Я не киллер, я – палач

Кирилл Казанцев

Я не киллер, я – палач

Глава 1

Наверное, эта история могла бы начаться так: жила-была одна вдова с двумя взрослыми дочерьми. Жили они в маленькой придорожной деревушке, которая называлась Матрёнино. Деревня эта потерялась в глуши российской глубинки, впрочем, не совсем уж и потерялась: она находилась, да и сейчас еще находится на дороге, ведущей в известный город, областной центр, до которого, хоть и далековато, но добраться вполне реально. В Матрёнино всего-то два с небольшим десятка дворов, и живут в них в основном старики, не имеющие возможности сбежать куда-нибудь от нищеты и безработицы. Последние годы деревня держалась тем, что кормила проезжающих мимо нее водителей-дальнобойщиков. Кто молочка парного нальет в найденную здесь же при дороге пластиковую бутылку из-под газированной воды, разумеется, тщательно вымытую; кто пирожков напечет со своей картошечкой да мясом; кто чая горячего сообразит заварить к этим пирожкам, а кто и яичек сварит вкрутую. Летом и осенью жители продавали яблоки и вареную кукурузу со своих садов-огородов, так что проезжавшей мимо шоферне было ради чего остановиться возле крохотной деревеньки. Перекусив в тени придорожных вязов на лавочках, заботливо сколоченных бывшим конюхом дедом Григорием, и намусорив рядом с ними как следует, водители отправлялись себе дальше.

Но вернемся к нашей вдове. Звали ее Матрена Петровна, и жила она, как мы уже сказали, с двумя взрослыми дочками. Потерявшая несколько лет назад мужа (пьяный Дмитрий перевернулся на тракторе над обрывом реки и упал вместе с ним в воду), женщина одна поднимала дочерей, днем работала в единственном в деревне магазинчике продавцом, уборщицей и дворником, а по вечерам копошилась на своем огороде.

Однажды какой-то предприниматель, проезжавший мимо Матрёнино по делам, перекусив пирожками и парным молочком, купленным у бабушек, решил, что деревне просто до зарезу необходимо кафе. Сделав нехитрый расчет, он пришел к выводу, что количества проезжавшей через деревню шоферни вполне должно было хватить, чтобы кормить и его как хозяина, и пару женщин – работниц кафе. И буквально через месяц в заброшенной деревянной избе появились рабочие. Они оторвали от забитых окон и двери доски, отреставрировали избу, покрыли бревна лаком, содрали старую потрескавшуюся крышу из позеленевшего шифера, взамен сделав новую из зеленой металлочерепицы, примастрячили новое крыльцо взамен сгнившего старого, завезли столы, скамьи, холодильники и барную стойку, и в скором времени в деревне начало работать кафе, которое хозяин назвал почему-то «У тети Моти». То ли в честь деревни Матрёнино, то ли потому, что поваром и официанткой там начала работать бывшая продавщица магазина Матрена Петровна. Дочки ее – Белла и Стелла – стали ее незаменимыми помощницами. Втроем они тащили на себе весь этот воз – пекли пирожки, варили щи по-домашнему, так как хозяин решил, что в придорожной забегаловке обязательно должно быть горячее на обед, делали картофельное пюре и жарили котлеты не пополам с хлебом, а из мяса да еще с лучком и чесночком. Летом и в начале осени к столу всегда был салат из свежих овощей и зелени, а зимой – из бочковой квашеной капусты с лучком, грибочками и постным маслицем. Семейный подряд из трех женщин поддерживал в кафе приличную чистоту, сестры стояли у плиты и раковины, драя до блеска посуду, по вечерам мыли в кафе полы и стирали скатерти и полотенца.

Но то ли расчет хозяина относительно проходимости транспорта через деревню оказался не верным, то ли еще почему-то, но кафе приносило очень уж маленькую прибыль.

Промучившись с ним года полтора и поняв, что хороший навар с этой придорожной забегаловки все равно не получишь, хозяин решил продать его и предложил Матрене Петровне выкупить у него свое детище за чисто символическую плату. Женщина, до того никогда не имевшая своего предприятия, вдруг загорелась желанием стать собственником. Поломав с неделю голову над проблемой «купить – не купить», она, наконец, махнула рукой и, сказав: «Авось да повезет!», достала из чулка все свои сбережения, продала корову и всех поросят в придачу. Назанимав у соседей недостающую часть денег, она таки выкупила у хозяина кафе. Тот, обрадованный, что руки его наконец-то развязаны, посадил новоявленного предпринимателя в свою машину и отвез в город, где и были оформлены все необходимые для купли-продажи документы. Таким образом, Матрена Петровна в пятьдесят с лишним лет нежданно-негаданно стала владельцем ООО и вместе с дочерьми принялась раскручивать теперь уже собственное предприятие.

