Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере

Широкое влияние кадетов на политическую жизнь губернии наиболее ярко проявилось в том, что, за исключением архангельских депутатов во II Государственной Думе (тогда два места поделили между собой трудовик и эсер), все остальные думцы, представлявшие губернию, были избраны как кадеты. Это означало, что кадетские представители регулярно одерживали победу даже у выборщиков крестьянской курии, составлявшей более половины собрания выборщиков в губернии. Несмотря на то что после первых двух выборных думских кампаний деятельность кадетов стала менее заметна, и в последующие годы на архангельских кадетских собраниях регулярно собиралось до 100 человек[72].

Наряду с кадетами в Архангельске имелась значительная группа октябристов. Отделение партии «Союз 17 октября» образовалось здесь в конце 1905 – начале 1906 г., и численность его доходила, по сведениям полиции, до 300 человек. За отсутствием земского элемента наиболее видными представителями партии были члены местного купечества и лесозаводчики. Среди них выделялись купцы и лесопромышленники Н.И. Шаравин, Е.И. Шергольд и В.В. Гувелякен, не раз избиравшийся на пост городского головы Архангельска[73]. Октябристы занимали влиятельные позиции в Архангельской городской думе, а их лидеры, щедро жертвовавшие на нужды регионального движения, числились среди почетных пожизненных членов Общества изучения Русского Севера. По донесению жандармерии, будущие октябристы еще в период банкетной кампании 1905 г. принимали широкое участие в борьбе за политические реформы. В частности, они вместе с будущими кадетами участвовали в банкетах, «политических» ужинах и даже пытались в знак солидарности с рабочими петь (хотя, по донесению главы губернских жандармов, и не очень складно) рабочую «Марсельезу»[74]. Тем не менее октябристы заметно уступали по степени влияния архангельским кадетам, и им ни разу так и не удалось провести свого кандидата в Государственную Думу.

Партии правее октябристов играли в губернии незначительную роль. По сведениям полиции, в губернии имелся отдел «Союза русского народа» на железнодорожной станции Исакогорка вблизи Архангельска. В 1907–1908 гг. в нем состояло около 40 членов во главе с вагонным мастером Д.Ф. Голубевым. Также в период выборов в I Думу имелась местная организация – «Верные сыны России». На тех же выборах из 19 выборщиков от крестьянской курии 5 были заявлены как правые[75]. Помимо этого, правые проявили себя тем, что в период первой русской революции участвовали в стычках с левыми демонстрантами из числа политических ссыльных и учащейся молодежи. В одном из таких столкновений 19 октября 1905 г. были убиты ссыльный приват-доцент М.Ю. Гольдштейн и учительница А.А. Покотило. Но это были единственные жертвы правого насилия. Архангельск избежал правых погромов и массовых беспорядков, прокатившихся по многим городам России[76]. У газеты «Архангельск», таким образом, имелись основания отметить в 1912 г., что в целом регион был «благополучен от “черной” опасности». Правые в губернии действительно не смогли заручиться значительной поддержкой населения[77].

Основой организаций левых партий в Архангельской губернии служили находившиеся здесь политические ссыльные[78]. Хотя исследовательская литература часто отмечает, что ссыльные социал-демократы и эсеры определяющим образом повлияли на появление на Европейском Севере левых политических кружков и массового рабочего и крестьянского движения[79], источники свидетельствуют, что положение ссыльных было скорее изолированным от народных масс. Их влияние ссыльных было ограничено почти исключительно представителями интеллигенции и учащихся города Архангельска. Несмотря на то, что из-за сокращения ссылки на Дальний Восток и в Сибирь в связи с русско-японским конфликтом 1904–1905 гг. численность ссыльных в Архангельской губернии резко возросла и уже к 1908 г. приблизилась к 2,5 тыс. человек[80], ссыльные проявляли мало интереса к окружавшей их действительности. На Севере, где не имелось ни многочисленных рабочих, ни малоземельного помещичьего крестьянства, они ощущали себя оторванными от массовой аудитории. Их не привлекал традиционализм местного жизненного уклада и не интересовали региональные планы местной общественности. Как свидетельствуют полицейские донесения, выдержки из перлюстрированных полицией писем и мемуары самих сосланных на Север, колонии ссыльных, разбросанные по губернии, жили замкнуто и были поглощены внутренними партийными спорами, «фракционными расколами», личными склоками и распространенным повсеместно пьянством[81].

