Вертолет успел прийти на грани полетного времени. Еще чуть-чуть – и багровое закатное солнце упало бы за горы, небо для полетов было бы закрыто, и продержаться до утра стало бы проблемой. Знамо дело, выходили из ситуаций и посложнее, но с Андрюхой облом – схлопотал слепую пулю. Совсем плох Андрюха. Бегать с носилками по горам – дохлый номер. Да и как побежишь, если по большому счету человек не транспортабелен?

Плюс к этому – Иса. Ису терять не хочется. Ему около сорока, темпа спецназовцев он просто не выдержит – сдохнет через пару кэмэ. И потом, кто знает, что от него можно ждать…

В общем, просто здорово, что вертушка пришла и смогла, не выключая двигателя, пристроиться на краю каменистой площадки, в метре от шасси, переходящей почти в вертикальный склон.

Трап сброшен. Иса рванулся было первым заскочить в нутро «Ми-8», но Панин попридержал его:

– Не спеши, без тебя не улетит.

В этот момент выбили в мягком ракушечнике несколько желтых фонтанчиков пули, выпущенные из дальнего леса. Скопившиеся там бородачи до этого времени не стреляли, ждали темноты, чтоб взять отряд Панина малой кровью. Уходить тому некуда – можно лишь улечься за каменными валунами и отстреливаться. Но ночью стрелять надо много, по большей части бесприцельно – на вспышки, на звуки. А сколько патронов может таскать с собой по горам отряд в восемь стволов, да к тому же только за последний день прошедший четыре огневые стычки?! Велика вероятность, что ночью спецназовцев можно будет взять чуть ли не голыми руками.

Но вертолет прилетел. И бородачи ведут огонь теперь плотно в их сторону, даже из леса рискуют высовываться, чтоб подобраться поближе, найти сектор, из которого лучше бы была видна винтокрылая машина. По таким храбрецам бьет короткими очередями Миша Гречихин. И Волин, божественный снайпер, выбирает для себя позицию поудобнее.

– Пока грузимся, я постреляю, командир, – произносит Мишка.

Панин кивает. Он выбирает в траве земляничные ягоды, бросает их по одной, словно семечки, в рот, наблюдая, как бойцы заносят в вертолет носилки с Андрюхой. Иса снова дергается, умоляюще смотрит на капитана, и тот поднимается с земли, не спеша направляется к вертолету, удерживая при этом за плечо своего спутника:

– Так, говоришь, с Абрамовым дело имел? Не врешь?

Рой пуль опять врезался в ближнюю скалу, каменные крошки полетели на них. Иса втянул голову в плечи:

– Килянус! Зачем мне врать? Абрамов сам на меня вышел, купи, говорит. А почему нет? Он предложил, килянус!

– Клясться будешь, когда прилетишь, – сказал Панин.

– Конечно. Почему нет? Я плохого ничего не делал. Ни на копейку не обманул. Все скажу, как есть…

Это были последние слова Исы. Ступив впереди Панина на первую ступеньку трапа, он как бы подпрыгнул и завалился к брюху машины. Подбежал Волин:

– Что?

Пуля вошла Исе в затылок и вышла в глаз.

– Как же невовремя, – процедил Панин.

Выскочили бойцы, помогли затащить мертвого чеченца в вертолет. Последним впрыгнул Мишка, тут же упал, схватившись за ступню:

– Сука, поймал!

Дверь захлопнулась, машина тотчас сорвалась с места, уходя от обстрела бежавших сюда боевиков как бы вниз, в ущелье. Майор Германов, прилетевший с вертолетом, осматривая Мишкину ногу, сказал озабоченно:

– Хреново, сустав раздробило.

– А с Андрюхой как? – спросил Панин.

Врач чуть дернул плечами:

– Можем не довезти.

Вадим Панин сжал кулаки:

– Что? Я тебе не довезу! Я тебе сейчас не довезу!

Майор спокойно и устало ответил:

– Не забывайтесь, товарищ капитан. И не требуйте от меня невозможного. Я лгать отучен.

На площадке вертолет встречали медики и подполковник Буров. Когда носилки с ранеными унесли, комбат легонько ткнул Панина кулаком в грудь:

– Вы молодцы, капитан! Такую операцию провернуть! Так что сверли дырку для ордена.

– Мне бы сейчас компоту холодного.

– Будет компот! Я в столовую сей миг заскочу, а ты – к генералу на доклад, он тебя ждет. Оттуда – сразу за стол.

