Балканский «щит социализма». Оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии (середина 50-х гг. – 1980 г.)

В то же время в самом Варшавском Договоре и СЭВе идея региональной интеграции имела определённую популярность среди руководителей отдельных, помимо СССР, государств. Так, в частности, глава Польши В. Гомулка в конце 1958-1959 гг. рассматривал как весьма перспективный план регионального объединения Польши, Чехословакии и ГДР[223]. Симптоматичным фактом с точки зрения обнаруживавшейся последовательности действий Г. Георгиу-Дежа, направленных на усиление автономии Румынии в рамках Восточного блока, стала его речь 29 декабря 1962 г. перед Национальным Собранием, посвященная 15-летию образования Румынской Народной Республики. В ней, что было отмечено зарубежными журналистами и внешнеполитическими экспертами[224], особое место заняли утверждения не только о ведущей роли румынской компартии, но и о положительном вкладе некоммунистических партий в государственный переворот 23 августа 1944 г., который ранее, с учётом «советского фактора», трактовался как сочетание действий РКП и Советской Армии, при ведущей роли последней. Весной 1963 г. новая интерпретация недавней румынской истории в части, касавшейся роли и места страны во Второй мировой войне, приобретала всё более чётко выраженную форму. Румынское партийно-государственное руководство уже открыто заявило о неправомерности и ошибочности тезисов об изначальности союза Бухареста и Берлина как членов Оси[225]. Основой внешнеполитического курса Бухареста становилась его автономия по внешне- и внутриполитическим вопросам.

Охлаждение взаимоотношений с Румынией советское руководство стремилось компенсировать усилением связей с Болгарией. Визит Н. С. Хрущева в Софию 14-19 мая 1962 г. проходил на фоне его жёстких заявлений о размещении американских ракет в Турции, что было достаточно симптоматичным, если иметь в виду распределение зон ответственности членов Варшавского пакта на Балканах. В то же время, как отмечали пристально следившие за визитом эксперты из аналитического отдела «Радио “Свободная Европа”/Радио “Свобода”», глава СССР делал особый акцент на расширении сотрудничества СССР с Грецией и Турцией и позитивно оценивал аналогичные действия Болгарии[226]. В конце лета 1962 г. болгарское партийно-государственное руководство сформулировало собственную версию «снижения региональной напряженности», но не ограничиваясь Балканским полуостровом. Для согласования в Москву через посольство СССР в Софии министром иностранных дел НРБ К. Лукановым был отправлен «Проект плана проведения мероприятий в отношениях Болгарии с Балканскими странами в районе Черного моря и Адриатики». Суть этого плана сводилась к улучшению взаимоотношений Болгарии с соседними государствами и «превращения Балкан и района Адриатики и Черного моря в зону, свободную от ракетного и ядерного оружия». Примечательной особенностью болгарской инициативы была ориентация её авторов как на многосторонние мероприятия «с участием и других стран и международных организаций», так и двусторонние, но в формате Болгария «с одной стороны, и Греция, Турция и Югославия – с другой». Выдвигая свою программу действий, София знала об исключительной подозрительности Москвы к любым попыткам общего межбалканского сотрудничества и стремлении СССР не допустить исключения собственного участия в подобных мероприятиях. Поэтому обращение болгарских союзников не только к Балканскому региону, но и Черноморскому, а также Адриатике было призвано успокоить Кремль, не допустив создания «закрытого Балканского клуба»[227].

План предусматривал «прозондировать по дипломатическим каналам у правительств Румынии и Югославии о согласии последних, чтобы три страны выступили с общим предложением перед правительствами Турции и Греции» по вопросам превращения Балкан в зону, свободную от ядерного и ракетного оружия, иностранных баз, а также заключения коллективного пакта о ненападении и о сокращении вооружений, об отказе от проведения «крупных военных мероприятий на своих территориях или военных учений с участием иностранных вооруженных сил». Однако эти инициативы, изложенные в такой форме наиболее лояльным союзником СССР по Варшавскому пакту, не соответствовали тем не менее интересам советского руководства, опасавшегося ослабления Юго-Западного ТВД в случае присоединения Болгарии и Румынии к планировавшимся договорённостям[228].