В свою очередь, большинство обывателей губернии, судя по сохранившимся донесениям и жалобам, также относились к ссыльным с недоверием и антипатией. Например, крестьяне редко отличали политических ссыльных от уголовных. Они с неприязнью относились к праздному образу жизни ссыльных, получавших нередко весьма значительное пособие от казны, которое могло превышать даже годовое жалованье уездного урядника. Как позже с удовольствием вспоминал один ссыльный рабочий, приехав в ссылку, он «стал… жить “барином” своего рода»[82]. Бывали случаи угроз ссыльным и даже избиения, в частности если они пытались вести агитацию или выступали с «разъяснениями» по поводу русско-японской войны. А в селе Благовещенском Шенкурского уезда едва избежали расправы ссыльные грузинские социал-демократы, которых крестьяне ошибочно приняли за пленных японцев и на которых собирались выместить обиду за поражение русского оружия на Дальнем Востоке[83].

Губернатору, полицейским исправникам и чиновникам по крестьянским делам поступали многочисленные ходатайства от крестьянских обществ и собраний городских обывателей с просьбой переселить ссыльных из их волостей и уездов. Жители жаловались, что ссыльные устраивают грабежи и беспорядки, своими разговорами «смущают молодой класс населения» и что крестьяне боятся уходить на промыслы и оставлять свои семьи и имущество на произвол ссыльных поселенцев[84]. Когда жалобы не помогали, сельские сходы самостоятельно принимали решения ссыльным квартир не давать, а в нескольких случаях сосланные на поселение были посажены крестьянами на пароход или на телеги и насильственно отправлены обратно в Архангельск[85]. Учитывая настороженное отношение к ссыльным со стороны населения и отсутствие у самих ссыльных интереса к не имеющей промышленного пролетариата и безземельного крестьянства Архангельской губернии, не удивительно, что их политическая роль в губернии была незначительна. Несмотря на присутствие многих ссыльных, организованные ими комитеты левых политических партий не имели широкого влияния, а рабочие и крестьянские кружки скоро распадались.

Первым в Архангельске в конце 1903 г. был создан комитет РСДРП, куда в разное время входили и некоторые архангельские рабочие[86]. Какие-либо точные данные о его численности отсутствуют. Весной 1905 г. на съезде РСДРП сообщалось, что в губернии было пятьдесят «очень дельных комитетчиков». Однако уже в сентябре 1907 г. члены комитета были арестованы, а имевшаяся у них типография ликвидирована. Более года спустя вновь появилось несколько социал-демократических кружков на лесопильных заводах, которые, впрочем, были немногочисленны и просущестовали недолго. Одной из причин неудач было отсутствие широкого интереса к ним со стороны рабочих. Например, когда в январе 1904 г. ссыльные в Архангельске решили устроить массовую политическую демонстрацию и пройти от завода к заводу, красный флаг и революционные песни не произвели на рабочих никакого впечатления. Как вспоминал один участник, рабочие, идущие на работу, «удивленно таращили… глаза и продолжали бежать по своим делам»[87]. Развитию социал-демократического движения в губернии препятствовали и незамедлительные репрессии со стороны властей, особенно в период роста правительственного террора против революционных организаций после 1907 г. Так, в частности, кружок социал-демократов, образовавшийся в конце 1912 г. среди рабочих лесопильных заводов Онеги, собрания которого посещали более 20 человек, просуществовал лишь до января 1913 г., когда члены кружка были арестованы, а организатор сослан в Печорский уезд. Вплоть до Первой мировой войны в губернии не было постоянной социал-демократической организации[88].

