Несмотря на верную службу в полиции, Амедео Де Гаспери пришлось на образование для детей взять благотворительный грант у государства. Возможно, именно это объясняет лояльное отношение Альчиде к Австрии: здесь он получил образование за государственный счет и был этой стране в значительной мере обязан. Это, по словам американского историка Пола Джонсона, заставило его «испытывать лояльность к королевскому дому, а не к национальному государству»[133].

Впрочем, получение гранта того стоило: Альчиде учился удивительно легко и вскоре овладел несколькими языками и философией. В Венском университете ему несладко пришлось из-за национальности: он ведь и попал туда в качестве исключения, как талантливый самородок. Горячий Баттисти, не учись он во Флоренции, такого бы, наверное, не стерпел – предпочел бы надавать обидчикам по физиономии. Но в этом и состояло отличие Де Гаспери от Баттисти: Альчиде, будущий деятель христианского движения, обладал терпением, а за годы учения овладел еще и остроумием, чтобы отвечать всяким «tedeschi» на их наглые выпады в адрес итало-тирольского чужака.

Одиночество, созерцательность и стоическое терпение обычно бывают востребованы в той области, которой себя впоследствии посвятит молодой Де Гаспери, – в религии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Альчиде решил связать себя с католицизмом. Самым большим авторитетом для него стал назначенный в Трентино епископ Челестино Эндричи[134], и вскоре молодой Де Гаспери сделался его помощником и специальным представителем. Но это не мешало его обучению в Вене, где он собирался стать филологом, изучающим культурные связи итальянской и немецкой литературы. И там, в австрийской столице, у него тоже был свой идеал – мэр города Карл Люгер, сторонник обновленного католицизма и убежденный антисемит. Пол Джонсон, будто предвидя обвинения Де Гаспери в расизме, пытается объяснить его позицию:

«Он отправился в Венский университет, где испытал восторг от знаменитого бургомистра Карла Люгера, но совсем по иной причине, нежели Гитлер. Де Гаспери считал, что Люгер указал тот путь, которым надлежит следовать при осуществлении “социальных энциклик” самого прогрессивного святого папства. Так он и сформировался под влиянием немецкого католического популизма, и первые его публикации появились именно в австрийской католической газете “Reichspost”. Де Гаспери действительно почти не поддавался двум самым серьезным болезням нашей современности: этническому национализму и вере в то, что основанные на нем государства могут быть превращены в Утопии»[135].

Тем удивительнее постоянное участие Де Гаспери в заседаниях «Ассоциации студентов Трентино». Едва ли это радикальное политизированное общество могло быть ему интересно. С трентинским социализмом Де Гаспери расходился в вопросах религии, патриотизма и отношения к австрийской государственности – то есть практически во всем. Он имел свою личную точку зрения и на положение Южного Тироля. В сущности, он никогда не был сторонником присоединения этой части Австрии к Италии. Двойственность Де Гаспери, крайне последовательного и логичного в своих поступках человека, поражает.

Остается только гадать, что он вообще хотел обрести на этих собраниях и как попал в радикальную университетскую историю 1904 года.

Этот многоумный двадцатилетний студент, лишенный националистических амбиций и юношеского максимализма, не мог не привлекать внимания. В среде итальянских националистов он выглядел чужаком.

Очевидно, Де Гаспери, будучи итальянцем, все-таки считал, что у итальянского Тироля должно быть право на самоопределение и язык.

К злополучному факультету на Либенеггштрассе, а потом – на улицу Герцога Фридриха, в гостиницу «Белый Крест», где произошли основные события «Fatti di Innsbruck», его привел сам вопрос университетского образования, а не политические и национальные проблемы.

Из сказанного выше вовсе не следует, что Де Гаспери относился к австрийской системе власти некритично. Он неоднократно поднимал во время дебатов Ассоциации студентов Трентино так называемый «Questione Austriaca» («Австрийский вопрос») и так же, как все прогрессивные жители Австрии – будь то пантерманисты или ирредентисты, – говорил о необходимости перемен в изжившей себя монархии. Однако не мог не испытывать к этой монархии и своеобразных сыновних чувств: точнее – чувств официально признанного и обеспеченного «пасынка», которому дали возможность социально адаптироваться.

