Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Полная версия. Книга 1. Книга 2

В трубке – голос Григория[2]. Любопытная и непростая карьерная лестница подняла его очень быстро с должности «лифтёра» – ГБшника в стратегической подземке, разрезавшей подбрюшье Москвы, с тоннелями для спецтранспорта от Кремля до периферии, с плавным переходом «кое-куда», подписанием «кое-чего», и волшебным, почти «вдруг», перевоплощением из сотрудника КГБ, в звании старшего лейтенанта, в братка «ничего себе бригады».

Конечно, не сразу в первых лицах, но уж точно на день этого звонка «Гриши Северного», близкого «Иваныча»[3], след которого старались обходить, а при появлении уступать, либо, в противной ситуации, идти заказывать себе гроб, чтобы не почить завернутыми в брезенте или целлофане в месте неизвестном или болотистом.

Голос «главшпана» был уставший, но довольный. Он любил себя, зная себе цену. В отношении же меня, несмотря на свою прозорливость, ошибался, потому что не был так терпелив, как я.

Сегодняшнему беспокойству помочь, по его словам, могло только моё появление.

Наверное, было уже поздно, поскольку я «снимался с точки» (адрес ведения наблюдения) далеко за полночь. В летнее время темнеет поздно, да и народ суетился, как правило, дотемна. Хотелось есть, спать и ещё чего-нибудь (этого хотелось всегда на «нерве»), но возможность была крайне редкой, притом, что душа лежала только к одной, избранной, именно поэтому за неё и боялся. Она была, на сегодняшний день, единственным слабым местом, в которое обычно и бьют в первую очередь, хотя наказывать меня было пока не за что, а устранять рано.

В гостях, как всегда, чай был крепкий, сахар сладкий, выпечка дорогая и свежая, а хозяин важен и конкретен до напыщенности. Внимательно слушая и с наслаждением поглощая предложенное («дома», свои одиноко поедаемые сосиски, с зеленым горошком и яйцом, всё же не столь питательная и вкусная пища). В начале разговора, звучали как всегда, стратегические направления: «Иваныч» очень доволен, просит встретиться со мной, как будет время, хотя свободное время – недопустимая роскошь. Подчинённые балбесы разболтались, но Олег[4] держит их в ежовых рукавицах, а Андрюха[5]… Впрочем, он всегда был в тени и за это я его понимающе уважал.

Суть встречи: есть «коммерс» с крупным, никем «некрышеванным»[6] бизнесом и, при этом, грамотной охраной. На встречи приезжает, но упирается в принятии необходимого нам решения. Нужно подтолкнуть. Охрана – то ли бывшие, то ли настоящие служаки.

Григорий, разумеется, всех карт не раскрыл, но и свободы в выборе исполнения поставленной задачи не урезал. На размышление дал времени до утра, подчеркнув необходимость присутствия чего-то экстравагантного, отличного от привычного. День «Действия» – через день, впрочем, как всегда. Подумалось: «И почему я «Солдат», а не «Пожарный»?».

Забрал причитающиеся мне деньги (на тот период – три тысячи долларов) денежного месячного содержания и отправился на «наш» сервис, он работал и ночью, проверять готовность своего автомобиля, как оказалось, предмета необходимого, незаменимого, и моем случае, сильно переоборудованного. Машина была в порядке, теперь «домой» – в очередное временно-съемно-условное пристанище…

На тот период я уже стал профессиональным «ликвидатором». К этому эпитету прибегаю не столько из-за более цивилизованного звучания, сколько сути ради. Моей основной задачей был поиск информации, относящейся к людям определенных специфик, ее обработки и анализа. Выводы об их опасности для нас и многочисленных проектов, местоположении, передвижении и уровне охраны, докладывались лично Григорию. Он редко принимал решения сам. Иногда они были приговором. Это не значит, что его, скорее всего, исполнял я. «Скорее всего», потому что мне доставалось то, с чем не могли справиться другие.