За действиями Болгарии в области оборонной политики достаточно внимательно наблюдали органы военной разведки Турции и Греции. Турецкая сторона интересовалась передислокацией болгарских вооруженных сил ближе к турецкой границе и характером возможного взаимодействия советской и болгарской армий в районе возможного проведения учений на территории Болгарии. В августе 1962 г., как стало известно об этом болгарской разведке, между военными атташе Греции и Турции, аккредитованными в Румынии, состоялась консультация по вопросу «широкомасштабных маневров Варшавского договора на болгарской территории и особенно на границе с Турцией, с участием советских и румынских войск». Оба дипломата, являвшихся кадровыми сотрудниками военной разведки, пришли к выводу о том, что маневры «проводятся или будут проводиться не в центральной и восточной Болгарии, а на восточном побережье Черного моря»[229]. Однако, наряду с соответствующими действительности данными об оборонной политике коммунистической Болгарии, в ряде случаев разведывательные органы отдельных стран-участниц НАТО получали и ошибочные сведения, не являвшиеся преднамеренной дезинформацией со стороны Варшавского пакта, а лишь свидетельствовавшие о недостаточной компетентности отдельных разведслужб государств Западного блока. Так, в частности, итальянская разведка, о чём стало известно контрразведывательным органам Болгарии, располагала данными о наличии планов военного нападения Болгарии на Италию и ФНРЮ, что не соответствовало действительности и никогда не обсуждалось болгарским руководством в начале 60-х гг. Не соответствовала действительности информация и о переходе БНА на бригадную форму организации вооруженных сил. Сведения о дислокации ракетных подразделений на болгарской территории также были ошибочны, так как местом их расквартирования был указан населенный пункт Саранцы. Вместе с тем данные о противовоздушной обороне Болгарии, полученные итальянской разведкой, как признавалось болгарской стороной, соответствовали действительности, что явилось для болгарской контрразведки неприятным фактом.

В преддверии Карибского кризиса (октябрь 1962 г.) обращение к теме ракетного оружия именно во время пребывания советского руководства в Болгарии, а затем сама болгарская инициатива делали Софию невольным участником более масштабного, чем просто региональный, конфликта. Прямая связь между советско-американским противостоянием и оборонными интересами Болгарии в контексте кубинской ситуации проявлялась уже в апреле 1961 г. Софии, которая делилась подобными сведениями с Москвой, по дипломатическим каналам стало известно, что после 15 апреля, т. е. высадки антикастровских сил в заливе Кочинос, были приведены в боевую готовность подразделения армии США в Турции. Более того, болгарская сторона узнала, что американское руководство рассматривало вероятность участия СССР и его союзников в нападении на те страны по периметру Восточного блока, в которых были расположены военные базы НАТО[230].

Серьезность происходившего подтверждалась проведением 5-10 октября 1962 г. Варшавским пактом маневров «Балтика-Одер», целью которых была отработка взаимодействия различных родов войск на центрально-европейском театре действий с участием вооруженных сил Польши, Чехословакии, ГДР и СССР. Меньше чем через неделю 15-19 октября 1962 г. аналогичные учения, имевшие характер оперативно-тактических, прошли в Румынии под руководством румынского министра вооруженных сил генерала армии Л. Сэлэжана. Они были ориентированы их инициатором – СССР на противодействие НАТО, и прежде всего США, в черноморско-средиземноморском районе. При планировании учений особо учитывалась роль Греции и Турции в оборонной политике Западного блока в балканском регионе, рассматривавшимся советским генералитетом как «часть Юго-Западного (Варшавского блока и СССР – Ар. У.) театра военных действий», являвшегося «связующим звеном между агрессивными группировками – НАТО и СЕНТО»[231]. В этих учениях, проходивших как на территории Румынии, так и черноморской акватории[232], приняли участие вооруженные силы СССР (7500 человек), Болгарии (2 тыс.) и Румынии (27500 чел.)[233]. Они были поддержаны 310 танками и самоходными артиллерийскими орудиями, 3650 БМП и соответствующей техникой, 60 бомбардировщиками и 120 истребителями и штурмовиками[234]. Задействованные силы и средства были меньшими по количеству и видам использовавшейся техники по сравнению с учениями «Балтика-Одер», но являлись достаточно внушительными для южного (балканского) фланга Варшавского пакта.

