Доктор Данилов в тюремной больнице

– В интернетах сейчас что угодно заказать можно – хоть диплом, хоть сертификат, – сказала она, словно оправдывая свой пристрастный интерес. – Уже заполненными привезут, только денежки плати. А мы потом имеем неприятности от Роспотребнадзора…

– А я думал, что всех, кто к вам устраивается, проверяют заранее, – сказал Данилов.

– Они сверяют соответствие паспортных данных, есть ли судимость, не были ли судимы близкие родственники, дипломами и всем остальным не интересуются. Единой базы нет, запросы по институтам рассылать нет ни времени, ни желания.

К количеству записей в трудовой книжке майор Бакланова, вопреки ожиданиям Данилова, придираться не стала. Пролистала и отложила в сторону.

После знакомства с документами началось собеседование.

– Представление о нашей работе имеете?

– Смутное, – честно признался Данилов и поправился: – О врачебной стороне, разумеется, имею, а об условиях – нет.

– Работа у нас ответственная, не всякий справится, – веско произнесла Бакланова. – Со спецконтингентом имеем дело, а спецконтингент – это спецконтингент!

Взгляд из внимательного стал строгим.

– Люди везде одинаковы – и болеют и лечатся также, – ответил Данилов.

– Только вот ведут при этом они себя по-разному. Если вы намерены у нас работать, то вы должны понимать нашу специфику, соблюдать все правила…

Редко какой начальник во время собеседования не вспомнит про дисциплину и необходимость ее строжайшего соблюдения. Из дисциплинарного монолога майора Баклановой Данилов узнал о том, что дисциплина есть не что иное, как стержень, на котором держится исправительная колония.

– У нас зона красная, – веско и не без гордости заявила Бакланова и тут же растолковала: – Власть в руках администрации и примкнувшего к ней актива. Хозяин у нас один – начальник колонии полковник Скельцовский. Других хозяев здесь нет. Голова должна быть одна, я правильно говорю?

Наверное, полагалось вскочить, вытянуться в струнку и гаркнуть: «Так точно, товарищ майор внутренней службы!», но Данилов не любил отвечать на риторические вопросы. Впрочем, Баклановой ответ и не требовался.

– Вас подробно проинструктируют, разъяснят правила взаимоотношений с осужденными и их родственниками, – в слове «осужденный» ударение было сделано на «у», – но я скажу главную суть: с осужденными можно контактировать только в рамках инструкций! Они тоже не пальцем деланные, знают, как подчинить себе сотрудника. Сегодня попросят опустить письмо в вольный почтовый ящик, завтра – бутылку водки или пару пачек чая в зону пронести, а там уже вы у них на крючке. «Коготок увяз – всей птичке пропасть», – это вам не просто так сказано, а про тех, кто позволяет себе лишнего с осужденными…

Собеседование получалось каким-то странным. Из него выпала главная часть: расскажите о себе и о том, почему вы хотите работать у нас. И это при обилии записей в трудовой книжке и внезапной смене работы в столице на работу в провинции. «Меня что, уже приняли? – мысленно удивился Данилов. – Или просто товарищу майору хочется выступить перед свежим слушателем?»

От дисциплины Бакланова перешла непосредственно к работе:

– Терапевт у нас ведет амбулаторный прием, наблюдает больных в стационаре и проводит осмотры. Самое сложное, конечно, прием новой партии…

Данилов решил, что пора бы уже прояснить ситуацию.

– Простите, Лариса Алексеевна, но вы говорите так, словно вопрос о моем принятии на работу уже решен, – сказал он.

– Да, все так! – Бакланова с удивлением посмотрела на него. – А стала бы я иначе перед вами тут распинаться, время тратить?

– Как-то все быстро, – улыбнулся Данилов. – Можно сказать, сразу.

– А какой смысл тянуть резину? Константин сказал, что привел на собеседование доктора, который не прочь у нас работать. Я позвонила в Монаково вашему прежнему руководству, навела справки, а потом посмотрела вас и ваши документы. Что еще? Или вы уже успели передумать?

– Нет, – честно ответил Данилов. – Только вот, насколько я понимаю, вам нужен терапевт, а я ведь – АИР, и сертификата по терапии у меня нет.