Ликвидатор – все же не из-за этого. Я должен был ликвидировать возникшую проблему, а прежде понять – является ли она таковой! В подавляющем большинстве случаев обходилось без кровопролития. Григорий, по многим причинам, очень прислушивался к моему мнению, когда дело касалось именно моих разработок. Но мне было позволено коснуться лишь части большого замысла. Я не мог видеть полной картины. Думаю из всех, с кем довелось познакомиться, ее не мог охватить ни один…

Петляя и «проверяясь», дважды проехал по набережной Лефортовского парка, обратил внимание на забор, на столбах которого навершием были шары из бетона величиной в человеческую голову, что показалось неплохой будущей мишенью. Остановился, определяя с позиции «цель» возможную позицию стрелка. Последних оказалось масса, и все удобные. Большинство безопасные, но в 90 % для ведения стрельбы из автомобиля. Отметил про себя точку, на сей раз, просто выбирая место для встречи Григория с оппонентом, с возможным удобным для меня контролем этого мероприятия (в мои обязанности, в том числе, входило обеспечение безопасности моего шефа).

Одним стрелком, понятно, не обойдется, если «стрела»[7] будет массовая, но зато те несколько, которых можно собрать, будут иметь возможность «работать», не задумываясь друг о друге, отрабатывая каждый свой сектор – задача простая и обезличенная. А машины – дело наживное. Проблема лишь со стрелками и с их умением действовать в подобных обстоятельствах. Вопрос об их поиске сейчас не стоял и не встанет для меня никогда!

Определил своё местоположение, понятно, не самое лучшее и не самое рациональное, чтобы не рисковать нарваться на контрмеры. Набросал схемку и через час уже дрых… Через 4 часа ехал на постоянное, до сегодняшнего дня, место «работы», по ходу встретившись со своим человеком, отдав ему прослушанные кассеты, забрав новые. В день мы – я и три моих человека: двое ГРУшников технарей и один бывший капитан пожарный, обслуживали в среднем пять точек съёма информации, в основном, снимаемые аудиозаписи с домашних телефонов, плюс передвижения у отслеживаемых адресов.

Работа, хочу сказать, не аховая, но нужная, без сразу видимого результата, бывшая, лишь одной из составляющих моих обязанностей. Единственный, видимый результат – финансовый. И этот стимул расслаблял моих ребят всё чаще и чаще. Дисциплина была, но, как любой чрезмерно напряжённый процесс, иногда сбоила…

Встав на «точку», занимаешь позицию, в данный момент необходимую, с задачами: почти всегда слежка, опознание, определение манеры поведения и так далее. Работа по цели – это редкое негативное исключение, требующее от меня нечеловеческих усилий в преодолении моральных границ, что так и не вошло в привычку.

В тот момент я воспользовался видеообъективом с мощными зеркальными линзами, выводящем изображение прямо на видеодвойку, с возможностью покадровой, замедленной и обычной записи. Для 1994 года – это крутая техника.

Пока глаза выискивали, находили и сравнивали, слух воспринимал голоса всех, кого записали «жучки», а сейчас воспроизводил диктофон. В этот коллектив попадали разные люди: бабушки-дедушки, супруги, любовники, дети, прислуга, водители, а так же интересующие нас по разным причинам граждане, находящиеся на разных уровнях положения в обществе, иерархии, сферах интересов, будь то домохозяйки, бандиты, коммерсанты, проститутки, чиновники или депутаты. Конечно, охватывал и их родственников, чья телефонная болтовня, как всегда, помогала находить искомое. Почти всегда и везде присутствовали супружеская измена, обман, осуждение и другие людские пороки, которыми мы все, за редким исключением, страдаем. Чем ближе к двухтысячным годам, тем чаще наркомания и самоубийства. Но не это интересовало, а поиск людей, и еще больше – информация, бесценная своей своевременностью.

Прослушав все кассеты, нужное отметив и переписав, жуя при этом очередную сухомятку типа «Сникерса», как всегда, я полностью отдался анализу…

Григорий дал всего сутки, а это непомерно мало! Хотя очень часто бывает и достаточно, если не лениться, действовать дерзко и…, если объект не скрывается. Всего несколько часов простоял я в ожидании и результат не заставил себя ждать.

Искомое лицо появилось так же неожиданно, как и помпезно. Два легковые машины, четыре охранника, действия быстрые, чёткие, последовательные и предупреждающие, не оставляющие и тени возможности, что-либо предпринять хулиганам или любителям с ближних дистанций. Сразу видна возможность подключения, в случае необходимости, административного силового ресурса одного из известных ведомств. Всё это крутится вокруг невысокого человека в очках, которого явно от происходящего распирает. В любой охране можно найти прорехи, тем более их много в подобной, где люди понимают, и, соответственно, ориентируются на то, что нравится боссу, в кажущейся суете подстраиваясь под него и его желания, а так же под своего начальника по служебной лестнице. В подобных случаях желание остаться на хорошо оплачиваемом месте уступает профессиональному долгу. Деньги деньгами, но вот солому им стелить никто не собирался.

