Полная версия
Стервятники
Олег Петров
Стервятники
©Петров О.Г., 2012
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Цепь. (вместо пролога)
I
Дмитрий кряхтя стащил латаные-перелатаные ичиги и опустил гудящие ноги в воду. Тысячи иголочек ударили в загрубелую кожу. Благолепие небесное! Изгибаясь всем телом, осторожно потянул с плеч лохмотья меховой кацавейки, потом сопревшую, затрещавшую от ветхости рубаху. Двигаться не хотелось. С утра, поди, верст с десяток отмахал по кручам и осыпям.
Блаженствуя, откинулся на спину. Далеко вверху голубел кусочек неба, отсекаемый по дуге неровным краем отвесной, поросшей мхом и лишайниками скалы, и, показалось, прямо в лицо обрушивается рокочущий поток воды. На самом верху сверкающая лавина будто замирала, а потом медленно, с суровой непреклонной силой устремлялась вниз, в круглую чашу, саженей десяти в поперечнике. Подивился лениво: с такой высотищи ухает водяной столб толщиной в добрый десяток мачтовых сосен, а вот, поди ж ты, не разметывает здесь, у подошвы, озерцо-блюдце в кучу брызг. У закраины, где ледяные иголочки сейчас выгоняют ломоту из натрудившихся за день ног, вода спокойная – неторопливо струится, извивается прозрачной змейкой и убегает меж каменных лепешек в густые черемуховые кусты.
Только сейчас Дмитрий ощутил тянущее внутренности чувство голода. Сел, порылся в замусоленной котомке, достал пучок черемши, оторвал крепкими желтыми зубами от тугих сочных стеблей на добрый укус. Серела в котомке и удачно подбитая стрелой утка, так что пора и жарехой заняться – с утра маковой росинки во рту не было. Бросил увесистую птицу на плоский камень, из деревянных ножен вынул сточившийся и почерневший нож. Костерок можно вон там, на песке, разложить, кишки и прочее – долой, да так и запечь в перьях, погуще обмазав глиной. Проглотил тягучий комок слюны, предвкушая пиршество. А оно предстояло богатое, потому как удалось на солончаке наскрести главного сокровища – сольцы.
Вспоротую утицу прополоскал в бегущей струе ручья. Наклонился с дичиной в руках над ямкой с прозрачной быстрой водицей…
Камень такой странный на донце – ноздрясто-желтый чужак среди темных и гладких, водой обточенных. Дмитрий сунул под воду руку, схватил чужака и, не успев донести до глаз, почувствовал необычную тяжесть в пальцах. Самородок! Бугристое золотое яйцо, чуть поменьше голубиного! Насчет золотишка ошибки не было: по молодости держал в руках самородки – в Качуге, на Верхней Лене старатели похвалялись.
Дмитрий птицу на песок бросил, про сосущее нутро забыл. Эва!.. Глаза жадно зашарили по донным камушкам и песку. Святый Боже! Три самородка поменьше прямо-таки кучкой лежали в ямке меж черными голышами! Жадно схватил обеими руками, подкинул на ладони. Чудеса!
Поднял глаза к голубому серпу высокого неба. А не с голодухи ли и усталости мерещится? Но самородки тянули книзу обхватившие их мертвой хваткой пальцы. Да и чего она ему, синь небесная, беглому каторжнику?
Взор снова зашарил по близкому дну, повел глубже, к неспокойной воде, к подошве монотонно, басовито гудящей водяной колонны, низвергающейся с головокружительной скальной высоты. Нет, там уже не разглядишь. Дмитрий отступил в спокойное мелководье, прошаривая по кругу дно озерной чаши. И с каким фартом до мшелой скалы дошел!
