Тю!

…Какой-то «новый украинец» строил огромный дом. Весь город наушничал: «Вы бачили отэ чудо? Ото людям деньги девать некуда…» Идем с Татьяной мимо чуда этого. Окна большие, стекла – зеркальные. Рамы – сплошные, без перегородок. «Тю! Окна як в овощном магазине!» – мгновенно оценила этот дизайн моя спутница.

…В закуске на Украине никогда недостатка не испытывали. Все ж свое. От свинины и курятины до фруктово-овощного разнообразия. А вот в выпивке… Водка – по большим праздникам. На свадьбу, проводы в армию или похороны. Да и то только в начале. Для затравки. Основным напитком служит самогонка. Одни ее сами изредка гонят. А на всякий пожарный случай всегда есть соседи, у которых это дело поставлено на поток.

Я же физиологически не переношу даже запах самогонки. Самым лучшим моим напитком там было восхитительное виноградное вино, которое делала матушка. Эксклюзивное. Виноград-то там есть везде… Но все спрашивали: «Женя, як же ты ото его робышь? Як? Так и я ж так. Но у тебя такое вкусное!»

…Как-то приехал в Лиман очередным летом. Во дворе у Татьяны растут слива, вишня, груша, яблони, абрикосовое дерево. Дима, ее второй сын, тогда уже учился в ПТУ. Парень безотказный. Я его попросил:

– Диментий, нарви мне, пожалуйста, вишен! Они наверху такие спелые…

Он тут же полез и наполнил пол-литровую банку этой вкуснятиной. Я поблагодарил:

– Ой, спасибо огромное! Пусть твоей женой станет принцесса Монако!

– А хто це? – удивился Дима.

– Как кто? Ты что, не знаешь, кто такая принцесса?!

– Та не. Це я знаю. Монако – шо то такое?

Меня понесло:

– Ди-и-ма! Ты что?! У вас в школе географии не было?

– Та… – отмахнулся племянник. – Ну, скажи, шо це таке – Монако то?

Мимо проходила Татьяна.

– У мамы спроси! – посоветовал я.

– Шо мама? Шо опять мама?! – сходу атаковала та.

– Тань, твой сын не знает, что такое Монако!

– Тю! – опешила она. – А я почем знаю?!

Разум этих добрых людей СВОБОДЕН от ненужной им информации. С другой стороны, спросите у кого угодно в том же Монако – знают ли они, что такое Красный Лиман?!!

…После развода Татьяна жила одна. Был период, когда повадился к ней ходить женатый слесарь из того же вагонного депо, в котором Татьяна, кстати сказать, после окончания школы и до конца своей жизни работала аккумуляторщицей…

Как обычно говорят в таких случаях, – неизвестно, что она в нем нашла. Жену он не бросал, к Татьяне приходил то на день, то на неделю… Звали его Коля. Года три он пудрил ей мозги, а потом, наконец-то отстал. Но не об этом речь…

Еще в разгар их синусоидных отношений Татьяна позвала меня, чтоб похвастаться, какой ремонт она сделала в доме. Все побелила, переставила мебель, повесила новые шторы… Я, как госприемка какая, положительно оценил наведенный марафет… Потом спросил:

– Ну, альков-то твой как теперь выглядит?

– Та хто зна! Завиявся дэсь. Уже три недели нэма!

– У тебя что, кровать украли?! – опешил я.

– Тю. Яку кровать? Я тебе про Кольку отвечаю!

– На фиг он мне… Я сказал – альков.

– Як?! Альков?! А шо це?

– Ну, где ложе…

– Хто ложе? Кого ложе?

– Ну, как тебе сказать… Это место, где муж ложит жену, если уж на то пошло… Или наоборот…

– Ну тебя! – кокетливо улыбнулась Татьяна. – Так бы сразу и сказав! Кажи вже по-русски! Мы ж университетов не кончали…

Повествовать о ней сложно одним сюжетом. Все время приходится перемежать словом «как-то».

Как-то вечером сидим, переговорив уже почти обо всем. И тут меня осенило:

– Тань, как ты думаешь, что сейчас делает София Ротару?

