Антивечность

Александр Филевский

Антивечность

Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя…

Э. М. Ремарк

Глава 1

Джон Александров ценил эти мгновения: поздним вечером нервы расслаблялись. Время как будто останавливалось. В такие минуты Александров обычно смотрел в панорамное окно, успокаиваясь тишиной служебной квартиры на девяносто пятом этаже высотного здания. Порой над городом стелился туман, уже окрашенный в цвет шедшего к закату солнца, и Джон словно отрывался от земли, улетая от суеты повседневной жизни. И только стоявшие по соседству здания напоминали об иллюзорности нарисованных фантазиями картин. Это открывало путь рвущимся в сознание мыслям.

Мысли всегда были мрачные: отсутствие пауз в боевых действиях, на чем настаивал Уильямс, привело к тому, что вновь поступающие на Марс силы также уничтожались противником. Несмотря на то что победа Конфедерации не вызывала сомнений, Земля надолго увязла в этой войне. После поражения под Гейзенберг-сити это стало еще более очевидным.

Александров вздохнул: иногда Джон жалеет о том, что тогда, год назад, на экстренном заседании Военного Правления резко высказался в адрес фельдмаршала Громова, намекнув, что его предложение направлено на достижение корыстных целей в ущерб благу Конфедерации.

Консул тогда требовал молниеносного разгрома андроидов, занимавших важные месторождения урана, так как энергетический кризис и рост цен практически исключили его (Консула) победу на ближайших выборах. Фельдмаршал объявил о решении – не дожидаясь прибытия на Марс основных сил, перейти в наступление и отправить на верную смерть тысячи людей в угоду амбициям и жажде власти, – взыграло желание во что бы то ни стало услужить Консулу. Резкую речь Александрова на этот счет Громов воспринял как неслыханную дерзость – фельдмаршал отстранил Джона от должности представителя Правления при марсианской группировке войск – главного военного чиновника на Марсе. Нейросеть «Вечность» неожиданно вмешалась и порекомендовала все же оставить Джона в Военном Правлении – дать ему должность советника. Доверявший искусственному интеллекту и уже отошедший от гнева, фельдмаршал был не против.

К слову, с Громовым у Александрова сложились непростые отношения, в которые были примешаны почти родственные связи: Громов был хорошим другом отца Джона. В молодости Александров-старший спас жизнь будущему фельдмаршалу, вытащив его – раненого – с поля боя. Перед смертью отец Джона взял с Громова обещание быть наставником сына, присматривать за мальчиком и способствовать его карьере. Фельдмаршал серьезно отнесся к своей клятве, но оставаться верным этому обещанию оказалось непросто.

В детстве Александров был своевольным ребенком: так как отец всю душу отдавал военной карьере и постоянно пропадал в командировках, воспитанием маленького Джона занималась мать, женщина интеллигентная и мягкая. Мальчик не получил так нужной для успеха в жизни, как считал Громов, порции строгости и ремня, которой сам фельдмаршал в свое время вкусил от собственного отца. Отдавая должное живости ума, сообразительности, аналитическим способностям и лидерским качествам Джона, Громов отмечал в подопечном бескомпромиссность, прямолинейность и неприятие авторитетов, практически исключающие достижение высот в военных структурах и политике. Громову часто вспоминались слова одного из русских царей XVIII века, Петра Великого о том, каким должен быть идеальный подчиненный, и в Александрове фельдмаршал не видел ни намека на показную дурость и исполнительность: в Джоне не было ни тени тех качеств, которые необходимы, чтобы завоевать лояльность начальства1. Напротив, подопечный смотрел на уважаемых людей как на форменных идиотов, будто нисколько не сомневался, что они такие и есть.

Иногда характер Александрова приводил к особенным осложнениям. Однажды, например, Джон умудрился перейти дорогу влиятельной криминальной группировке.