Средства и методы борьбы со старым порядком в ходе дебатов между Альчиде и ирредентистами предлагались разные, и это все больше увеличивало расстояние между членами итальянского лагеря, поскольку немногочисленные сторонники у Де Гаспери все же были.

Как позднее отмечал английский исследователь Джаспер Ридли, «католическая организация, называвшая себя Народной партией, приветствовала сближение с католической Австрией и относилась к движению за объединение с Италией подозрительно, как, впрочем, и во времена Рисорджименто[136].

Их газета “Il Trentino” издавалась молодым журналистом Альчиде Де Гаспери <…> Баттисти в своей “Il Popolo” вел полемику и с Фольксбундом[137], и с Де Гаспери»[138].

В то же время Де Гаспери порой шел на компромиссы с социалистами в этом вопросе.

Социалисты находились в положении конфронтации по отношению к действующей Церкви и часто привлекались к суду за выступления против конфессиональных сановников, но Де Гаспери это не отталкивало. И причиной столь странного отношения к происходящему был уже не только университетский вопрос. Де Гаспери притягивал сам Чезаре Баттисти, в котором он видел интересную личность и редкого противника, на котором можно оттачивать свои взгляды и ораторское мастерство. Спорить с лидером трентинских социалистов было увлекательно, но трудно и даже иногда болезненно: Баттисти умел убеждать. Но чем больше Альчиде слушал Баттисти, тем больше убеждался в собственной правоте.

Впрочем, была еще одна причина: молодому Де Гаспери казалось, что он должен что-то сделать, чтобы не допустить катастрофы, что такова его христианская миссия. Что катастрофа произойдет, Альчиде уже не сомневался. Эта катастрофа светилась в глазах Баттисти и его товарищей. И ее-то будущий премьер-министр Италии действительно считал «серьезной социальной болезнью».

* * *

Отношения Баттисти и Де Гаспери уже в то время не были безоблачными. Они расходились даже в самом университетском вопросе. Альчиде, например, на заседаниях итальянской студенческой ассоциации всегда выступал за компромисс – организацию факультета в любом предлагаемом австрийскими властями городе, тогда как Баттисти продолжал настаивать на Триесте – крупном культурно-промышленном центре Тироля.

Можно себе представить, как злились Баттисти и другие социал-патриоты, когда Де Гаспери, выходя на трибуну в Тренто в 1902 году, призывал: «Будьте же в первую очередь католиками, а потом – итальянцами!»[139]

«Я не одобряю идолизацию нации! Я просто не понимаю, что это такое, – провозглашал этот двадцатилетний юнец с лицом умудренного жизнью старца. – И еще я не понимаю, что такое “religione della patria” (“религия отечества”). Разве Бог не един для всех?»[140]

Когда Баттисти язвительно спрашивал его, считает ли он себя в таком случае демократом, его юный товарищ отвечал: «Я католик, итальянец, а потом уже демократ – именно в этом порядке!»[141]

Известен еще один факт: несколькими годами позднее в газете «Il Trentino» появились нападки одного католического священника на Эрнесту Биттанти. Эрнеста не сидела затворницей и вела активный образ жизни в светских кругах Тренто. Один из таких салонов принадлежал баронессе Джулии Туркати[142], большой почитательнице искусств, имевшей неплохое филологическое и искусствоведческое образование. Туркати сама пробовала сочинять стихи и превосходно играла на фортепиано.

В ее гостиных, расположенных на вилле Сопрамонте, встречались писатели, художники, журналисты и ученые. Об этом вспоминал один из завсегдатаев салона баронессы, историк и поэт Антонио Пранцелорес – впоследствии активный участник инсбрукских событий и соратник Баттисти. Украшением салона баронессы были и просвещенные итальянки, с которыми баронесса обсуждала не только искусство и политику, но и свои кулинарные рецепты. Занималась баронесса и благотворительной деятельностью, полагая, что Церковь уделяет этому недостаточно внимания. Однако такой публичный образ жизни едва ли отвечал католическим канонам поведения женщины. Дамы, посещавшие салоны, воспринимались как светские львицы и аристократические кокетки. Это и могло послужить причиной нападок священника. Впрочем, и свекровь Эрнесты, графиня Виттория, белоручкой отнюдь не была, она писала вполне профессиональные пейзажи и натюрморты, которые сегодня находятся в музее Роверето.

