Для нее он был Медведь. Нет, вовсе не потому, что неуклюжий и страшный. Просто он был мягкий и уютный, как медвежонок, причем именно плюшевый. Вот только «медвежонок» – какое-то неправильное, даже слишком детское слово для него… Верно звучало именно «Медведь», однако смысл в это имя она вкладывала другой – «Медвежонок». Она и сама не заметила, как стала сплавлять оба слова в одно. Так и появился медведь-медвежонок, добрый и ласковый, но в то же время грозный и сильный.

Ей с ним было спокойно. Она чувствовала, что он сможет защитить ее, что бы ни случилось. А он был всегда готов и рад ее защищать, ограждать от всех бед, помогать во всем, словно она была не девушка, а цветок, хрупкий и слабый. Или словно она была не его невеста, а его дитя, за будущее и саму жизнь которого он просто обязан отвечать, пусть даже и ценой своей собственной жизни.

Они любили друг друга и собирались пожениться осенью.

Сейчас же было лето. Она плохо переносила лето с его жарой и вечным отсутствием ветра, но и зиму она не любила – холод всегда заставлял ее цепенеть, словно впадать в спячку. Она очень плохо соображала зимой, и ей это совсем не нравилось. Не нравилось гораздо сильнее, чем прочие зимние неприятности: покалывание во всем теле, когда входишь домой с мороза, немеющие пальцы рук и ног, раздражающий иней на бровях и ресницах, вечно наэлектризованные шапкой волосы, вечно обветренные и потрескавшиеся губы…

Но сейчас было лето. Она целыми днями изнывала от жары и безделья, не зная, чем себя занять.

Летом ей совершенно не хотелось рисовать.

А ведь это была ее, пожалуй, единственная большая любовь, кроме Медведя. Бывало, она с самого утра, даже не умывшись, хватала кисточку и рисовала, рисовала, рисовала до тех самых пор, пока желудок не начинал буквально стонать от голода. Тогда она несколько (но лишь слегка) приходила в себя и отправлялась завтракать, рассеянно намазывая черный хлеб вареньем, а кофе порой разбавляя апельсиновым соком (который, кстати, терпеть не могла и в обычном виде) – настолько весь ее разум, все чувства и ощущения были поглощены картиной.

Обычно она рисовала свои сны.

Иногда – портреты друзей и знакомых, совсем редко – виды из окна, и никогда – фантазии. Ей не было нужды придумывать объекты, сюжеты, даже малейшие детали – все это она уже видела в своих снах, так что утром оставалось лишь успеть воспроизвести все великолепие черт и оттенков свежеприснившегося, пусть даже и в виде грубого наброска – только бы ничего не забыть.

И все равно, она никогда не могла нарисовать сон так, как его видела. Чего-то всегда не хватало. Что-то всегда забывалось. Какая-то упрямая мелочь все равно успевала выскользнуть буквально из-под кисточки и где-то потеряться.

К тому же она никак не могла передать звук. Запахов она никогда во сне не ощущала, но вот звук… Это была обязательная, неотъемлемая часть сновидения, никак не поддающаяся карандашам и краскам.

Это всегда очень злило ее, часто даже выводило из себя, но любовь к рисованию каждый раз успокаивала и заставляла в себя вернуться, снова взять кисть – и творить. Пусть даже исключительно ради самого процесса.

Но летом ей совершенно не хотелось даже смотреть на чистый холст перед собой. Никакие образы не начинали проситься на него, рука не тянулась к кисти. Да и сны ей летом снились неинтересные.

Так было всегда, сколько она себя помнила.

Но тем утром она проснулась сама не своя. Комнату заливал яркий солнечный свет. Душно еще не было, но жара уже набирала силу, готовясь к полудню.

А она проснулась в холодном поту.

Причем она вовсе не была уверена, что видела кошмар. Вроде бы, не было ни погони, ни монстра, выползающего из темного угла, ни пожара… Ничего, что обычно пугало ее. Просто отчего-то она проснулась с чувством странной, настойчивой тревоги. И что-то ей подсказывало, что это ощущение совсем не собирается исчезать с остатками сна.