Архангельские эсеры по свому влиянию, а, вероятно, также и по численности к концу лета 1906 г. уступали социал-демократам. По крайней мере, так полагал начальник Архангельского губернского жандармского управления, который смог насчитать на подведомственной территории всего десяток последователей партии эсеров[89]. Местная эсеровская организация существовала, по-видимому, уже с весны 1906 г. И хотя архангельские эсеры сообщали в центральные органы партии о значительном росте организации, она не проявляла особой активности. Правда, сочувствующие эсерам имелись среди архангельской интеллигенции и учащихся[90]. Но, хотя члены партии предпринимали попытки организовать кружки среди крестьян-лесорубов и рабочих лесопильных заводов, число этих кружков можно было пересчитать по пальцам, а их деятельность вскоре прекратилась сама собой. Наибольшим успехом архангельских эсеров стали выборы во II Государственную Думу, где выдвинутый ими депутат занял одно из двух предоставленных губернии мест (второй депутат примкнул к трудовикам). Эсеровская программа нашла отражение на страницах газеты «Северный листок», которая с конца 1906 г. до ее закрытия летом 1907 г. выступала как орган, близкий к эсерам. Однако последовавшие репрессии и общее изменение политического климата в стране повлияли на сворачивание активности эсеров. Впоследствии деятельность губернского комитета партии проявлялась в издании ряда гектографированных газет и листовок, авторами и редакторами которых были в основном политические ссыльные[91].

Таким образом, в годы первой русской революции в Архангельской губернии образовался полный спектр местных комитетов политических партий. Так же как и в большинстве регионов России, они имели влияние почти исключительно в городах, и прежде всего среди образованных слоев населения. Архангельские либералы, близко связанные с региональным движением, играли на Севере безусловно лидирующую роль, а социал-демократы и эсеры вплоть до 1917 г. не могли значительно упрочить свои позиции. Тем не менее малочисленность городской интеллигенции, из которой черпали кадры все политические партии, от октябристов до социалистов включительно, обусловила то, что представители архангельской политической общественности, как правило, были близко знакомы и тесно общались друг с другом на политическом и бытовом уровнях. Представители разных политических групп дружно участвовали в банкетной кампании, сотрудничали в появившейся региональной прессе и отстаивали местные общественные интересы на скамьях городской думы и в заседаниях Архангельского общества изучения Русского Севера. Между партиями не было непреодолимых границ, и некоторые их члены, например Галецкий, довольно свободно переходили из одной партии в другую. В Архангельске, так же как в некоторых других провинциальных городах, например в Саратове[92], эта сравнительная узость и сплоченность рядов политической общественности сделала возможным длительное сотрудничество представителей различных партий в местных органах власти в 1917 г. и в годы Гражданской войны.

Рабочее и крестьянское движение в Архангельской губернии

Отсутствие в Архангельской губернии влиятельных социалистических организаций сказалось на том, что появившееся здесь в начале ХХ в. рабочее и крестьянское движение было слабо организованным и преимущественно аполитичным.

Для рабочего движения в Архангельской губернии показательными стали события революции 1905–1907 гг., которая обошлась здесь без масштабных рабочих выступлений, характерных для центра страны, и вообще едва ли походила на революцию[93]. Губернию не затронул мощный подъем стачечного движения в 1905 – начале 1906 г., и лишь в мае – июне 1906 г., когда рабочее движение в стране уже пошло на спад, здесь было объявлено несколько забастовок с исключительно экономическими требованиями. Самой значительной была забастовка рабочих-лесопильщиков, продолжавшаяся полторы недели и охватившая 17 лесозаводов Архангельска и окрестностей и примерно 9 тыс. рабочих[94]. Являясь и по масштабам, и по организованности наиболее крупным рабочим выступлением в Архангельской губернии до 1917 г., эта забастовка была примечательна в нескольких отношениях.