С новыми заботами пришли и новые проблемы. Все три женщины крутились в кафе с утра до вечера, обслуживая посетителей, которых кормили от души, понимая, что те, в свою очередь, кормят их самих. Заведение работало практически круглосуточно, разве что только после часу ночи уже не находилось желающих перекусить, и кафе закрывали до девяти утра. Но все равно Матрена Петровна оставалась в нем, чтобы убраться и подготовить помещение к утреннему открытию. Так что бедной женщине приходилось пахать едва ли не круглосуточно. Бывало, что посетители стучались в двери и после часа ночи, да и в половине седьмого утра, если кому-то из ночевавших прямо в кабинах большегрузов водителей вдруг взбредало в голову позавтракать перед дорогой домашней стряпней.

Да, это тоже было одной из проблем – ночующие возле кафе дальнобойщики. Как правило, три-четыре машины всегда оставались в деревне на ночь. И, чтобы не платить старушкам «пятихатку» за ночлег, они предпочитали спать прямо в своих кабинах. Злые языки поговаривали, что тому была еще одна немаловажная причина. Дело в том, что, переделав все дела в кафе, старшая сестра Стелла шла не домой, чтобы отдохнуть от дневных трудов, а запрыгивала к дальнобойщикам в кабины и, за отдельную плату, разумеется, оказывала им услуги несколько иного, чем в кафе, рода, и нетрудно догадаться, какого именно. Поговаривали даже, что именно поэтому сестер Беллу и Стеллу с легкой руки бравой шоферни прозвали в деревне Белкой и Стрелкой. Сравнение с собачьими самками было выбрано неспроста: все знают, каким неблагозвучным словом называют сих тварей.

Но, справедливости ради, надо сказать, что младшую сестру молва приплела к такой неблаговидной деятельности совершенно напрасно: семнадцатилетняя девушка никоим образом не была причастна к похождениям старшей сестры. Просто люди, видевшие, как Стелла залезала в кабины к дальнобойщикам, рассудили довольно примитивно: раз старшая занимается этим делом, так, стало быть, и младшая тоже. Они ведь сестры – одного, значит, поля ягодки!

Но Белла была абсолютно не такой, как ее сестра. Довольно тихая и скромная девушка, она любила читать и читала в основном про любовь. В своей крохотной, «два на три», комнатенке, она часто засыпала под утро над книгой, восхищаясь какой-нибудь историей о романтических отношениях героев. «Если бы меня тоже так любили! – думала девушка с замиранием сердца. – Если бы мне тоже бросали букеты цветов на балкон с записками с признанием в любви…»

Но она тут же спохватывалась, вспоминая, что никакого балкона в их одноэтажном доме не было и быть не могло, и тогда она соглашалась, чтобы букеты бросали хотя бы в окно ее комнаты. Но и в окно цветы не летели по той простой причине, что молодых людей ее возраста в их деревне попросту не было. Ни одного, даже мало-мальски завалящего. Белла вздыхала и поневоле начинала приглядываться к молодым водителям, которые обедали в кафе ее матери. Но те, хотя тоже посматривали на миловидную сероглазую девушку с пышным русым хвостом волос, почему-то не задавались вопросом романтических отношений, и букеты с записками с признанием в любви в ее окно не бросали. Правда, некоторые из них осмеливались намекать ей на встречу поздним вечером в кабине машины либо в ближайшем лесочке, но Белла с возмущением отвергала такие непристойные предложения, прекрасно понимая, для чего именно ее туда приглашают.

Водители усмехались и не особо и настаивали: не хочешь – не надо, найдем ту, которая окажется посговорчивей. Делов-то!

Такой сговорчивой была Стелла, старшая сестра. Не вдаваясь особо в философские рассуждения о любви и морали, девушка с легкостью запрыгивала в кабины фур, скрашивая дорожный неустроенный быт дальнобойщиков.