Медведя дома уже не было. Он никогда не будил ее, собираясь утром на работу, или возвращаясь после ночного дежурства – не хотел тревожить сон своего Ангела. И она была ему за это благодарна, ведь она так любила поспать утром подольше… Но сегодня ей очень хотелось, чтобы Медведь был рядом. Если бы он ее разбудил, она могла бы и вовсе не увидеть того сна, которого теперь и вспомнить-то была не в состоянии… Да даже если бы он сейчас просто был рядом, она бы обняла его, уткнулась носом в плечо, потом рассказала бы о своем страхе – и они оба от души посмеялись бы. Ведь все ее проблемы всегда казались такими нелепыми, мелкими, почти что детскими – когда она решалась озвучить их ему. И самым забавным всегда было то, что перед этим она неделями билась один на один с совершенно надуманными бедами, изводила и себя и Медведя мерзким настроением и необъяснимым пессимизмом, а решалось все за пять минут разговора и один долгий поцелуй.

Как бы ей сейчас этого хотелось… Просто раствориться в своем Медведе и забыть о том, что проблемы (какие бы то ни было) вообще существуют.

Она потянулась, всеми мышцами ощутив странную усталость, будто ночью вовсе и не спала, откинула одеяло и спустила ноги на пол.

Они ходили дома без тапочек. Обоим слишком нравилось ощущать босыми ступнями разные комнаты: мягкий белый ковер спальни с пушистым ворсом, несколько шершавый жесткий зеленый палас гостиной, холодную бирюзовую плитку ванной, теплый каштановый ламинат кухни.

С усилием прогнав оцепенение, она все же встала и прошлепала в ванную. Прежде всего по утрам нужно было умыться. Без этого глаза оставались заспанными, мозг еще долго не включался и весь мир казался совсем далеким. Только холодная вода могла вырвать ее из царства сна. Наконец она подняла голову от раковины. Из зеркала выглянула бледная девочка с всклокоченными волосами и темными кругами под глазами. Да, эта девочка явно ночью плохо спала… Хотя и не помнила, чтобы просыпалась или часами ворочалась, не в силах уснуть…

Ангел причесалась и стала убирать волосы в хвостик – иначе они всегда падали на лицо, чем сильно ее раздражали.

Тугая резинка соскочила с пальцев и больно шлепнула ее по шее, отскочив куда-то на пол. Ангел ойкнула, потерла неприятно пощипывающий ушиб, снова хмуро посмотрелась в зеркало и опустилась на корточки – резинка сама собой не найдется.

Да уж, чудесно начался новый день. Пожалуй, на улицу сегодня выходить она не станет.

Мало ли что.

Обычно по утрам она очень хотела есть. Первым делом после умывания она отправлялась на кухню – если только не рисовала. Но сегодня есть не хотелось. Она все никак не могла отделаться от гнетущего ощущения тревоги. Вспомнилась пора экзаменов в институте – тогда ее точно так же подташнивало на нервной почве. Но тогда она хотя бы точно знала, чего боялась. Или кого.

Холодный душ прояснит голову. Всегда проясняет. Она включила воду, положила резинку (которая нашлась на удивление быстро) на край раковины и разделась. Переступив бортик ванны, Ангел слегка содрогнулась от холода, но почти сразу расслабилась, зажмурилась и подставила лицо под свежие струи – так и правда стало легче.

Немного геля для душа на мочалку – запах лаванды должен поднять настроение на весь день. Все как обычно. Мочалкой по рукам, плечам, шее, а от шеи на спину… И вдруг ей стало больно. Она не поняла, в чем дело. Может, просто мочалка слишком жесткая? Нет, такого можно было бы ожидать только от совсем новой, а эта старая и давно уже выцветшая… Одной рукой она держала мочалку, недоуменно смотря на нее и часто моргая, пытаясь не дать воде попасть в глаза. Второй рукой она потянулась через плечо к спине – к центру боли. Может, она чем-то ободрала кожу? Или что-то потянула?

Но крови не было. Кожа на месте. А вот под кожей пальцы нашли что-то лишнее… Какой-то бугорок. Оторопев, она уронила мочалку в ванну и второй рукой стала спешно ощупывать другое плечо. Нет, совершенно определенно, что-то не так… С левой стороны все было нормально, а справа… Справа четко ощущалась какая-то шишка, припухлость… Что-то, чему там совсем не место!

Она испугалась.