Они идут гравийной дорожкой. Солнце уже потухло, встречные люди угадываются лишь по голосам:

– Панин, привет!.. С возвращением!.. Как вы там?.. Вад, опять живой?

– Да куда ж я на хрен денусь!

Сбоку аллейки стоят двое. При приближении Панина и Бурова один спешно уходит, а второго капитан узнает и говорит Бурову:

– В общем, я все понял, товарищ подполковник. К генералу, потом компот. А сейчас – разрешите, я буквально на полминуты, со старым знакомым словцом перекинусь.

Буров кивает, спешит к столовой, а Вадим останавливается возле того, кого он узнал в этом полумраке:

– Абрамов?

Офицер службы тыла подполковник Абрамов поворачивается к нему:

– А по уставу обращаться у вас не принято, товарищ капитан?

Панин пропускает замечание мимо ушей:

– Не довез я по твою душу Ису, Абрамов.

Тот ухмыльнулся:

– С чем и поздравляю.

Вадим с трудом, но сдержал себя:

– Ошибка твоя. Надо было сейчас удивиться и сказать, что ты не знаешь никакого Исы.

– А что, верно. Не знаю я никакого Исы, и топайте своим маршрутом, товарищ капитан, не лезьте куда не надо.

Напряжение последних дней сказалось на Панине, выдержка изменила ему.

– Ну ты и гад!

Ударил он подполковника коротко, без замаха, тот, падая, по-бабьи заверещал и был услышан. Люди потянулись на звуки, как мотыльки на свет. Буров тоже рванул к дерущимся уже с крыльца столовой, но остановился, увидев, что туда спешит и генерал.

– Не замять, – простонал Буров.

А еще через несколько дней комбат стоял с Вадимом на железнодорожном перроне, смолил сигарету за сигаретой и говорил сокрушенно:

– Уволят, уволят, конечно, но поверь, Вадим, все, что от меня зависит… Я еще раз по начальству пойду…

– Да ладно, – отмахивался Панин. – Не под трибунал же.

– Слабое утешение. Тебе, может, сейчас даже легче, а мне таких офицеров терять… С кем останусь, а?

– Егор Федорович, мы в батальон тоже зелеными дураками пришли, однако ж научились чему-то.

– Тоже правильно, но жизнь изменилась, Вадик, сейчас учить молодежь некогда, разве что сразу под огнем крестить.

Проводница пригласила на посадку, потянулся и звякнул железными суставами состав.

– Вадим, но хоть сейчас мне скажи, за что Абрамову морду набил, а?

Панин лишь рукой махнул:

– Раз доказать ничего не могу, то что мои слова?

– Правильно, конечно. Но Волин, крысеныш, взял и обгадил тебя. С ним-то вы что не поделили?

– А это и для меня загадка, Егор Федорович. Хороший снайпер, в бою надежен… Не понял я его. Ну да Бог Волину судья.

– На Бога все перекладывать не надо. Чует сердце, парни из отряда с ним поговорят.

Тронулся поезд. Буров с Вадимом пошли за поплывшим вагоном.

– Вадик, ты не падай духом. Если совсем плохо станет – дай знать, у меня же в Москве есть хорошие други, хоть и не высокого полета, но наши. Я к тому, что если с работой трудно будет…

– Да не пропаду я!

И Панин с шиком запрыгнул на ступеньку набирающего ход поезда.

Глава 1

Ровно год прошел, от лета до лета.

С главными героями нашей повести мы, конечно же, увидимся, а сейчас посетим небольшой ресторан «Альтаир», затерянный на одной из старых улочек Москвы, куда не заглядывают зеваки и туристы и не забегают перекусить киоскеры и курьеры. Ресторан этот дорогой, у него есть свои клиенты, и даже в будничные вечера найти тут свободное место – проблема.

Но сейчас день. В зале на небольшой сцене возятся с аппаратурой музыканты, в углу у двери сидят несколько крепких парней с напряженными лицами – ясное дело, охрана. По другую сторону от них, через проход, пьет минералку такой же крепкий и высокий молодой человек, но раскованный и погруженный в себя. В ухе у него «таблетка», наверное, от магнитофона, покоящегося в кармане пиджака, он, скорее всего, слушает музыку и легкомысленно помахивает пальцем, словно дирижируя невидимым оркестром.

А за единственно сервированным столиком расположились трое и ведут вполне светскую беседу.