Но публикация, о которой говорит историк Ридли, не проясняет один момент: как такой материал мог появиться в газете, издаваемой политически и человечески корректным Де Гаспери. Скорее всего, причина в том, что в 1905 году епископ Эндричи поручил своему помощнику Де Гаспери курирование христианского печатного органа «Католический голос» («La Voce cattolica»), и тому было просто не до своей собственной газеты.

Джаспер Ридли так комментирует этот момент: «После статьи в “Иль Трентино”, где делались грязные намеки на жену Баттисти, Муссолини бездоказательно прошелся в “Л’Авенире дель лавораторе” относительно морали одного священника, активного деятеля католической партии. 29 мая Муссолини предстал перед трентским судом за клевету на священника и был приговорен к штрафу в 30 крон или трехдневному заключению.

Почти сразу после уплаты штрафа он был вновь привлечен к суду за статью в “Иль пополо”, обвинявшую трех католических священников в сексуальных домогательствах и хищении денег из церковного фонда. 5 июня Баттисти, как издатель газеты, был приговорен к семи дням заключения, а Муссолини – к трем. На этот раз без замены штрафом. Но Муссолини опротестовал этот приговор, и 9 июня апелляционный суд отменил его»[143].

Впрочем, такое заступничество дуче впоследствии не помешало Эрнестине Баттисти, ставшей антифашисткой, полжизни бороться с преданным учеником ее мужа, порвавшим с идеями социализма и превратившимся в тирана для собственной страны. Но боролась она и с Де Гаспери, в котором видела вечного оппонента своего мужа и которому, очевидно, внутренне не могла простить еще и того, что, в отличие от Баттисти, он жив и управляет страной, за которую погиб ее муж. По-человечески Эрнесту можно понять: Де Гаспери, постоянно выступая против патриотических и милитаристских призывов Баттисти, получил в итоге именно то, за что его оппонент отдал жизнь. Судьбы этих двух уроженцев Тренто сложились весьма причудливо в плане исторической и человеческой справедливости, хотя вины тут ничьей не было.

* * *

А в 1904 году Альчиде Де Гаспери сам еще был юным студентом: он заканчивал факультет литературы и философии в Вене, переводил и комментировал «Фауста» Гёте и поэзию Шиллера. До получения степени доктора филологических наук ему оставался год. 19 июля 1905 года Де Гаспери защитит диссертацию на тему «Комические герои Карло Гоцци и их осмысление в Германии».

Даже этот выбор темы по-своему символичен, ведь Де Гаспери переводил и комментировал также Шиллера и романтиков «Бури и натиска». Остановил он свой выбор на Гоцци далеко не случайно: сам Де Гаспери по своей человеческой сути не был ни романтиком, ни человеком Рисорджименто. В этом молодом человеке, впоследствии возродившем Италию после фашизма, уже тогда виделся жесткий прагматик и целеустремленный «просветитель». Романтиком и человеком Рисорджименто был как раз Чезаре Баттисти. «Героем» или «злодеем» – в данном случае неважно. Он принимал радикальные решения и совершал ошибки, потому что ставил на карту все.

* * *

Впоследствии историки не раз пытались подытожить труды Де Гаспери, Баттисти и других политически активных жителей Трентино, создать монументальный труд об истории этого края, но каждый раз перед ними вставал один и тот же вопрос: каким образом социализм, имевший повсеместно в Европе интернацио-налистические корни, смог трансформироваться в свою полную противоположность именно в Тироле?

