.

– Спасибо!

– Мне пора, – Лена поправила кофточку и прихватив сумку с заднего сиденья, добавила – Значит, в субботу вечером жду тебя в гости.

– Да. Но если честно… я волнуюсь, мы совсем недавно познакомились… Все так быстро…

– Не волнуйся, все будет хорошо, – она нежно поцеловала его в щеку и дернула за ручку двери, но та не поддалась. – Не хочешь отпускать меня?

– И я, и машина, – улыбнулся Дима – Нужно потянуть еще раз.

– А! – поняла Лена и, открыв дверцу, вышла из машины – Пока…

Но Дима все же не удержался и, стремительно открыв дверь, побежал за ней. Он еще раз крепко заключил ее в свои объятия и поцеловал так страстно, как никогда раньше. Их губы слились в едином порыве, а руки заскользили по шее и щекам. Какая-то особенная томность разлилась по их лицам, сердца стали биться еще сильнее, разгоняя разгоряченную кровь по всему телу.

– Вот она любовь! – послышался сзади голос прохожего, нечаянно узревшего минуты сладостного свидания, и Лена с Димой в смущении отстранились друг от друга.

– До свидания… До следующего свидания! – прошептала она и зашла в подъезд.

Усталый после долгого и насыщенного дня, Дима легкой поступью устремился к машине. Пленяющий аромат ее духов, их жадные до изнеможения ласки, обжигающие своей страстью поцелуи, еще долго томили его сознанье, доводя его до безумия, которое ощущает каждый человек открывавший для себя настоящую любовь.

Что за поразительная, невероятная штука – жизнь: иногда так хочется, чтобы она пролетала быстро-быстро… как реактивный самолет, не давая даже успеть осознать происходящее, а иногда хочется, чтобы плелась подобно крошечной улитке, так чтобы каждой секундой можно было бы наслаждаться годами.

7

Несколько дней спустя.

Дима вышел из здания, чтобы подышать свежим воздухом; обычно это всегда помогало ему расслабиться и восстановить душевные силы после напряженной работы. Где-то вдали слышался едва заметный голос никогда не спящего Садового кольца, но здесь в чудом сохранившихся после многочисленных перекраиваний центра города, переулочках старого Арбата было на удивление тихо, спокойно и умиротворенно: в ветках деревьев егозили, распушив перья крошечные воробьи, в разбитом неподалеку палисаднике, благоухая словно французская модница, вытянулась бархатистая будлея, окруженная десятком порхающих вокруг нее разноцветных бабочек. Спрятавшись за тенью небольшого бежевого грузовичка, взъерошенная дворняга, добродушно, словно с полудрема, поглядывала на него, не отрывая своей серой мордочки от асфальта.

Лишь одно обстоятельство не давало расслабиться и задышать полной грудью – невыносимая духота, и он, зажмурившись от яркого солнечного света и взвившейся от внезапного порыва ветра пыли, засучил рукава на своей рубашке и ослабил галстук. Казалось, что раскалившийся асфальт вот-вот начнет выделять невидимые пары, обжигая ноги прохожих, а разбушевавшиеся солнечные лучи расплавлять краску автомобилей. Дима бросил взгляд в сторону недалеко припаркованной машины. Он обожал черный цвет и не мог себе представить другого оттенка для своего костюма, ботинок и автомобиля, хотя прекрасно понимал, что в такие дни транспортное средство превращается в дьявольскую микроволновую печку.

Рядом с их конторой всегда было очень людно. Неподалеку находились два здания детских садов, открытая спортивная и детская площадка. Правление компании специально выбрало это место для своей штаб-квартиры, им так не хотелось, чтобы все вокруг было погружено в асфальт и заборы.

Внезапно он услышал чей-то плач совсем рядом с собой. Маленькая худенькая девочка в ситцевом платье горько заливалась слезами. Сердце Димы напряглось, и он с тревогой в душе подошел к маленькой девочке.

– Крошка, что случилось?

Девочка не отвечала и, даже не посмотрев на Диму, принялась плакать еще сильнее.

– Принцесса! Послушай меня, пожалуйста. Если ты перестанешь плакать, я попытаюсь помочь тебе, – он взял ее руки и прислонил к своей щеке.

Девочка стала успокаиваться, и теперь, приблизившись к ней, он смог рассмотреть ее получше. Длинные волнистые волосы беспорядочно высовывались из-под маленькой синей шапочки с беленькими полосками. Маленькие ушки и немного приподнятый вверх носик, выразительные брови, красные пухленькие губки, делали ее очень милой и забавной. Крошечные веснушки на щеках шли ей, как никому другому.