Быстро смыв остатки пены, она выключила воду и выбралась из ванны. Завернулась в полотенце, поддерживая узел спереди левой рукой, вытираться не стала, рванулась спиной к зеркалу… Черт, до чего же неудобно, голова так просто не приспособлена поворачиваться… Ей было очень плохо видно. Но что-то там, вроде, было…

Она наспех вытерлась, вновь поморщилась от боли, задев припухлость, и отправилась искать фотоаппарат. Да, это похоже на паранойю, она понимала. Она бы и сама посмеялась в другое время над своим поведением, но увы… Сейчас ей было не до смеха. Ей необходимо было выяснить, в чем дело.

Теперь тревога перерастала в панику.

Настроив таймер и поставив фотоаппарат на полку книжного шкафа, она отошла и встала лицом к стене напротив. С ее же картины на нее смотрел зеленый еж. Это был один из самых глупых снов, какой ей когда-либо снился. Дожидаясь щелчка и вспышки из-за спины, она угрюмо взирала на противоестественное существо и совершенно не могла понять, зачем повесила его в своей квартире.

Щелчок. Черт, снимок смазался… Вторая попытка. Не шевелиться… Хоть бы удалось. Третий раз смотреть в издевательские глаза этого ежа она не сможет – просто-напросто сорвет его со стенки и вышвырнет с балкона вон.

Щелчок. Ежу повезло, она тут же напрочь о нем позабыла, с головой уйдя в изучение фотографии. Определенно, это не самый лучший ее портрет. Замотанная в полотенце тощая фигурка, плечи голые, по сторонам от головы таинственным ореолом торчат зеленые иголки. А под правым плечом красноватая припухлость… Небольшая… Наверное, сантиметр в диаметре.

Увидев источник своей тревоги, она слегка успокоилась. Варианты, варианты… Ей нужны были варианты, возможные причины, объяснения… Может, какое-то насекомое укусило? Во сне, потому она и не помнит. Почему болит? Ну, наверное, какое-то ядовитое насекомое. А может, инопланетяне ночью вживили под кожу чип? Нет, это интересно, конечно, но просто смешно… А вот что, если эта шишка – опухоль? Раковая? И что это тогда, рак спины? Глупо. Кожи? Странно, в таком-то месте… Да она ведь и мало бывает на солнце. А вдруг все же?.. Нет, вот такие варианты ей точно не нужны.

Она выдохнула, сделала глубокий вдох и снова выпустила из себя воздух, надеясь с ним избавиться и от вновь подползавшего страха. Она решила: ведь за день ничего такого с ней не приключится, а вечером придет Медведь, пусть он и думает, он же из них двоих врач, в конце концов. А то она сейчас много чего еще себе нафантазирует.

На обратном пути в ванную, в коридоре, она пару раз повращала рукой, потом вытянула ее, как только могла высоко, к потолку. Да, больно… Но болят определенно не мышцы… Больно именно в той точке, и словно кто-то сверлит ее тело внутрь, к скелету…

Так, все! Забыли об этом! Она ведь уже решила – пора завтракать!

К вечеру жара спала. Приятный ветерок разносил по городу аромат цветов. Медведь шел домой. Он был счастлив. Ведь возвращался он с любимой работы к любимой девушке. И правда, ему несказанно повезло в жизни – он ведь, если подумать, один из очень немногих действительно абсолютно счастливых людей!

Он шел, наслаждаясь летним теплом, радуясь солнцу, которое еще и не собиралось заходить, несмотря на подступающую ночь. Он очень любил лето. Не ту удушающую жару, что царила в этом году, нет. Но лето такое, каким оно было сейчас. Нежное, светлое, ласковое, теплое, убаюкивающее.

Ему даже хотелось петь. Люди вокруг не поняли бы, конечно. Но какое ему дело до людей? Ведь жизнь так прекрасна! Однако петь он все-таки не стал. Не всем ведь так хорошо, как ему: он вполне может кого-то не то, что удивить, а и рассердить своим пением. А будучи врачом, он очень хорошо научился уважать чувства окружающих. Все-таки ему было дело до людей.

Как же хорошо, когда работа недалеко от дома! У них, конечно, была машина. Но пользовались ей редко. Ангел лишь время от времени выбиралась из квартиры, а он предпочитал пятнадцать минут прогуляться по свежему воздуху, чем те же пятнадцать минут мучиться в консервной банке. Экономии времени нет, а машину еще надо со стоянки забрать, на светофорах постоять, припарковаться, да к тому же при ходьбе пешком заправлять машину не требуется. Нет, он не скряга. Но экономия – это ведь хорошо. Он ведь не в ущерб кому-либо экономит.

