Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Россия переживала не только «застой», но и очередной пик платоновского социализма в его знаменитой формулировке: «элита, армия, рабы».

Элита и армия рабов знать не хотела. По случаю развития цивилизации рабы именовались не просто пролетариатом и крестьянством, а гегемоном. Хотя некоторый местный колорит был и у элиты с армией. «Рабы» пили, но не дурили. Элита пила и дурила. Директор завода, Герой Социалистического Труда, на очередной гулянке с девками потерял партийный билет. Парторг завода ни в какую не хотел поменять формулировку потери партбилета с «по халатности» на «украли». Принципиальный попался. Рабочие смеялись. Парторг откровенно решил вознестись пусть и над блудливым, но профессионалом.

– Ну, ну, – говорили рабочие, – а кто план будет давать? Парторг с мозгами, вывихнутыми партией?

Всем было интересно знать, чья возьмёт: власть капитала и Госплана или теория марксизма-ленинизма в лице КПСС. Победил капитал, парторга убрали. Директору выписали новый партийный билет и записали выговор.

С заводской элитой частенько путались и жёны офицеров, поддерживая и продолжая карьерный рост своих мужей. Хлеб надо было отрабатывать и им, а так как в конструкторских отделах толку от них не было никакого, то приходилось радовать глаз в других местах.

Ничего нового в той жизни, которую вела партийно-хозяйственная номенклатура, сливаясь в экстазе с армейской элитой, не было. Точно так же, как в начале ХХ века, имперский бордель развёл российский царь, и в пламени этого борделя гибли русские солдаты на войне с японцами, потом с немцами, а потом и друг с другом, точно также в конце ХХ века такой же бордель развёл российский генеральный секретарь, и точно также в пламени этого борделя гибли русские солдаты в афганской войне.

Сергея удивляло огромное количество бездельников, слонявшихся по заводу. Партийные деятели, комсомольские деятели, профсоюзные деятели, спортсмены, никогда не видевшие станков, к которым были приписаны, и такие же артисты художественной самодеятельности.

Уместно заметить, что у Сергея очень рано проявился дар разведчика. Он мог совершенно спокойно проникать в любую среду. Он для всех был своим, так как молчал и слушал. Из откровенных разговоров разного рода начальников так выходило, что в СССР развели целые стада льготников. Льготами пользовались ветераны Великой Отечественной войны, ветераны КПСС, ветераны труда, Заслуженные деятели культуры, Заслуженные артисты и т. д. Эти стада сметали всё: путёвки в санатории, квартиры, автомобили, гаражи, садовые участки и конечно продукты, ещё до их появления на прилавках магазинов, и все прочие товары. Льготников было много, а у них были дети, внуки, родственники. Родину эта социально защищённая часть населения не любила, так как считала, что она им всё равно должна больше, чем даёт. Но партия и правительство их усиленно откармливали, так как видели в этих льготниках мобилизующий фактор. Во время «Ч» они должны были, если не увлечь своим примером (зря что ли хлеб ели), то хотя бы помочь партии и правительству отмобилизовать другую часть населения. Другая часть населения, не пользовалась ничем, но именно она обеспечивала все социальные льготы. Эту часть населения составляли люди, которым не повезло, которых отмобилизовали на призывах партии: «на борьбу…», «на битву…» и которых никто и никогда не защищал, не щадил и не берёг.

Сергей, бывая у своих бабушек, задумывался над тем, откуда происходит нищета, в которой они живут. Один дед начал воевать ещё с японцами, затем продолжил с финнами, потом в первых рядах Красной Армии вступил в бой с немцами. Он ещё до Великой Отечественной войны навоевался до «одури», и всё время в первых рядах. Даже если бы он захотел дожить до внуков – всё равно бы не успел. Первые ряды чаще становятся покойниками, а не льготниками. Деду по своему повезло. В конце 1941 года он попал в плен. Потом целая череда немецких концентрационных лагерей. В 1945 году – освобождение. При росте 1,82 метра в нём осталось весу 46 кг вместе с вшами. Но он был жив. Родина отправила его в Новокузнецкие шахты, где было много ветеранов, начинавших воевать ещё в Испании. Потом на шахте произошёл взрыв, а взрывы на шахтах происходили ежедневно. Жёны шахтёров залазили на крыши домов, чтобы увидеть на какой именно шахте произошла авария. Администрация шахт сначала подавала протяжный гудок, а потом вывешивала флаг, мол ваши мужья, там внизу, бегом бегите…. А бабы смотрели, та ли это шахта, и их ли «очередь» подошла бежать…. Словом, деда засыпало угольком.

