Путевые записки

Коммисионер наш, г. Шергин, человек весьма хороший, умный и усердный, много облегчил нам хлопоты при снаряжении в путь, коего трудности почти обратились в пословицу: Охотская дорога значит в Сибири то же, что самое утомительнейшее, опаснейшее путешествие.

Наконец, июня 25-го, мы сели вновь на наш паузок, на котором переправились к противоположному берегу Лены, где на обширном сенокосном поле паслись лошади и разбиты были палатки. В Иркутске состроил я для матери, ребенка и няньки качку, т. е. по средине двух длинных оглобель прикрепленный короб, довольно просторный для вмещения 4-х человек и обтянутый с боков и сверху сетью из лошадиных волос для предохранения от комаров, а на случай ветров и дождей снабженный кожаным чехлом; в оглобли спереди и сзади короба должны были впрягать две лошади, и сделанный в Иркутске опыт удался весьма хорошо. Дабы мои путешественники могли понемногу привыкнуть к этому висячему на воздухе экипажу, поставили его на первый случай на дрогах, надеясь на ровную дорогу первых 50 или 100 верст. Однакож, лошадь, хотя лучшая из всех, бесилась и на первом же дебюте опрокинула дроги с качкою. И так отправили ее пустою вперед. Между тем, якуты обвязывали вьюки и седлали лошадей, которые рвались, бесились, разбивали клади, ушибали ямщиков и свирепостью наводили страх и ужас на неопытных моих путешественниц. Наконец, отправили 45 навьюченных лошадей, разделив их на два отряда. Остались седоки; лошади наши уже были оседланы и привязаны к столбам. Желая испытать свойства их, я велел сперва подвести свою лошадь; она вырвалась и пустилась по полю, как стрела из лука; другие сначала немножко чванились, однакож скоро вошли в послушание. Ремнями притянули кожаный короб (для ребенка) к груди человека, которому я решился доверить эту драгоценную ношу, уложили малютку и посадили седока на лошадь, другой должен был пешком вести ее под узцы. Во все это время ребенок громко плакал, мать, нянька и остальные женщины проливали слезы, а у меня на сердце было весьма грустно. Уселась и Лизанька, и няня, и M-me росенберг, и люди наши, и таким печальным шагом поехали вслед за ребенком. Они отошли от меня уже далеко, когда привели моего беглеца. Догнав в слезах утопающую процессию, я узнал, что лошадь под ребенком завязла в болоте и теперь человек с ним идет пешком, – впрочем, кроме наведенного на мать страха, все шло благополучно.

26-е. Хотя мы отправились из Якутска в 9 ч. утра, но с Лены тронулись не раньше 9-го часа вечера; солнце было близко к закату, а погода довольно приятная. В 1-м часу утра сего числа, приехали наконец на р. Солу, в 13 верстах от Лены, где я намерен был переночевать. Но каково было мое удивление, когда мы не застали здесь нашего обоза, ни палатки, ни кухни, ни постелей. Ночь была холодная и густой туман лежал на сырой земле. Развели огромный огонь в лесу, и около него расположились в ожидании обоза; прошел час, другой и третий – нет никого. Между тем, на сучьях и потниках, под прикрытием шинелей, усталые, утомленные путешественницы заснули крепким сном. Меня терзала досада на ямщиков и сострадание к невинным страдальцам. Наконец, в 5-м часу утра раздались по лесу громкие клики: гот! гот! якутов, которые показались с обозом за речькою; при переправе чрез нее упали в воду вьюки с нашим дорожным запасом сахару, соли и кофе – новая беда! Солнце стояло уже высоко на ясном небе, разогнало серые туманы и вселило бодрость в спутников моих. Я нуждался в сне, бросился под дерево и часа четыре насладился отдыхом. Проснувшись около 9 ч. утра, поднял людей; спутницы наши, слава Богу, еще спали, а дитя лежало у груди матери. они раскрыли глаза, когда чай был уже готов.

Обозы разошлись с нами недалеко от Лены, несколько лошадей разбежались, часть вьюков побросали в лесу. Я должен был послать неутомимых в трудах якутов отыскивать потерянное. Качку кое как дотащили, однакож я должен был ее здесь бросить, несмотря на мрачную перспективу для жены моей – совершить все путешествие верхом.