И в основе этого радикализма, интервенционизма и ультра-патриотизма всегда оказывалась личность Баттисти, которого после его смерти готовы были возносить и поливать грязью, боготворить и продавать на сувениры. Историки признают, что позиция Баттисти серьезно угрожала социализму в Южном Тироле, поскольку могла дезавуировать его и превратить в неосуществимую утопию. Неумение Баттисти договариваться со своими собратьями по партии австрийцами разваливало саму партию. Австрийские социалисты как раз придерживались традиционных для социализма интернационалистических взглядов, таким же был и левый Триест, где сформировался так называемый австромарксизм. Ученый Эрнесто Честан называл доктрину Баттисти «non tanto il socialismo, quanto l’irredentismo» – «не столько социализмом, сколько ирредентизмом». Но наиболее логичным кажется вывод своеобразного биографа Баттисти – журналиста Клауса Гаттерера, писавшего, что Баттисти тринадцать месяцев провел в Италии, и это сделало его радикальным централистом.

По словам австрийского журналиста, такое преображение на первый взгляд кажется немотивированным, основанным на эмоциях, но более тщательный анализ показывает, что речь идет в данном случае о психологическом феномене – разрыве в сознании Баттисти, выступавшего сторонником централизованной национально-административной автономии. Он боролся одновременно на двух политических фронтах – за Трентино и за Италию[144].

2.4. Позиционная борьба

В 1993 году на свет появилась ассоциация «Società degli Studenti Trentini»[145]. Инициатором появления этого общества был ученик и соратник Чезаре Баттисти, Антонио Пиджеле. И если Баттисти можно назвать горячим сердцем социалистического движения Тироля, то Антонио Пиджеле – его неспокойной совестью.

Антонио Пиджеле (1871–20 сентября 1947), строгий юноша с античной внешностью, был на четыре года старше Баттисти, но казался моложе, и не только из-за профессорской бородки, которая придавала Чезаре солидность вожака стаи, но и из-за сложившихся между ними отношений «лидера» и «ученика». Все они тогда находились в тени вождя социалистической партии. Все, кроме доцента, а потом доктора права Лоренцони[146], у которого была своя харизма и свой индивидуальный путь. Он всегда поступал по-своему, и ему никто не давал советов.

Пиджеле, напротив, имея что сказать, предпочитал высказываться редко и по существу. Он был весьма интересной фигурой, сумевшей верно оценить все происходящее и нередко выступавшей против решений самого Баттисти, однако при попытке найти его дневники, записи и вообще его архив, сын Пиджеле, Джулиано, был удивлен, не обнаружив ничего существенного.

По образованию Антонио Пиджеле был юристом, и его-то проблема открытия итальянского университета на территории Тироля касалась непосредственно, однако его чувствительность значительно преобладала над юридическим умом. Эмоции порой делали его мировосприятие иррациональным.

Несмотря на то что Пиджеле всегда оставался в тени своего яркого соратника, впоследствии он тоже оказался в числе активистов ирреденты, арестованных в отеле «Белый Крест» в ноябре 1904 года.

«Ассоциации студентов Трентино» был дан девиз: «Пламенная любовь к родине, страсть к горам и вера в будущее». Эти слова как нельзя лучше характеризовали дух первого студенческого сообщества, в котором ключевую роль играли Чезаре Баттисти и Джованни Лоренцони. Жизнь обоих впоследствии сложилась трагично, однако даже это выглядит вполне логично: характер предопределяет судьбу, и такие люди, сколько бы они ни прожили, естественной смертью не умирают.

Ассоциация собралась на свое первое заседание для обсуждения университетского вопроса, но тогда не смогла ничего решить. С тех пор члены Ассоциации собирались каждый год, но все время принимали разные решения и не могли достигнуть единства голосования.

На очередном заседании Чезаре Баттисти озвучил лозунг: «Trieste o nulla!» («Триест или ничто!»)

Де Гаспери на это мягко возразил, что в доводах правительства имеется свой резон, и населенный разными национальностями Триест не очень подходящее место для итальянского университета. По мнению Альчиде, нужно было выработать разумный компромисс. Но Баттисти стоял на своем. Сторонники его требований напоминали присутствующим, что в парламенте Триеста еще с 1869 по 1888 год принимались резолюции, призывавшие к открытию итальянского университета. И тут один из депутатов парламента Трентино, Луиджи де Кампи, вдруг предложил вместо Триеста Инсбрук, как запасной вариант.