У второго деда судьба была похожая. А бабушки и в свои семьдесят, а потом и восемьдесят лет всё продолжали ходить на работу. Что-то где-то мыли, что-то где-то сторожили. Вожделенной мечтой маленького Сергея было желание овладеть одноствольным ружьём, выданным 74 – летней бабе Мане для охраны одной из заводских проходных. Мир не без добрых людей. Минимальная пенсия, взрослые дети, у которых по факту проживания в стране социализма были безграничные возможности, а по факту безотцовщины – никаких.

Рядом с ними была весёлая жизнь победителей, начавших воевать, как правило, в конце войны, а то и не воевавших вовсе, с трофеями, со связями. Им периодически вручали медали за не их подвиги. А у вдов и их детей на горизонте маячила одна тяжёлая работа, без всякой надежды на светлое будущее. Эти люди были социалистической, коммунистической или просто лагерной пылью.

Об этих людях родина не заботилась совсем. Она их кошмарила, мочила и обугливала. В итоге «родина-мать» добилась своего, с конца 70-х годов ХХ века всё более и более стали проявляться следы «трупа». Родина Сергея тихо умирала, обглоданная до костей льготниками, мародёрами и просто партийными дармоедами.

Началась война в Афганистане. Родители мальчишек призывного возраста «впали» в тоску. Убитых на этой войне привозили тайно. Хоронили без панихид. Салютов над могилами не давали. Солдаты – мальчишки были в основном рождены как раз от «лагерной пыли» и выросли в нищете. Родина даже не накапливала здоровье этих детей, чтобы потом забрать его разом. Она их просто забирала и убивала. Родина откармливала внучат льготников, детей партхозноменклатуры. Для чего и кому нужны были эти внуки-дети, Сергей ещё не понимал. Но мудрые люди уже говорили, что «просрать» можно всё, даже империю. Для этого надо просто вырастить прожорливых свиней.

Конечно, ни один нормальный родитель при таком раскладе отдавать своего сына в армию не хотел. Родители не очень понимали, что именно должны защищать их дети. Их, родителей, нищету? При этом погибнуть и лишить их вообще всякой надежды? Речам членов политбюро уже никто не верил. Да и как было верить, если сыновей привозили в цинковых гробах со стеклянными окошками, в которых был виден только нос, и хоронить приказывали тихо, как воров. Всё было поставлено с ног на голову. Воры громко торжествовали, а героев тихо хоронили. Все убеждения в непогрешимости курса партии, правительства рассыпались, как пепел на ветру. А без убеждений работать, а тем более служить Родине, невозможно.

Сергей не был исключением. Он не хотел в солдаты, но он был не прочь посмотреть изнутри жизнь советского офицера. Этот вычитанный лозунг: «элита, армия, рабы» – не давал ему покоя. Армия была посередине, как и в другом лозунге: «вера, царь, отечество».

Время шло, он влился в ряды тех, с кого собственно начинались все великие шалопаи и авантюристы всех стран мира. Он стал военным.

Глава 2. Курсанты

Исходный «материал» в лице Сергея для любого военного училища был превосходный. Думать он умел, но без нужды не особенно хотел. Та взрослая жизнь, в которую он окунулся сразу после школы, научила его правилу: «меньше знаешь, крепче спишь». Сравнивая вновь приобретённое знание с полученным из учебников истории школьным опытом, он однажды понял, что в России думать вообще вредно. За знания всегда приходится расплачиваться. Эту истину до него донесли в политическом училище. Одни страны расплачиваются временем, растягивая знания, дающие некоторую свободу своему народу на века. Другие, которые не хотят ни чем расплачиваться, просто исчезают. Особняком стоит лишь Россия. Она расплачивается за вновь приобретаемые знания своим здоровьем. Каждый новый российский вождь, едва поумнев, начинает прореживать и вырубать ряды тех, кто не успел поумнеть вслед за вождём. Прореживать – это хорошо. Быть прореженным – плохо. По крайней мере, Сергею было страшно обидно, когда его «завернули» из военно-политического училища при всех сданных экзаменах обратно. Проредили.