Матрена Петровна, конечно же, догадывалась о «левом» заработке дочери, но упорно делала вид, что ничего не замечает. Скорее всего, ей просто было так удобно: зато девчонка не клянчила у нее денег на косметику и колготки, ведь доход с кафе оставлял желать лучшего. А может, она понимала, что, хотя ее девочки и были собой очень даже ничего, но в деревне, где напрочь отсутствовали представители сильного пола моложе пятидесяти двух лет, им все равно ничего не светило. Последний парень, пришедший домой из армии года три назад, тут же сбежал в город искать работу. Матрена Петровна была рада, что хоть ее дочки не рванули туда же, иначе она осталась бы совсем одна на старости лет в разваливающемся доме да еще с хозяйством и злосчастным кафе в придачу. Нет, она была совсем даже не против переехать в город, но только всем вместе, одной семьей.

На этом предысторию, пожалуй, можно считать завершенной. Случившееся страшное событие, перечеркнувшее беспокойную жизнь всей этой маленькой женской семьи, всколыхнуло также и размеренную жизнь придорожной деревушки.

* * *

Летнее утро того ужасного дня началось, как обычно. В половине седьмого Матрена Петровна пришла в свое кафе, и практически тут же в дверь постучались водители. Она налила им горячего чая, пожарила яичницу с колбасой и нарезала бутербродов с сыром и огурцами. Этих двух водителей она знала – пожилой степенный Василий, говоривший всегда негромко и вежливо, и его более молодой, немного суетливый напарник Серега останавливались у нее регулярно пару раз за месяц. Мужчины поели, расплатились с хозяйкой и, попрощавшись, вышли из помещения, а Матрена Петровна убрала за ними со стола и принялась чистить картошку. Надо было уже готовиться к обеду: наварить щей, каши и компота, нажарить котлет и пирожков, намыть овощей для салата.

В десять часов в кафе заявилась Стелла. Двадцатидвухлетняя темно-русая большеглазая дылда, внешностью она пошла в отца – сухопарого высокого тракториста, сводившего в молодости с ума всех девчонок в округе. Но характер девчонке достался мамкин – боевой – никому спуску не даст. Стелла молча надела фартук, достала из погреба большой вилок, вымыла его в тазу и принялась шинковать на большой доске.

– А Белла что, все спит? – недовольно спросила мать, чистившая ножом морковь.

– Обещала к половине одиннадцатого подгрести, – неохотно ответила дочь, ловко орудуя большим ножом. В тазике понемногу росла гора мелко нашинкованной беленькой капустки.

– К половине одиннадцатого! – проворчала Матрена, вытирая руки о фартук и доставая из буфета две чашки. – Соня… С ленцой у нас Белка, ох, с ленцой. Все бы ей дрыхнуть да книжки по ночам читать…

Она включила чайник и достала из холодильника литровую банку с маслом, купленным у соседки бабы Нюры, – она жила одна и держала корову. Излишки молока регулярно продавала Матрене, а та делала из него сливки, масло, сметану и творог.

– Давай чаю, что ли, попьем, доча, я ведь еще не завтракала.

– А Катерина хлеба принесла?

– А то как же! Еще в восемь. Свеженький, горячий, прямо из печи! Я десять буханок взяла…

– Вот Катька молодец, такой хлеб печет! Объеденье! – Стелла села к столу, отрезала от большого румяного хлеба кусок – корочку, самый смак, намазала его взятым ложкой из банки маслом и принялась пить чай.

– И вы могли бы печь, сэкономили бы на этом. Чего у Катьки хлеб покупать? – проворчала по обыкновению мать, тоже принимаясь за свой бутерброд.

– Да ладно тебе, ма! Разве все самим можно сделать?! Это ж сдохнешь!..

– Не сдохнешь. Пораньше вставать надо.

– Ма, ну не ворчи! И так из этого кафе не вылезаем…

– Это вы-то не вылезаете? Это я из него не вылезаю! Скоро брошу вот здесь на полу старую родительскую перину и буду на ней спать, чтобы домой вовсе не ходить, время зря не терять…

Стелла покосилась на мать: она страшно не любила, когда та ворчала, хотя за собой порой тоже замечала такую же черту.

– А зачем тогда покупала это свое кафе? Работала бы и работала себе на хозяина!

– И что мы тогда получали?! Вспомни! Все то же самое и делали, только гроши за это имели, слава богу, что с голоду не сдохли! А сейчас хоть какую-никакую копейку зарабатываем. Вот раскрутим кафе, накопим много денег, продадим все это к чертовой матери – и кафе, и дом – и уедем в город жить.

– Ага! И что ты в городе будешь делать? Милостыню на вокзале просить? – усмехнулась Стелла.

