Полная версия
Главная тайна горлана-главаря. Пришедший сам
Эдуард Филатьев
Главная тайна горлана-главаря. Книга первая. Пришедший сам
© Э.Филатьев, 2014
© ООО «ЭФФЕКТ ФИЛЬМ», 2014
Текст печатается в авторской редакции
Пролог или Предисловие к жизни
«Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом».
Владимир Маяковский «Я сам», 1922 год.«Мне наплевать на то, что я поэт. Я не поэт, а прежде всего человек, поставивший своё перо в услужение – заметьте, в услужение! – сегодняшнему часу, настоящей действительности и проводнику её – Советскому правительству и партии!»
Из выступления Владимира Маяковского 15 октября 1927 года на диспуте «Пути и политика Совкино».Сначала – финал
Их было двое в комнате-лодочке. Оба – одного и того же роста и возраста, одинаково одетые и обутые, похожие друг на друга, как две капли воды, и неразлучные, как сиамские близнецы.
И им было тесно. В этой необъятной стране. И в этой сумбурно-взбудораженной жизни. Они давно мешали друг другу, и каждый понимал, что кто-то должен отойти в сторону, уступить место другому, навсегда исчезнув с лица земли.
Уже было написано прощальное письмо, в котором прямо говорилось, что выходов из сложившейся ситуации нет. Два дня это послание носилось в кармане.
И вот одна рука решительно оторвала два листочка календаря. Другая достала из ящика стола пистолет. В его обойме был только один патрон. Затем пистолетный ствол был резко повернут к сердцу.
На какое-то мгновение повисла томительная пауза.
Потом прогремел выстрел.
И высокий мужчина средних лет в жёлтой рубашке с чёрным галстуком-бабочкой, в шерстяных коричневых брюках и в жёлтых полуботинках грузно рухнул на пол.
Часы показывали четверть одиннадцатого утра.
На календаре бесстрастно застыла дата завтрашнего дня – 15 апреля 1930 года.
Через какое-то время к распластанному на полу «комнаты-лодочки» бездыханному телу примчались сотрудники ОГПУ – благо их ведомство находилось через дорогу. А на следующий день на пятой странице «Правды», главной газеты страны Советов, был помещён портрет поэта Владимира Маяковского в траурной рамке. Ниже размещался некролог «Памяти друга», подписанный двадцатью семью скорбевшими. Список начинался и заканчивался фамилиями гепеушников, занимавших в своем управлении ответственные посты.
Вот тогда-то и возник вопрос: откуда оно – столь пристальное внимание со стороны «чрезвычайных органов» к почившему поэту?
Впрочем, кто сказал, что Лубянку интересовал стихотворец Маяковский?
Да, лишивший себя жизни гражданин Советского Союза сочинял стихи, поэмы, писал пьесы и рифмованные лозунги-агитки. Но в остальное время он занимался делами, которые к литературе не имели никакого отношения. Эта («остальная») часть жизни огласке не придавалась – подобное умолчание объяснялось тем, что это, дескать, ещё не «отстоялось словом».
Лишь во вступлении к поэме «Во весь голос», написанной незадолго до рокового выстрела, поэт неожиданно признался в том, что у него, кроме поэтической, существует ещё одна сфера деятельности, которой приходится отдавать силы и время.
Вспомним эти строки, в своё время тысячи раз читанные, перечитанные и даже заученные наизусть! Они таят в себе необыкновенно откровенную информацию:
«Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный,
ушёл на фронт
из барских садоводств
поэзии —
бабы капризной».
На что намекал поэт, перечисляя свои профессии, внешне довольно схожие, но всё же не очень совместимые?
Обоими делами ему поручила заниматься революция. Но на одно он был «мобилизован», то есть брошен по принуждению, как бы насильно, а на другое – «призван», то есть пошёл исполнять его добровольно, по велению души и сердца.
Загадочная раздвоенность
В черновиках поэмы «Во весь голос» сохранился вариант: «ассенизатор и бомбовоз».