Но он был настырный. Он без всяких эмоций, шёл к цели и в лоб, и с тылу.

Пригодились оба варианта. Как его и напутствовал гражданский педагог в военно-политическом училище, в училище тыла всё было честно. Там никто особо не скрывал, что и дать надо и взять есть кому. Что толку строить из себя «целку», если вся страна уже знала, что большинство детишек членов политбюро ЦК КПСС, включая и детей наиболее ретивых генеральных секретарей, живёт на Западе, в основном в США. На эту тему даже смеялись. Да и как было не смеяться, если упакованные и сытые детки меняли Москву, столицу и город – герой своей Родины, на американскую провинцию. Странно было только то, почему ни один ребёнок американских президентов, министров и клерков поменьше за всё существование советской власти, так и не захотел перебраться жить в Россию.

В училище тыла лукавства не было. Сергей «пёр» как танк. Он прекрасно понимал, что здесь все такие. Проходной бал в это училище был выше, чем в военно-политическое. А на инженерный факультет, на который поступал Сергей, шли в основном медалисты, отличники Советской Армии и ребята, окончившие техникумы. Мальчишки с медалями – это существа значительно умнее, чем девчонки с медалями.

Экзамен по математике показал, что он готовился и готовил почву не зря. Вредный полковник, никакого отношения не имеющий к математике, что тоже честно, зачем мучить педагогов, если почти всё решено заранее, строго начал выговаривать Сергею: «Молодой человек, вы хотите на инженерный факультет, чтобы подольше поучиться и поменьше послужить?». Сергей подумал про себя: «Оратор, ничего, мы пуганые, и бодро ответил, что как раз наоборот, чтобы как можно лучше служить Родине». Видимо, у полковника что-то не складывалось, деньги взял с кого-то за инжфак, а придётся пристраивать на другую специальность. Он бы с радостью поставил Сергею оценку ниже заслуженной, но Сергей проявил рвение и ещё раз, прямо при нём, решил все задачи экзаменационного билета уровнем выше школьного, и шепнул полковнику, чтобы не отвлекать остальных абитуриентов: «Листочек останется!».

Он поступил, и впервые в жизни был вполне счастлив. Его радовало всё: даже вылинявшая и заношенная форма, выданная всем курсантам с чужого плеча очередного выпуска, для прохождения курса молодого бойца.

Учебный центр, куда их загнали для проверки выносливости и параллельного «отсева» слюнтяев и нытиков, назывался «Бугры». После моторного завода Сергей попал в санаторий. Вместо жужжания токарных станков – щебетание птиц, вместо грохота кузнечных станков – стук дятла. Ночное бдение на тумбочке дневального? Да сколько угодно, ни одной пьяной рожи рядом, только звёзды над головой, только комары – кровопийцы, да проверяющий офицер – почти родной отец. Он понял, что не ошибся с выбором. Природа, свежий воздух и здоровый образ жизни. То бегаешь, то маршируешь с песнями. И песни были очень душевные. Раньше Сергей таких песен не пел и не знал. Старшина, назначенный из отличников Советской Армии, Костя Сорокин, командовал: «Песня «Прожектор». За-пе-вай». И все запевали, оглашая лес звонкими голосами: «Прожектор шарит осторожно по пригорку, и жизнь от этого становится светлей…». «Куда уж светлей?», – думал Сергей. Но выдерживали эти санаторные условия не все. Некоторых, после слёз и соплей, родители всё-таки забирали. Были и такие, о которых была проявлена особая забота и которых освободили от курса молодого бойца. Трудность была одна единственная. Лето было холодное и дождливое. Но во взводе, куда попал Сергей, оказались ребята, уже имевшие опыт выживания и в холоде, и сырости. Спали бок о бок, укрывшись всеми одеялами сразу, форму и портянки сушили под простынями, на которых спали. Утром выбегали на зарядку сухие и выспавшиеся. Повезло и с командиром, капитаном Колбеневым Н.М. Все курсанты знали, что офицеры всю ночь «режутся» в карты. Кто проигрывает, то поднимает свою роту по тревоге. Их роту не поднимали ни разу.

Среда, в которой Сергей оказался, его вполне устраивала. В друзья никто не набивался, но и в помощи друг другу никто не отказывал. Последнее было особенно приятно.