Вход и выход запечатлены, теперь домой – изучать.

В голове, то вместе, то попеременно, рикошетируют друг о друга множество мыслей. Я знаю, что когда-нибудь они сложатся в полную картину, и с азартом добавляю в эту массу вновь добытую информацию…

Еду к Грише с уже готовым планом, проезжая набережную с лефортовскими «шарами-головами», представляя, как русский человек эпохи правления Анны Иоановны и бироновщины не преминул бы поставить вместо шаров бюсты прусско-курляндских приспешников, добавив к ним и, восшедших на престол «через» Иоана Антоновича, Брауншвейгскую семейку, да и посшибал их, потехи ради, булыжниками с превеликим удовольствием…

Намедни, ещё раз побывав здесь ночью, возвращаясь от Григория, нарисовал маркером смешную морду на побелке шарика-мишени.

Одобрение получено, время назначено. Прибыв за несколько часов на заранее выбранное место, которое занял, еще с утра, мой человек, я припарковался на набережной, на бордюре, среди кучи машин, спрятанный потоком разношерстных автомобилей. С другой стороны реки высматриваю шефа и того, кого он притащит на «инъекцию». Вчерашнее предложение до того ему понравилось, что было доложено «Сильвестру», разумеется, спланированное по его (Гришиному) почину, и сегодняшнее исполнение должно произвести фурор. Но об этих подробностях я узнаю позже.

Белый Мерседес-Бенц купе в 140 кузове Григория прибыл через секунду после таких же шикарных драндулетов его оппонента – вчерашнего мужчины в очках. Создавалось впечатление, а оно так и инсценировалось, что мой шеф только один[8] в сопровождении своего водителя, Сергея «Полпорции», с гордостью оправдывающего свою «дразнилку». Важно и беззаботно шествовали они к месту встречи в гордом одиночестве. На самом деле оба конца набережной прикрыты нашими парнями – с одной стороны «собачниками»[9], с другой «мойщиками машин», с вёдрами и тряпками.

Уверенность «штемпа»[10] монументальна, но, как бы он ни пытался парировать, лёгкая улыбка с налётом некоторой озабоченности от предстоящего не сходит с лица идущего рядом высокопоставленного бандюгана. Мощная фигура, покатые трапеции, несущие на себе цепь толщиной с большой палец и увесистый крест с Распятием, дополняемые часами, перстнем и браслетом. Всё щедро пересыпанное драгоценными камнями, оттеняющимися ослепительно белым костюмом и вальяжной распальцовкой, не оставляющей никаких шансов для успеха коммерсанту. Но только внешне чего-то не хватает.

Григорий Гусятинский («Гриня, «Гриша Северный» или «медведковский»). Фотография взята с сайта «Мемориал90.рф», который пытались создать, как ресурс памяти всем погибшим в 90-е годы.

Они уже пару раз прошли под, выбранным мною, шаром с мордашкой, весело подмигивающей и вызывающей у осведомлённых истерический, непонятный пока для собеседника, хохот. Третий проход, решающий, и должен вызвать остановку. Но шеф должен быть справа, а будущий соратник по бизнесу – слева, ближе к забору, иначе куски бетона от попавшей пули полетят не в того, кого нужно. Места заняты. Ещё важная, заранее обговорённая мелочь – в момент выстрела Гриша должен смотреть, не моргая, в глаза «кролику», изображая из себя удава.

Очки от солнца касаются его носа и ложатся на переносицу, открывая глаза – это знак к действию. Как он долго это делает… Явно переигрывает и затягивает, я уже почти полминуты не дышу и поглаживаю позолоченный спусковой крючок «Браунинга». Вокруг никого, траектория полёта пули проходит выше любой машины, двигающейся в потоке, отход свободен. Комочек собирается от щитовидной железы в направлении паха, концентрируясь холодом ниже солнечного сплетения, но пульс не торопится, а сознание говорит: «Всего-то дел». Мягкое усилие фаланги пальца, толчок в плечо, отзывающийся на половине «морды» цементного шара со стороны бизнесмена и давлением на мои уши от выстрела в замкнутом пространстве.