Что это за «бомбы» такие? И куда возил их «мобилизованный» и «призванный» Маяковский?
В том же вступлении к поэме без всяких обиняков сказано, что эти загадочные «бомбы» предназначались для некоего «фронта», куда он и отправился, отринув в сторону «капризную бабу» — поэзию. И пока другие стихотворцы беспечно «мандолинят из-под стен», поэт Маяковский сражается в многочисленных битвах, порою становясь (на войне, как на войне!) «на горло собственной песне».
Однако «капризная» поэтическая «баба» всё равно требовала к себе пристального внимания, и приходилось раздваиваться, то становясь «ассенизатором», то принимая облик «водовоза-бомбовоза».
От «товарищей потомков» поэт решил ничего не скрывать и предельно откровенно предстал перед ними в двух ипостасях сразу, назвав себя сдвоенным прозвищем – «горланом-главарём». Тем самым он как бы подбросил грядущим поколениям непростую головоломку: дескать, попробуйте отгадать, где и когда я – «горлан», а где и когда – «главарь»?
А современники Маяковского понимали смысл той загадочной иносказательности? Догадывались ли они, о каком таком «фронте» идёт речь в поэме, читавшейся им «во весь голос»?
Понимали. Во всяком случае, о многом догадывались. Но своими догадками делиться с другими не спешили.
Поэтесса Анна Андреевна Ахматова о странной многоликости Маяковского писала с большой осторожностью:
«… он <…> бывал и тёмен, и двуличен и неискренен».
Художник Юрий Павлович Анненков высказался чуть определённее:
«Писать о Маяковском трудно, он представлял собою редкий пример человеческой раздвоенности. Маяковский-поэт шёл рядом с Маяковским-человеком, почти не соприкасаясь друг с другом. С течением времени это ощущение становилось настолько реальным, что, разговаривая с Маяковским, я не раз искал глазами другого собеседника».
Даже в опубликованных в советское время (то есть самым тщательнейшим образом отредактированных) биографиях «лучшего, талантливейшего поэта» то и дело возникает образ «другого» Маяковского, встречаются нестыковки, несоответствия и прочие «тёмные» места и неразгаданные загадки.
Два десятилетия тому назад журналиста Валентина Ивановича Скорятина изумило утверждение кинорежиссёра Василия Васильевича Катаняна, заявившего:
«Известны все обстоятельства гибели Маяковского».
Скорятин в недоумении спрашивал:
«Неужели все? А вдруг кое-что ещё неизвестно, а то, что известно, можно прочитать сейчас иначе?.. Не лучше ли будет для дела, если мы спокойно и непредвзято разберёмся в давней трагедии?»
Предложение дельное и вполне логичное. Тем более что и Светлана Ефимовна Стрижнева, директор Государственного музея В.В.Маяковского, опубликовавшего следственное дело поэта, написала:
«… в истории самого дела много тёмных мест, высветить которые предстоит специалистам – историкам и литературоведам».
А сохранился ли ключ к этим таинственным секретам?
Должен сохраниться! Ведь в благоговейной тиши архивов лежат груды документов, способных разъяснить многое. Но знакомство с ними…
«… может оказаться шагом в бездну. Правда жестока!»
Именно так пророчески предупреждал Валентин Скорятин, один из тех, кто достаточно скрупулёзно изучал житие Маяковского.
Но какая именно «бездна» имелась в виду? Что за «жестокая правда» могла заставить чекистов бросить все дела и примчаться в комнату расставшегося с жизнью поэта?
Многие годы ища ответы на эти вопросы, неутомимый маяковсковед из Швеции Бенгт Янгфельдт в одной из своих книг высказал осторожное предположение:
«Не знал ли он слишком много, и, если да, может быть, существовали компрометирующие документы, которые следовало уничтожить?»