Еще четыре золотых камушка – самый большой с бульбу картошкину! – дожидались его на песке под скальной стенкой! Здесь уже озноб от холоднющей воды пробрал крепко, ноги сводить стало. Дмитрий оперся свободной рукой о скользкую каменную стену, стараясь не съехать по гладкому песку крутого дна, уходящего под водяной столб, развернулся на онемевших ногах и неуклюже поковылял к бережку, прижимая к груди левую руку с горстью самородков.
У кромки воды все-таки споткнулся и упал на левый бок, больно ударившись локтем о камни. Но добычу не выпустил, только охнул, уставив помутившиеся от боли глаза в мокрую от водяной взвеси гранитную стену. Когда взор прояснило, краем глаза поймал что-то, выбивающееся из общей зеленовато-черной мокроты гранита.
Тусклая желтая полоса прорезала гранит. Внизу – на сажень выше его, Дмитрия, роста – как лезвие истончившегося ножа, а двумя саженями кверху уже шириной в ладонь! И уходила, что речка от истока, изгибаясь, по каменной стене в вышину, под летящий поток воды…
II
Гордеев поймал себя на мысли, что заметно постаревший и поблекший атаман, кажется, его не слушает. Витает где-то в горних высях. Но Семенов внезапно повернулся всем телом от окна к столу и просверлил Захара столь знакомым неприязненным взглядом:
– О казачках, говоришь, заботу имеешь? Ишь ты!..
Усмехнулся прежней тигриной манерой, из того времени, вроде бы и недавнего, когда серебром отливали на крепких атаманских плечах шитые парчовой канителью в зигзаг широкие погоны с генерал-лейтенантской парой звездочек.
– Григорий Михайлович, – вновь начал Гордеев. – А почему бы и не отпустить казачков в полосу отчуждения? Каково им существовать в Гензане? Скученность, антисанитария полная, болезни. Кабы одни мужики, а то с семействами. Уже, почитай, два года на ржавых кораблях живут с домочадцами. Ребятишки мрут, что мухи, особливо мальцы! В возрасте младше пяти-шести лет и не осталось поросли-то…
– Ты из меня слезу не дави! – Семенов набычился у окна.
– Да вы и не барышня кисейная, – горько усмехнулся Захар. – Но я там наблюдаю все признаки полнейшего мора. Как фельдшер по образованию вам говорю! Да и супротив это человеческому естеству – на ржавых корытах жить. Забайкальскому люду казачьему особливо. А вот на земле, в полосе отчуждения «маньчжурки», они воспрянут, способ существования обретут…
– Это ты точно подметил насчет фельдшерского образования своего. – Усмешка вновь тронула губы бывшего правителя Забайкалья. – Потому, Гордеев, и рассуждаешь на уровне клистирной трубки! Запомни и заруби себе на носу или где сподручнее: лихие, геройские казаки даурские и их командиры, все, кто после красных оплеух не скурвился, – твердый народец! Богу и атаману верное войско. Да! – Семенов ухнул кулаком по столешнице, грузно поднялся из-за стола. – Да! Испытания несем тяжкие. Но – России-матушки ради!..
«Повело, однако, атамана на декламацию!» – подумалось Гордееву. Окончательно убедился: затянувшаяся аудиенция у засевшего в Нагасаки атамана проку не даст. Напрасно обнадеживал минувшей осенью Захара генерал Шильников: дескать, с Семеновым достигнута договоренность о передислокации казачьих полков, находившихся под его началом в Китае, в полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, дабы создать ударный кулак для вторжения в советское Забайкалье через Аргунь. Дурак Шильников! С Гришей договариваться…
– …А думал ты, – продолжал Семенов, – на какие шиши, из того же Гензана, воинство наше и семейства чинов перебазировать возможно? Иль я тут под крылом микады прохлаждаюсь да старческий жирок нагуливаю? Как же, даст чертов Самсонов продыху!..