Дело было так. Идя по улице, Александров увидел, как один авторитетный преступник бил старика, сделавшего замечание о припаркованном в неустановленном месте летающем автомобиле. Бандит успел несколько раз ударить по лицу уже лежавшему бедняге, когда Александров подбежал, придерживая рукой фуражку. Бандит в недоумении посмотрел на незнакомца – белокурого широкоплечего человека средних лет. Ростом он казался чуть выше среднего. Крепкость телосложения странным образом сочеталась с худощавостью. Начищенные до блеска черные ботинки, выглаженные брюки однотонного зеленого цвета, такого же оттенка китель из ткани высокого качества создавали впечатление, что человек этот буквально сошел с одного из агитационных плакатов, которыми наводнились города Конфедерации с началом операции на Марсе. Смущала лишь одна деталь, мешавшая без промедления наказать наглеца, – эмблема генерального штаба, сверкнувшая на фуражке. Бандит медлил, переминаясь с ноги на ногу, нервно щупая пальцами одной из рук липкий от крови перстень.

Когда незнакомец растянул тонкие губы в усмешке, мафиози почувствовал страх: бледное худощавое лицо военного с глубоко посаженными, неестественно черными, не выражающими и тени человеческих эмоций глазами показалось мистически зловещим. В попытке сдержать панику бандит набросился на Джона, стараясь не думать о последствиях. Импульсивный, но неуклюжий рывок завершился лишь болью в челюсти и гулом в ушах. Задыхаясь от боли и обиды, не видя вокруг из-за слезившихся глаз, главарь мафии на ощупь извлек револьвер, пытаясь найти взглядом обидчика. Телохранитель, который все это время стоял рядом, последовал примеру хозяина. Александров не имел боевого опыта, но обладал реакцией тигра – Джон застрелил на месте обоих из табельного оружия.

Представители криминальных кругов пообещали отомстить за смерть собрата. Громов пришел в ярость от очередной выходки подопечного, но вынужден был вмешаться. Фельдмаршал поручил некоему специальному отделу урегулировать ситуацию. Спецы (так называли сотрудников этого органа немногочисленные посвященные люди) ликвидировали немало видных представителей организованной преступности города, чем недвусмысленно намекнули остальным, что Александров – лицо неприкосновенное.

Эта ситуация разрешилась, но какой ценой! Спецы подчинялись Громову лишь формально, и фельдмаршал всегда боялся к ним обращаться, чтобы не быть им должным. Никто не знал, кто контролирует Спецов и кому они на самом деле подвластны. Ходили слухи, что эта структура была создана Тайным Советом для устранения политических и экономических конкурентов, но в ходе своей деятельности Спецы отбились от рук: Совет, как доктор Франкенштейн, создал монстра, который при желании мог сожрать и любого из членов самого Совета. Говорят, Спецами руководит кто-то из идейных, у которого на все свое видение. Его невозможно купить, никто не знает, чего он хочет. Есть опасения, что этой персоне вообще ничего не нужно, кроме справедливости в ее собственном понимании этого слова. И как можно вести дела с человеком, которого никто не видел и от которого неизвестно чего ждать? Словом, Громов был в бешенстве от мысли, что пришлось напомнить о себе Спецам просьбой спасти нерадивого подчиненного.

Александров, прервав размышления об отношениях с покровителем, вдруг заметил, что уже совсем стемнело. Огни города, погаснув, погрузили улицы во мрак: с началом войны на Марсе Земля перешла в режим экономии энергии. Луна в эту ночь была полной – она ярко светила, заливая серебристым светом апартаменты и выхватывая из темноты детали интерьеров.

Джон жил в просторных комнатах с минимальным набором мебели. Из-за этого помещения казались пустынными. Самым крупным предметом была двуспальная кровать, смятая постель на которой не заправлялась уже неделю. Иногда в этой постели появлялись женщины, но не сегодня, как, впрочем, и не вчера. Рядом с кроватью стояла небольшая тумба, заваленная горой всякого хлама. В противоположном от кровати углу замерли, разместившись бок о бок, два робота-служанки старых моделей, подобные которым уже встречались в некоторых музеях. Оба – на колесной базе. Такие машины давно перестали производиться. Когда Александров въезжал в квартиру, эти роботы уже здесь были: в помещениях практически ничего не изменилось со дня, когда Джон заглянул в них впервые. Один из роботов был в рабочем состоянии. Александров время от времени включал его, внезапно вспоминая о существовании машины, и тогда робот колесил по мрачным комнатам, поскрипывая давно не смазываемыми механизмами и растирая пыль валиками тускло-оранжевого цвета. Джону нравились тихие унылые звуки работы старых агрегатов: это каким-то образом успокаивало.