Время шло, закончился курс молодого бойца. Дальше начался, вообще, рай. Всё по распорядку. Что может быть лучше жизни в очерченных рамках, причём рамках здоровых. Но к хорошему быстро привыкаешь и начинаешь присматриваться.

Сергей быстро выяснил, что из всех офицеров училища достойными можно считать только офицеров, окончивших московское училище им. Верховного Совета, или как его называли «Верховку». Такой подготовке можно было только завидовать. Они всё знали, никогда не ныли и не уставали. Это были настоящие педагоги. Но их было очень мало. В основном все места в училище занимали офицеры «по блату», часто выпускники этого же училища, совершенно не обученные ни приёмам воспитания, ни приёмам иным. Кастовых офицеров была маленькая горстка. К училищу тыла, как и к его курсантам, они относились с иронией, не понимая, как такое училище вообще могло возникнуть, и что им, военным аксакалам, надо делать. В училище не учили ни стрелять, ни водить боевую технику, ни прыгать с парашютом, ни выживать в любых суровых условиях. Но Сергей и не стремился в «боевики». Он познавал жизнь. А это знание училище тыла давало в избытке.

Преподаватели, в основном, были нытиками. Готовых в любой момент пасть за Родину не было. Хотя один всё-таки был. Его звали Юрий Иванович. Он был единственным источником вдохновения и подражания для курсантов всего училища. Каждое утро он пересекал плац, ведя за собой на поводке маленькую лопоухую и необычайно длинную суку – таксу, по кличке Лариска, приводя всех, особенно первокурсников, в восторг. Он знал, что делал. Нытики – офицеры вечно скулили о священности плаца и устраивали целые расследования, если кто-то пересекал плац в одиночку и шагом.

А тут, у них под носом, изо дня в день прогулка с сучкой. «Голубая» кровь Юрия Ивановича раздражала многих. Кроме того, он никого и ничего не боялся. Жил весело и был так предан Советскому Союзу, что даже начальник училища, прозванный курсантами за маленький рост и громкий голос «Метр злости», рядом с ним был «врагом народа», не говоря уже о начальнике политотдела, по прозвищу «Гебельс», ибо все знали, что они дураки и воры.

Офицеров – дураков было меньше, чем нытиков, но им было отдано «на откуп» командование училищем. Теперь представьте себе: на занятиях, вместо обучения очередной нытик рассказывает, как хорошо он служил, но потом от него избавились и сослали на преподавательскую работу, на этот жалкий оклад. А в казарме офицер-дурак являет собой пример этой самой «хорошей» службы. И больше никаких примеров от старших «товарищей».

Иногда доходили слухи о подвигах в Афганистане и о «подвигах» на мирной ниве, особенно о драках с «ментами», но в училище этим подвигам не за что было зацепиться, чтобы стать легендарной традицией. Хотя драки на стороне поощрялись, ругали за то, что попались.

Юрий Иванович здесь был для всех примером. Кроме выгуливания Лариски, игры в карты, занятий боксом, он часто бывал в командировках. Но он был один на всё училище. Остальные ныли, либо с дуру делали совсем не то, что от них требовала Родина.

С лёгкой руки «Гебельса», чтобы совсем не загубить будущих защитников Отечества, командованием активно поощрялись культпоходы в медицинское и педагогическое училища. Это было разумно, жена офицера должна быть дурой, чтобы он так никогда и не начал думать. Но в то время даже «Гебельс» не знал, что у его выпускников ничего, кроме жён – дур не будет. Ни денег, ни квартир, ни блеска, а это всё – финиш – «Перестройка». Но это всё будет в будуще м. В настоящем же командование прикладывало массу усилий, чтобы все курсанты к выпуску были женаты и увезли своих счастливых жён-дур куда-нибудь подальше с их глаз, ибо ряды барышень осаждали КПП с утра и до глубокой ночи.