– Тю, прыдумав! Я откуда знаю? – справедливо удивилась она.

– Ну, все-таки… – не отставал я.

– Та мабуть же ж с детьми сидит, с мужем…

– А Эдита Пьеха?!

– Пьеха? – подхватила игру Татьяна. – Песню, можэ, новую учит…

– А Пугачева?

– О-о-о, та фифа в ресторане сидит! Це ж Алла…

Частенько первый вопрос о Москве у нее такой: «Ну, шо там Пугачиха? С Филей все? А то я на базаре чула, шо уже они развелись…»

(Через несколько лет они и правда развелись!)

…Зашел однажды к Тане и застал в гостях подружку и соседку.

– О, наш москвич пожаловал! – радостно приветствовала меня хозяйка.

Мое появление вспугнуло содержание их разговора, но потом оно вернулось на свою орбиту. Гостьи рассказывали о каких-то знакомых им тетках и дядьках… Получалось, что характеристики были не ахти. Кто-то забор новый поставил («Из шифера! Це ж яки деньги надо иметь?»), кто-то загордился («Прошла на базаре мимо и не поздоровкалась! Я ее окликнула, а вона – ой, не увидела! Ага, як же…»), кто-то одевается черт те как («Напялила на себя красну кофту и зеленые босоножки. Як попугай!»)…

Татьяна не участвовала в этой словесной голгофе. Она только изредка и наигранно вставляла: «Та вы шо? О-о, ото да!…» Когда ей (уж не говоря обо мне) надоел этот базар, она подвела черту:

– Та хай живут люди…

Глобальная фраза, если вдуматься…

Словом, Таня сама не понимала, какое она чудо!

Душ

У Татьяны летний душ с огромной бочкой для воды с метр высотой, а в объеме такая, что в ней можно легко плескаться вдвоем. С крыши этого душа видны все огромные огороды Тани и ее соседей, на которых им есть чем заниматься весной, летом и осенью.

Однажды Татьяна сказала мне:

– Завтра у тебя будэ свободнэ время?

– Для тебя всегда найду! А что такое?

– Ну, тогда мы с тобой воды накачаем в душ!

– Да легко!

Назавтра я к ней пришел.

– Ты давай залазь, а я буду бегать, – буднично сказала она.

– Бегать? – удивился я. – Куда бегать?

– Ты ж не знаешь… Ты шо, тут же у нас система «нипель»!!!

И объяснила: воду из колодца качает насос. Летом каждый

вечер приходится поливать большущий огород (колы вже той дощ будэ?). Поэтому воды уходит много. Так много, что исчерпывается почти весь колодезный запас. И весь следующий день вода снова накапливается. Поэтому днем напор очень плохой.

Насос находится в доме. Дом в метрах в тридцати от расположения душа.

– Сюхай сюда, – начала инструктаж Таня. – Я буду стоять на стреме. Як ото вода уже не будэ иты, ты свистнешь мне.

– Я ж не умею свистеть…

– Тю. Ну тоди крикнешь шо-нибудь. Або рукой махнешь. Я ж тоди побегу в хату выключать насос, шоб он не сгорел же ж… А то у нас було тут… Потом минуток через пять снова включу и прибегу, а ты ж дывысь – есть вода чи нэма. Если опять ее нэ будэ, снова кричи чи махай. Понял?

– Ты опять побежишь выключать?

– Ну а як же? Понял?

– Да куда ж понятнее… – сказал я и с жаждой ожидания будущего действа полез на душ.

Татьяна заняла позицию в метрах 15 от меня – посередине между душем и домом. Я вскарабкался, открыл бочку и обнаружил, что она совершенно пустая. И тогда подумал, что для наполнения такой бочки с такой технологией действительно нужно время. Я направил шланг в емкость и крикнул:

– Вруба-а-ай!

Татьяна побежала в хату. Там еще в хате надо отмахать метров десять, чтоб добраться до кнопки этой. Через пару минут вода потекла. Напор и правда был такой, что струей этот процесс можно было назвать с большой натяжкой.