Метрах в двадцати от кровати располагался письменный стол, на котором лежала поздравительная открытка – подарок малолетнего сына. Уже несколько лет мальчик жил отдельно, с матерью, которая считала, что с бывшим супругом невозможно прожить вместе и года, не застрелившись от депрессии из его табельного пистолета. Когда супруги еще были вместе, Джон постоянно находился где-то в мыслях о делах, смотрев на жену остекленевшим взглядом, словно видел перед собой одного из уже упомянутых роботов.

Порой Александров чувствовал вину из-за отсутствия сильной эмоциональной привязанности к близким, но когда он напоминал себе, что ничего не может поделать с химией своего мозга, угрызения совести так же быстро пропадали, как и появлялись. К тому же Джон (хоть и по-своему) все же любил и сына, и бывшую жену.

Зазвонил телефон специальной связи – Александров снял трубку.

– Господин Александров, это адъютант фельдмаршала Громова… – с волнением, забыв все правила доклада по уставу, протараторил звонивший. – Всем членам Правления необходимо собраться на экстренное совещание.

– Что там опять? Старику снова не спится? – усмехнувшись, сказал Джон.

– Фельдмаршал Громов… – адъютант запнулся, задыхаясь от волнения. – Фельдмаршал Громов… – Александров ждал, уже предчувствуя что-то неладное. Наконец, адъютант нашел силы закончить фразу:

– Фельдмаршал Громов найден мертвым в своем доме.

Глава 2

Какие чувства испытывал Джон?

Сиреной звучала тревога: Громов был убит. Это могло означать начавшийся передел власти и приближение «смутного времени»: без поддержки влиятельных людей из Тайного Совета едва ли бы кто-то осмелился атаковать главного военачальника Конфедерации. Драма, которая разыгралась на Марсе, теперь казалась детской страшилкой: отсутствие единства среди акул современного мира – членов Тайного Совета – означало океаны крови. Вот почему воображение начинало создавать картины самых масштабных со времен ядерной войны боевых действий.

Холодной сталью жгло чувство личной утраты: отношения с Громовым были непростыми, однако же он был частью Семьи. Александров и предположить не мог, что окажется настолько потрясен утратой старого друга отца.

Каленым железом морозили приступы гнева: Джон хотел отомстить – найти этих людей, всех до единого; любого, кто пошел на убийство ради игр в превосходство.

Вместе с тем в симфонии страстей Александров слышал и страх за себя: он был человеком Громова и понимал, что может оказаться следующей целью. Однако Джон не стыдился страха и не пытался его подавить: страх обострит чувства, позволит остаться в хорошей форме и обеспечит выживание. Почувствовав страх, Александров успокоился: теперь Джон был готов ко всему.

В таком настроении Александров и направился к летающему автомобилю, припаркованному на крыше. Джон не видел смысла участвовать в экстренном совещании по случаю гибели фельдмаршала, поэтому, сев в машину и подняв ее в воздух, связался с заместителем Громова, ставшим временно исполнять обязанности председателя Правления. Генерал Диас Альварес нехотя согласился с доводами Александрова: представитель Военного Правления необходим на месте событий немедленно. Получив одобрение начальства, Джон заложил вираж и устремился к загородному дому Громова, где произошло убийство.

Фельдмаршал жил в просторном особняке примерно в ста километрах от города, в генеральском поселке: занимавшие высокие армейские посты люди получали во временное пользование объекты недвижимости, которые находились в собственности Конфедерации. Пятиэтажный дом не был самым высоким в округе, однако по размаху ни одно здание в радиусе десятков километров не могло с ним соперничать. Громов часто задавал себе вопрос: «Зачем жить в огромном замке, если в нем используется лишь пара комнат?» И сам отвечал: «Важно то, как дом выглядит снаружи, а не то, насколько много пользы от жилища внутри». Громов считал служебной необходимостью выглядеть величественно, ведь только так возможно удержать контроль над умами подчиненных и сохранить доверие со стороны покровителей. Порой Громову хотелось сменить мрачный замок на уютный дом в горах, однако фельдмаршал находил это совершенно неприемлемым, так как считал, что он, как и любой другой, собственность Конфедерации, а потому желания не имеют никакого значения.