– Зачем милостыню? Доча, ты чего говоришь? Мы перво-наперво в городе квартиру купим. Потом устроимся все на работу…

– Ма, ну ты даешь! Нет, мы-то с Белкой, может, и устроимся, молодые руки везде требуются, и в кафе официантками, и в магазин продавщицами… А тебя, извини, только в уборщицы возьмут.

– А что? Я и в уборщицы пойду, лишь бы в городе жить. Вон у нас в деревне все уже туда сбежали, кто еще бегать может. Одно старичье трухлявое осталось век доживать. А вам, молодым, надо в городе жить, женихов себе искать. Что вы здесь делать будете? Ни одного мужика вокруг на сто верст! Вы бы с Беллой в городе замуж повыходили, а я бы ваших деток нянчила, по выходным ходили бы друг к другу в гости: одни выходные – ты с мужем к сестре, другие выходные – она со своим мужем к тебе. И я бы к вам ходила, пирогов бы вам носила, мы все вместе чай бы пили, а детки ваши вместе играли бы. Так и жили бы мы все дружно и хорошо!

Стелла снова покосилась на мать. Почему ей кажется, что в городе жить так распрекрасно? Что там полно работы, за которую очень хорошо платят, что женихов там тоже – толпы на каждом шагу, и все непьющие, да с квартирами и с хорошей работой в придачу? Наверное, потому, что за последние двадцать лет никто из молодых, уехав в город, не вернулся назад. Старики умирали, и деревня постепенно уменьшалась. Брошенных пустых домов становилось все больше. Мужики от тоски и безысходности жутко пили, только женщины еще как-то держались, благодаря работе на огородах да на скотных дворах…

– В городе свои проблемы будут, – со знанием дела рассудила девушка, – квартиры там стоят дорого, так что вряд ли мы сможем ее купить. В лучшем случае, комнату в коммуналке.

– Да пусть хоть комнату! Лишь бы в городе зацепиться!

– Ага! И жить втроем в одной комнате?! Здесь хоть у нас у каждой своя комнатенка…

– А что же теперь, так и пропадать здесь?

– Зачем пропадать? Надо по одному в город перебираться.

– По одному – это как? – с подозрением в голосе уточнила мать.

– Сначала в город поеду я. Найду там работу…

– А мы, значит, одни с Белкой здесь останемся?! Нет, доча, с ней я кафе не вытяну, она спать больно любит.

– А если продать здесь все, нам с Белкой купить в городе комнатку, а тебе поехать жить к тете Вере в Сарафаново? Вот и будем жить – я с сестрой и ты со своей сестрой.

– Это что же, значит, я буду без вас? – с обидой в голосе спросила Матрена.

– Ма, ну почему без нас? Когда мы найдем работу или замуж выйдем и переедем к мужьям, ты приедешь в эту нашу купленную комнату и будешь там жить. А мы будем к тебе в гости приходить, а потом – ты к нам…

Матрена с подозрением смотрела на дочь. Что-то не нравилось ей такое предложение, она даже не могла объяснить, почему, просто не нравилось, и все!

– Давай щи готовить, обед скоро, – проворчала она, – мясо из кастрюли вынимай, готово, поди…

Женщина встала, поправила косынку на голове и проверила тесто, стоявшее в огромном тазу на табурете.

– Подошло… Я начинаю пирожки печь, а ты щами занимайся.

В этот момент в кафе зашла Белла. Девушка была пониже сестры, и вся такая хорошенькая и миленькая. В противовес сестре, внешностью она пошла в мать, а вот характером – в отца: такая же задумчивая и мечтательная. Матрена частенько ругала ее за это. «Все ворон считаешь?! Поменьше мечтай, побольше дел делай! Так оно лучше будет», – поучала она дочь. Белла не перечила матери, как Стелла, но и меняться не менялась.

– Ой, не девка, а кисейная барышня какая-то, – ворчала порой Матрена раздраженно.

– Мам, а кто такая кисельная барышня? – спросила как-то Белла. – Это, которая любит кисель?

– Не кисельная, а кисейная, – поправила Матрена и задумалась. – А шут ее знает, что это такое – кисейная барышня. Я где-то случайно услышала, кажется, в каком-то сериале…

– Так, может, это ругательное слово?

– Может, и ругательное, только ты другого не заслуживаешь…

Белла зашла в кафе и сразу кинулась к тесту:

– Смотрите: подошло. Давайте я сегодня пирожки напеку!