Они знакомы друг с другом. Правда, давно не виделись. Хозяин «Альтаира» Алан, тридцать с копейками, сухой, подтянутый, спортивный, все время проводит в хлопотах о своем заведении, сам ищет поваров, официантов, артистов, заказывает мебель и думает над интерьером зала. Он многого добился: сюда приходят известные актеры, футболисты, политики, здесь в кабинетах, скрытых от посторонних глаз, ведут переговоры коммерсанты, а седые благообразные литераторы гладят коленки начинающим поэтессам… Но никакого разврата, никаких рулеток, карт, наркотиков…

С другом своим, Стасом, сидящим по левую руку, Алан занимал когда-то нехилые комсомольские должности в райкомах столицы. Сейчас Стас один из тех, кто отвечает за продовольственное обеспечение Москвы. Он вечно в разъездах, на совещаниях, планерках, сегодня лишь чудом выкроил пару часов, чтоб приехать сюда. Чуть поплыл в талии, стал обзаводиться лысиной, но женщины бы однозначно сказали, что он еще очень даже ничего.

Третий человек за столом – их давний партийный босс Константин Евгеньевич Рассадин. Ему около пятидесяти, но одет броско, по-молодежному. И лицо такое, будто он вчера сделал подтяжку.

Рассадин крутит головой, рассматривает зал ресторана, выворачивает нижнюю губу:

– Нехило, честное комсомольское, нехило! И говоришь, не пустует заведение-то?

– Некоторые столики на месяц вперед расписаны.

– Ну да, ну да, – понимающе кивает Рассадин. – Что дела идут успешно, можно по охране твоей судить. Ребятки вышколенные, спинки прямые, лица суровые – хоть к Мавзолею ставь. Ты их не в Голливуде нанял, а?

– У всех черные пояса, – сказал Алан.

Рассадин тихо засмеялся:

– Купили небось. А вообще, не можешь ты без понтов, друг мой ситцевый. Это у вас на Кавказе отличительный признак.

– Я родился и вырос в Москве, – сухо ответил Алан. – Кавказ тут ни при чем.

– При чем, дружок. Суть ведь не в прописке, а в крови. Вот посмотри на Стаса. Он деньжищами ворочает – не в пример тебе, к министрам двери ногой открывает, а держит сидящего против твоих тихого скромного человечка, который небось или в ФСБ служил, или в десантуре. Так, Стас?

Стас этой встрече не очень рад, не скрывает это и смотрит на часы:

– Константин Евгеньевич, вы хотели с нами поговорить по делу… Я через полчаса ухожу.

Рассадин кусает губу, с иронической улыбкой смотрит на Стаса:

– И в этом полет виден. Хорошо себя держишь. Скажи спасибо старой школе воспитания.

Алан тоже замялся на стуле:

– Евгенич, мне тоже надо… Деловая встреча…

Рассадин покачал головой:

– Вот чем Россия от Испании отличается, где я прекрасно пожил почти пять лет: здесь все деловые, все суетятся. Никто не живет в свое удовольствие.

– Зачем же вы вернулись? – спросил Стас.

– Да, три дня назад вернулся. Зачем – чуть позже скажу, а сейчас загадку вам загадаю. Знаете, кого в тот час, когда я прилетел, в аэропорту встречали? Телевидение, газеты? Ого-го, какого человека! Которого вы в свое время обули, ребятки, и он никак не забудет это и не простит. Просто ваше счастье, он еще не знает, кто так классно это проделал. Разве может он подумать на вас?!

– И на вас, – сказал Стас. – Идея, кстати, была ваша.

Рассадин отпил маленькими глотками вино из бокала, блаженно прикрыл глаза:

– Спасибо, Аланчик, сие есть не бормотуха, не паленка – истинно напиток богов. Что же касается вас-нас, то истина, Стас, знаешь в чем? В бумагах, которые хранятся у меня. А там черным по белому расписано, кто кинул на миллионы нынешнего члена правительства, и моей фамилии, поверьте, нигде нет. А ваши – есть.

– И дальше что? – спросил Стас.

– Неужто тебе, умному человеку, непонятно? Вот теперь я скажу, зачем вернулся туда, где по-прежнему бедлам и никакого порядка. Из рая – в ад. Вы сами не догадываетесь?

– Ностальгия по родине, – буркнул Стас.