Упование на беспредельное милосердие Небесного Отца и совершенная готовность переносить безропотно все страдания, его волею ниспосланные, укрепили наши силы. О! по истине часы искушения и физических опасностей суть настоящие ангелы хранители нашей жизни: они вводят нас в храм веры и исцеляют от эгоизма, самолюбия и убийственного самомнения, от высокомерия и жестокосердия, отравляющих душу нашу.

В обозе нашем ввел я другой, удобнейший порядок, и в 4 часа пополудни мы пустились в дальнейший путь. Кроме Лизаньки, все другие женщины были довольно несносны: кому лошади не нравилась, кому седло было худо, кто требовал, чтобы особый пешеход вел лошадь под узцы, кто досадовал на все, не имея причины быть чем-нибудь в особенности недовольным. Лизанька совершенно меня восхищала бодростью, веселостью духа. Дитя понесли пешком.

Не отъехали мы и 5-ти верст, как бешеная моя лошадь, с которой я слез, чтобы подтянуть подпругу, вырвалась из моих рук и в миг исчезла из виду. Я воспользовался этим случаем, чтобы пройтись пешком и любоваться свежестью природы, подобно странствующему авантюристу. По довольно широкой и сухой тропинке шли мы рядом с Лизинькой, позади ребенка, для которого мать должна была часто слезать с лошади, чтобы или покормить, или перепеленать; нянька уехала вперед и в первую неделю вовсе не заботилась о ребенке, оставшемся совершенно на попечении неопытной, по бодрой и нежной матери. Таким образом, путешествовали мы до вечера, когда у пригорка лесом обросшего холма, на рубеже обширного травяного поля, расположили лагерь, в 20-ти верстах от вчерашнего ночлега.

Едва вскипел чайник, конский топот возвестил нам появление поспешающего гонца: это был сын якутского коммисионера, с забытыми вещами и деньгами для перемены в ближних якутских селениях худых лошадей на другие. Привели также и лошадь мою с сломанным седлом, без тароков (шинель за седлом) и всю избитую: ее поймали якуты с передней станции.

27-е. При постоянно прекраснейшей погоде тронулись в 11 ч. утра в путь. На 9 лошадях отправили обоз с ненужными вещами вперед, с тем чтобы он шел независимо от нас; другое отделение, на 10 лошадях, двигалось позади нас; а третье, заключавшее кухню, на 10 лошадях, при нас или впереди – всего же было 50 лошадей с нашими. Вновь попытались везти ребенка на лошади, и теперь с успехом. На 10-й версте приехали на станцию, где нашли кумыс и свежее молоко; кухня нас уже ожидала и обед был готов; но оставшийся назади обоз присоединился к нам не ранее 11 ч. ночи; 5 лошадей убежали с вьюками, – тут был дорожный запас солонины и ветчины. Александр Федорович (сын коммисионера), сопутствовавший нам, распорядился о новых лошадях и отыскании потерянной провизии, что все на другой день и привезено в целости, кроме солонины и ветчины. Я нанял якута пешехода, чтобы вести за повод лошадь под ребенком.

28-е. Сделали 20 верст при хорошей погоде и по весьма приятным местам: озера, луга, холмы, перелески. Никаких приключений не было и кажется дела приняли настоящий ход. Александр Федорович, уверившись в устроившемся порядке, распростился с нами и ночью ускакал с письмом от Лизаньки, адресованном в Ревель.

30-е. Подвигались потихоньку вперед, обедая на станциях и ночуя в лесу или в поле. Странствование наше все более и более обращалось нам в удовольствие.

Подъезжая сегодня к станку Поротово, где намерены были обедать, я ускакал с Лизанькой вперед, оставляя трех людей и няньку у ребенка. Едва мы слезли с лошадей, как видим лошадь Марьи Ивановны (няньки), бегущую без седла. Вы можете себе вообразить испуг Лизаньки. Оказалось, что лошадь под ребенком наступила на гнездо оводов, взвилась на дыбы, едва не сронила седока с ребенком и перепугала всех остальных лошадей; Марья Ивановна видя дитя в опасности, бросилась с седла ему на помощь, но запуталась рукой в стремени и едва не была зашиблена лошадью; понемногу лошади успокоились и все это происшествие кончилось mit einer Armverlankung няньки, что и понудило нас остаться здесь на ночь. Натурально, матери я рассказал это дело иначе.