Гордеев был хорошо осведомлен о том, что атаман имеет в виду. Уже несколько месяцев Семенов вел судебную тяжбу с генералом Самсоновым по поводу денег, которые находились в распоряжении подчинявшегося Самсонову генерала Подтягина. Остатки «золотого запаса» покойного верховного правителя Сибири адмирала Колчака, неизрасходованные на снабжение армии, благополучно оказались за морем, в Японии. И распорядитель их – Самсонов, язви его в корень! Вот и сидел Семенов в Нагасаки, занятый судебным процессом. Да только вряд ли что выгорит у испеченного Колчаком генерал-лейтенанта, казачьего атамана, бывшего закадычного дружка, обозвавшегося ныне начальником Бюро русской эмиграции. Как кончилась давным-давно их дружба, так и кончилась, подумал Захар, глядя на багровеющего от бессильного гнева Семенова.
– Усилия ваши, Григорий Михайлович, общеизвестны и почетны. Но перспектива, как мы в Маньчжурии понимаем, не близкая…
– Мы в Маньчжурии! Першпектива!.. – передразнил, раздражаясь еще больше, Семенов. – А у вас-то и этого нет! Сколачиваете шайки… Какое отношение ваш сброд имеет к регулярной армии?! А эти жалкие попытки близ границы краснопузых щипнуть?! Смех и тоска! Казачки-то мои для таких щипков потребны, али не так?
– Смею возразить, господин атаман, – твердо ответил Гордеев. – Есть реальные возможности для восстановления нашего положения в Южном Забайкалье…
– Брось, Захар Иванович! – сморщился Семенов, оттягивая большим пальцем тугой воротник накрахмаленной сорочки. – Какие, к черту, реальные возможности? О чем ты? С маломощной Дэвээрией не справились, а теперь не партизанские ватаги мужиков – регулярные части красных противу нас встали! Матереют, волчоныши…
Помолчав и успокоившись, добавил:
– Насчет того, что Самсонов и Подтягин золотишко просто так не отдадут, – это, конечно, факт. Но поборемся!..
– Золотишко можно и в другом месте добыть, – осторожно сказал Гордеев, внимательно следя за реакцией атамана. Но ожидаемого интереса – с блеском в глазах – не последовало.
– И что же это за другое место? – устало и равнодушно спросил Семенов. – Читинский госбанк или американский Клондайк?
– Почище Клондайка. Восточные Саяны…
– Ну, брат, насмешил… Заха-ар! Уж седина ж в бороду, – скривился атаман. – Где мы, а где эти самые Саяны… И как-то ты Советы из поля зрения выпустил, а? Лежит, значит-ца, там золото пудами, а Советы, значит-ца, хрен на него забили! Ну, фельдшер! Не удивляюсь теперь всей этой вашей мышиной возне! От Маньчжурии-то, чай, до саянских сокровищ куда как ближе, чем до Нагасаки, а ты, ишь, ко мне явился!.. Слышь, Захар, ты, поди, уже пятый десяток разменял?
– Сорок второй год…
– Угадал я, значит-ца. И что же, в пиратские сказки про клады всё веришь?
Гордеев промолчал. При чем тут сказки про клады? А поначалу ведь собирался бумаги о саянском золоте атаману показать. Те самые, которые атаманская контрразведка у Матрены Распутиной умыкнула. Ну а теперь – накося, выкуси!..
III
Нелюбов снял трубку. Звонил оперативный дежурный.
– Товарищ генерал, из Орлика поступило сообщение. Вчера туристами в районе устья реки Шумак примерно в 16 часов 30 минут обнаружены три трупа. Тургруппа из Питера. Личности установлены. Документы, деньги, пневматическое оружие, снаряжение – ничего не похищено. Убиты из лука…
– Чего?
– Все убиты из лука, товарищ министр, или аналогичного стреляющего устройства. Стрелы самодельные, старинные…
– На экспертизу отправили?
– Так точно, три стрелы.
– Так… Сводку мне. И начальника угрозыска ко мне…
Начальник управления уголовного розыска МВД Республики Бурятия полковник милиции Домашевский четверть часа спустя прибыл к министру с подробностями.