В советских военных кругах начала 60-х гг. и особенно после фактического разрыва отношений между Москвой и Тираной усилилось внимание к укреплению военно-стратегических позиций в черноморско-средиземноморском секторе Юго-Западного ТВД с точки зрения повышения готовности (включая и методическое обоснование) использования комбинированных сил и средств по осуществлению контроля над Проливами в условиях военного конфликта. Разработка концепции совместных действий ВМФ и сухопутных сил по овладению Проливами именно как часть наступательной операции при ведущей роли войск формулировалась с учётом наступления на так называемом береговом направлении, рассматривалась в различных работах представителей командования ВМФ СССР[235].

Особую значимость для оборонной политики Софии начинали приобретать американские планы размещения ракетно-ядерного оружия на Балканах, в частности, в Греции и Турции. Болгарская сторона стала основным контрагентом своего главного союзника – СССР в деле решения проблемы поиска ответных шагов. В марте 1961 г. в окрестностях г. Самоков в обстановке исключительной секретности была размещена ракетная бригада, подчинявшаяся непосредственно Объединенному командованию ОВД. Летом 1962 г. около городов Карлово и Ямбол были расквартированы ещё две ракетных бригады, а недалеко от города Боровец находилось хранилище ядерных зарядов к ракетному оружию[236]. Советская сторона заботилась о соблюдении строжайшей секретности в вопросах, касавшихся размещения на болгарской территории ракетного оружия класса «земля-земля», о чём сообщала руководству болгарского оборонного ведомства весной 1962 г.[237]

Продолжавшееся противоборство между Белградом и Софией в конце 50-х гг. и начале 60-х гг выражалось как в форме пропагандистского соперничества, так и расширявшейся разведывательной деятельности друг против друга. Руководство Югославии испытывало опасения относительно планов и намерений не только Болгарии, но прежде всего СССР, в чувствительном для Белграда регионе страны – Вардарской Македонии, в случае возможного обострения ситуации на Балканах или советско-югославских отношений, что и обусловило сбор соответствующей информации по широкому кругу политических, экономических и военных вопросов на болгарской территории[238]. В свою очередь, болгарская сторона использовала этот факт в собственных интересах: для подчеркивания собственной значимости в глазах советского союзника. На состоявшемся 14-16 марта 1962 г. закрытом заседании Исполкома ЦК СКЮ, о котором было сделано только общее сообщение в югославской прессе, а вся конкретная информация рассматривалась как государственная тайна, партийно-государственное руководство вынуждено было заниматься вопросом взаимоотношений между составлявшими Югославию республиками из-за начавшегося кризиса федерации[239]. В ходе заседаний было принято решение о большей децентрализации государственного управления, что, в определенной степени, начинало сказываться и на проводившейся оборонной политике. Именно в это время фактически закладывались основы регионализации военно-административного управления вооруженными силами, которые распределялись пока в рамках военных областей. Однако республиканские органы власти всё активнее интересовались перераспределением федеральных и республиканских полномочий в пользу расширения последних[240]. Начинавшийся обостряться кризис межреспубликанских отношений мог серьезно повлиять и на региональные позиции ФНРЮ. Нестабильность болгаро-югославских отношений отражала как общие тенденции во взаимоотношениях Белграда и Москвы, с которой София демонстрировала свою солидарность, так и специфические черты, имея в виду постоянно поднимавшийся болгарской и югославской сторонами «македонский вопрос» и политизированные интерпретации его сути.