– Ничего страшного, главное, что хоть что-то есть. Начнете, там видно будет. Только аттестоваться сразу не рассчитывайте, тем более что сейчас ходят слухи о том, что с нас вообще хотят снять погоны. Ну, с бухгалтеров их снять давно пора, они же, кроме своей бухгалтерии, никуда не ходят, а мы непосредственно работаем со спецконтингентом. Да, мы не занимаемся оперативной или надзорной деятельностью, но что это меняет? Риск-то у нас одинаковый и сложности те же самые…

– О подобном вопросе я совсем не думал, – поспешил ответить Данилов, всерьез испугавшись, что придется выслушивать еще один длинный монолог.

– Я когда-то тоже не думала, – Бакланова вздохнула, отчего узковатая блузка затрещала по швам. – А поработала полгода и решила, что надо. Деньги другие, я, например, за майорские погоны одиннадцать с половиной тысяч в месяц получаю, выслуга год за полтора, отношение другое. Когда начинаешь ходить под погонами, чувствуешь себя не кем-то там, а человеком из системы!

«"Человек из системы", – это здорово сказано! – восхитился Данилов. – Но не про меня».

– Нам нужны врачи, которые поднаторели в экстренной медицине, ведь отсутствие в медчасти ставки реаниматолога еще не означает, что в колонии ничего экстренного не случается. А еще какие специализации имеете, Владимир Александрович?

– По физиотерапии.

– Ну, это нам ни к чему, – Бакланова скривила губы. – Наши физиотерапевты относятся к другим службам.

– К каким? – Данилов не понял, что товарищ майор шутит.

– К тем, которые охраняют и обеспечивают, – усмехнулась Бакланова. – Кто с дубинкой ходит, тот и физиотерапевт.

Это Данилову не понравилось, поэтому он никак не отреагировал.

– На самом деле я бы не отказалась иметь в медчасти физиотерапию, хотя бы для сотрудников, – уже серьезно продолжила Бакланова. – А то ведь смешно получается: работаю заместителем по лечебно-профилактической работе, а гайморит свой прогреваю в поликлинике. Смешно…

Говорить о том, что эту работу он рассматривает как временную, в будущем планирует вернуться в Москву, Данилов не стал. После возвращения в Монаково подобное заявление выглядело смешным, если не глупым. Поживем, там увидим.

В целом работа выглядела вполне сносной, разумеется, с учетом того, что в Москве Данилову ничего подходящего найти не удалось, а возвращаться в монаковскую ЦРБ, переживающую смутные времена, не хотелось. К тому же Бакланова подтвердила, что работать Данилову придется пять дней в неделю, без дежурств, и получать за это он будет не меньше двадцати пяти тысяч, возможно, и больше.

– Иногда приходится перерабатывать или выходить на дежурство, если некем заменить дежурного фельдшера, но вам, вольнонаемным, все оплачивается, – сказала она.

– А аттестованным не оплачивается?

– Нам говорят: «Вы офицеры? Извольте выполнять!» – Бакланова снова вздохнула, пробуя свою блузку на прочность.

«И человекам из системы приходится несладко», – подумал Данилов.

По окончании собеседования Бакланова проводила его до выхода. Попутно она углядела на столе у мордатого капитана недоеденный бутерброд с вареной колбасой и устроила ему выволочку.

– Дай вам волю, вы тут свинарник устроите! – неслось вслед выходящему Данилову. – Дома небось не кидаете жрачку, где попало…

«Суровая женщина, – подумал Данилов. – И голос командирский. С таким голосом можно и в полковники, если не в генералы!»

Данилов посмотрел на небо, по которому лениво плыли облака, оглянулся на зеленую дверь, попробовал представить ощущения, которые испытывает человек, покидающий колонию после длительной отсидки. Из-за недостатка опыта представление вышло очень расплывчатым.

Где находится автобусная остановка, Данилов не знал, но возвращаться на КПП ради этого не хотелось. И так ясно, что надо топать по асфальтированной дороге до трассы, все равно остановка должна быть там.

Легкость приема на новую работу можно было счесть каким-нибудь добрым знаком, но Данилов не обольщался. На безрыбье и рак рыба. Если нужен терапевт, кандидатур нет, то и анестезиолог-реаниматолог подойдет. Вопрос только в том, сколько удастся проработать без терапевтического сертификата, но это, если вдуматься, действительно не проблема: если потребуется, направят на учебу, никуда не денутся.

Все к лучшему в этом мире.