За последние несколько лет долина Шумака стала одним из самых посещаемых мест Восточных Саян. За сезон здесь бывает до двух тысяч отдыхающих, путешествующих по живописным водопадам на притоках Шумака и его северного брата Китоя. Вот и нынче там бродит три или четыре туристических группы, одна из которых вышла к устью Шумака, в место живописнейшее – к десятикилометровому каньону, зажавшему речной поток, летящий на слияние с Китоем.
Каньон Шумака – узкое извилистое ущелье, сужающееся местами до четырех-пяти метров, с отвесными двадцатиметровыми скальными стенками, со множеством водопадов, низвергающихся в стремительный поток реки. Зимой по каньону Шумака можно двигаться на лошадях, при этом постоянно рискуя провалиться в промоины на перекатах. Летом грохочущий среди отвесных стен поток непроходим даже на лодках, каньон обходят пешком, далеко поверху. Местами тропа весьма опасна, петляет по крутым осыпям или скользким скалам с узкими полками, на которых порой не за что ухватиться. Но туристы-экстремалы обожают штурмовать скалы каньона, среди которых встречаются и отрицательные углы.
Группа, обнаружившая убитых, как раз к таким альпинистам и относилась. Вышла к началу каньона, а на отмели – три трупа молодых парней из Питера. По уже наведенным в ГУВД северной столицы справкам – молодняк из начинающих бизнесменов, без какого-либо компромата, давние приятели, любители по необжитым уголкам полазить. Почему на этот раз выбрали Восточные Саяны – пока установить не удалось.
Странно выглядели обстоятельства убийства. Тяжелые, черные от времени стрелы нашли своих жертв в ситуации непонятной: один из погибших, высокий русоволосый крепыш, убит ударом стрелы в спину, двое других – в грудь. Причем сила, с которой стрелы их настигали, видимо, была довольно существенной, если одного из погибших стрела пробила почти насквозь. Осмотр места и тел показал, что убийство произошло не там, на отмели, а где-то в другом месте. Убийцы сложили трупы на отмели рядком, вещи – рюкзаки и укладку с резиновой лодкой – погибшим в ноги, аккуратной кучкой. Где и кто? Прямо-таки, какая-то «Охота на Пиранью», вспомнил генерал недавний отечественный кинобоевик с лихо закрученным сюжетом.
«Что это за лук? – подумал Нелюбов. – Что за силач им орудовал? Только и не хватало накануне президентских выборов в республике подобной кровавой мистики, черт ее подери! И где?! Почти бескриминальная территория, статистика несчастных случаев и та фактически на нуле».
Генерал повернул голову к планшету с картой республики, висевшему на стене кабинета. Местность, известная как Тункинские гольцы, лежала на границе Бурятии с Иркутской областью. Когда бы ЧП случилось не в устье Шумака, а того же Архута… И болела бы сейчас голова у соседей…
Генерал Нелюбов вообще к криминальной экзотике относился настороженно. И совершенно не улыбалось на старости лет, под занавес в общем-то вполне сложившейся милицейской карьеры, получить из-за подобного пинок под зад. Журналюги такие истории любят, раздуют до небес, а потом уж чего угодно жди. Надо сработать на опережение. Естественно, никакой прессы. А оперативно-следственную группу заслать свою, райотделу с местным прокурором это вряд ли по зубам. И министр набрал прямой номер прокурора республики.