К концу 1962 г. начало активизироваться греческое направление внешней и оборонной политики Софии, что было во многом связано с попытками руководства Греции улучшить отношения с соседями по региону, входившими в Восточный блок. Афины были заинтересованы в получении моральной и дипломатической поддержки на Балканах в противовес Турции из-за продолжавших сохраняться и усиливаться противоречий по кипрскому вопросу. В декабре 1962 г. греческая сторона обратилась к болгарам со специальной нотой, содержавшей предложение провести переговоры по имеющимся между странами проблемам, в первую очередь, репарациям со стороны Болгарии после Второй мировой войны. София избрала тактику выжидания, однако падение правительства Г. Папандреу вследствие его разногласий с королём Павлосом и приход к власти служебного правительства во главе с П. Пипинелисом – известным греческим дипломатом заставили болгарское руководство действовать более активно. Ответ Софии синхронизировался по времени с начавшимися переговорами о частичном запрете ядерных испытаний и ослаблении международной напряженности.

Болгарское партийно-государственное руководство рассматривало взаимоотношения с соседней Грецией с учётом международной конъюнктуры и её оценок советской стороной. В то же время София пыталась использовать момент для реализации собственных интересов[241]. Реформирование болгарских вооруженных сил и их техническое переоснащение сопровождалось изменениями в военном руководстве, являвшемся частью партийной номенклатуры. Начавшиеся в начале 60-х гг. изменения в руководстве БКП являлись следствием внутрипартийных процессов, связанных с приходом в 1956 г. к власти в болгарской компартии Т. Живкова и постепенным уходом с политической арены бывшего главы Болгарии В. Червенкова, который в 1962 г. окончательно был выведен из высшей партийной номенклатуры и исключен из партии. Наиболее серьезные кадровые перестановки были сделаны 16 марта 1962 г., когда по инициативе усиливавшего свои позиции Т. Живкова на место министра обороны – генерала армии и члена политбюро болгарской компартии И. Михайлова, партийного и военного деятеля ещё со времён подполья, Коминтерна и советской эмиграции, откуда он приехал в Болгарию в июле 1945 г., пришёл не менее известный, но более молодой партийный и политический деятель Д. Джуров, проведший Вторую мировою войну в Болгарии и участвовавший в партизанском движении. В то же время он не был членом политбюро и был связан исключительно с военными делами. На пост начальника Генерального штаба 22 марта 1962 г. был назначен генерал-майор А. Семерджиев, сменивший генерал-лейтенанта И. Врачева. Следующая замена произошла в руководстве политического управления Вооруженных сил: генерал-лейтенант М. Мишев, сыгравший в своё время по поручению Кремля достаточно важную роль, когда происходила замена партийного руководителя В. Червенкова на Т. Живкова, также был удален со своего поста. На должность зам. министра по противовоздушной обороне и ВВС был назначен генерал-лейтенант С. Трынски, известный как партийный и партизанский деятель, который был репрессирован в годы правления В. Червенкова, а затем реабилитирован при Т. Живкове. Другим заместителем министра обороны стал И. Бычваров – генерал-полковник, хорошо известный в партийных кругах и относительно молодой функционер БКП. Он занял важную должность заведующего административным отделом ЦК БКП, т. е. партийного куратора военного министерства, военизированных ведомств, включая МВД, а также правоохранительных органов. Одновременно политбюро ЦК БКП приняло специальное секретное решение «Основные положения о работе, правах и обязанностях МВД и его органов на местах»[242], суть которого сводилась к усилению роли этого государственного института в деле контроля над обществом. Укрепление режима в данном случае имело непосредственное отношение к проблемам обороны в целом. Не случайным поэтому было и то, что политическая составляющая оборонной политики ОВД на Балканах интерпретировалась советской стороной с учётом внутриполитических изменений в государствах полуострова. В этой связи Главнокомандующий Объединенными Вооруженными Силами Организации Варшавского Договора маршал СССР А. А. Гречко заявлял осенью 1962 г. о том, что «победа в большинстве балканских стран народно-демократического строя коренным образом изменила политическую обстановку на Балканах в пользу лагеря социализма. Но империалисты предпринимают отчаянные попытки восстановить здесь прежнее господство и поэтому осуществляют ряд практических мероприятий по укреплению своего положения в Турции и Греции»[243].