Все разговоры в казармах были только о женщинах. Здоровый образ жизни просто не давал думать ни о чём другом. В борьбе с «дурными» мыслями курсантов командование постоянно устраивало кроссы, спортивные праздники, трудовые повинности на благо города, но всё это только удваивало силы и желания. Хотя был один предмет курсантской среды, который полностью удовлетворял все потребности. Это была «машка» – здоровенная чугунная платформа с шарнирной ручкой и щётками внизу для натирания паркетных полов. Вес «машки» мог достигать 70 килограммов. В сочетании с бесконечными казарменными полами она давала совершенно поразительных эффект. Курсанты ей так «наигрывались», что другие Машки не снились даже во сне. Но в интимные отношения с «машкой» вступали только во время нарядов, а остальное время все думы возвращались к женщинам.

В училище всё было честно. Кормили, по большей части, отвратительно. В училищной столовой, видимо, втихаря проходили стажировку «тёмные силы» всего многовекового коллектива умерших поваров общепита. Когда Сергей впервые увидел в своей тарелке кусок свиной кожи со щетиной, он испытал лёгкий испуг, такого блюда не подавали даже на его любимом заводе, боясь восстания пролетариата даже больше, чем его диктатуры. Здесь же его братья по оружию, думающие только «о бабах», быстро окрестили это блюдо «куском пиз-ти-ны» и нежно в течение пяти лет сдвигали его на край тарелки.

Все всё прекрасно понимали. И то, что мяса всем всё равно не хватит, и то, что на подсобном хозяйстве свиней разделывать некому, ну и про живой вес, и как его можно увеличивать и уменьшать тоже. Этому учили. На всё, что касалось их будущей профессии, самими же курсантами было наложено табу на всякого рода возмущения. Советская Армия была огромна, а училище тыла одно, и скоро они, должны были эту армию обеспечивать. А в армии огромное количество разных «приблудных» профессий, так зачем же раньше времени портить нервы. Кроме того, лёгкий голод был постоянным поводом сбегать в «самоход» к любимой – «поесть».

Был единственный случай прямого недовольства тылом в военном училище тыла. Внуку-курсанту какого-то очень заслуженного человека, говорили маршала, на вещевом складе выдали фуражку, которая ему сильно не нравилась. Внучек был так возмущён, что позвонил бабушке. Бабушка нажаловалась дедушке. Дедушка позвонил начальнику училища и задал ему простой вопрос: «Не слишком ли тяжелы погоны на твоих плечах?». Начальнику училища пришлось быстро соображать, по какому поводу такой наезд. Ну а дальше досталось всем. Крайним сделали прапорщика – начальника вещевого склада. Но и внука в скором времени бабушка с дедушкой, видимо поняв, что военного из него не выйдет, перевели в академию им. Плеханова. Не пропадать же кровиночке, тем более такой талантливой. Над этой историей смеялось всё училище, кроме, конечно, его начальника и несчастного прапорщика.

В училище тыла всё было правильно. Вся система обучения и воспитания должна была показать курсанту, что в человеческой иерархии надо быть чьим-то, что курсант – сын офицера на голову выше курсанта с улицы. Папа за него уже думает. Это называется династией. Сергей ничего не имел против династий, но только заводских, когда папа лучший токарь, слесарь, металлург, и сын тянется за ним. Но в среде военных – позвольте. Он прекрасно знал, чьих детей привозят из Афганистана в цинковых гробах. Это часто приводило к конфликтам с «отцами-командирами» и, конечно, к нарушению воинской дисциплины. Если вы уж, выращиваете элиту вооружённых сил, то будьте любезны кошмарить всех одинаково. А то даже из школьных учебников по истории так выходило, что после 1812 года ваши династии не выиграли ни одной войны, а, напротив, все их «просрали». Войны выигрывали отмобилизованные самородки из крестьян и рабочих ценой огромных жертв. Пока ваши династические щелкоперы впадали в полную прострации от малейшей опасности.

Но это было училище тыла, и в нём было всё правильно. Даже предельно тупые взводные командиры, вчерашние выпускники этого же училища, были подобраны с большим смыслом. Во-первых, их оставляли «по блату», а значит, сохраняли или налаживали связи с внешним миром, необходимом для жизнеобеспечения училища и решения своих личных проблем. Во-вторых, будущие офицеры должны быть готовы к худшим представителям офицерского корпуса в качестве начальства над собой. Их ведь готовят не для яростного боя, а для его обеспечения.