Прежде всего, разительным контрастом рабочим волнениям в центре страны было то, что среди требований архангельских рабочих отсутствовали даже намеки на политику, если не считать того, что они настаивали на праздновании 1 мая без вычетов из зарплаты. По данным ряда источников, политические ораторы на митингах успеха не имели. Глава губернских жандармов А.Ф. Соболев, очевидно, вполне обоснованно заверял министерское начальство, что «архангельские рабочие в общем мало склонны к революционной деятельности и, по-видимому, вполне искренне говорят, что они не желают слушать “политических” речей и добиваются улучшения своего экономического положения»[95].

Другим примечательным моментом были благосклонное отношение к бастовавшим со стороны губернской администрации и ведущая роль губернатора Н.Н. Качалова в разрешении конфликта. В частности, губернатор запретил жандармскому управлению арестовывать агитаторов и дал согласие на проведение нескольких многолюдных рабочих демонстраций в городе, доходивших по численности до 8–9 тыс. человек. При этом в Архангельске дело обошлось без стычек демонстрантов с полицией и войсками или массовых беспорядков. Забастовка завершилась также мирным образом – взаимными уступками сторон после шестидневных переговоров заводовладельцев с представителями рабочих, проходивших при посредничестве губернатора. По форме совещания напоминали созданную в Петербурге согласительную комиссию сенатора Н.В. Шидловского, не сумевшую предотвратить всеобщей забастовки[96]. В Архангельске же именно совещания при губернаторе сделали возможным достижение компромисса. В частности, рабочий день был сокращен на час, и зарплата была повышена на 10–20 %[97].

Опыт успешной забастовки на лесопильных заводах оказал существенное влияние на последующие рабочие выступления, предотвратив политизацию и радикализацию рабочего движения в губернии. Лесопильщики и действовавшие по их примеру портовики, приказчики и торговые служащие в дальнейшем демонстрировали готовность разрешать трудовые конфликты мирным путем, при необходимости прибегая к посредничеству губернской администрации. Начиная же с 1907 г. стачечное движение и вовсе пошло на спад. В последующие годы в губернии происходило не более одной-двух небольших забастовок в год, а в 1913 г. не было зафиксировано ни одной забастовки[98]. Невысокой стачечной активности рабочих соответствовала и слабость профсоюзного движения. Профессиональный союз рабочих лесопильных заводов в Архангельске, созданный на основе стачечного комитета летом 1906 г., был закрыт властями уже весной следующего года, когда в помещениях союза были найдены брошюры антиправительственного содержания. Всего же из созданных в Архангельской губернии в 1906–1907 гг. 16 профессиональных обществ до 1917 г. просуществовало лишь общество приказчиков и конторщиков и ссудно-сберегательная касса при нем[99]. Несмотря на то что в период второй русской революции в губернии будет наблюдаться новый рост стачек и численности профсоюзов, в целом рабочее движение не приобрело значительного влияния на развитие событий в губернии ни в 1917 г., ни в годы Гражданской войны.

Подобно рабочему движению, крестьянское движение в Архангельской губернии в начале ХХ века также не отличалось размахом или радикальностью. Губерния не знала отчаянной вражды крестьян с помещиками, так как помещичье землевладение здесь отсутствовало. Главным источником поземельных споров было произвольное использование крестьянами казенных и удельных лесов и луговых угодий. Лесники являлись первейшими врагами архангельских крестьян, и именно на них, а не на помещиков крестьяне нападали в ходе аграрных беспорядков[100]. Крестьяне не только полагали, что не обязаны платить за пользование угодьями или порубленный лес, но и нередко считали леса своими по причине их обилия и отсутствия четко обозначенных межей между казенными и общинными землями. Самые значительные крестьянские выступления в Архангельской губернии приходились на земледельческий Шенкурский уезд, население которого на 4/5 состояло из бывших удельных крестьян. Эти крестьянские волнения в уезде показательны для характера и масштабов движения крестьян в губернии в начале ХХ в. и поэтому заслуживают более пристального внимания.