Близь станка лежат несколько озер, где водятся кулики. Мейер ушел с ружьем за ними в болото, но вдруг мы видим его бегущим с ужаснейшим криком назад, махая ружьем и рукою, как умалишенный. Если бы мы находились в Индии, то я подозревал бы близость боа, но в мирных пустынях Сибири встретить такое чудовище мне казалось чрезвычайно смешным и любопытным. Несчастный произвел в слушателях сильный хохот, когда объявил, что исступленный побег его может нам доставить некоторое слабое понятие о множестве и кровожадности напавших на него комаров.

Июля 3-го. Проезжая каждый день от 25 до 35 верст по равнинам, покрытым журавлиным горохом (Wicken) и другими сочными травами, и чрез мелкие леса берез и лиственницы, мы пользовались постоянно хорошею погодою, на станциях находили молоко и кумыс, а на ночлегах стреляли уток и куликов. Вчера привезли нам отысканные фляги с солониной и ветчиной: первой недоставало всего ¼ части, а последняя была почти вся съедена червями.

Сегодня у станка Лебщинского встретил нас Сивцов, якутский князек соседственного ночлега и подрядчик наш. Он объявил, что свежия лошади приведены уже из дома его в 20 верстах отсюда и пасутся теперь у станка, где мы и расположились дневать. Остаток дня провели в осмотре лошадей, в перемене некоторых ямщиков, в заготовлении провизии и подобных дорожных занятиях, сопряженных всегда здесь с большими хлопотами и неудовольствиями, ибо якуты чрезвычайно многоречивы, упрямы, плутоваты и с намерением безтолковы.

4-е. Вчерашние работы продлились весь день. Якут, водивший за повод лошадь под ребенком, требовал себе здесь, но сделанному условию, смены, хотя должность его в последние дни облегчилась тем, что он уже не пешком, а сидя на смирной лошади, исполнял оную. Явились трое кандидатов: Иван, Афанасий и Константин, на моих харчах, моей лошади и 100 руб. денег до Охотска. Все они имели хорошие рекомендации: Иван, молодой, здоровый гигант, был уже 4 раза в Охотске, но – плут; Афанасий честный мужик, совершивший эту дорогу 16 раз, но слеп на один и худо видит другим глазом; Константин, молодой проворный парень, один нападает на черного медведя, отважный охотник, но ни разу по этой дороге не ездил. Я решился взять Ивана, заключил с ним контракт и отдал по требованию его деньги вперед. Мы здесь хорошо отдохнули. Заняли станционную уросу, конусообразное, высокое и обширное летнее строение; её основу составляют лиственные длинные шесты, которые обложены берестовой, подобно коже выделанной и узорами вышитой, корой, сшитой вместе конским волосом. В этих уросах свет легок для глаз, всегда прохладно и комаров не бывает. Свежого мяса и птиц, молока и кумысу привозили нам с ночлега. Подрядили Сивцова – и мы с усердием к нашим тощим желудкам собирали силы для дальнейшего пути.

Сегодня прискакали из Якутска священник, заседатель земский врач, ехавшие для освидетельствования трупа некоего старика Аргунова, смотрителя Агданской станции, умершего скоропостижно, почти в один час с женою старухою. Они переменили лошадей и спешили дальше. Я поздравлял их, что эта смертность случилась только в 300 верстах от Якутска, а не где-нибудь в Зашиверске, или на Колыме, куда бы им должно было проехать тысячи две с половиною верст, ибо для местности не делают у нас исключений в исполнении земских установлений, Пустынная ли сибирская тундра, или средина России – порядок один.

5-го. Якут Иван поспешил обнаружить плутовство свое пред самым отправлением нашим; я должен был отобрать у него деньги и нанял Афанасья с одним глазом. Этот случай и заключение нового контракта задержали нас до 3-го часа пополудни на месте.

6-го. Приехали на Амчинскую станцию, на р. Амчу, где есть русский смотритель и следовательно некоторое хозяйство. Вчерашним дождем попортилась болотистая дорога, однакож не в такой степени, чтобы слишком затрудняло езду; мы даже часто по нескольку верст шли пешком, любуясь цветами и тучными травами, покрывавшими поля. О других предметах не спрашивайте: их нет.