Ммм, а вот и дом показался. Как же все-таки все хорошо. И дом красивый… Такой красивый, когда весь вот так залит светом! Солнце отражается во всех его окнах, слепя глаза, создавая впечатление, что внутри дома только что произошел мощный взрыв, и время застыло – стекла еще не вылетели, но внутри все объято огнем, мощным, белым, сжатым пламенем, поглотившим абсолютно все… Но это не злой огонь, это чистый свет… И где-то там, внутри, посреди этого света, его ждет его Ангел… сама порождение света. Нежная и мягкая, смешная и нелепая со своими фантазиями и причудами, но до слез трогательная… Он очень любил ее. Он просто не мог дождаться того момента, когда она откроет ему дверь и он снова обнимет ее.

Жаль, что ему нужно работать. Ведь так они могут пообщаться только вечером. И то не всегда. График работы у него ненормированный, порой его не бывало дома ночью и днем приходилось отсыпаться. А хотелось гораздо большего. Пусть даже и не общаться, а просто быть вдвоем. Вместе. Но не разлучаясь ни на миг.

Тем временем Медведь уже добрался до своего подъезда. Подъезд как подъезд, люди в нем живут разные: кто-то пытается выставлять на окна цветы в горшках, чтобы было уютно, а кто-то складирует окурки и пивные бутылки… Он не хотел замечать эту грязь. Это неизменно приводило к печальным мыслям о будущем человечества.

Звонок в дверь. Он успел сосчитать только до трех, пока дверь не открылась. Значит, она его очень сильно ждала, буквально сторожила под дверью… Как же приятно! Его сердце подпрыгнуло от радости, но тут же замерло, на мгновение перестав биться.

Одного лишь взгляда на нее хватило, чтобы понять – сегодня плохой день. Его Ангел несчастна. И он очень ей нужен, потому она так и ждала его, долго и отчаянно… По ее испуганным, затравленным глазам все сразу было ясно.

– Родная моя, что случилось? – встревожено спросил он, едва успев перешагнуть порог и закрыть за собой дверь.

– Да нет, нет, ничего, мелочи…. Ты проходи, – отозвалась она, нервно теребя пальцами выбившуюся из хвостика прядь волос.

Он насторожился. Когда она вот так пыталась вести себя непринужденно и спокойно, хотя во всем облике сквозило что-то темное, мрачное, тревожное, он всегда сразу видел контраст, резкое несоответствие между тем, как она выглядела и как пыталась выглядеть. Вот и сейчас он сразу заметил, что все было далеко не в порядке, что это были далеко не мелочи, а что-то крайне серьезное. Молча, он разулся и сходил помыть руки. Когда он вышел из ванной, она уже заваривала чай на кухне.

Медведь сел за стол.

– Ну, рассказывай.

– Да тут особенно и не о чем рассказывать… – Однако на нее было больно смотреть. Такой потерянной он ее давно не видел.

– И все же?

– Ну, я утром проснулась… часов в девять. Рано для меня, правда? Сама не ожидала, а день в итоге был такой длинный, что я даже не знала, куда девать время…

– Так, давай ближе к делу. Что именно тебя беспокоит?

Она нахмурилась и слегка надула щеки, думая, как сформулировать свою мысль. Конечно, она весь день репетировала эту речь, прикидывала, как именно описать ему свои ощущения, но теперь все слова растерялись. В итоге она просто подошла к нему, повернулась спиной и отдернула воротник футболки.

– Вот.

– Что – вот?

– Ну ты разве не видишь? Красное пятно на спине?

– Подойди поближе, – Медведь притянул ее к себе за талию. – Нет, так не вижу.

– Ну тогда встань! – она явно нервничала. На нее довольно часто накатывало такое состояние, и потому он уже знал, как себя вести, чтобы не спровоцировать бурю – необходимо потакать и во всем слушаться.

Он встал, но все равно ничего не видел.

– Ну что же ты, слепой??? Точно тебе говорю, оно там!

Так, она начала сбиваться на истерику… Плохо дело, надо было быстро что-то сказать, чтобы она успокоилась. Он начал нежно массировать ей плечи.

– Солнышко, ну значит, что бы там ни было, оно уже прошло. Не о чем волноваться, – утешал он, все глубже разминая ее мышцы.