Причиной недовольства шенкурских крестьян были крайне неудачные условия выхода их из удельной зависимости. Все пастбища, луговые и лесные угодья остались в распоряжении удельного ведомства. Тем временем крестьянский надел был крайне незначителен и в среднем по уезду составлял 3,5 дес. на душу населения вместо 7 дес., установленных Положением. Неудачное решение земельного вопроса в уезде признавали даже архангельские губернаторы, жандармское начальство и окружная прокуратура. Случаи отказа крестьян от платы за пользование угодьями участились в начале ХХ в., когда истекло время их льготного использования, и достигли пика в 1905–1906 гг., когда аграрные беспорядки приняли массовый, организованный и отчасти политический характер[101].

Начало массовому крестьянскому движению в ноябре 1905 г. положило совещание деревенских представителей в Шенкурске, которое должно было обсудить наказ депутату от губернии в Государственную Думу. Неожиданно под влиянием речей депутатов от сельской интеллигенции совещание приняло радикальный оборот. Оно утвердило требования провести выборы в Думу на основе «четыреххвостки», наделить ее правами Учредительного собрания, провести конфискацию государственных, удельных, церковных и частновладельческих земель, бесплатно наделив ими трудовое население, а также уничтожить тюрьмы и волостные суды[102]. Съезд положил начало Союзу шенкурских крестьян, официально примкнувшему к Всероссийскому крестьянскому съезду, отделения которого действовали и в других губерниях страны. Несмотря на последовавший запрет деятельности союза и арест его организаторов, в следующем году было нелегально проведено еще три уездных съезда, которые выразили поддержку трудовой группе в Государственной Думе и выступили за созыв Учредительного собрания и политическую амнистию[103].

Хотя именно политические заявления Союза крестьян привлекли особое внимание как местной жандармерии, так и последующей историографии, наибольшие практические последствия имело постановление съезда не платить выкупные платежи и деньги за пользование угодьями. В результате по решению волостных и сельских сходов почти повсеместно в уезде стали происходить вырубка удельных лесов и самовольные покосы сена на удельных землях, сопровождавшиеся бойкотом удельной администрации и суда[104].

Беспорядки в Шенкурском уезде в 1905–1906 гг. стали единственными в губернии, для подавления которых потребовались дополнительные войска. По требованию губернатора осенью в 1906 г. в Архангельск прибыли две роты солдат и сотня оренбургских казаков. Войска переходили из одной деревни в другую, производя разбирательства и аресты зачинщиков выступлений (последних сажали под арест, штрафовали или просто пороли). Несмотря на участие армии, вся операция обошлась без открытых столкновений с крестьянами. Обычно спустя несколько дней после прихода войск крестьяне, вынужденные содержать расквартированные в деревне части, сами приносили повинную и давали обязательство подчиняться в будущем требованиям властей. Единственными жертвами усмирения в итоге стали 19 коров, 10 баранов, 2 свиньи и 33 курицы, реквизированные у крестьян для пропитания воинских частей[105].

Хотя в деятельности Союза шенкурских крестьян можно видеть зарождавшийся интерес крестьянства к общенациональной политике[106], главным стремлением крестьян было добиться свободного пользования удельными угодьями. Политические же требования не были повсеместны. Кроме того, крестьянские волнения оставались локальными и не распространились за границы Шенкурского уезда, не затронув бывших государственных крестьян[107]. В самом же уезде уступки со стороны удельного ведомства во многом уладили конфликт[108].