Взводным офицером у Сергея был именно такой, подобранный для показа всей возможной армейской глупости, кадр. Его оставили потому, что его отец возглавлял военную кафедру одного из местных вузов. А так как у больших начальников родятся не только мальчики, но и девочки, стремящиеся к высшему образованию, то почему бы и не помочь хорошему человеку. В училище никто не скрывал, что весь мир держится на личных связях. И если на весах свой дурак и чужой гений, предпочтение всегда будет отдано своему дураку, пусть и ценой гибели империи. На её обломках всё останется точно также: свои дураки и чужие гении. Но выживать надо. И это понимание, что «надо», развивало мозги лучше всего. Здесь даже допускались протесты. Когда одних курсантов отпускали домой на несколько дней в увольнительные, а других не отпускали даже на КПП, протесты неизбежны. Оказалось, что и оценки на экзаменах ставят по такому же принципу: «свой, ничей, вообще чужой».

Табу было наложено только на проблемы с тыловым обеспечением. Курсанты терпели всё: воровство, небольшие задержки с выдачей обмундирования, почти всегда полусырое бельё, выдаваемое в банях, и его серый цвет, который по определению должен был быть белым. В этой части своей жизни курсанты терпели всё. Здесь они постигали, насколько трудно обеспечивать воинскую часть, если даже на самом верху «тыла» так трудно навести порядок. Из того, почему трудно, секретов тоже не делали. Училище постоянно посещали высшие командные чины. Это походило на затяжной марш маразматиков. Перед этим «маршем» курсантов снимали с занятий на несколько дней, а то и недель. Они всё драили, красили, ремонтировали. Затем была «картина Репина «Приплыли». Приезжал какой-нибудь древний, давно желавший покоя генерал, а вместе с ним колонна поваров, массажисток, адъютантов и прочих нахлебников. Надо ублажать.

Поэтому всё то, что касалось «отцов-командиров», подвергалось критике постоянно, но, всё что касалось тыла – молчок.

Постигая науку командования тылом, Сергей часто ловил себя на мысли, что на весах Бога их замкомвзвода из числа курсантов заслуживший в армии звание старшины Вася Церуш значительно выше их комвзвода, старшего лейтенанта Кибкалы. Вася прошёл и «Крым и Рым». Без Васи к третьему курсу взвод уже был бы неуправляем. А о взводнике открыто говорили: «Король говна, мочи и кала – его фамилия…» и совершенно его не уважали. Оказалось, что глаженых сапог и бравого внешнего вида не достаточно для авторитета. Для авторитета необходимо уметь некоторые убеждения и что-то уметь делать самому, а не твердить, делайте, как я говорю. Вася не имел бравого вида. Он имел вид ровно такой, чтобы к нему не приставали на строевых смотрах. Вася являл собой пример мудрости. Все курсанты нутром чуяли, что если они пойдут в бой с Кибкалой, то «как один умрут», а эта… спрячется за них, а если с Васей, то уцелеют все. Всей военной премудрости взвод Сергея был всецело обязан Васе Церушу. Все курсанты, благодаря Васе, понимали, что они, может быть и умнее, (они уже окончили и техникумы, а некоторые успели поучиться и в вузах), но в военных, даже не в боевых условиях, куда бы они ни сунулись, им везде «оторвут яйца». Их ум эту военную среду абсолютно не интересовал. Здесь была необходима мудрость, которую давала выслуга, причём выслуга снизу в поте армейского труда. Каждый пункт алгоритма выживания должен был вбит в голову практикой. Вася ещё до училища многие пункты прошёл на собственном опыте. Он научился даже менять мотивации. Например, когда взвод охватывала беспричинная тоска, а причиной могло быть отсутствие долгое время хоть какого-нибудь отдыха, Вася неизменно говорил: «Для солдата повестка в военкомат – это зов в новую жизнь, и главное рассматривать эту новость именно с этой стороны», и неизменно кого-то откомандировывали за водкой.

Это были золотые годы. Сергей много раз задумывался над тем, что хорошее образование можно получить только в закрытом вузе. Вузе, по типу военных училищ. Закрытые учебные заведения прежде всего учат жить в коллективе. Именно этим они и ценны. Выпускники закрытых вузов не только военных училищ, но и гражданских: речных, авиационных, морских и т. д. являются лучшими представителями любого общества, так как имеют точные представления об этом обществе. В таких вузах даётся культура длительного автономного индивидуального и коллективного пребывания в определённой среде: в море, в окопах на войне, в своей и чужой стране.