К слову, Громов часто думал над превратностями судьбы: он слыл одним из самых могущественных людей в мире, но любой гражданин, не наделенный властью, был свободнее него. Фельдмаршал считал себя рабом высокого положения, ничего не дававшего, кроме вороха обязательств, однако силы придавало осознание великой миссии – служение Конфедерации. К тому же Громов уже не мог представить себя человеком, освобожденным от бремени власти. Фельдмаршалу казалось, что вакуум, который образуется в случае отставки, невозможно будет заполнить ничем другим. Более того, даже мысль о том, что кто-то другой займет его пост и станет вершить его судьбу, казалась отвратительной.

Когда Джон прибыл к дому Громова, вдоль высокого забора, ограждавшего особняк, уже было выставлено оцепление сотрудников военной полиции, перед которым столпилось несколько десятков репортеров. Александров, пробравшись через массу журналистов, остановился напротив одного из полицейских. Правоохранитель, увидев в очках дополненной реальности надпись «Доступ разрешен», мерцавшую зеленым светом над фигурой Александрова, пропустил Джона за оцепление. Преодолев ворота, Джон оказался в просторном и пустынном дворе. Александров пересек двор и остановился у дверей замка.

– Отведите меня к начальнику группы! – скомандовал Джон. Один из криминалистов услужливо кивнул и, не поднимая головы, жестом пригласил направиться за собой в недра дома. Так Джон оказался перед высоким худощавым человеком с подвижной мимикой и нервной жестикуляцией, лысоватым, лет пятидесяти. Улыбаясь во весь рот из-под усов песочного цвета, человек этот, слегка согнув ноги в коленях и подавшись вперед, восторженно поприветствовал посетителя:

– Здравья желаю, Ваше превосходительство! Мы Вас ждали-с.

Александров, хмуро посмотрел на криминалиста и буркнул:

– Где тело?

– Его высокая значимость изволила пребывать в своем кабинете… пройдемте-с, – вкрадчивым, сочувственным голосом произнес сыщик, сообразив, что для Джона случившееся – личная трагедия.

У дверей, по обеим сторонам от которых стояли бюсты Консула из белого мрамора, Джона и сыщика встретил андроид, который проследил путь гостей поворотом головы. Оказавшись в просторном, похожем на большую залу кабинете, Александров осмотрелся. На полу лежала шкура белого медведя: Громов слыл заядлым охотником. На стенах были развешаны головы оленей, кабанов, лисиц, волков и других животных. На противоположной от входа стене висел огромный портрет Консула во весь рост: глава Конфедерации был одет в черный деловой костюм; на фоне белой рубашки выделялся красный галстук. Консул по-доброму улыбался, одаривая зрителей полным отеческой заботы взглядом, однако Джон, несколько раз встретившись с лидером Конфедерации лицом к лицу, знал, что на самом деле улыбка политика была ехидной и кривой, а глаза – хитрыми – фотопортрет явно редактировали пиарщики.

У стен находились стеллажи с бумажными книгами – невиданная роскошь! На первый взгляд, книг было несколько тысяч – коллекция, достойная небольшого музея. Читал ли их Громов? Да, читал время от времени. Он был человеком в некоторой степени увлеченным, хоть и не в той мере, как ему казалось, чтобы знания начинали тяготить, мешая принимать быстрые и волевые решения.