Хранитель (I)
Хранители всегда приходили с юго-запада. И он проделал этот долгий и трудный путь, когда на него указал Большой Глаз Цэгэр-Харгала. Он пришел на стражу ровно шесть циклов назад…
Тринадцать избранных стояли на Плитах Пронзительного Взгляда. Один из них станет очередным хранителем. Остальным служить в этом храме. Он знал, что под каменной толщей грубо отесанного гранита спят двенадцать юных лам, цикл назад введенных в состояние самадхи[1]. И они цикл назад стояли под Большим Глазом Цэгэр-Харгала, и тогда наступало время Выбора. Но тогда выбирал Цэгэр-Харгал не Хранителя, а Послушника, удостоенного чести отправиться в Лхасу, а оттуда, если снизойдет благословение Верховного Правителя, – в Задний Тибет, в Шигадзе. Там, в монастыре Шалу, удостоенный звания Послушника три четверти цикла будет постигать тайны учения, а в последнюю четверть пройдет Три Ступени Испытания[2]. Он должен будет сжать плоть, умножить жар и убавить вес. И закончить цикл обучения, совершив арджоха… Когда, цикл назад, Цэгэр-Харгал избрал Послушника из тринадцати юношей в грубых, усмиряющих плоть одеяниях, оставшимся двенадцати была оказана не менее высокая честь.
Ждал рождения Новый храм. Гранитные плиты, заготовленные для строительства новой обители богов, возвышались циклопическими стопами вокруг обозначенного места. Шесть десятков из них уже уложены в основание Нового храма, образовав двенадцать прямоугольных саркофагов. Двенадцать избранных юных лам два месяца проходили обряд очищения духа и тела, прежде чем Цэгэр-Харгал разрешил ламам Первого Круга Вращения Колеса Жизни приступить к усыплению избранных, их введению в самадхи. Три ночи горели священные огни, вращались молитвенные барабаны, курились благовония под неусыпным Большим Глазом.
На утро четвертого дня легкие тела опустили в гранитные саркофаги и накрыли каждый еще одной гранитной плитой. Плотно и ровно легли гранитные плиты. Плиты Пронзительного Взгляда. Два цикла, две дюжины лет будет действовать сила самадхи. Именно эта сила дает знание происходящего далеко, за десятки и сотни дней пути. Именно эта сила, пронизая горные хребты, пролетая над степными просторами и гладью воды, приносит Хранителю, несущему стражу далеко-далеко от родного сомона, Известие о Времени Смены Хранителя. И каждые два цикла служители храма готовят новую юную смену спящим под Плитами Пронзительного Взгляда…
Небеса разверзлись. Ударил гром, ослепительные копья Белого Огня пронзали горные пики. Наутро Цэгэр-Харгал объявил: пришло время известия о времени смены Хранителя. Распростершись на Плитах Пронзительного Взгляда, он послал известие. И узнал, что оно получено.
И предстали перед Большим Глазом тринадцать избранных. Сила самадхи все знает про них. Она знает, кто из тринадцати способен пройти путь, она знает, кто способен пройти путь, но не сможет стать Хранителем. И она скажет Большому Глазу, на кого указать. Устами обладателя дара ясновидения – «третьего глаза». И объявит Великое Откровение Самадхи бывший Послушник, совершивший арджоха, прошедший в лхасском храме Джокан обряд приобщения к Пронзительному Взгляду[3], – Просвещенный Цэгэр-Харгал. Уже три цикла его слово – закон для сомона, рождающего Хранителей.
– Ты! – ткнул с горловым выдохом Цэгэр-Харгал его в грудь. – Собирайся! Лунный Бог и Боги Звезд приказали тебе начать путь завтра, когда первый луч Желтого Бога окрасит кармином Далан-Тан-Уул. Наступило Время Смены Хранителя, и в запасе у тебя только шесть лун…
Глава 1. Лоскутников, 31 июля 1991 года
Чертовски устал он сегодня. День выдался – сплошная круговерть и нервотрепка. Говорил же: с этим объектом в Дарасуне будут только одни неприятности. Так и вышло. Заказчик дышал ядом и по большому счету был прав. И с возведением самой коробки они затянули и зря связались с этой армянской бригадой. «Ары» работали быстро, но качество… Еле уболтал сегодня заказчика, чтобы не ломился в суд, пообещал солидную скидку при окончательном расчете. Мда-с, трудный разговор предстоит на правлении… А еще и с машиной… Хоть кол на голове теши тезке своему непутевому! Ну, Шурик… Правильно говорят, есть водители, а есть ездуны! Пришлось нынче, как бедному студенту, из Дарасуна на электричке…
– Слышь, мужик, закурить не найдется?