На Амчинской станции встретила нас старушка, хозяйка уехавшего в якутские стойбища (они все в стороне от почтовых дорог) смотрителя. Она мучима была сильной лихорадкой, и будучи великой охотницей болтать, с сердцем восклицала: «куда делись мои прекрасные речи!» Она их заменила – и мы не остались в потере – свежим хлебом, мясом и молоком. Как живые доказательства её хозяйственных талантов, скакали по крышам станционных юрт коты, а в огороде зеленела капуста, картофель и огурцы. Хлеб здесь не поспевает, но верстах в 50 отсюда, у Амчинской слободы, русскими: поселенцами крестьянами: обрабатываются пашни с великим нерадением, но большим успехом: сеют ярицу, пшеницу и ячмень; последний родится сам сороковой и отличной доброты. С старанием и опытностью даже около Якутска ячмень и ярица созревают и здесь только не достает хозяина начальника, чтобы приучить якутов к хлебопашеству.

Вечером переправили лошадей чрез глубокую, но узкую реку Амчу, а завтра намерены перенести багаж и переправиться сами на тот берег.

9-е. На пространстве около 80 верст, между pp. Амчою и Алданом, дорога идет чрез топкое болото по мосткам в нынешнем их состоянии затрудняющим езду до опасности; в некоторых местах мы должны были по нескольку верст сряду идти пешком, перескакивая с бревна на другое, а когда непривычная лошадь попадала ногами между двух бревен в бездонную под ними грязь, то должны были помогать друг другу, чтобы не остаться навсегда в этом несчастном положении. Прибавьте к этому неотвязные нападения целых туч комаров, которые и по ночам не давали нам покою; вода везде стоялая, весьма дурного запаху.

С приближением к р. Алдану земля делается несколько гористою, суше, и покрыта лесами и травами; взор отдыхает скользя по округленным группам холмов, обросших березой, ольховником, осиной, и подошвы которой краснеются от спелой земляники. Когда мы выехали из лесу, нам открылся быстрый широкий (2 версты поперег) Алдан, несущий свои воды между зеленеющими рощами и грозною цепью гор: вид прелестный. Станция находится на этом, т. е. левом берегу, а на противулежащем – провиантский магазин и жилище вахтера и умершего Аргунова. Услышав, что на станке днюет конвой ссыльных, идущих на Охотский солоноварный завод, я решился, не смотря насильный ветер и волнение на реке, переправится на тот берег. Лошадей я оставил до завтра здесь, а сами мы с вьюками уселись на паром и кое-как, с напряжением сил, достигли берега. Здесь, в двух огородах росла капуста, салад и морковь; за Якутском огородничество становится редкостью и потому каждый листок этой зелени меня радует, как встреча с старинным знакомым, заблудившимся подобно нам в этой дичи.

12-е. За Амчою прекратились якутские жилища и встречаются на всем обширном пространстве, почти до Охотска, одни станция, да и то редко. Между поименованною рекою и Алданом находится одна станция; а от Алдана первый станок Чернолесье, в 90 верстах: на него то мы, к общей радости, приехали сегодня, утомившись от трудной езды чрез грязи, по горам, каменьям и в частых бродах чрез глубокия, быстрые реки; проезжали в день от 35 до 40 верст и находились на лошадях от 9 да 11 часов без отдыха. На Алдане нас предваряли, что мы встретимся с медведями и чтобы приняли все меры осторожности, как при езде, так и на ночлегах. Мы привязали звонкий колокол к стремю передовой лошади, на которой сидел якут, ведший за повод другую, с седоком, несшим ребенка; все прочие не разлучались; однакож мишка не являлся, и ничего особенного с нами не приключилось.

13-е. Якуты наши пожелали остаться дневать на Чернолесьи, ссылаясь на трудную дорогу впереди и необходимость дать лошадям отдых; мои спутницы не менее нуждались в покое и мы скоро согласились с ямщиками.