Российский писатель Аркадий Иосифович Ваксберг, тоже писавший о Маяковском и о времени, в котором он жил, причину внезапного появления в комнате-лодочке высокопоставленных чекистов объяснял так:
«Искали, может быть, не компромат, а сведения, не подлежащие оглашению, следы чего-то такого, откуда "выходов нет". <…> Главное, что-то искали, притом искали торопливо. Это явствует из всех источников, которыми мы располагаем».
Желающих докопаться до истины в этой детективной истории всегда было предостаточно. И самых разных версий выдвигалось тоже немало.
Ещё в 1958 году вышел 65-ый том «Литературного наследства», целиком посвящённый Маяковскому. Но его выпуск был объявлен политической ошибкой, и книгу изъяли из магазинов и библиотек. Набор готовившегося к публикации 66-го тома, тоже составленного из документов, имевших отношение к поэту революции, было приказано рассыпать.
Что же было в тех «ошибочных» томах?
В них публиковалось подробное расследование, которое назвалось «Участие Маяковского в революционном движении». Оно и содержало коварные «ошибки», которые до широкой общественности допускать не следовало. К счастью, не все изъятые из обращения тома уничтожили. Немало новых фактов стало известно только сейчас. И если внимательно вчитаться во вновь открытое, сопоставив его с тем, что было известно раньше, то могут появиться достаточно интересные выводы.
И ещё. О многих событиях и людях 20-х и 30-х годов прошлого века в советскую пору говорить было нельзя. Видимо, поэтому в центре внимания исследователей жизни и творчества Маяковского оказались его отношения с семейством Бриков. На эту тему писались статьи, защищались диссертации, публиковались книги. Поэтому те эпизоды из жизни поэта, которые хорошо изучены и достаточно подробно освещены его многочисленными биографами, мы так и оставим в их описаниях. То есть всё, что уже опубликовано о поэте, мы с огромной благодарностью к опубликовавшим просто процитируем.
А в нашем расследовании (договоримся об этом сразу) нас в первую очередь будут интересовать не только слова, которые произносил советский гражданин Владимир Маяковский, не только стихи и пьесы поэта и драматурга Маяковского, но и дела, которые в течение своей не слишком продолжительной творческой жизни совершал наш знаменитый соотечественник.
Ведь как она складывалась – творческая составляющая прожитых им лет?
Примерно в 16 лет он стал сочинять стихи.
Через 26 лет был провозглашён «лучшим, талантливейшим поэтом… советской эпохи».
Прошло ещё 23 года, и в Москве на Триумфальной площади ему установили памятник, а площадь назвали его именем.
Но наступил XXI век, и поэта, чей монумент продолжает гордо возвышаться в центре российской столицы, тихо исключили из школьных программ и почти перестали вспоминать о нём. И теперь мало кто из нынешних молодых людей знает, что жил…
«… такой
певец кипячёной
и ярый враг воды сырой».
Впрочем, живущие ныне россияне довольно основательно подзабыли не только поэта Маяковского, но и многое из того, что происходило когда-то в царской России и в Советском Союзе. Видимо, предчувствуя, что всё произойдет именно так, поэт напрямую обратился к «товарищам потомкам» и заявил им:
«Я сам расскажу
о времени
и о себе».
Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место! Поэтому и мы, повествуя о жизненном пути нашего героя, будем время от времени добавлять в свой рассказ некоторые важные исторические факты и фрагменты биографий его соотечественников.
Итак, приступим.
Попробуем посмотреть на Владимира Маяковского взглядом, не замутнённым предвзятостями и традицией. Попытаемся разобраться в его жизни, полной неясностей и загадок, не дожидаясь появления сенсационных архивных откровений. А заодно рассмотрим, какое вообще место в жизни людей занимает поэзия, влияет ли она на эту жизнь, и меняют ли (хоть как-то) наше существование те, кто считает себя поэтами.
Часть первая
Освоение бунтарства
Глава первая
Начало биографии
Год рождения
Владимир Маяковский родился в удивительную эпоху – всё цивилизованное человечество находилось в озарении всполохов революционных пожаров, полыхавших во Франции и в некоторых других европейских странах. Там то и дело гремели выстрелы и взрывы, строились баррикады, свергались правительства, и рекой лилась человеческая кровь.