Три темные фигуры догоняли его в хорошем спортивном темпе.
– Да не курю я уже лет восемь! – в сердцах выкрикнул он.
– Здоровье бережешь? Молодец, – ухмыльнулся самый плотный из подбежавших. – Лоскутников Александр Петрович?
– Ну, я. – Он сразу успокоился, перестало ухать в груди. – Шутки у вас, хлопцы…
– Шутки мы любим, – вновь отозвался плотный.
– Но сэгодня шутыть нэ будэм! – Второй из троицы догнавших внезапно выхватил показавшийся Лоскутникову огромным пистолет и больно ткнул им Александра Петровича в щеку. – Гавары, пес!
– Ты чего?! Да чего вам надо?! – Отшатнулся Лоскутников. Сердце опять ухнуло вниз. – Чего вы хотите?!
– Дядя, – вмешался в разговор третий, самый молодой из троицы, хотя и остальным до тридцатилетнего рубежа было еще далеко. – Не так давно ты один документик засветил. Описание некоего лесного уголка. Вспомнил? Вот нам эта бумажка и требуется.
– Не понимаю…
Лоскутников и впрямь не мог сообразить, о чем идет речь. Суматошный день, усталость, и эта странная троица…
– Нэ круты, урод! Бумагу давай, собака! – Пистолетный ствол раскровянил Лоскутникову подбородок.
– Уйми своего черножопого приятеля! – хрипло крикнул Лоскутников плотному, зажимая ранку. – Волчары! Втроем на одного, да еще с пукалкой!
– Ти чи-то про мэня ска-а-за-ал, сын шака-а-ла-а?! – фальцетом, нараспев, вдруг закричал чернявый с пистолетом. – А-а-а!!!
Грохнул выстрел. Мощная пуля ударила Лоскутникова в грудь…
Капитан милиции Сергей Васильевич Тимонин, старший эксперт-баллистик областного управления внутренних дел, озадаченно наморщил лоб и вновь прильнул к окулярам микроскопа, уже с нарастающей тревогой. Чертыхнувшись, резко поднялся из-за стола, выудил из заднего брючного кармана, путаясь в прилипающем к брючинам халате, увесистую связку ключей. Самым маленьким отпер замок-стопор металлического шкафа-картотеки.
В верхнем отделении лежали кое-какие остатки содержимого двух или трех разукомплектованных криминалистических чемоданчиков и главное сокровище баллистиков – шикарно изданный в «махровые застойные годы» двухтомник «Револьверы и пистолеты», с суровым грифом «Для служебного пользования» и порядковым номером экземпляра.
Каждый раз, листая справочник, Тимонин недоумевающе хмыкал – для какого еще «пользования» он может сгодиться, но потом уверил себя, что гриф двухтомнику присвоили с единственной целью – дабы защитить от букинистического прилавка. Ярый библиоман оторвал бы с руками.
Тимонин раскрыл справочник на нужной странице. Через минуту, вновь пробравшись к своему столу, еще раз заглянул в микроскоп. Оторвавшись от окуляров, довольно крякнул и нежно погладил раскрытый том. Но тут же лицо эксперта помрачнело, ибо чувство удовлетворения не всегда бывает бальзамом для души, а вполне может создать дополнительные увесистые трудности. Как сейчас, например.