– Я буду печь! – отрезала мать. – Ты вон овощей намой для салата. Помидоры и огурцы в погребе, лук – в ведре. А петрушку и салат на грядках за домом нарвешь. Я за зеленью еще не ходила, хотела, чтоб посвежей была… Стелла! Скоро ты с капустой закончишь? Долго возишься…

– Началось! – проворчала старшая, совсем, как мать. – Ща закончу, не доставай только!

– Тебя достанешь! Белла! Ты все еще здесь? А ну быстро в погреб за огурцами!..

Женщины, ворча и тихо огрызаясь друг на друга, делали свое дело, когда в дверь кафе зашел водитель.

– Хозяева! Кормить будете?

Матрена подхватилась и бросилась к посетителю в обеденный зал:

– Будем, как не покормить?! Здрасьте… Есть вчерашние щи и яичница.

– Давай порцию щей. И яичницу тоже давай! А салатика не найдется?

– Как не найдется? Есть и салатик! Очень вкусный – огуречки, помидорки, зелень… Белла! Один салат!.. Вам, мужчина, с чем салатик: с постным маслицем или деревенской сметанкой? Со сметанкой? Очень хорошо! Сметанка свежая, не кислая, я сама готовлю. Вы пока руки помойте – вон у нас при входе умывальник. Там и мыло, и бумажные полотенца… Что, кстати, пить будете – компот или чай? Компот очень хороший из свежих яблок и малины…

Обслуживать посетителей всегда старалась Матрена. У нее это лучше получалось, чем у девчонок. Она была вся такая дородная, домашняя, в чистом белом переднике и косынке, под которой виднелись чуть тронутые сединой русые густые волосы. Глядя на ее румяные – кровь с молоком – щеки, так и тянуло отведать и ее щей, и яичницы из деревенских яиц, и всего остального, что она предлагала. Она самолично поставила разогревать в маленькой кастрюльке вчерашние щи, которых осталось совсем немного, потом перелила их в глубокую тарелку, положила ложку сметаны, посыпала сверху зеленью и понесла на подносе в обеденный зал посетителю. Белла тут же порезала салат и тоже поставила перед посетителем на стол, а Стелла уже дожаривала яичницу. Одним словом, клиента обслужили быстро, и он, довольный, ловко орудовал ложкой.

Подошло предобеденное время, когда в кафе понемногу начинали заходить посетители. Это означало, что готовить все, что не доготовили, теперь придется одним девчонкам, а мать будет заниматься в зале с посетителями. Стелла разрешила сестре лепить пирожки, а сама принялась крутить мясо на мясорубке. Белла ловко делала свое дело, время от времени посматривая на сестру, как будто хотела ее о чем-то спросить, но как-то не решалась. Наконец, она не выдержала и, оглянувшись с опаской на открытую в обеденный зал дверь, тихо сказала:

– Стелла, а можно тебя кое о чем спросить?

Старшая сестра усмехнулась:

– Смотря о чем. А то могу и не ответить. Или так ответить, что и спрашивать расхочешь.

– Стелла, ну я серьезно…

– И я не шучу. Ну, ладно, спрашивай, я сегодня добрая.

– Стелла, я вчера поздно вечером видела, как ты садилась в машину к какому-то водителю…

– И что с того? – усмехнулась девушка, продолжая с усердием крутить ручку мясорубки.

– А зачем ты к нему садилась?

– Тебя не спросила! – с вызовом бросила сестра.

Белла уложила пирожки на два противня и засунула их в заранее разогретую духовку большой плиты. Потом она проверила температуру на термометре, вытерла руки о кухонное полотенце и села напротив сестры. Та бросила на нее быстрый и недовольный взгляд.

– Стелла, я серьезно… Зачем ты это делаешь? – тихо и грустно спросила Белла.

– Что это?

– Ты понимаешь, о чем я…

– Слушай, сестренка! Давай вон лучше зелени впрок наруби, чего расселась? Переработала, что ли? Время – к обеду, сейчас народ пойдет, только успевай поворачиваться.

Разговаривать с сестренкой Стелле, как видно, вовсе не хотелось. Она продолжала усердно крутить ручку мясорубки, подкладывая в жерло все новые куски мяса.

– Ты это из-за Андрея, да? – все так же тихо спросила Белла.

– Слушай, ты… Ты мне не поп, и я тебе исповедоваться не собираюсь! – довольно громко крикнула Стела. В голосе ее слышалось раздражение.