Вот и на столе лежала книга Никколо Макиавелли «Государь». Стол был массивный, из красного дуба. По обеим его сторонам громоздились ряды телефонных аппаратов специальной связи, точь-в-точь таких же, как тот, что был установлен в квартире Александрова. У края стола, обращенного к владельцу кабинета, виднелся ряд кнопок. Видимо, предназначались кнопки для вызова охраны и прислуги, включения голографических изображений, транслируемых в центр комнаты, и прочего. На другом краю стола, со стороны посетителей, возле еще одного портрета Консула, стояла фотография в рамке. Почему-то повернута она была к посетителям, а не к Громову. На фото – молодой Громов. Фельдмаршал торжествующе смотрел в камеру, задрав волевой, еще не заплывший жиром подбородок. Лицо военачальника было массивным, квадратным и казалось высеченным из камня. Широкий прямой нос, массивные скулы, мощные надбровные дуги, как доспехи средневекового рыцаря, защищавшие орлиные глаза, придавали вид властный и воинственный. Пологий лоб незаметно переходил в верхнюю часть головы, обрамленную коротким ежиком черных волос. Рядом с Громовым стояла ослепительной красоты женщина – единственная на всем жизненном пути любовь фельдмаршала. К несчастью, избранница военачальника оказалась адептом ордена Сингулярности, когда последний еще был запрещен властями. Громов, случайно узнав о причастности возлюбленной к ордену, скрепя сердце раскрыл тайну коллегам, занимавшимся охраной чистоты помыслов и идей в обществе. Тогда считалось, что учение этого ордена-секты призвано расшатать основы Конфедерации. Возлюбленную Громова приговорили к принудительному исправлению через воздействие на области мозга, пораженные вредной идеей. Как правило, после морального исцеления человек менялся до неузнаваемости – просто становился глупее. Понятное дело, дальнейшие отношения стали немыслимы. Во многом благодаря этой жертве, искусственный интеллект «Вечность» позднее рекомендовал на должность председателя Военного Правления именно Громова – кандидата, уже доказавшего преданность Конфедерации. Возможно, поэтому фельдмаршал и повернул фото к посетителям: пусть помнят, что перед ними сидит тот, кто готов жертвовать чем угодно ради общественного блага. Внезапно Александрова посетила мысль о том, как много символизма в действии покойного – отвернуть от себя радость жизни, чтобы доказать остальным право над ними властвовать.

Над столом возвышалось массивное кресло, обитое черной кожей, окруженное еще двумя бюстами Консула. На спинке кресла виднелось обширное пятно из розово-красной липкой массы: в недавнем прошлом – содержимое головы фельдмаршала. На столе стояла почти выпитая бутылка коньяка. Рюмки не было – видимо, Громов хлестал прямо из горла. В последнее время он поддавал: от него каждый день несло перегаром. Сам Громов сидел в кресле упавший лицом на стол.

– Преступник был одет в балахон ордена Сингулярности – капюшон полностью скрыл лицо, а плащ – фигуру, – начал сообщать о своих изысканиях сыщик тихим гортанным голосом, словно опасался разбудить покойного. – Вернее всего, господин фельдмаршал был знаком с убийцей и желал тайно побеседовать с ним о делах. Чтобы личность гостя осталась неизвестной, по распоряжению дражайшего господина визитер без досмотра преодолел все линии охраны, а позднее так же беспрепятственно вышел из пределов дома, – сыщик осекся и посмотрел на Александрова, обдумывая, заслуживает ли внимания высокой персоны наблюдение простого криминалиста. Александров, уловив волнение собеседника, сказал:

– Я слушаю…

– Интересная деталь! Буквально в день горестных событий Его лучезарность поставила андроида у дверей – того самого робота, которого Вы, вероятно, приметили, когда входили в сию обитель непомерной скорби. Ранее ни машины, ни люди кабинет не охраняли: я уже смотрел записи с камер наблюдения… – сыщик снова замолчал в нерешительности. – Могу ли я просить о разрешении высказать свое ничтожное умозаключение на этот счет?

– Говорите все, что посчитаете нужным, – Александров начал чувствовать раздражение, вызванное манерой общения собеседника. Заметив это, но будучи не в силах совладать с привычками, криминалист выпалил:

– Покорнейше благодарю! Возможно, мудрейший господин фельдмаршал догадывался о нависшей над ним опасности…

– Что-то еще? – спросил Александров.

– Пожалуй, все, что пока удалось узнать. Добавлю лишь, что изверг выстрелил четыре раза в грудь и один раз в светлейшую голову благодетеля. Эта пуля прошла навылет. Мы уже извлекли ее из спинки кресла: пистолетная. Возможно, именно от этой пули Его великая значимость изволила скончаться.

– Андроида допросили?

– Да, конечно. Говорит, что выстрелов не слышал. Это дает основания полагать, что при стрельбе использовался глушитель.