Модернизация и реформирование болгарских вооруженных сил, проходившие на фоне политических изменений в стране, выявили отсутствие достаточных финансовых ресурсов и экономического потенциала. Этот факт было вынуждено признать в мае 1963 г. руководство Болгарии. Оно обратилось к Москве с просьбой о сокращении расходов на оборонные нужды, так как даже льготные советские кредиты за поставки вооружений в Болгарию серьезно осложняли экономическое положение в стране, а сами расходы на оборону составили в 1963 г. 12% её бюджета[244]. Этот шаг, продиктованный как объективными причинами, так, вероятно, и желанием Софии воспользоваться ситуацией для получения максимально возможных привилегий от Кремля в вопросах военно-технического сотрудничества с Москвой, для военно-политических планов которой балканское направление имело важное значение, привел к определенным результатам. В июле 1963 г. Н. С. Хрущев в специальном письме Т. Живкову сообщил о готовности «поставить в 1963-1965 гг. в качестве дара Советского Правительства вооружение и военную технику на сумму до 74,3 миллиона рублей в номенклатуре и количествах, согласованных между нашими Министерствами обороны», а также выразил согласие с выплатой Болгарией фиксированной суммы по советским кредитам[245].

В соответствии с аналитическими оценками американской разведки советских военных планов, сделанными в конце 1962 г., в случае конфликта СССР с Западным блоком главным театром военных действий должна была стать Европа и, как считалось, «Советы планируют стремительное массированное наступление к берегам Ла-Манша в начальные дни такой войны»[246]. Действия в Скандинавии и Средиземноморье, сочетавшиеся с операциями в Балтийском и Черном морях, а также операционные задачи советского подводного флота против важного в стратегическом отношении «атлантического канала» обеспечения боевых операций НАТО в Западной Европе должны были стать, по предположениям аналитиков ЦРУ, элементами этого плана[247]. Во многом подобные расчёты являлись результатом анализа проводившихся региональных манёвров ОВД, а также информации, получаемой американской и британской разведками из открытых и конфиденциальных источников. Средиземноморский и черноморский сектора предполагаемого ТВД имели прямое отношение к оборонным возможностям балканских членов Варшавского Договора – Албании, Болгарии и Румынии, из которых первая, находясь во враждебных отношениях с СССР, постепенно переставала играть роль «средиземноморского бастиона» Варшавского пакта.

Весной 1963 г. наступил очередной период стабилизации в отношениях Болгарии и Югославии, выразившийся в том, что София вновь начала подчеркивать близость идеологических позиций коммунистического блока и Белграда. В свою очередь, югославское руководство, имея собственные политические интересы в деле укрепления начавшего формироваться Движения неприсоединения, в котором Югославия стремилась занять лидирующие позиции, фактически выступило на этом этапе союзником возглавляемого СССР блока, усилив критику идейно-политического курса Пекина и поддержавшей его Тираны[248]. 24 августа 1963 г. София ответила на декабрьское предложение Афин по улучшению двусторонних взаимоотношений в позитивном, по словам премьер-министра,[249] духе. София пыталась осторожно маневрировать в рамках «коридора возможностей», предоставляемого ей членством в «социалистическом содружестве». В отношениях Болгарии с Западным блоком оборонная политика приобретала в данном контексте особое значение, так как затрагивала широкий спектр вопросов, относящихся не только к двусторонней, но и межблокововой дипломатии – НАТО и ОВД. Попытка усилить собственные позиции на международной арене и на региональном уровне могли быть успешными для Софии только при условии проведения умелой и не вызывающей сомнений у Кремля в лояльности болгарской стороны политики, а также демонстрации перед западными партнерами своей относительной самостоятельности.