Сначала (в самый канун XIX века) всех изумила Франция, в которой вспыхнула революция, начавшаяся с того, что 14 июля 1789 года народ штурмом взял парижскую тюрьму Бастилию. Ровно через шесть лет – 14 июля 1795 года – революционный Конвент утвердил новый гимн страны – им стала «Марсельеза», песня, которую уже три года распевали французы:
«Вставайте, сыны Отечества!
Настал день славы!
Против нас поднят
Кровавый флаг тирании…
К оружию, граждане!
Простройтесь в батальоны!
Идём, идём!..»
В феврале 1848 года парижане с революционной «Марсельезой» на устах вновь вышли на улицы, и огонь новых бунтов стремительно распространился по Германии, Австро-Венгрии и Италии.
В марте 1871 года Париж снова потряс взрыв недовольства, опять весь город запел «Вставайте, сыны Отечества!», и власть в столице Франции на 72 дня перешла к Парижской коммуне.
Чего добивались неустрашимые повстанцы?
Они жаждали свободы, требовали установления гражданских прав и социального равенства, и потому объявляли тиранов и поработителей всех мастей вне закона. Обитатели европейских дворцов поёживались и трепетали от страшных предчувствий – ведь от любой случайной «искры», прилетевшей из объятой бунтом страны, и их родовое гнездо могло охватить всеистребляющее революционное пламя.
Но до тех краёв, где предстояло родиться нашему герою, этот могучий мятежный вихрь не долетал – Маяковские жили в тихом уголке России, в Грузии, в Кутаисской губернии, в небольшом селении, которое называлось Багдады.
Мать будущего поэта, назвав место проживания своей семьи на более поздний, советский лад – Багдади, годы спустя рассказала, что пугало тогда её и детей:
«В то время Багдади было глухим селом. Там не было ни школ, ни учителей, ни врачей…
Дома в Багдади окружены садами, виноградниками, огородами. А дальше – горы и леса. Лес был от нашего дома очень близко, а дома построены на большом расстоянии друг от друга. Соседей близко не было.
К дому подкрадывались шакалы. Они ходили большими стаями и визгливо завывали. Вой их был страшен и неприятен. Я тоже здесь впервые услышала этот дикий с надрывом вой. Дети не спали – боялись, а я их успокаивала:
– Не бойтесь, у нас хорошие собаки и близко их не подпустят».
Вот тогда в семье Маяковских и родился мальчик.
Его мать вспоминала:
«Володя родился в день рождения отца – 7 июля (по новому стилю – 19 июля) 1893 года, – поэтому его и назвали Владимиром».
29 лет спустя, начав писать автобиографию («Я сам»), Владимир Маяковский сразу же предупредил читателей:
«Лица и даты не запоминаю… Поэтому свободно плаваю по своей хронологии».
Первую дату этой «хронологии» он назвал не очень уверенно:
«Родился 7 июля 1894 года (или 93 – мнение мамы и послужного списка отца расходятся. Во всяком случае, не раньше)».
Одной из его сестёр запомнились слова отца по поводу этого «расхождения»:
«У детей есть метрические свидетельства, а это самое главное».
Сохранился и другой (не менее «главный») «свидетель» — метрическая книга Сакондзевской Георгиевской церкви за 1893 год. В ней записано:
«…родился седьмого… июля Владимир; родители его: дворянин Владимир Константинович Маяковский и законная жена его Александра Алексеевна…».
Когда этот мальчик вырос и стал взрослым мужчиной, он продолжал упорно придерживаться данных «послужного списка отца». К примеру, заполняя в 1920 году анкету для лиц, получающих академический паёк, написал:
«Родился <в> 1894 году».
Приехав весной 1927 года в Прагу и давая интервью корреспонденту газеты «Прагер пресс», утверждал:
«Родился я в 1894 году на Кавказе».