Вид согнувшегося человека, хватающегося за своё лицо, – всё осталось в памяти с осадком удачно выполненной задачи. Задуманное удалось, цели достигнуты. Но сегодня я спокоен – ведро воды приведет пострадавшего в чувство, а на легко посеченном осколками цемента лице не останется даже маленького шрамика. Охрана получила урок вперемешку с тумаками и полную отставку, с заменой на наших и других милиционеров – ЧОПовцев. Гриша получил порцию адреналина, а я опыт и успокоение: если бы этот человек не сдался, то в следующий раз в прицеле могла бы оказаться уже его голова, не поддающаяся ремонту, в отличие от шара. Не знаю, что для каждого из нас, участников, оказалось бы лучшим, но сегодняшним днём все остались довольны.

* * *

Кстати, на вчерашнюю точку я получил отбой и выиграл себе целых два выходных – второстепенных дел накопилась масса, но я ни о ком и ни о чём не хотел так думать, как о ней. Но это совершенно отдельная история моей жизни, другое поле. Где, как оказалось, так бывает, встречаются мужчина и женщина, играющие друг для друга роковую роль. Скажу лишь, что для себя уяснил – встреча с роковой женщиной, как встреча с паровозом, только больнее. Здесь не бывает чего-то наполовину, и, если выбивается искра, то сразу ранит сердце, навылет. Здесь буйствуют страсти в бурных, необузданных характерах, где счастье не просто сменяется страданием, но сталкивается, как ядро с ядром в воздухе. В тяжкие минуты вы не удовлетворяетесь общепринятыми нормами и желаете обладать полностью не только телом и духом, но и душой и даже мыслями.

Впрочем, в первую очередь, желание не только подчинять, но и подчиняться равным образом безоглядно и безрассудно. Тому, что происходит между вашими сердцами и характерами, завидуют и об этом читают. Такая жизнь перенасыщена, но удовлетворение не приходит – всегда мало, ибо в обоих людях есть что-то, что постоянно вырабатывает узконаправленное либидо, с притяжением и, одновременно, отталкиванием и статическим напряжением емкости невменяемой! Вы не можете смириться с тем, что всё это было и есть, вам даже мало, что это будет! Успокоитесь лишь на время, когда ударит очередной «разряд молнии» и швырнёт вас в объятья друг друга, но это расслабление больше похоже на нечто кипящее, но ещё не булькающее, а потому не явно обжигающее. По всему телу растекается тепло с ощущением силы Геракла, способной для любимой переломить всё, даже земной шар. И достаточно маленького нежного прикосновения или слезомётной улыбки милых глаз, и ты действительно бежишь половинить этот шарик. Не дай Бог заметить этот взгляд, остановленный на ком-нибудь другом – больших сил стоит удержаться. Не играйте с такими чувствами и такими людьми, потому что невозможно сдержать разрушительный поток, не оставляющий ни людей, ни воспоминаний о них в случае случайной, а то и вовсе не замеченной измены. И смешны люди, видевшие его зарождение и побоявшиеся быть им увлеченными, ибо кичатся, так и не проявившимся, возможно, самоубийственным мужеством, но тешащие себя воспоминаниями об адреналиновом порыве в рассказе с очередной дамой.

Лёжа рядом с сокровищем своего сердца, я думал: а много ли я могу ей дать? Конечно, больше, чем ей сейчас нужно. Сейчас – просто, чтобы был рядом, но даже это, на сегодняшний день минимальное условие, не всегда возможно. Иначе быть бы всем гениями и поголовно счастливыми. А на поверку сегодняшнего дня я элементарно не мог быть её мужчиной, хотя бы потому, что не имел ни фамилии, ни прошлого, ни будущего, а только эти полтора дня и те короткие встречи, не уходившие дальше машины, ресторана или номера в отеле. Парадокс – боясь её потерять, я не обладал ею вовсе! К тому же, на тот период, теоретически я был «де-факто» женат и имел сына, хотя фиктивно разведён.