– Да ты ведь просто невнимательно… Ой! Вот, вот именно там! – Она резко изогнулась, слово ее в спину кто-то ударил ножом.

Так, значит, он просто не там искал. Гораздо ниже, чем можно разглядеть, всего-навсего оттянув воротник в сторону.

– Снимай футболку.

– Ох, ты невозможен! Я к тебе с серьезной проблемой обращаюсь, а ты ведешь себя, как…

– Как врач. Давай, это обычный осмотр.

Стаскивая футболку, она что-то бормотала себе под нос. Ткань и волосы слишком сильно приглушили ее голос, чтобы Медведь мог хоть слово разобрать в потоке ворчания. Понятно было только, что ее крайне нервирует вся эта ситуация. Потому и ему хотелось разобраться во всем как можно скорее.

– Ну, что там? – потребовала она ответа, не успев еще и вынуть руки из рукавов полуснятой футболки. Голову же она повернула к нему, словно пытаясь вместе с ним изучить свою спину.

– Встань ровно, не вертись. Мне нужно внимательно посмотреть.

– Пффф, как же ты долго…

– Слушай, я правда вижу «красное пятно». Но если ты хочешь, чтобы я еще и сказал тебе, что это, то прошу тебя, дай мне поработать.

На белоснежной спине Ангела была припухлость. Пока он не мог точно определить причину…

– Давно это у тебя?

– Болеть только сегодня начало, когда пошла в душ… А так не знаю, я же не видела.

– Ну думаю, я бы заметил, если что… Я ведь твою обнаженную спину вижу чаще тебя, наверное…

– Хах, ты попытался сострить. Опять эти твои намеки!

– Нет, я серьезно. Думаю, я бы увидел. Так что появилось это совсем недавно.

– Ты главное скажи – это может быть рак?

– Что?? Да кто тебе такое в голову вбил, родная? Так ты поэтому такая, да? Глупости, Ангел мой, глупости, поверь мне, – он развернул ее к себе лицом и крепко сжал ее плечи, заставляя смотреть прямо ему в глаза. – Поверь мне, тут ничего такого нет. И вид не тот, и слишком быстро появилось… Тут что-то другое, и наверняка, совсем незначительное. Вообще похоже просто на воспаление… – Он снова развернул ее спиной к себе. – Думаю, ночью кто-то укусил. Ты же знаешь, какие у нас теперь стали ядовитые комары.

– Да, но оно же не чешется. Оно болит.

– Тогда может, нарыв. Не бойся, через пару дней я тебе точно скажу, что это, а пока подождем и посмотрим, как оно себя проявит. Но я уверен, что ничего страшного тут нет. Через эти пару дней все, скорее всего, уже и само собой пройдет.

– Ну ладно… Раз ты так считаешь, то все нормально. – Она казалась успокоившейся, когда натягивала футболку обратно, но глаза все равно были какими-то грустными. – Будешь ужинать?

– Конечно.

Она снова не могла уснуть. Стоило лишь сомкнуть глаза, как перед ней представала темнота, черная пропасть хотела проглотить ее без остатка, а она все падала и падала прямо в пасть этому чудовищу, и ничто не могло остановить или хотя бы просто замедлить ее полет. Хотя какой там полет… Полет – это когда ты поднимаешься, паришь, имеешь крылья, можешь ими взмахнуть… Но у нее здесь не было крыльев, и она лишь падала и падала, а скорость все росла и росла… И раз за разом она открывала глаза, потому что не хотела видеть, что ждет ее на дне пропасти, не хотела чувствовать удара о жесткое, усыпанное острыми камнями дно, не хотела знать, откуда она падает и кто ее столкнул…

Она открывала глаза и видела Медведя, мирно посапывающего рядом с ней, так близко, что не то что руку протянуть – просто шевельнуть пальцами было бы достаточно, чтобы прикоснуться к нему и убедиться в его реальности. Но она этого не делала. Она просто лежала и смотрела на него, боясь разбудить, боясь спугнуть, боясь, что он исчезнет, если она попытается проверить, настоящий ли он. Поэтому она просто смотрела на него. Да и потом, было гораздо приятней смотреть на Любимого, чем в глотку Черноте, распахивающей челюсти ей навстречу каждую ночь.