Тимонин тяжело вздохнул, потянул белую прямоугольную трубку «Телекома»:
– Игорь Степанович, это Тимонин. Здравия желаю. Тут у меня новость по вчерашнему убийству на дачах в Кручине. Систему оружия удалось установить точно – пуля деформирована слабо. И вот тут-то, Игорь Степанович, самый цирк и начинается! Пуля – не самоделка, как сначала подумали. Как и «ствол». В общем, это стандартный армейский кольт сорок пятого калибра, в смысле, 11,43 миллиметра… Да, штатовская армия и других стран НАТО, частично полиция у них вооружены… Что? Ну при чем тут, Игорь Степанович, Голливуд! Вы сами зайдите и гляньте! Факт – кольт. И стандартный патрон применялся – 45 АКП. Экзотический для наших мест «ствол». Из него и убили…
«Вертушки», основательно обработав кишлак «эрэсами» – пятнистыми «щуками», с клекотом и звоном, пронеслись над головой. Красные, неимоверно плотные клубы пыли еще стояли стеной, когда первый «броник» нырнул за разваленный взрывчаткой дувал. Олег с ребятами шел на родной, четвертой «броне». Ротный проорал, чтобы глубоко не совались – «духам» и «эрэсы» нипочем. «Особенно, если они тут вообще были!» – со злостью мелькнуло у Олега в голове.
«Духи» были. Двое бородатых навзничь раскидались у опрокинутого и покореженного ДШК.
– По «вертушкам» били, суки! – выругался кто-то рядом. Леха, вроде.
– Какого х… столбами торчите, мать вашу! По сквозняку в башках соскучились!
Это «бугор». Сержант Поляничко, или Юрка-комод. Комод – потому что командир отделения, а еще – потому что квадратный…
Долбануло у самых ног! Очередной внутренний монолог на этом и оборвался. Откуда летело, сразу и не сообразишь. Олег и Леха кубарем скатились в воронку, к мертвякам-пулеметчикам. Уж лучше такая компания здесь, чем там – перед очами Аллаха!
«Духовский» пулемет лупил с прежней настырностью. С «брони» отгавкивался «владимиров», лениво и бестолково, вслепую.
– Откуда же этот хрен моржовый палит?! – Леха, как всегда, терял терпение на первой минуте первого тайма. Он заелозил наверх, желая осмотреться, непроизвольно оттолкнувшись ногой от ближайшего к нему трупа. Мертвец от толчка чуть сполз вниз, что-то металлически звякнуло.
О, это был крутой трофей! Когда еще в Кабуле кантовались и была с неделю чистая лафа, по вечерам в клуб-палатке интендантский прапор за чеки видак крутил. По боевичкам Олег такую «машинку» и оценил. Любимая пушка Арнольда, которой он в «Коммандо» орудовал! Класс! Вот он, знаменитый кольт – и школьных обрывков «инглиша» достаточно, чтобы четкую надпись на затворе схватить.
Олег с восторгом прикинул пистолет в руке, обернулся к Лехе…
Дальнейшее произошло мгновенно, всё разом, кучей. Так и перемешалось в голове. Наверное, все-таки это снайперюга из «зеленки» подловил. Лехины мозги и кровь брызнули Олегу в глаза…
Потом всё – как не с ним. Что-то орал, в основном матом, стрелял в «зеленку», тащил на «броню» Леху, снова стрелял… Потом подоспели «вертушки», а их отвели на «базу»…
И только там, немного очухавшись, Олег добрался до трофея. По идее, дальнейшие действия рядового Мельникова должны были быть просты как мычание. Доложить по команде, сдать и тэдэ и тэпэ. Но поначалу по-мальчишески было жалко расставаться с кольтом, а потом случилась еще пара заварушек… Ну а после сдача стала проблемной по причине просрочки времени. Что прямо пропорционально повышало профессиональный интерес к рядовому Мельникову со стороны капитана Мызгина из особого отдела. Желания общаться с последним никогда ни у кого не обнаруживалось, и Олег не был исключением. А вот желание обладать столь клёвым боевым трофеем вообще снимало все вопросы и душевные метания. Впрочем, с оными как-то обошлось. Так и прижилась «машинка» у Олега. Понятное дело, молчком. Когда сам ни гу-гу, то кому ты на хрен сдался, рядовой Мельников!