Сидя в каком-нибудь очередном сугробе или в машине у подъезда, опять выжидая и слушая чужую жизнь, убивая свою, всё мучаясь над вопросом: правильно ли поступил я тогда, выбрав жизнь чужого человека в обмен на безопасность семьи и свою жизнь, в принципе, и по сей день, остающихся в том же ненадёжном положении – и никогда не находил подходящего ответа, которым бы остался доволен. Тот же самый вопрос стоял и сейчас. К сожалению, мы редко задумываемся над тем, на что именно нужно опираться при принятии решения и вообще путаем некоторые понятия, скажем «честь» и «совесть».

Как пример приведу именно это дилемму. Я уступил шантажу, опираясь на понятия чести как муж, отец, мужчина. С этой точки зрения я был прав, поскольку не мог допустить ни издевательств над семьей, ни тем более, хотя бы предположить возможность смерти кого-нибудь из родственников. Я, мужчина и офицер, и моя обязанность – защищать семью, общину, Родину. Это так, тем более, когда подобная ситуация возникла из-за допущенных МНОЮ же ошибок! А каждый из нас прекрасно знает – настоящая ошибка та, которую не исправляешь. В моем же случае одна накладывалась на другую…

Но это понятие чести, впитанное с детства и перешедшее генетически от предков, часто не совсем совпадает с голосом совести, а то и вовсе противоположно. Для меня, как и для многих, это стало неожиданным откровением, которое я смог уловить, увы, поздно – уже перешагнув сорокалетний рубеж, и конечно находясь в тюрьме.

Умей я тогда, в 25 лет, слышать хоть чуть голос своей совести (не думайте, что это просто, и что вы знаете как он звучит), понимать его, а главное следовать ему, и осознавать, превосходящую над честью, роль, уверяю вас – решение было бы другим и первый выстрел из РПГ никогда не прозвучал бы! Но и здесь все не просто, поскольку следование зову совести требует умения упования на волю Божию или, если хотите – на лучшее.

Еще сто лет назад наши предки, в большинстве своем, не понимали как можно по-иному. Мы же продукт другой эпохи, измененные искусственно, но когда прижимает, обращаемся к прежнему и единственно возможному. Достаточно вспомнить возрождение Церкви самим «отцом народов» – Иосифом Сталиным, или сегодняшнее возвышение и возвращение многих в Ее лоно…, пусть даже иногда и только внешнее.

Честь и совесть – я пишу эти строки не ради убеждения их наличия у себя, кто-то в это так и не сможет поверить, называя меня лицемером или лицедеем, что, наверное, я заслужил и пусть так и будет. Но во мне теплится надежда сделать что-то, позволяющее через многие годы хотя бы немного успокоить себя в своем небесполезном существовании в попытке, если не исправить прошлое, то хотя бы не бросить тень на будущее своих потомков. Такое чудо оправдания моего существования не просто многое – это все!…

… Не первый месяц, а потом и многие годы, терзаясь и взвешивая: имею ли я право любить и быть любимым? Казалось бы, в своё время произошедшие перемены всё расставили на свои места, пододвинув к самой границе окончания жизни, дав явно понять, что любой, оказавшийся рядом, духовно и физически, погибнет. В те дни и сделал выбор, кажущийся многим непонятным и непоследовательным. Но это был единственный вариант вырваться из замкнутого и порочного круга. При удачном исходе я всё равно оставался один, оторванный ото всех, но предоставленный сам себе, без семьи, любимой женщины, и на совершенно белом листе в книге своей жизни.

Сложившиеся обстоятельства давали небольшую возможность, но она проходила кровавой чертой через жизнь человека, направившего мою жизнь своими желаниями власти и денег, в поток пассионарного всплеска начала 90-х годов, поток буро-красного цвета, к окраске которого я приложил руку. Нелюбовь к этому человеку затаилась и ждала… Это не месть, но шаг ответный, рождённый страхом невозможности вернуться в прежнюю жизнь, невозможности быть спокойным за своих близких, которыми он (Григорий) меня периодически шантажировал – не так, чтобы пугал или предупреждал, а наоборот, чтобы не обидели, имел о них полную информацию, зачастую даже зная больше моего. Но игра была тонкая, а связь с жизнью – очень слабая, как и грань, разделяющая дозволенное и недозволенное, законченное и незаконченное, злое и доброе, хорошее и плохое, а эталон этому распознаванию – голос совести, о звучании которого вообще мало известно. Хотите пари? Пожалуйста, у меня было много времени, как и много примеров.