Шенкурские волнения также выявили значительные противоречия, существовавшие внутри самой деревни. Как отмечают недавние исследования, в целом крестьянский мир на рубеже веков был далеко не таким сплоченным, каким он представлялся многим современникам и историкам[109]. Уже в дни работы первого шенкурского съезда требование ввести в стране республиканское правление или анафема царю и царской семье, прозвучавшая из уст священника Василия Попова, вызвали недовольство значительной части участников. В результате депутаты северных волостей уезда – Кургоменской, Ростовской, Устьважской, Кицкой и Предтеченской, заявив, что они уполномочены решать только экономические вопросы, отказались от участия в съезде и разъехались по своим деревням. Позже во многих волостях постановления съезда утверждались лишь в той части, которая касалась бесплатного пользования удельными угодьями, политические же требования вычеркивались. Стычки происходили и в отдельных сельских обществах, где, по сообщению местных чиновников, часть общины избивала другую, пытаясь принудить сопротивлявшихся к подписанию волостных приговоров[110]. Впоследствии внутренние противоречия в крестьянской среде и локальные конфликты влияли на ход революции в губернии и нередко играли решающую роль в том, чью сторону примет та или иная деревня в Гражданской войне.

В целом, в Архангельской губернии накануне Первой мировой войны мало что предвещало грядущий революционный кризис. Относительная слабость рабочего и крестьянского движения и одновременно значительное влияние либеральных партий не свидетельствовали о том, что губерния может стать оплотом радикализма в новой революции. Но также едва ли кто мог ожидать, что именно на Севере появится один из белых фронтов, выступивших против большевистской власти в центре страны. Разразившаяся в 1914 г. Первая мировая война больше, чем что-либо иное, повлияла на ход революции на Севере. Она также в значительной мере обусловила появление в Архангельске белого правительства в годы Гражданской войны.

Первая мировая война и Архангельская губерния

Вильгельм Вильгельмович Гувелякен, уже четвертый раз занимавший пост архангельского городского головы, видимо, был весьма озадачен, когда в начале 1916 г. ему на стол легло указание губернатора сменить немецкие названия улиц города на русские[111]. К тому моменту архангельские союзы и общества – от Торгово-промышленного собрания до Общества поощрения рысистого коннозаводства – уже исключили из числа своих членов немецких подданных[112]. А расположившийся в городе гарнизон и склады военного снаряжения и боеприпасов постоянно напоминали горожанам о войне. Теперь даже топонимический ландшафт становился другим: Гамбургская улица в Соломбале стала называться Назарьевской, Прусская – 6-м проспектом, Любекская – Новоземельской[113]. К счастью для него, сам Вильгельм Вильгельмович, являвшийся крупным архангельским купцом, лесозаводчиком и, среди прочего, председателем Архангельского биржевого комитета и членом правления Общества изучения Русского Севера, смог сохранить свои звучащие вызвающе по-немецки имя и отчество[114]. В этом отношении гораздо меньше повезло вице-адмиралу Людвигу Бернгардовичу Керберу, командующему флотилией Северного Ледовитого океана и архангельским гарнизоном, который приехал в Архангельск в декабре 1916 г. уже как Людвиг Федорович Корвин[115].

Переименования в годы войны происходили по всей стране и были частью борьбы против «немецкого засилья», одной из спонтанных и запоздалых попыток перестроить империю по образцу национального государства с целью упрочить тыл и поддержать военные усилия армии и правительства[116]. Однако едва ли где абсурдность подобных мер была более очевидна, чем в городе, где потомки иностранных подданных были многочисленны и влиятельны и где люди под фамилиями Гувелякен и Лейцингер уже более двух десятков лет постоянно сменяли друг друга на посту городского головы[117]. Переименования были внешним отражением тех глубоких изменений, которые принесла с собой Первая мировая война. Вызванное войной напряжение экономики, а также неудачная политика и плохое администрирование, вместе взятые, имели значимые последствия для губернии, проявившиеся в полной мере уже в 1917 г. Революция на Севере не была прямым следствием войны. Но война, принесшая с собой расположившиеся в городах военные гарнизоны и флотские команды, корабли держав Антанты в северных портах и общий развал хозяйства, наметила те линии, по которым революция развивалась в этом крае после крушения старого режима. Именно война во многом дает ключ и к пониманию того, кто, когда и почему поддержал революцию в губернии и также почему именно Архангельск стал местом образования белого правительства и интервенции держав Антанты.