– У меня больше нет мамы… – вытирая крошечным розовым платочком глаза, проплакала девочка.

– Как нет? – с недоумением переспросил Дима и присел перед ней, чтобы быть поближе.

– Я маме не нужна, – снова заревела девочка.

– Стоп. Стоп. Стоп. Давай успокоимся, – Дима прижал ее поближе к себе и почувствовал, как девочка начала приходить в себя. Где же твои родители?

– Я им не нужна.

– Как это не нужна? Конечно же, нужна. Ты просто потерялась?

– Нет! Они меня наказали, и я ушла, – потупив взор, всхлипывая ответила девочка.

Дети были слабым местом Димы. Лицезрение их страданий было одним из самих страшных его кошмаров.

– Так, так, так… Давай сделаем глубокий вздох и затем досчитаем до десяти. Я буду здесь рядом с тобой и тоже посчитаю.

Девочка сделала глубокий вздох, но считать не стала.

– Раз, два… – начал Дима, но девочка, будто нарочно, продолжала молчать.

– Не хочу просто так считать…

– Зачем просто так… Давай считать … животных. Кто тебе больше нравится?

– Кролики…

А-а-а… вот такие? – Дима скорчил смешную гримасу: сжал губы в трубочку, выпятил вперед два резца и съежил нос. Девочка все же рассмеялась, увидев его нелепую, но такую добрую пародию. Ее смех отозвался бальзамом на его душе, он прекрасно знал, что смех всегда имеет исцеляющее и успокаивающее действие на детскую психику.

– А тебе какие нравятся животные? – проявила так свойственное маленьким детям любопытство девочка.

– Мои любимые – тигры! – Дима сжал пальцы на двух руках, изображая хищника, и попытался спародировать, как тигр набрасывается на нее и кусает за шею.

Девочке стало щекотно, и она, съежившись и притянув плечо к уху, закатилась еще большим смехом.

В этот момент и появилась ее мама.

– Маньяки проклятые! – неожиданно закричала она и, взяв девочку за руку, быстрыми шагами увела ее прочь.

Дима обиженно и, чувствуя себя непонятым, потупил взгляд и прошептал:

– Интересно, почему мужчина, любящий детей, обязательно должен быть маньяком? Неужели подобные мужчины уже выродившийся вид?

Он сделал глубокий вздох и, поднявшись, зашагал обратно в редакцию.

8

Центр города постепенно пустел, работники и служащие торопились на машинах домой, выбирая незагруженные улицы по радио сводкам.

Этим вечером Дима подбирал подарки для родителей Елены. С подарком отцу затруднений не возникло; он без раздумья выбрал заколку для галстука с небольшим камушком в центре. С подарком для мамы все оказалось гораздо сложнее. Вскоре его внимание остановилось на милой взгляду восхитительной розовой бегонии в фиолетовом горшочке. Продавщица заботливо обвила подарок красной бархатной ленточкой, и с уверенностью в том, что подарок непременно понравится любой женщине, передала его Дмитрию.

Из долгих бесед с Леной он узнал, что ее родители работали в каком-то закрытом военном учреждении. Впрочем, для него это было не так важно. Главное, что из ее описания, он понял – люди они были хорошие и добрые.

Приобретя все необходимое для столь важной встречи, Дима заехал домой к родителям. В его новой квартире уже начался неспешный ремонт. Однако, желая почувствовать себя более самостоятельным, он все чаще ночевал именно там. «Пускай не все еще готово, но все же это моя первая собственная квартира и посему, отягощать родителей я более не должен» – рассуждал про себя он.

Зайдя в гостиную, он сел против отца. Мягкие деревянные стулья, узорно обитые плюшем, были очень комфортными, сама комната купалась в свете от огромной многоламповой люстры. На идеально отлакированном большом дубовом столе стояли три бокала и плоская ваза с фруктами. Где-то вдалеке едва заметно работал телевизор, и диктор неспешным голосом зачитывал последние статистические данные о демографической ситуации: «В прошлом году в России было зарегистрировано почти один миллион браков и более шестисот тысяч разводов…».

– Вот так вот, – вздохнув, произнес отец. – Ты представляешь, что это такое? Это же больше чем каждый второй.

Дима сидел молча, внимая словам отца.