Здесь догнали нас ссыльные. Их 25 человек, скованные и привязанные по двое в ряд к толстой веревке, по которой их вообще называют здесь канатными; для присмотру приставлено 10 человек казаков при офицере, которые все без изъятия должны идти пешком; ужаснее этого наказания почти и придумать нельзя: пешком пробираются они чрез болота, потом выше пояса переходят чрез холодные реки и босиком тащутся по острым каменьям, питаясь сухарями! Жена одного канатного, якутка, беременная и с пятилетним сыном, ехала верхом; она, обливаясь слезами, просила провизии, и Лизанька с большим удовольствием снабдила ее всем нужным и бельем. Без сердечного соболезнования нельзя смотреть на этих несчастных, преданных всевозможным бедствиям.

* * *

Продолжать ли дневник мой? Желая единственно доставять тебе некоторое понятие о нашем странствовании по Охотской дороге, чувствую, что никогда этого не достигну. Описание мое, конечно, наведет на тебя скуку, подобную той, которую я я в пути довольно часто ощущал; – но ты не можешь разделить с нами труды и опасности, наслаждения отдыха, приятности великолепных зрелищ дикой природы и множества развлечений, бесцветных в описании, а на самом деле услаждающих душу и сердце. При всем однообразия болот, гор, лесов, рек, – каждое болото, гора, каждый куст и ручей отличались чем-нибудь от прочих. Если наслаждения жизни соразмерны страданиям и сердце тем живее принимает впечатления приятные, чем более волновалось оно среди опасностей, то 40 дней, проведенных нами по Охотской дороге, составляют эпоху в нашей жизни, богатую беспрерывными доказательствами неизреченного милосердия и благости Бога. В сих пустынях человек сближается с природою, и благодаря ей, какою то магическою силою, возносится к Творцу.

И так, пройдя молчанием переход чрез высокий хребет Чебог-Дола, чрез Семь хребтов, чрез ледяные озера, проезд по долине Чихиное плачище, где многие годы якут-поэт оплакивал в печальных песнях потерю лошадей своих, по степи, усеянной костьми и полусгнившими трудами падших во множестве лошадей от ужасной заразы в прошлом году. – Упомяну о первой и последней встрече с путешественниками по сей дороге. Это случилось 25 июля, близь станка Юдомский Крест: морская команда с женами и детьми следовала из Охотска в Иркутск; унтер-офицер, начальник конвоя, рассказывал о хорошей дороге, возможности с Юдомы везти ребенка в качке и о произведенном в сих окрестностях за несколько дней разбое тремя бежавшими из соловаренного завода якутами, ограбившими купеческий обоз. По прибытии нашем на другой день в станок, увидели мы и хозяина сего обоза, суздальского купца Бобкова, которому разбойники проломили голову, отняли 50 тысяч денег и, разрезав вьюки, побросали в лес часть его товаров. На поиски за разбойниками было отправлено 6 козаков.

Устроив качку, мы ехали покойно и скоро по порядочной тропинке и сухим местам до станка я якутской деревни. на р. Мсте; прибыв сюда 3-го августа, сели 4-го на две лодки и в 6 ч. переплыли по быстрой реке Охоте в Охотск, в компанейскую факторию, где правитель конторы нас давно ожидал. Строившийся здесь компанейский бриг, Полифен, был уже спущен и вооружался; бриг Охотск прибыл из колоний; бот Сивучь при нас вошел в реку из Ситки, а шлюп Урун обрадовал нас своим появлением чрез неделю.

Августа 25-го, мы на Уруне были уже на рейде; сегодня должна была прийти российская почта и нам предстояла радость получить письма из дому. Не смотря на это, я велел сняться с якоря, и, при задувшем попутном ветре, удалиться от берегов. Предосторожность эта оказалась спасительною для нас, ибо на другой день задул столь жестокий с моря ветер, что нас выбило из парусов. Вообще, на всем переходе до Ситки крепкие ветры и сильное волнение преследовали нас; почти всех пассажиров без исключения укачало, погода была пасмурная и холодная, провизия худая, и Лизанька вкусила последнюю чашу горести, утомясь более, чем по Охотской дороге. Можешь себе представить наше общее восхищение, когда 29-го сентября, в воскресенье, при ясной, теплой погоде, мы вошли в залив благополучно, не потерпев других несчастий, кроме потери вельбота, сорванного волнением с баканцев, и продольной щели по водер-вельсу от ужасной волны, набежавшей ночью по неосторожности рулевого с наветренной стороны на судно, смывшей с палубы все подвижное и наполнившей наши каюты водою.

Ф. Врангель.«Исторический Вестник», т. 18, № 10, 1884