* * *

По словам социолога Евы Бауэр, такое разнообразие предлагаемых для размещения итальянского университета городов связано еще и с тем, что в первые годы XX столетия студенты-итальянцы в Тироле были выходцами не только из Трентино: в процентном соотношении трентинских учащихся было всего лишь 26,8 против 40,2 из Далмации и 14,6 из Истрии[147].

«В начале века выбор места для своего университета был продиктован в значительной степени конкретными причинами, – пишет Бауэр, – такими, как близость к дому или удобство размещения в родном городе»[148].

Только к 1903–1904 годам эти чисто бытовые факторы утратили свою главенствующую роль, уступив интересам политизированной группы из Трентино, ядро которой было сформировано из людей, «вовсе университет не посещавших»[149].

То есть в данном случае речь идет о явной политизации университетского вопроса и смещении его от чисто студенческих интересов к вопросам политическим и национальным.

* * *

Инсбрук в то время был одним из богатейших городов Австро-Венгерской монархии, даже богаче Вены. В нем оказались сконцентрированы лучшие на тот момент наука и промышленность. В науке преобладали юридические и – в еще большей мере – медицинские и фармакологические дисциплины, лучшие в Европе.

Уровень образования и грамотности населения был самый высокий в стране. Количество неграмотных составляло всего лишь 1,25 процентов населения (552 человека, из которых 228 – женщины и 324 – мужчины). Постоянно строились дороги, железнодорожные станции.

Этот город был предметом гордости не только Тироля, но и Австрии в целом. Кстати, такое положение Инсбрука в Австрийской империи во многом и стало причиной инерции центра по отношению к последующим событиям: город считался благополучным и как будто не вызывал серьезных опасений, а тревожные сигналы, поступавшие из этого региона, воспринимались как нагнетание паники и преодолимые трудности[150].

* * *

Предложение де Кампи создать в Инсбруке итальянский университет выглядело странно и даже вызывающе, учитывая, что Инсбрук – столица Тироля и практически священная земля для пангерманистов. Некоторые даже решили, что это шутка. Но де Кампи вовсе не шутил. Он, в свою очередь, тоже напомнил собравшимся, что еще раньше, чем с 1869 по 1888 год – уже в 1863 году, – депутат Консолати поднимал вопрос о параллельном обучении на итальянском языке, и речь шла об Инсбруке, только тогда предлагалось открыть не юридический, а медицинский факультет, в чем нет принципиальной разницы[151].

Де Кампи сформулировал свой вариант в манере пламенного Баттисти: «Через Инсбрук – в Триест!». По мнению де Кампи, можно было для начала ограничить требования одним только правовым факультетом в Инсбруке. Некоторые были за лозунг Баттисти, другие, как де Кампи, видели в Инсбруке промежуточную станцию на пути в Триест.

На четвертом конгрессе Ассоциации в 1898 году было достигнуто соглашение по вопросу об Инсбруке, и в зимний семестр 1889/99 года в Инсбруке была создана местная ячейка организации «Società degli Studenti Trentini».

* * *

Для немецких профессоров и студентов решение Ассоциации и пропагандистские лекции юриста Франческо Менестрины послужили сигналом к тому, что теперь националистическое отношение к итальянцам можно не скрывать. Ведь, по сути, неофициальное государство «Немецкая Австрия» тоже было «ирредентой» на территории Габсбургской монархии, а решение об открытии итальянского юридического факультета воспринималось как попытка захватить столицу немецкого Тироля.

В сентябре 1900 года профессор Менестрина пошел еще на один рискованный радикальный шаг: он выступил за введение защиты диссертаций на итальянском языке, что раньше запрещалось руководством университета.

А с 11 по 14 декабря того же года был создан итальянский юридический колледж.