– Очень остроумно. Но все проще. Там, где рай, деньги хорошо тратить, а не зарабатывать. Вот я их и потратил, быстрее, чем думалось. А у нас у каждого их тогда немало было, так же? И добыты они были… Вот сейчас государственные мужи ищут кандидатур на роль участников экономических преступлений, чтоб их на съедение толпе бросить. Время от времени, знаете ли, такие жертвоприношения надо делать. Лучше всего в этот список включить тех, имена которых и не совсем вроде первые, но и не последние. Ты, Стас, в эту категорию попадаешь. Ты в Европе и Азии договора заключаешь, о тебе газеты пишут. Алан пойдет к тебе довеском.

На некоторое время за столиком воцарилась тишина. Алан во все глаза смотрел на товарища, ждал, что тот ответит бывшему боссу.

– Сколько ты хочешь? – спросил наконец Стас.

– Наличкой? Нет. Долю в твоем бизнесе хочу. Допустим, пятьдесят на пятьдесят. Бумаги, которые я сохранил, стоят того, честное комсомольское.

Стас хмыкнул, встал со стула:

– До свиданья.

Рассадин, не меняя ироничного тона, попробовал его удержать:

– Я прошу всего половину. Но будешь ерепениться – можешь потерять больше. Подумай. Ровно месяц тебе на это даю.

– Можешь считать, что месяц прошел, – сухо сказал Стас, вытащил из кошелька купюру, положил ее возле своей тарелки и направился к выходу.

Алан как-то нервно посмотрел вслед ему, тоже достал кошелек, но смутился под потяжелевшим взглядом Рассадина:

– И этот туда же… Алан, ты помнишь, какие у меня тут связи были? Так вот, они остались. Поэтому ты, наверное, поверишь, что через пару дней в газетах появится информашка о том, что некий московский ресторатор, лицо кавказской национальности, связан с боевиками, оказывает им материальную поддержку и есть свидетельства того, что им и его заведением заинтересовались соответствующие органы. Хочешь такой публикации?

– Я чист перед законом, – неуверенно ответил Алан. – Меня сто раз уже проверяли, и именно потому, что я лицо кав…

– Еще сто раз проверят! Да так проверять будут, что без штанов в свои горы побежишь!

– И чего вы от меня хотите?

Рассадин вновь, теперь уже демонстративно, оглядывает зал ресторана, сцену, охранников…

Тот, который с наушником, допил воду, закончил дирижировать, но слушать не перестал. Правда, не музыку.

Панин, а это был он, слушал переговоры за столом.

– Чего хочу? – спросил Рассадин. – Хорошее у тебя гнездышко. Я давно мечтал приобрести что-то в этом роде.

Вадиму здесь делать было больше нечего, он вышел из ресторана и оглядел автостоянку. Собственно, и оглядывать-то нечего: поскольку заведение еще закрыто, кроме машины Стаса, здесь стоял ярко-синий «Форд». Стало быть, Рассадин приехал на нем.

Книжные развалы начинаются от входа в метро, оккупируют маленькую площадь и переходят даже на тротуар. Столики создают помеху прохожим, но никто не ропщет. Самый читающий на планете народ объелся классики, истосковался по иной литературе, точнее, хочет увидеть ее, хочет узнать, кто еще писал в этом мире книги, кроме Пушкина, Белинского, Драйзера и Бальзака. Покупателей, особенно у метро и вокзалов, много, офени ими не дорожат, ведут себя, как считают нужным. Наглеют, но не совсем, конечно. Водку держат в бутылке из-под «Ессентуков», пить стараются не морщась и не вздрагивая, закусывая маринованными огурцами с бутербродами. А что, обед без отрыва от производства.

Мишка Гречихин держит в одной руке уже пустой пластиковый стакан, в другой огрызок огурца, передает это хозяйство соседу справа, а человек, стоящий слева, смотрит на просвет «Ессентуки» – там осталось граммов сто.

Возле него уже минут десять стоит женщина, перебирает книги, читает навскидку, открывая их на произвольной странице, изучает аннотации.

– Мадам ищет что-то конкретно? – спрашивает офеня с бутылкой.

– Да. Что-нибудь подешевле, в дорогу.

– Так это вот там, – показывает он на киоск, стоящий метрах в пятидесяти.

– Да? Большое спасибо, зайду туда. А что вы мне посоветуете взять?

– Туалетную бумагу.

Потенциальная покупательница скукоживается, шарахается от лотка, а продавец кричит ей вслед:

– Книги вам не что-нибудь, они кладезь мудрости, мадам! – И теперь уже поворачивается к Гречихину. – Ну что, допьем?

Спросил он это без особого энтузиазма и обрадовался, когда Мишка ответил:

– Нет, я пас. У меня сегодня еще встреча. Дай лаврушку зажевать.