Александров подошел к телу Громова: в затылке виднелось обширное выходное отверстие пули. Надев полиэтиленовые перчатки, лежавшие на столе, Джон приподнял голову жертвы, чтобы разглядеть лицо: да, это был Громов.

– Держите меня в курсе, – сказал Александров и направился к выходу, над которым висел еще один портрет Консула.

По дороге к зданию Военного Правления Джон пытался осмыслить только что увиденное, чтобы ответить на вопрос: «Кто?» Сыщик прав: убийцей мог быть лишь человек из близкого окружения Громова. Возможно, спустя несколько минут Джон даже встретит преступника в коридорах здания Правления. Но кто это? И кто заказчик? Александров уже не сомневался, что решение принималось на самом верху – внутри одной из фракций Тайного Совета. Джон нутром чувствовал, что убийство фельдмаршала – проявление начавшейся грызни членов Совета за власть. А если это так, то спасти Джона, как участника команды Громова, могли лишь действия в интересах людей из Совета, которые находились в оппозиции заговорщикам. В любом случае было необходимо как можно быстрее раскрыть личность стрелка, чтобы не оказаться следующей его жертвой.

Добравшись до здания Правления, Джон заспешил к кабинету генерала Альвареса, чтобы рассказать о ситуации на месте происшествия.

– Окаянные времена настали, господин Александров! – всплеснув руками, воскликнул Альварес. – Присаживайтесь-присаживайтесь!

– Разрешите доложить, Ваше превосходительство.

– Извольте.

– Я видел тело. Опознал: убийство Громова подтверждаю.

– Вышла ли полиция на след преступника?

– Никак нет, – ответил Александров.

– И что же?.. Никаких предположений? – с деланым удивлением спросил Альварес.

– У следствия имелось слишком мало времени, чтобы прийти к определенным выводам. Известно лишь, что убийца – член Военного Правления, не иначе, Ваше превосходительство.

– Да что вы говорите?! Какой кошмар! – смуглое лицо Альвареса побелело. Он заерзал в кресле и одной из рук едва не сбил со стола телефон. – А камеры наблюдения?..

– …лица преступника не зафиксировали, – сказал Александров, пытаясь скрыть возрастающий интерес к подозрительному поведению начальника. И Джон сделал глупое выражение лица, уставившись в пол отстраненным и скучающим взглядом.

– А как же андроид у входа? Ужель ничего не заметил? – немного успокоившись, спросил Альварес. Александров готов был поклясться самой Конфедерацией, что собеседник выдохнул от облегчения.

– Решительно ничего, – ответил Джон. – Разрешите идти, Ваше превосходительство!

– Ступайте, господин Александров, ступайте. Сингулярность в помощь… – уже совсем совладав с собой, сказал преемник Громова.

«Это Альварес, – с каждым ударом сердца гвоздями в мозг вбивалась одна и та же мысль. – Это Альварес». Догадка казалась столь очевидной, что мало походила на правду. Однако Диас Альварес мог знать об андроиде у дверей кабинета только в случае, если либо сам находился на месте происшествия в день убийства, либо был информирован обо всех деталях стрелком. Видимо, генерал и не догадывался, как явно скомпрометировал себя вопросом о роботе-телохранителе: Альварес мог просто не знать, что Громов усилил охрану лишь накануне гибели.

Иные факты также подтверждали вину Диаса Альвареса. Он был очень близок Громову – фельдмаршал не колеблясь мог устроить встречу со старым соратником и во имя скрытности пренебречь всеми правилами безопасности. Альварес считался преемником Громова, поэтому у генерала был мотив. Альварес нервничал в разговоре с Джоном, опасаясь успехов следствия. Джон был готов сомневаться в чем угодно, но одно знал точно: «Это Альварес».

Глава 3

Генерал Диас Альварес был давним соратником Александрова-старшего, поэтому Джон со своего детства знал заместителя Громова. В прошлом дядя Диас прекрасно ладил с еще маленьким Джоном, обладая специфическим, детским чувством юмора. Внешность же генерала внушала еще больше доверия: поседевшие длинные волосы, пышные усы и борода, из-под которых едва проглядывали пухлые губы, неизменно собранные в добродушную улыбку. Лучики глубоких морщин у глаз выдавали веселый нрав.