Решение о защите диссертаций на итальянском языке в официальном порядке утвердил Джованни Паччиони[152], преподаватель римского права в Инсбруке. Два немецких профессора, Хруца и Вальднер, сразу обжаловали это решение, объявив его незаконным и не имеющим правовой основы. Но они не учли, что у опытного Паччиони были отменное знание истории законодательства и свой туз в рукаве – прецедент 1878 года, когда уже был принят закон о правомочности итальянских диссертаций. Министерство культуры и образования Цислейтании подтвердило правоту Паччиони, но университетский совет, собравшийся в январе 1901 года, вновь обжаловал это решение, представив три аргумента:

во-первых, несколько членов совета проголосовали против;

во-вторых, из формулировки закона 1878 года неясно, идет ли речь просто об итальянской диссертации или о диссертации на итальянском языке;

и, в-третьих, в случае допущения другого языка возникнет расхождение между экзаменами на немецком языке и диссертацией на итальянском.

Наконец, на ученом совете раздавались мнения, что стоит только разрешить итальянский на юридическом факультете, как того же потребуют медицинская школа, гуманитарные факультеты, а потом и начальная школа, и это станет полным развалом государственного образования. Зашла речь и об опасности националистических столкновений в городе и за его пределами.

Министр культуры и образования Вильгельм фон Хартель[153], человек либеральных взглядов, выразил оппозиционную по отношению к совету точку зрения. Он объявил решение ученого совета исключительно его субъективным мнением и подтвердил решение центра о защите итальянского преподавания и профессуры. После этого итальянец Менестрина был возвращен на кафедру и признан в качестве лектора[154].

Именно это воодушевило студенческую ассоциацию Трентино. Она ускорила подготовку итальянского юридического факультета в Инсбруке и запросила разработку финансовой базы факультета для оплаты педагогов и выплаты стипендий[155].

Де Гаспери в это время несколько сближается в своих взглядах с радикальным Баттисти, утверждая, что национальная, народная идея нужна итальянцам, а университеты всегда становились «le fucine ove si idearono e si produssero i grandi rivolgimenti intellettuali dei popoli»[156] («кузницей, где ковались и обретали форму интеллектуальные идеи всенародной революции»).

Председательствуя на собрании «Ассоциации студентов Трентино» в 1902 году, он говорил о «конкурентоспособном итальянском университете, опирающемся на традиции великих предков», «гораздо более древних, нежели немцы или славяне»[157].

Де Гаспери даже защищает атеистические воззрения социалистов от нападок католического сообщества. Это был единственный момент, когда взгляды непримиримых оппонентов в итальянском лагере сошлись, и противником итальянцев была только немецкая сторона.

Здесь на сцену впервые выходит еще один участник событий – уроженец Инсбрука, член Имперского Совета и немецкий депутат парламента от Тироля Эдуард Эрлер – адвокат, политик, националист и вице-мэр родного города.

Эдуард Эрлер родился 25 сентября 1861 года в Инсбруке, и с этим городом был связан весь его жизненный путь. Он учился в реальной школе, потом в гимназии и в Инсбрукском университете, стал юристом и получил адвокатскую практику, к которой вернется после многолетней политической и административной деятельности. Юридическая уравновешенность и проницательный ум сделали его заметным членом местного общества, и вскоре он стал членом провинциального национального собрания и заметным политиком Тироля, прикоммандированным в 1901 году к Императорскому Совету. Но немалую роль в его административной карьере сыграл и бунтарский националистический дух, близкий «младотирольцам» – немецкой культурной элите края. Эрлер, этот «ирредентист» пангерманского образца, основал националистическую Народную партию и стал издавать газету «Tiroler Tagblatt» («Тирольский дневной листок»), чтобы увеличить круг своего влияния.

Вся эта бурная политическая и общественная деятельность значительно разнообразила, но и усложнила жизнь Эрлера, который теперь, наподобие гонца, беспрерывно курсировал между Тиролем и Веной с докладами и поручениями. Сорок три года – прекрасный цветущий возраст для политика.

<1...4 5 6 7 8 >

На страницу:

Перейти

6 из 8