Глава вторая

Обход

Большой обход – территории с осмотром всех жилых и производственных помещений в исправительной колонии № 13/21 проводился по вторникам.

Майор Бакланова в качестве заместителя начальника колонии по лечебно-профилактической работе обходила территорию лично. Данилова, у которого сегодня был первый рабочий день, она взяла с собой для ознакомления с учреждением.

Церемония представления нового врача коллегам была молниеносной.

– Наш новый терапевт – Владимир Александрович, – сказала Бакланова сотрудникам, собравшимся в ее втором кабинете, расположенном в двухэтажном здании медицинской части.

Майор Бакланова совмещала обязанности заместителя начальника колонии по лечебно-профилактической работе с должностью начальника медицинской части. Потому кабинетов у нее было два. Более низкий по рангу кабинет начальника медчасти был вдвое просторнее кабинета заместителя начальника, потому что выступал еще как помещение для собраний.

Коллеги посмотрели на Данилова, не выражая никаких чувств относительно его появления.

Обход начался с медчасти. Бакланову сопровождали Данилов и руководитель санитарно-бытовой секции колонии, пожилой скуластый зэк, на левом рукаве бушлате которого была нашивка, указывающая на его принадлежность к активу. Фамилия у него была Мосолов, но Бакланова по-свойски называла его Мослом. Данилов шел рядом с начальницей, а зэк держался на два шага позади них.

На первом этаже медчасти располагались кабинеты хирурга, терапевта, стоматолога, психиатра, фтизиатра, рентгенологический, процедурный кабинет и лаборатория. Двери всех кабинетов были гостеприимно распахнуты. Сотрудники, сидевшие за столами, вставали при появлении Баклановой, но по стойке смирно не вытягивались.

Бакланова шла по коридору, заглядывая в каждый кабинет, но заходила только туда, где замечала непорядок. Сегодня их нашлось два: пыль на полках одного из шкафов в процедурном кабинете и не совсем чистое полотенце в кабинете хирурга. Полотенце Бакланова молча швырнула на пол и пошла дальше, а медсестре процедурного кабинета сказала:

– Не хочешь вытирать пыль, будешь ее вылизывать!

Медсестра не обиделась: потупила глаза и забубнила, что больше такого не повторится.

– Медсестер процедурного кабинета нам, как пятнадцатикоечному стационару, по штатному расписанию не положено, – сказала Бакланова Данилову, поднимаясь по лестнице. – Приходится ставить туда палатных сестер, у которых оклады поменьше, компенсируя разницу премиями.

На втором этаже находился стационар: три четырехкоечных палаты, двухкоечная и однокоечная, она же – изолятор. Металлические двери всех палат были снабжены снаружи засовами. У входа сидел очередной пятнистый сотрудник.

– Обычно мы больных в палатах не запираем, – прокомментировала Бакланова, заметив удивление Данилова, не ожидавшего увидеть засовы на дверях, – но всякие бывают ситуации. Иногда приходится.

Койки и тумбочки в палатах были привинчены к полу, что сразу напомнило Данилову психиатрическую клинику.

Из пятнадцати коек было занято всего три кровати в одной палате.

– Этих возьмете себе, – Бакланова поочередно указала взглядом на двух больных, – Саркисов с пневмонией, а Ежевичкин – диабетик. А Гвозденко – хирургический.

Больные лежали на кроватях не в черной форме, а в спортивных костюмах, заменявших им больничные пижамы.

– Вы всех помните по фамилиям? – спросил Данилов, когда они вышли в коридор.

Вопрос, заданный без всякой задней мысли, начальнице понравился.

– По фамилиям, по отрядам, многих еще и по срокам и статьям, – ответила она. – И откуда они, тоже помню.

– Лариса Алексеевна все помнит и видит! – сподхалимничал Мосолов.

– Не лезь в чужой базар, Мосол! – осадила его Бакланова. – Когда тебя спросят, тогда и рот откроешь! Тоже мне, нашелся комплиментщик! И попробуй еще раз назвать меня не так, как положено…

– Извините, гражданин майор! – Мосолов вытянул руки по швам. – Больше не повторится!