– Держи.

Гречихин договорился о встрече с бывшим своим командиром Вадимом Паниным. Есть повод. У Андрюхи скоро день рождения, после ряда сложных операций он уехал на лесную базу, не хочет никого видеть, даже друзей. Но Вадик придумал один ход, и если он сработает…

Мишка идет по переходу почти не хромая. Вот удивительная вещь, размышляет он, когда немного выпьешь, не чувствуешь боли, даже протез не ощущаешь. Или это только кажется с нетрезвой головы? Плоховато одно: если Вадим унюхает водку – выскажет. Вроде и не командир он уже давно, но выскажет так, что пару дней потом и пиво в горло не полезет. Хорошо, лавровый лист терпкий попался, должен отбить запах.

У эскалатора Мишка замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Там стоят два парня – в камуфляже, с гитарами. Прямо на полу, у их ног, лежит краповый берет с горкой купюр, к нему булавкой прикреплена картонка, на которой фломастером выведено:

«Сборы для лечения сослуживцев».

Парни поют – как плачут: «Так прощай же, мамочка родная, я за вас сегодня умираю»… Галиматья эта Мишке не нравится, но он все-таки дожидается, когда певцы перестают зазывать, берется рукой за гриф одной из гитар и спрашивает их вполне миролюбиво:

– Где воевали, хлопчики?

Один из них наклонился, собирая купюры, второй, чью гитару как раз прихватил Гречихин, шипит, пытаясь вырвать ее:

– Выпил – катись, понял?

– Нигде не воевали, – заключает черт-те из чего Мишка, но остается по-прежнему еще добрым и мягким. – И ладно. Деньгу сшибать разрешаю, но крап, хлопчики, не позорьте. Краповые береты, знаете, как даются? Тяжело даются. Ни на пол их бросать, ни носить для понта никак нельзя.

Тот, который собирал деньги, разогнулся, бугай бугаем, на голову выше Гречихина, и процедил сквозь зубы:

– Катись отсюда, разрешитель хренов, пока вторую ногу тебе не оторвали, понял?

Не надо было ему так говорить. Только одно бугая прощало – он не знал Мишку.

Мишка аж повеселел, услышав такое. Гитара целиком оказалась в его руках.

– Понял, гетерасты долбаные, все я прекрасно понял! Сейчас вы у меня запоете как надо!

Широкий замах – и голова одного из этих самых гетерастов пробивает корпус гитары…

Еще минут через пять Мишка уже сидит в комнате милиции и ведет беседу с сержантом, заполняющим бланк. Тут же находится и капитан милиции Куропаткин, но он в эту беседу почти не вмешивается, листает газету.

– Где работаем, господин Гречихин? – спрашивает сержант, рассматривая его паспорт.

– Да тут, на развале, книги продаю.

– По какому случаю выпили?

– Мы втроем работаем, у одного день рождения, ну и…

– Ясненько. С ногой что?

– Чечня, спецназ. Ранение, – коротко отвечает Гречихин.

– Вот как? И по пьянке своих же братьев по оружию отметелил?

– Да какие это братья? Вы напрасно их, между прочим, отпустили! Сволочи это. И кто им разрешил только… – При этих словах капитан напрягся, даже газета дрогнула в руке, но Мишка сменил тему: – Я считаю, святое дело сделал.

Сержант хихикнул:

– За святое дело и пойдешь по хулиганству.

– Что, прямо сегодня?

– Нет, на Канарах дадим перед этим отдохнуть.

Мишка тяжело вздыхает и качает головой:

– Вообще-то я понимаю, раз заработал… Но только не во мне одном дело. Человек пострадает… Товарищи, разрешите звонок сделать, а?

– Министру или депутату? Нас тут этим часто пугают, только учти, мы не из пугливых.

– Нет, мне другу звякнуть.

Сержант совсем развеселился:

– Звонок другу в викторине «Кто хочет дать милиционеру»…

Капитану не нравится такая шутка, он закрывает газету, сухо говорит:

– Звони.