– Вот до чего довел людей капитализм. Везде у нас теперь индивидуалисты. А в браке так нельзя. Всегда нужно уметь находить общий язык. Вот толи дело у нас во времена социализма. Что главное было? Правильно! Общество! А что ячейка общества? Семья! Вот и держались друг за друга. Да, были и ссоры и крики, но чтобы до развода – никогда. Сейчас каждый сам себе орел – чуть что не понравилось, сразу все – развод и девичья фамилия. Разве это семья? Знаешь, как это называется? Корпорация! Сделка! Ты мне – я тебе! Расписываем обязанности, брачный контракт, раздельный бюджет – вот тебе современная семья.

– И что же ты предлагаешь? – Дима откинулся на заднюю спинку стула и, закинув ногу на ногу, в задумчивости взялся правой рукой за подбородок.

– Ничего я не предлагаю. Строй нынче такой. Это же система, в ней мы все винтики. Все запрограммировано. Единая система – это единый порядок, единый порядок – единые правила, единые правила – единое мировоззрение людей. Система диктует правила в сознании людей, в их взаимоотношениях! – назидательно покачивая указательным пальцем, молвил отец.

Дима одобрительно закивал головой. Он соглашался со многими мудрыми заключениями отца и очень уважал его мнение. Петр Иванович, прочитавший не одну сотню книг по социологии и психологии, не мыслил себе завершения ужина без философской беседы. Он не безосновательно считал, что это сплачивает семью, а заодно и позволяет обменяться мнениями в спорах, в которых, как известно, и рождается истина. Они еще долго сидели втроем за круглым столом. Мария Николаевна почти не вмешивалась в разговор, лишь изредка вставляла саркастические замечания, которые она так любила, и не мыслила любой спор без подобных прагматичных добавлений, разряжающих обстановку. Петр Иванович, напротив, как и любой мужчина, выражался всегда предельно конкретно и недвусмысленно. Кто видел его впервые за подобными беседами, в тот же момент начинал предполагать, что работал Петр Иванович, как минимум, лидером фракции парламентского большинства в Думе. Так сильно его волновали различные социальные язвы, и так сильно он пытался найти идеальное лекарство для их исцеления. Однако скоро Дима и Мария Николаевна утомились продолжительной беседой о судьбе отчизны и стали поглядывать на часы.

– Благодарю за отличный ужин! – видя пересилившее членов его семьи утомление, отец поблагодарил супругу и, встав из-за стола, направился на лоджию.

– Что-то сегодня у него особенно философское настроение, – заявил Дима и с улыбкой посмотрел на мать.

– Вам позволительно философствовать! А вот нам… – она стала собирать посуду со стола, – философствовать некогда – нам тарелки убирай и дом в порядке содержи, – не держа зла, улыбнулась она и стала укладывать посуду на специальный поднос.

– Я, наверное, тоже пойду… – заторопился Дима.

– Оставайся! Чего тебе там одному делать. Еще ни ремонта, ничего…

– Да нет, мне не одиноко; еще нужно доделать по работе кое-что, глаза закроются и спать.

– Что ж, давай, до завтра! Смотри не засиживайся, – напутствовала мама, и Дима, попрощавшись с отцом, покинул родительский дом.

Тем временем, Лена тоже не могла уснуть. Мысли о Диме не давали ей покоя. Она то брала в руки телефон, набирая сообщение и затем, стирая его; то пыталась записать на бумаге какие-то свои мысли и тут же зачеркивала их. Лена чувствовала необычайный прилив новых эмоций, так внезапно вспыхнувшей страсти. Ее воображение рисовало их романтические свидания, трогательные поцелуи и страстные Димины объятия, от которых у каждой девушки, без всякого сомнения, закружилась бы голова. Ее чувства вспыхнули из мельчайшей искры и разгорелись в громадный костер в ее душе. Прошло так мало времени, но ей казалось, что она уже не может жить без него и дня, представлялось, что слышит его голос, даже когда его не было рядом, чувствует запах его одеколона и, упоенная счастливой страстью, представляла его нежные прикосновения на своем теле. Казалось, счастье уже стучалось в окно и все, что было необходимо – это просто распахнуть форточку.