Данилов вчера прошел инструктаж и знал, что заключенные (слово осужденные пока еще не укрепилось в его лексиконе) должны обращаться к сотрудникам на «вы», называя «гражданином» или «гражданкой», далее по званию или должности. Мосолов почему-то называл женщину «гражданином», то ли оговорился, то ли здесь так принято. Данилова, как неаттестованного сотрудника, следовало называть «гражданин врач» или «гражданин доктор». Он подумал, что это звучит прикольно, не смог удержаться от улыбки.

– Не вижу повода для улыбок! – нахмурился заместитель начальника по кадрам и воспитательной работе подполковник Пецоркин, проводивший инструктаж. – Стоит только на шаг отступить от инструкций и дать послабление, как спецконтингент сожрет вас с костями и дерьмом! Сегодня обратятся не так, как положено, а завтра попросят…

– Пронести на зону водку или чай.

– Вот-вот! Вижу, что вы все понимаете…

Подполковник Пецоркин был невысок, худощав, лыс и очень энергичен. Инструктаж растянулся на добрых четыре часа. Первый час Данилов читал инструкции и приказы, затем слушал то же самое в пересказе с комментариями и отвечал на вопросы, закрепляя полученные знания. Надо отдать Пецоркину должное: к инструктажу он подходил творчески, стараясь донести до Данилова не только формальные, но и неофициальные правила.

– Зона у нас красная, блатные порядки мы игнорируем, но кое с чем приходится считаться. Например, в медчасти старайтесь класть «обиженку» отдельно, а то можете на ровном месте проблему получить…

Данилов вышел от Пецоркина не только с гудящей головой, но и с представлением о том, как надо себя вести на новой работе.

– Я к вашему брату, к медикам, отношусь с особым вниманием, – сказал на прощание подполковник. – Вы, с одной стороны, гуманисты, а с другой – сотрудники нашей колонии. Сложно вам, это как ежа и ужа скрещивать, как ни старайся, все равно выйдет метр колючей проволоки. Иногда, может, чисто по-человечески и посочувствовать хочется, а как задумаешься, кто перед тобой…

– Врачу лучше об этом вообще не думать, – ответил Данилов. – Больной, значит, надо лечить. Все остальное не имеет значения.

– Формально вы правы, – согласился Пецоркин. – Но жизнь наполняет форму новым содержанием. Я подожду, что вы через полгода скажете.

– То же самое.

– Поживем-увидим…

Вернувшись на первый этаж, начальница велела Мосолову подождать на выходе, а сама привела Данилова в кабинет терапевта для знакомства с рабочим местом и медсестрой. Медсестра Марина Данилова не впечатлила: неприветлива, смотрит букой, никакого интеллекта во взгляде. «А может, просто болеет, и оттого не в духе?» – подумал Данилов. Выглядела Марина и впрямь не очень здорово – худая, бледная, волосы, как мочалка.

– После обхода ознакомьтесь с документацией, – распорядилась Бакланова. – Марина вам все покажет. Сегодня у вас адаптационный день, входите в курс дела, больными начнете заниматься завтра.

– А если кто сегодня обратится?

– Фтизиатр наш примет, он совмещает с терапевтом.

Из медчасти направились в столовую, забрав с собой сопровождающего – коренастого усатого прапорщика по фамилии Плещаков. Впрочем, не исключено, что коренастым его делала пятнистая форма, визуально увеличивающая объем. К прапорщику Бакланова обращалась по-свойски – Сергеич. Женщинам в мужской колонии положен сопровождающий из числа сотрудников, мало ли что кому-то из осужденных в голову взбредет.

– Нам приходится заниматься всем – и лечением, и гигиеной. Пищеблоку – особое внимание…

Данилов не столько слушал, что говорит Бакланова, сколько оглядывался по сторонам. Посмотреть было на что: заборы (сплошной наружный и много внутренних сетчатых), увенчанные рядами колючей проволоки, будки-вышки с автоматчиками, люди в черном, в пятнистом… Где-то надсадно лаяли собаки.

– Проволока под напряжением? – спросил Данилов.

На эту мысль его натолкнули фарфоровые изоляторы.

– Нет, просто колючка, – ответила начальница. – Ток давно уже не подключают. Экономия. Да он, если разобраться, и не нужен.

Пищеблок, пекарню (колонии положено ее иметь – выгодно, удобно, и заключенные делом заняты) и столовую осматривали дотошно, причем здесь руководитель санитарно-бытовой секции не шел сзади, а активно рыскал по углам в сопровождении двух заключенных в белых поварских куртках и одного в черной форме с нашивкой на рукаве. Даже горячие котлы, в которых готовилась пища, не остались без внимания.