– Ну, чего ты так? Я же только спросила… – виновато проговорила Белла.

– А нечего и спрашивать! – снова крикнула сестра.

В это время в кухню зашла Матрена и замахнулась на дочек полотенцем:

– Тише вы, заразы! – зашипела она. – Там же все слышно! Люди в зале! Дома поругаться не можете?! Белла, нарежь еще салата, народ подошел…

Матрена выплыла из кухни, изобразив на лице радушную улыбку для посетителей, а Белла принялась стругать намытые овощи в большое блюдо.

– Стелла, ты только не обижайся и не кричи, ладно? – снова тихо заговорила она. – Я матери ничего не скажу, правда…

– А мне-то что! Можешь говорить, – усмехнулась сестра с деланым равнодушием.

– Нет, ты что?! Я – могила! Только ты скажи: ты к водителям садишься ночью в кабины за… этим?

– За чем за этим? – сделала наивное лицо Стелла.

– Ну, ты что, не понимаешь?

– Нет.

– Да ладно. Я что, маленькая? Я же все понимаю…

– Господи, да что ты можешь понимать?! У тебя еще понималка не выросла!

Некоторое время сестры работали молча.

– Девочки, сделайте быстро три салата, три порции щей и… что там с пирожками? – заглянула в кухню мать.

– Пирожки сейчас будут! – вскочила Белла со стула.

– …и пирожков побольше: люди в дорогу возьмут.

Матрена скрылась в зале, а девчонки принялись стругать салат и разливать только что сваренные щи по тарелкам. Белла не стала больше донимать Стеллу расспросами, она и так знала, чем занимается ее любимая сестра. Она выложила пирожки в огромный таз, накрыла его полотенцем, взяла один горячий пирожок и вышла через зал на крыльцо посидеть в теньке и отдохнуть хоть немного на воздухе. В кухне было невыносимо жарко от натопленной печи и плиты. Она заметила, что в зале в это время обедали трое мужчин среднего возраста. Все они были очень хорошо одеты, по всему видно, люди не бедные. У всех аккуратные прически, не то, что у шоферюг. Лица холеные, гладко выбритые, майки светлые, на шее – золотые цепи. Бросив на посетителей быстрый взгляд, Белла вышла на крыльцо и села на самую верхнюю ступеньку. Она надкусила пирожок и принялась с аппетитом жевать его, поскольку еще не завтракала сегодня.

Возле кафе стояла крутая тачка, больше похожая на дом на колесах. Огромная, с черными стеклами, вся сверкающая на солнце чистотой и лаком. Ничего себе машинка! Сколько же такая может стоить? Стелла говорила как-то про такую же, что стоит она не то «лимон», не то два. И откуда у людей столько денег?

Минут через десять на крыльцо вышли и те трое сидевших в зале мужчин. Они держали в руках пакет с пирожками. Один ковырял во рту зубочисткой, другой вытирал бумажной салфеткой руки.

– …А вот сейчас как раз и спросим у этой красавицы! – широко улыбнулся ослепительно белой улыбкой тот, что держал пирожки, и обратился к Белле: – Ну-ка скажи, ангелочек: где тут у вас можно найти чистый лесной уголок для отдыха и рыбалки? Только учти: местечко должно быть интимным.

Он смотрел на девушку ласково, немного насмешливо, и глаза у него были голубые и очень выразительные. На вид ему было около сорока.

– Какое местечко? – переспросила Белла.

– Интимное, интимное, – закивал голубоглазый, – то есть такое, куда больше никто, кроме нас, не заглянет.

– Понимаете, барышня, мы хотим порыбачить и поохотиться, – вступил в разговор другой мужчина, тот, что ковырялся во рту зубочисткой.

Этот был широкоплечий брюнет, выглядевший чуть старше своего голубоглазого друга. Он надел соломенную шляпу с полями.

– Только мы любим это делать в уединении, – добавил с улыбкой голубоглазый, – чтобы нам никто не мешал. Или мы никому не мешали.

– Есть здесь такое место, – сказала Белла, вставая и показывая рукой вдоль дороги, – вы сейчас поезжайте в ту сторону, километров восемь проедете, будет развилка, вы сверните направо, проедете… я не знаю, сколько километров, но на машине минут пятнадцать вам езды. Доедете до заброшенного хутора, от него километра четыре будет до пруда. Там место хорошее, тихое, и рыбачить можно, и охотиться. Там и утки есть, и рыба…