Выступая 27 марта 1930 года на диспуте в Доме печати, заявил:
«Товарищи, я существую 35 лет физическим своим существованием…».
А было ему в тот момент 36 лет и 8 месяцев.
Но в поэме «Облако в штанах», изданной в 1915 году, возраст указан удивительно точно – «двадцатидвухлетний». Получается, что в последние годы своей жизни наш герой явно стремился к тому, чтоб хоть на чуточку выглядеть моложе своего возраста.
Ближайшие родные
В автобиографических заметках «Я сам» свою семью Маяковский представил так:
«Отец: Владимир Константинович (багдадский лесничий)…
Мама: Александра Алексеевна.
Сёстры: а) Люда
б) Оля».
Немного подробнее родителей охарактеризовала их дочь Людмила:
«Отец, Владимир Константинович, лесничий; высокий, широкоплечий, с чёрными волосами, зачёсанными набок, с чёрной бородой, загорелым, подвижным, выразительным лицом. Огромный грудной бас, который целиком передался Володе. Движения быстрые, решительные. Весёлый, приветливый, впечатлительный. Настроения сменялись часто и резко. Отец обладал большим темпераментом, большой и глубокой силой чувства к детям – своим, чужим, к родным, к животным, к природе… Отец был слит с природой, он любил и понимал её всем своим существом.
Служба лесничего опасная, а тем более на Кавказе…
Вспоминается такой случай: отец шёл, беседуя с обходчиком, потом оба замолкли. Через некоторое время отец обернулся к спутнику, но его уже не было – он провалился в пропасть…
Отец легко находил тему для разговора с каждым. Хорошо владея речью, он пересыпал её пословицами, прибаутками, остротами. Знал бесчисленное множество забавных случаев и анекдотов и передавал их на русском, грузинском, армянском, татарском языках, которые знал в совершенстве.
Мама – Александра Алексеевна – среднего роста. Глаза карие, серьёзные, смотрит немного исподлобья. Довольно высокий лоб, нижняя часть лица немного выдаётся вперёд. Волосы каштановые, всегда зачёсаны гладко. Лицом Володя похож на мать, а сложением, манерами – на отца…
Своим характером и внутренним тактом мама нейтрализовала вспыльчивость, горячность отца, его смены настроений и тем создавала самые благоприятные условия для общей семейной жизни и воспитания детей. За всю жизнь мы, дети, ни разу не слыхали не только ругани, но даже резкого, повышенного тона».
Владимир Константинович Маяковский имел гражданский чин коллежского асессора, а это означало, что, обращаясь к нему, надо было говорить «ваше высокоблагородие».
По семейному преданию, свою фамилию предки Маяковских получили за то, что обладали могучей силой и высоким ростом. А происходил их род от запорожских казаков. Как известно, казаками на Руси называли беглых людей, искавших воли в бескрайних степях юга страны. В семье очень гордились своим родством с запорожцами.
По материнской линии в роду Володи тоже были казаки, но кубанские, девичья фамилия матери – Павленко.
Малышу исполнился год и пять месяцев, когда в крымской Ливадии скончался царь Александр Третий. Случилось это осенью 1894 года. 20 октября страну возглавил Великий князь Николай Александрович, которого стали именовать Николаем Вторым, новым (14-ым по счету) российским императором.
Немного истории
Революционные идеи, в течение целого века будоражившие Европу, проникали и в Российскую империю. Эти мятежные веяния добавлялись к крамольным мыслям свободолюбивого толка, которые возникали в умах российских писателей и поэтов (Радищева, Пушкина, Герцена, Чернышевского), и превращались в бунтарские строки их сочинений.
Сеятелей крамолы власть беспощадно преследовала, сажая их в тюрьмы, ссылая в глухие дальние места, отправляя на каторгу. Но бунтарей от этого меньше не становилось.