9

Дима с нетерпением ждал этого вечера. Обычно в своем большинстве молодые люди боятся и стараются избегать встреч с родителями девушки. Одним кажется, что будет не о чем говорить, у вторых прослеживается страх не понравиться, третьи и вовсе не строят хоть сколько-нибудь далеко идущих планов. Но все это было не про него. Дима впервые в жизни почувствовал, что в самом деле хочет разделить свою судьбу с одной, но очень особенной для него девушкой, и его воображение неустанно рисовало радужные пейзажи будущего: по-настоящему большая семья, карапузы бегают по огромному загородному дому, где находится место всем родственникам, его и ее родителям, бабушкам, дедушкам, в доме весело и царит взаимопонимание, забота и любовь. Ему так хотелось гармонии в семье. Он впервые почувствовал, что хочет создать по-настоящему образцовый союз мужчины и женщины, и первым шагом к этому, конечно же, должна была бы стать его встреча с родителями будущей супруги, к которой он так тщательно и взволнованно готовился. Ему хотелось, чтобы все прошло в самом лучшем свете, но еще больше ему, как наверное еще никогда ранее, хотелось понравиться им.

Дима вышел из машины и подошел к подъезду, где они расстались с ней совсем недавно. На нем был шелковый костюм, украшенный любимым красным галстуком. В правой руке он держал горшочек с бегонией, в левой – сжимал букет алых роз, в кармане лежал заготовленный подарок для отца. Никогда ранее он еще не нервничал так сильно перед столь ответственной встречей. Однако иначе и не могло было быть. Он знал, что этот вечер должен стать судьбоносным и определяющим его будущее.

Поднявшись на лифте на седьмой этаж, он нажал на кнопку звонка. Сквозь дверь со стеклянными вставками раздались быстрые шаги и, увидев знакомый силуэт на лестничной площадке, Лена отворила перед ним дверь и в следующий же миг нежно поцеловала.

– Пойдем же быстрее! Я уже все приготовила! – воскликнула она и, проворно поправив прическу, прибавила: – Все тебя ждут.

Дима вошел в небольшую квартиру. Обстановка здесь не была особенно богатой, однако царящая здесь приятная и радушная атмосфера пленяла своим гостеприимством и с лихвой компенсировала другие едва заметные недостатки, которые в общем-то и не хотелось даже замечать. Здесь царил разумный порядок, было уютно, все было расставлено по своим местам; жили они скромно, но безбедно. Из кухни доносился манящий запах чего-то до боли ему знакомого. Штучный паркет немного поскрипывал, издавая царапающий барабанные перепонки звуки, но Дима не придал этому значение. – “Главное чтобы в семье была гармония, все остальное поправимо”, – подумал он. Так и случилось. Галина Васильевна – оказалась на удивление душевной и образованной собеседницей с громадным жизненным опытом, Александр Вадимович – был совсем не похож на типичного военного: в целом, его движения и манера общения, конечно же, были весьма резкими, но Дима был готов к этому и быстро нашел с ним общий язык. Из разговора он понял, что отец не носил формы и его распорядок дня, в общем-то, был похож на обычную гражданскую государственную службу. Александр Вадимович был довольно высок ростом, неизменно подтянут и гладко выбрит. Его карие ничем не примечательные глаза, возможно ранее и были заметными, сейчас же казались выцветшими и усталыми, а кожа была такой смуглой, что не знавшие его близко люди без тени сомнения могли бы подумать, что он только что вернулся из экваториальной командировки. Он был лысоват, но в наши дни мужчины теряют волосы достаточно рано, к тому же этот образ шел ему гораздо больше, чем многим другим мужчинам, которые встречались ему раньше. Складки на лбу придавали его облику умудренности и подчеркивали наличие не дюжего запаса знаний, в том числе и житейских.

Супруга часто называла его речи чересчур напыщенными и пространными, до сих пор удивляясь его умению видеть в каждой проблеме следствия глобальных упущений в прошлом. Она, как и многие другие женщины, уже подустала слушать зазубренные до умопомрачения дежурные фразы супруга, которыми он не преминул воспользоваться и на этот раз, и, стараясь не обращать на них внимание, концентрировалась на своих заботах по приему важного гостя. Диме же, напротив, весьма импонировала экстравертность Александра Вадимовича, и он с радостью и увлечением поддерживал поднимаемые им темы. И хотя в своих эмоциональных репликах отец нет-нет, да позволял себе вставлять пикантные не литературные слова, Дима поймал себя на мысли о том, что если бы в этот момент в семье не было другого мужчины, его общение с Леной и ее мамой превратилось бы в пристрастный допрос о его семье, работе и увлечениях. Беседа же с Александром Вадимовичем о политике, экономике и международных отношениях хотя и была, на его взгляд, весьма поверхностной, все же приносила ему гораздо больше удовольствия нежели обсуждение житейских тем, которые Дима обычно уничижительно называл «мелковатыми».