Бакланова проверяла чистоту не только зрительно, в подозрительных местах проводила пальцем или платком. Попутно, не отрываясь от основного занятия, она просвещала Данилова.

– С нашим замом по тылу вы еще не знакомы… Леха вообще-то неплохой мужик, но порой его клинит, и он начинает гнать пургу…

Заместителями по тылу в армейских и приближенных к ним системах называют завхозов.

– Где-то раз в год ему начинает казаться, что врачи должны участвовать в закладке продуктов вместе с оперативным дежурным. Имейте в виду, что это – бред! В журнале закладки продуктов должен расписываться оперативный дежурный, врач ею не занимается, он только допускает пищу к раздаче. Порядок знаете?

– Попробовать из каждого котла и, если все нормально, расписаться в журнале, – ответил Данилов.

– Хотя бы понюхать и посмотреть, – хмыкнула Бакланова, давая понять, что пробовать не обязательно.

Из котлов, кстати говоря, пахло довольно сносно. Судя по запаху, сегодня на обед готовили борщ и пшенную кашу.

– Но в любом случае надо прийти на пищеблок и заглянуть в котлы. А то некоторые хотят, чтобы им журнал в медчасть приносили. Максим Гаврилович за такую оптимизацию может голову оторвать, учтите.

По окончании осмотра каждого объекта Бакланова расписывалась в журналах санитарного состояния, которые ей, заранее открыв, подносил Мосолов, еще и ручку подавал. Данилову эта процедура напомнила церемонию подписания важных договоров из телевизора.

По дороге от столовой к бане Бакланова поинтересовалась:

– Как впечатление?

– Нормальное, – ответил Данилов. – Я представлял все в более мрачных тонах, а здесь не так уж и плохо, вон, некоторые даже улыбаются.

– Это у них показное, – нахмурилась Бакланова. – Многие на УДО (условно-досрочное освобождение) надеются, вот и симулируют доброжелательность. Вон, хоть Мосла возьмите, – Бакланова обернулась, чтобы посмотреть на следовавшего позади зэка, но голоса не понизила – пусть слушает, – бегает, старается, весь такой из себя сознательный, а осужден по сто пятой, часть вторая.

– В чем ее суть?

– Убийство с отягчающими обстоятельствами. Кодекс, Владимир Александрович, надо не только чтить, но и знать! Но ничего, за месяц все выучите. У нас здесь серьезные люди сидят, в основном за тяжкие и особо тяжкие преступления – изнасилования, вымогательства с причинением ущерба, тяжкие телесные, грабежи, разбои, убийства… Попадаются, правда, и приличные люди, такие, как завклубом Егоян. Он сидит по двести девяностой, часть четвертая – за взятку.

– Разве за нее строгий режим положен, Лариса Алексеевна? – Данилов, хоть и не любил взяточничества, но не мог поставить знак равенства между ним и убийством или разбоем.

– Если в крупном размере, нет, при неоднократных случаях положен. Тем более что Егоян пошел по делу паровозом… Знаете, что такое идти паровозом? Ну, вы совсем как с другой планеты! Это означает взять всю вину на себя, выгораживая подельников, которые у него были ого-го! – Бакланова понизила голос до шепота. – Егоян сидит, как король, сразу завклубом сделали, передачи без конца носят, живет не в общежитии, а в клубе. Негласно, конечно…

Во время инструктажа подполковник Пецоркин предупредил Данилова, чтобы он называл жилые помещения колонии «общежитиями», а не «бараками», как их именуют сами заключенные.

– Сотруднику не к лицу говорить на фене, – сказал Пецоркин, но и в его речи, и у майора Баклановой частенько проскальзывали жаргонные словечки.

– …А у нас его оставили, когда первоходов от рецидивистов отделяли, потому что он наш, – Бакланова продолжила рассказ о завклубом. – Ухитрился в СИЗО на следующий день после суда заработать еще один срок. Избил сокамерника, который его чем-то оскорбил, да так, что сломал челюсть и руку. Когда пошел разговор о том, что осужденных будут разводить по разным колониям, мы так боялись, что нам оставят «первоходов», но ничего, обошлось.

– Разве с рецидивистами работать легче, Лариса Алексеевна?