Даже когда 19 февраля 1861 года царь Александр Второй подписал высочайший Манифест «О Всемилостивейшем даровании крепостным людям состояния свободных сельских обывателей», предоставлявший российским крестьянам волю, ряды мятежно настроенных людей всё равно продолжали множиться. А 28 августа 1879 года Исполнительный комитет тайной антиправительственной партии «Народная воля» и вовсе приговорил императора-освободителя к смертной казни.
За царём началась охота.
1 марта 1881 года в Санкт-Петербурге на набережной Екатерининского канала около 2 часов 25 минут пополудни народоволец Игнатий Иоахимович Гриневицкий бросил под ноги императору бомбу. Оба – террорист и его жертва – от ран, полученных в результате взрыва, в тот же день скончались.
4 марта петербургская газета «Русь» горестно восклицала:
«Царь убит!.. Русский царь, у себя в России, в своей столице, зверски, варварски, на глазах всех – русскою же рукою… Позор, позор нашей стране!.. Пусть же жгучая боль стыда и горя проникнет в нашу землю из конца в конец, и содрогнётся в ней ужасом, скорбью, гневом негодования вся душа!»
Откликаясь на эту трагедию, Московская городская дума приняла постановление, в котором говорилось:
«Свершилось событие неслыханное и ужасающее: русский царь, освободитель народов, пал жертвою шайки злодеев среди многомиллионного, беззаветно преданного ему народа. Несколько людей, порождение мрака и крамолы, осмелились святотатственною рукою посягнуть на вековое предание великой земли, запятнать её историю, знамя которой есть Русский Царь!»
На жестокий террор мятежных бунтарей власть ответила не менее жестоко – всех, кто был замешан в совершении террористических актов, стали приговаривать к смертной казни через повешение. Полиция и жандармерия получили право производить обыски в любое время суток и задерживать людей на основании малейшего подозрения.
Но революционно настроенных молодых людей это не испугало. И в декабре 1886 года группа народовольцев, одним из вожаков которой был двадцатилетний студент Петербургского университета Александр Ильич Ульянов, создала особую «Террористическую фракцию». В качестве первой жертвы молодые «бомбисты» избрали императора Александра Третьего. Он был не просто приговорён к смерти, его планировали убить в шестую годовщину рокового покушения на его отца, Александра Второго – 1 марта 1887 года.
В этот день, взяв заранее изготовленные бомбы, бесстрашные террористы вышли на Невский проспект и принялись ждать появления императорского кортежа. Однако Охранное отделение сработало очень чётко – все 15 участников готовившегося покушения были арестованы. Семерых вожаков (в том числе и Александра Ульянова) по приговору суда повесили, остальных на разные сроки отправили в Сибирь.
Ликвидация «Террористической фракции» поставила крест на самом существовании партии «Народная воля» – с марта 1887 года этой революционной организации в России уже не существовало.
Но, как известно, свято место пусто не бывает, и среди российской интеллигенции стали стремительно распространяться идеи германского философа-бунтаря Карла Маркса. Младший брат казнённого Александра Ульянова – Владимир – тоже стал марксистом. В начале 90-х годов XIX века он тихо жил в провинциальном городе Самаре и работал в скромной должности помощника присяжного поверенного.
В это время в Закавказье подрастал никому неизвестный юноша, которого звали Иосиф Джугашвили. Родился он в грузинском городе Гори. По официальной версии случилось это 9 декабря 1879 года, но в метрической книге Горийской Успенской соборной церкви, в которой регистрировали всех родившихся, стоит другая дата: 6 декабря 1878 года. Однако началом своего жизненного пути Иосиф Джугашвили до конца дней своих считал 21 декабря 1879 года (по новому стилю), явно желая выглядеть в глазах современников на год моложе.
В 1893 году он закончил третий класс Горийского духовного училища, в котором был одним из лучших учеников. Его мать, Екатерина Георгиевна Джугашвили, мечтала, чтобы её сын стал священником. Но Иосиф неожиданно принялся с увлечением сочинять стихи.