Мишка вытаскивает сотовый:

– Вадик, привет. Слушай, срывается сегодня встреча… Потому что я тебе из милиции звоню…

Вдали от московского шума и гама на берегу водохранилища стоит тихий и чистый городок ученых. На плотине можно взять моторку, полчаса плыть вдоль лесного берега, островов, заросших высокими соснами, мимо тихих заливов с кувшинками и ондатрами, которых называют «гастрономами», и причалить у черной полуразрушенной пристани. Тут расположена рыболовная база, одна из многих в этих краях, но лишь ее признает Андрей. Сюда он мальчишкой еще ездил с отцом, рыбалил и собирал ягоду. Знает тропы, клевые места, завсегдатаев уютных домиков. Отец Андрея – человек компанейский, то на уху всех пригласит, то к костру вытащит, и потому Андрюха таким же рос…

Но сейчас он никого не хочет видеть. С утра уплыл к ближним островам, в камыши, немного порыбачил, а потом лег на дно лодки, расстегнул до пупа рубаху – и смотрит в небо. Там нет ничего интересного, кроме чаек, но и их Андрей, похоже, не замечает. У него неживой взгляд. Так и лежит он весь день, даже вода и бутерброды остаются нетронутыми.

Чуть качнулась лодка на тихой волне. Это значит, кто-то подплывает, уже почти рядом. Андрей первым делом застегивает рубаху, чтоб скрыть от чужого глаза красный еще шрам – от ребер и почти до горла. Только потом поднимает голову и садится. Покой его, оказывается, потревожил Сергей Иванович, бывший сослуживец отца. Он давно в отставке и, почитай, все лето живет здесь. В Афгане горел в танке, с тех пор проблема с легкими, вот врачи и прописали быть больше на свежем воздухе. Заядлым рыбаком Сергей Иванович не стал, до сих пор удочки в камышах путает, но сам процесс ловли ему нравится.

– Андрюша, с тобой все нормально? А то смотрю, лежишь и лежишь, думаю, может, плохо стало.

– Все нормально. Просто вечерний клев жду.

– А утренний как прошел?

Андрей достал из воды садок, в нем плескались язи и подлещики.

– Забирай, Сергей Иванович, я все равно с рыбой возиться не буду.

– Ну так а чего ж! – Старик пересыпал себе улов, Андрею протянул ведерко, накрытое мокрой тряпкой. – Червей возьми, у меня остались. Я бы тоже, конечно, на вечерней зорьке посидел, да жена ждет, заругает. Тебе хорошо, ты не женат… – Увидев, как помрачнело лицо парня, он попробовал сменить тему. – Ты, если ерш попадаться будет, не выбрасывай, Анна Федотовна уху нам сварганит. У меня под уху водка хорошая…

Андрей лишь кивнул в ответ. И старик погреб к берегу, бормоча под нос:

– Вот хрен старый, дернуло про женитьбу сказать! Знал же все…

Еще с курсантских годов у Андрея была невеста, Татьяна. Он сюда, на базу, как-то с ней приезжал, уже лейтенантом. Видная такая, прямо хоть на обложки журналов помещай. Свадьбу хотели сыграть еще прошлой осенью, ждали, что вернется Андрей с Чечни, возьмет отпуск…

А оно вон как получилось. Татьяна всего раз в госпитале его навестила. Как увидела послеоперационного, с этой раной – и все, и забыла, что платье подвенечное уже выбирала.

Осуждать девку, конечно, легче всего, а понять можно – испугалась. Ну как всю жизнь сиделкой при инвалиде провести придется?

Весло неудачно вошло в воду, подняло брызги, а ветер кинул их в лицо Сергея Ивановича. Он вытерся рукавом и уверенно сказал:

– Ничего, поправится парень, обязательно. Худшее-то позади. Теперь бы растормошить его как-то…

Руководителем службы охраны у Стаса был Васильев, спокойный мужичок лет за сорок, бывший майор милиции, которому надоело пахать за копейки. На службе он звезд с неба не хватал, хоть был исполнительным, порядочным, но всегда действовал без всяких авантюр и риска, а с такими качествами карьеру не сделаешь. В общем, ушел из органов Васильев.

Сейчас он сидит в своем небольшом кабинете, любуется недавно сделанной фотографией. На ней – шестилетняя доченька, Варенька, среди луговых цветов, и на головке венок из желтых одуванчиков. Замечательная фотография! Ее даже на стенде в детском саду вывесили, куда доченька ходит.

Варенька – долгожданный ребенок. Женился Васильев еще в двадцать лет на первой своей любви, однокласснице, и по сей день уверен, что нет краше и лучше этой женщины, а вот с детьми как-то долго не получалось. Подумывали уже из детдома на воспитание взять, и тут счастье выпало – Варенька родилась. На имени сам настоял, назвал так же, как и жену зовут…

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4

Другие книги автора

Клятва сбитого летчика

Иван Козлов