– Не то слово. Они уже обкатаны зоной, лишняя борзота с них давно сошла, а вот от «первоходков» можно ожидать чего угодно. Верно я говорю, Мосол?

– Да, гражданин майор! – откликнулся Мосолов. – Старики молодняк уму-разуму учат, недаром же в СИЗО народ всегда так распределяют, чтобы в каждой хате знающие люди были. Хотя бы один-два человека.

– Какой-то маразм с этой реорганизацией нашей системы, – Бакланова махнула рукой, выражая свое неодобрение реформам, – спецконтингент разделили, секции дисциплины и порядка упразднили. А разве можно поддерживать нормальную ситуацию в колонии без опоры на самых сознательных осужденных?

Данилов придерживался другого мнения, считая, что нельзя разрешать одним заключенным командовать другими, поэтому ничего не ответил. Но Бакланова явно приняла его молчание за знак согласия.

– Поэтому вместо секции дисциплины и порядка у нас сейчас есть секция помощников администрации. А у соседей ее переименовали в секцию пожарной безопасности. И наверху отчитались, и внизу все довольны…

Баня (она же – санпропускник для новичков) и расположенная в том же здании прачечная гордо назывались банно-прачечным комбинатом. Выглядела она непрезентабельно: ржавые трубы, обшарпанные стены, щербатый пол, в углах чернел грибок, неторопливо ползали мокрицы. Там было восемь душей и столько же пар кранов с холодной и горячей водой для набора в тазы.

– Баня, конечно, не ахти какая, – сказала Бакланова, заметив скептический взгляд Данилова. – Но в этом году Максим Гаврилович обещал капремонт. Будет у нас не только баня, но и сауна.

– Для сотрудников? – уточнил Данилов без всякой задней мысли.

– А вы юморист! – усмехнулась Бакланова. – Для поощрения особо отличившихся осужденных будет сауна.

– Хорошее поощрение, – одобрил Данилов.

– По науке действуем – кнутом и пряником…

В магазине для заключенных, который при появлении майора Баклановой мгновенно опустел (четверо покупателей поздоровались и тут же вышли на улицу), Данилов успел оценить ассортимент. Он был представлен консервами (голубцы, гуляш, икра кабачковая, паштет, сгущенное молоко, тушеная говядина и сердце, шпроты, килька, сайра), четырьмя видами печенья, молоком, сыром (голландский и брынза), сметаной, творогом, яйцом, бульонными кубиками, кетчупом, подсолнечным и сливочным маслом, тремя видами котлет, предметами бытовой гигиены (от мыла до туалетной бумаги), канцтоварами (карандаши, ручки, тетради). Также имелись растворимый кофе и чай, изюм, мед, шоколад, соль, сахар, сода и шесть видов сигарет. Одежда была представлена футболками и носками.

– А почему нет трусов? – поинтересовался Данилов у флегматичной продавщицы.

– Не завезли, – ответила та.

У дверей клуба инспекцию встретил курчавый кареглазый брюнет, отличавшийся от других заключенных упитанностью и улыбчивостью.

– Ну, что, Егоян, всю порнуху успел припрятать? – поинтересовалась Бакланова, переступая через порог.

– Какая тут может быть порнуха, Лариса Алексеевна! – картинно ужаснулся Егоян, округляя глаза. – У меня здесь только культура и искусство!

– Знаю я твою культуру и твое искусство, – проворчала Бакланова.

Данилов представлял себе местный клуб в виде зала со сценой, предназначенной для произнесения торжественных речей и выступления местной самодеятельности. О том, что в местах заключения есть самодеятельность, он знал из довлатовской «Зоны» и фильма «Комедия строгого режима». На самом деле клуб оказался куда больше. Кроме зала имелись комнаты для собраний досуговых кружков, библиотека, музыкальная гостиная с баянами, аккордеонами, гитарами и одной скрипкой и даже комната психологической разгрузки с мягкими креслами и большим аквариумом. Пол комнаты покрывал слегка потертый, но еще вполне приличный ковер, а одну из стен полностью покрывали фотообои с видом морского побережья: песок, вода, безоблачное небо и пальма с краю.

– Рыбки-то как, размножаются? – спросила Бакланова.

– Да, Лариса Алексеевна, только вот никак строем плавать не хотят! – ответил Егоян. – Но ничего, до конца срока время есть, научу…