Всё более проявлявшаяся к началу 60-х гг. XX в. в позиции стран-участников Варшавского пакта тенденция укрепить национальный суверенитет в болгарском случае не была исключением, но обладала особенностью – «подчеркнутой лояльностью» в отношении Москвы в обмен на получение её согласия в деле решения региональных проблем. В беседе Т. Живкова с послом США в стране Е. Андерсон[250], состоявшейся 28 ноября 1962 г., глава БКП заявил о заинтересованности Софии «следовать линии мирного сосуществования со всеми государствами» и улучшать отношения с Турцией, «являющейся союзницей США». При этом, как было отмечено американским послом, Живков не упомянул в ходе беседы ни СССР, ни Югославию[251], что было явной попыткой, с одной стороны, избежать намёка на то, что София выполняет распоряжение Москвы, а, с другой, не допустить аналогии при сравнении позиции Болгарии с независимым особым курсом титовской Югославии.

Поиск СССР и Болгарией возможных вариантов решения проблем оборонной политики ОВД на балканском региональном уровне происходил в условиях обострения советско-китайского конфликта. В конце 50-х – начале 60-х гг. XX в. он серьезно влиял на формулирование оборонной политики Кремля, который был вынужден отныне считаться с начавшимся расколом в так называемом социалистическом содружестве, членом которого являлась и балканский член Варшавского пакта (хотя фактически и прекративший связи с ним) – Народная Республика Албания, поддержавшая КНР. Особое место в планах Москвы всё больше занимала проблема достижения единства в рамках Организации Варшавского Договора. Она рассматривалась советским партийно-государственным руководством как важный элемент в системе международных отношений, играющий военно-стратегическую роль во взаимоотношениях Запад – Восток. Данное обстоятельство отмечалось в 1963 г. экспертами-аналитиками в разведывательном сообществе США, ориентированном, помимо других тем, и на определение вероятного образа действий Москвы в вопросах военно-технического сотрудничества с союзниками по блоку. По их мнению, подтверждавшемуся конкретными фактами, «новый советский курс заключался до сих пор в том, чтобы усилить Варшавский пакт как военную организацию и представить его как эффективную военную организацию (за исключением Китая), разработать доктрину превалирования стратегических вооружений (подчеркивающую относительную военную слабость Китая) и сделать ясным, что сдерживающий щит, защищающий

Китай, зависит от доброй воли СССР»[252]. В складывавшейся ситуации из трёх балканских членов Варшавского договора реальными участниками блока продолжали оставаться Болгария и Румыния, что усиливало их роль и значение в оборонной политике всего ОВД. Однако Бухарест всё более демонстрировал Москве свою самостоятельность, хотя и делал это исключительно осторожно. Постепенное ослабление союзнической лояльности Румынии в рамках пакта вело к формулированию румынской стороной собственного курса как на международной арене, так и внутри коммунистического блока. Одновременно это серьезно сказывалось на взаимоотношениях Бухареста с союзниками по Варшавскому пакту, и прежде всего Москвой. Начиная с 1962 г. расширявшая взаимодействие с другими членами ОВД по линии разведывательных организаций и органов безопасности советская сторона стала настаивать на введении ограничений при обмене информацией с румынскими союзниками. Ввиду начавшихся в конце 1963 г. секретных переговоров между Бухарестом и Бонном об установлении дипломатических отношений Румынии с ФРГ были приостановлены контакты между Министерством государственной безопасности ГДР и МВД Румынии по инициативе восточногерманской стороны. Более того, Управление государственной безопасности Румынии (Departamentul Securitalii Statului din Romania – DSS или как он был более известен – Секуритате)[253] было исключено на протяжении 1962-1964 гг. из программы содействия, оказывавшегося советским КГБ партнерам по Восточному блоку[254]. В то же время органы советской разведки – КГБ и ГРУ – продолжали проводить вплоть до 1968 г. в странах-членах Варшавского пакта секретную операцию под кодовым названием «Байкал». Её целью было выявление сотрудниками этих организаций, работавшими под прикрытием как граждане западных государств, лиц, пригодных для вербовки, а также проверка надежности сотрудников разведывательных организаций государств-союзников СССР по ОВД[255].