Вспомним каждый о себе: дрался каждый мужчина, а ведь многих за это судят, нужно только заявление пострадавшего в органы. Налоги – вообще больная тема, а ведь в США это самое страшное преступление. Вот теперь представьте: пришёл юноша домой после срочной службы в армии, чем заняться? В начале 90-х податься было некуда. Сил – хоть отбавляй, энергии – масса, запросы есть, а возможностей нет. А здесь в каждом дворе пацаняки на крутых тачках о сладкой и настоящей жизни рассказывают и, что важно, являются её наглядной рекламой. Раз попробовал человек, два – ничего вроде бы не делал. Кому-то что-то грубо сказал; там с сотоварищами что-то загрузил, увёз; в другом месте – массовка на какой-то встрече, где всего-то в машине посидел; поучаствовал в какой-то драке – эка невидаль. Какой-то долг помог кому-то забрать, да и, кажется, сами отдали, а в результате – премия!!! И всё это с подарками, босяцкими подгонами – кожа, перстень, крестик, браслет, первая машина, а «респект и уважуха» нереальные.

Человек пять таких идёт, а народ расступается… Правда, старшенькие строго-настрого приказывали гражданских не трогать, – и почти не трогали, хотя всяких примеров было достаточно. Страдал, в основном, бизнес и нам подобные, оканчивая кто на погостах, лесных и безлюдных, кто на кладбищах «с помпой» на последнем пути и обещанием оставшихся в живых отомстить и поддержать родных, что, впрочем, почти всегда забывалось через год-два. Ездит такой паренек, совершенно точно понимая, что особо ничего не делает из того, за что наказывает закон, а если подобное и случилось, то, наверняка, откупят.

А вот первая предтеча – ствол. Тут бы задуматься…, ан нет! Кто из мальчишек о нём не мечтал! Вороненый, красивый, строгий, брутальный, заставляющий дисциплинироваться смелых и сильных, а слабых и трусливых – чувствовать себя выше других, ибо «Господь Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными». Мужчину оружие заколдовывает, парализует и конкретизирует. Тот, кто держал принадлежащий именно ему ствол в своих руках, поймёт меня, если я сравню это с ощущением осязания груди любимой женщины. Но если прелести и отношение к ним в силу привычки (не в обиду женщинам) и со временем меняются, то отношение к оружию – никогда.

Когда обнимаешь рукоять, поглаживая спусковой крючок, ощущая мягкую холодность пистолета или тепло ложа винтовки, кажется, что родился с этим ощущением будто родного предмета, но почему-то, при первом вздохе, был разлучён с ним. Я даже поначалу удивился, когда, много позже, наблюдал за действиями присяжных заседателей на своём втором судебном процессе[11], когда представители следственного комитета и оперативные сотрудники МУР вносили и раскладывали горы принадлежащего нам когда-то оружия. Блеск глаз, улыбки, восторг шепотом произнесенных фраз и, наконец, лавина рук, после разрешения подержать какой-нибудь экземпляр. Эти замечательные люди, а некоторая часть из них – женщины, может быть, никогда и не задумывались о притягательности созданного человеком для уничтожения себе подобных. Но, получив возможность прикоснуться, окунулись в это с детским восторгом, даже при том, что тут оружие было чужим, и всё-таки шло заседание суда.

Забегая вперед, скажу, что благодаря этим людям, всем двенадцати, хотя за «Достоин снисхождения» снисхождение проголосовали лишь семеро, которые, волей-неволей, дали мне возможность второй жизни, 24 сентября (день вынесения вердикта), я считаю своим вторым, если не первым, с точки зрения дарованной жизни, днём рождения. А читая каждый день утренние и вечерние молитвенные правила, я обязательно произношу их имена, с сопутствующими словами о здоровье и долголетии. Очень надеюсь оправдать их доверие.

Продолжу. Больше того, скажу, что хороший стрелок лишь тогда добьётся успеха, когда воспримет своё оружие, как живую ткань с душой и будет обращаться с ним, как с любимой женщиной, зная и чувствуя каждую выпуклость и ложбинку, подстроившись к мелодии, присущей только этому стволу. И прозвучит песня, финал которой будет либо печальный и грустный, либо… Но ведь и палка, висящая на стене, раз в год стреляет.