К тому же после каждого такого сна спина болела все сильнее, боль отдавала в правое плечо. За последние несколько дней ей стало сложно даже поднимать руку – настолько неприятные ощущения вызывало самое незначительное движение. Так что теперь она держала вилку или зубную щетку в левой руке, а от рисования и вовсе пришлось отказаться…

Но у нее не было другого занятия, поэтому она проводила дни, сидя у окна.

Она смотрела на небо.

Легкие белые занавески иногда колыхались от ветерка, прорывающегося сквозь стены жары, они словно дышали, а она сквозь них глядела в синеву… И тогда ей казалось, что она летит. Что вокруг нее – только небо и белые дышащие облака. Кресло под ней полностью растворялось, потому что она забывала про него. Его обратная материализация каждый раз поражала ее, когда Ангел пробуждалась от полудремы, чтобы приготовить обед, слегка убрать квартиру или же просто сходить в туалет. Ее стали раздражать такие бытовые мелочи. И не потому, что ей было отчаянно скучно. Точнее, не только поэтому… Просто ей было больно двигаться, и, к тому же, она не хотела отрываться от Неба. Глядя в него, она совсем не чувствовала боли, ее окружали только свобода и легкость.

Глядя в него, она забывала свои сны. Небо полностью вытесняло из нее Пропасть.

Но ночь каждый раз приходила снова, а с ней возвращалось и Падение.

И каждый раз после него она чувствовала себя разбитой. Особенно с правой стороны.

Завтра ее ждет важный день… Возможно, завтра она все наконец выяснит – Медведь повезет ее в клинику на полноценное обследование. Теперь и он уверился в серьезности происходящего с ней. А потому ей нужно уснуть, чтобы набраться сил.

Она закрыла глаза.

И Падение вновь началось.

Медведь проснулся от чьих-то приглушенных всхлипываний. Сперва он не понял, откуда исходит звук. Единственным плачущим существом в их квартире могла оказаться Ангел (чтобы он плакал – да ни за что!), но ее не было в постели рядом с ним. Медведь потер рукой глаза и осмотрелся – да, подушка смята, простыня с ее стороны кровати сбита, будто бедняжка всю ночь с кем-то боролась, но Ангела на месте нет. Он приложил ладонь с отпечатку, оставленному ее телом в гнезде простыней – холодные… Ее уже давно нет на месте… И тут он увидел, как прямо перед ним, за спинкой в ногах кровати, мелькнула знакомая взъерошенная макушка. Медведь переполз ближе к тому краю и свесил голову вниз. Ангел сидела на ковре, обняв колени и прижавшись спиной к деревянному изножью.

– Родная моя, что случилось?

– Н-н-н-ичего, оставь меня в покооо-о-е…

Теперь, не боясь его разбудить, а отчасти, вероятно, и стыдясь того, что он стал свидетелем ее горя, Ангел плакала совсем как ребенок, некрасиво размазывая слезы и сопли по всему лицу, безудержно и потерянно, постанывая и задыхаясь, словно случилось что-то равнозначное концу света и ничего больше нельзя исправить, и никого больше нельзя спасти…

– Эй… – он осторожно протянул руку и тронул ее за левое плечо, – Ангел мой, ну успокойся… Я понимаю, поверь мне, прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Знаю, что тебе больно и страшно, но поверь – пожалуйста, поверь мне, сегодня мы точно выясним, что с тобой не так, я все сделаю, чтобы найти способ помочь тебе….

Все эти аргументы он приводил сотни раз за последние три дня, но вот только в них не то что Ангел – он и сам уже не верил. Опухоль на ее спине все росла и росла, буквально на глазах, и у него, при всем врачебном опыте, не осталось больше никаких предположений о ее происхождении…

Сегодня им предстояло УЗИ и, может быть, рентген. А может быть, и биопсия… Он боялся даже предполагать, что потребуется сделать, чтобы разобраться… Но точно знал, что сделает все, чтобы спасти ее. А договориться в больнице он всегда сможет. Конечно, он даже не глава отделения, да и еще не так много лет в этой клинике проработал… Но ради нее он все сделает. Будет умолять, подкупать, отрабатывать ночные смены – что угодно…

Однако сейчас он совершенно ничего не мог сделать, чтобы просто успокоить ее. И это бессилие мучило его, уничтожало, растирало в пыль, изводило сильнее, чем сам вид ее слез…

Казалось, прошла целая вечность, пока он собирался с духом для новой попытки:

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6