– Ну шо, идет? – крикнула Татьяна, вернувшись на свою позицию.

– Да идет пока… – выкрикнул я.

– Ну, жди ж…

Я стал ждать, очень ответственно смотря только на конец шланга.

– Ну шо, идет еще? – спросила Таня буквально через минуту, будто сама ждала, чтоб вода скорее кончилась…

– Да, да! – бодро прокричал я.

Первые минут десять вода шла стабильно. Потом стала ощутимо иссякать. Я крикнул:

– Та-а-ань!

– Шо? Все? – всполошилась та.

– Да. Заканчивается, – проорал я.

Она понеслась в хату. Вода перестала идти. Таня выбежала снова и прокричала:

– Во як! В какой Москве ты таке побачишь, да?

– И не говори, – сказал я себе под нос, кивая головой Татьяне.

– Шо?

– Да-а! – опять крикнул я.

– А у вас там горячу воду летом отключають? – прозвучало на весь огород – Татьяна стояла на своем месте и ко мне приближаться не собиралась.

Положительный ответ я сделал кивком головы.

– Ото да! И дэ ж вы тогда моетесь? – крикнула она.

– В баню ходим, – я опять напряг голосовые связки.

– А-а. Ну, давай ще трошки подождем и я включу, да?

Я кивнул.

– Мы на прошлой неделе, – начала она кричать снова, – минут сорок тот бак наливали.

– Да-а?! – зачем-то громко удивился я.

– …Як мыться, так все моются, а як наливать, то оно мне одной надо. Тот так. Ну шо, я пошла. Будь готов! – бодро прозвенела Татьяна и скрылась в хате.

Я снова впился в шлангу. Там в ней что-то забулькотело, заклокотало, затем появилась струйка.

– Ну шо, есть вода? – обнаружила свое появление Татьяна.

– Ма-а-аленькая струя такая.

Я уже «дал петуха». Так, думаю, и голос сорвать можно…

– Оце морока нам… У вас дождей тоже нэма?

В ответ отрицательно кивнул.

– Це ж у вас сплошной асфальт. Ото жара там, да?

Положительно кивнул, не отрывая глаз от шланга.

Тут посередине своего огорода появилась соседка:

– Шо тут у вас такое? – крикнула она.

Татьяна обернулась:

– А, Дементьевна, здрасьте. Та оце ж баню наливаем.

– А-а. А я у летней кухне сыдю, та думаю – чи ты зовёшь кого?

– Та не-е…

Только они стали перекрикиваться между собой, как у меня кончилась вода. Я крикнул Татьяне. Воскликнув «Ой, боже!», она стремглав побежала в хату, оставив соседку в одиночестве.

– Так оце вы из Москвы, га? – подала зычный голос Дементьевна.

«О, Хосподи…» – подумал я и положительно закивал головой, чтоб она могла увидеть мою реакцию.

– Ну и як там, в Москве той? – проорала соседка.

Если этот глобальный вопрос задает рядом сидящий человек, то я как-то теряюсь, а уж на расстоянии метров в пятидесяти от собеседницы… Собрав силы, гаркнул:

– Та гарно!

– Шо?

– Ха-ра-шо!

– А-а. А то у моей сестры дочка…

Видимо, она взялась за длинный рассказ, но тут вернулась Татьяна, крикнув мне:

– Выключила!

И повернулась к соседке:

– Оце ж, Дементьевна, мороки хто зна скоко! Хто зна скоко!

– А-а, да-а… Я оце ж кажу, шо у моей сестры дочка тоже ж у Москве була, – возобновила та прерванное повествование. – У прошлом годе… Чи в этом уже? Та не, у прошлом.

– Хто? – громко заинтересовалась Татьяна.

– Та Светка ж. Ты ж ее должна знать. Помнишь, она помогала мне картошку копать? Ты ще казала, шо помощница у меня яка!

– Тю, не помню я…

– Ну, на базаре мы ще с тобой встретились с ней!

– А-а, – сдалась Татьяна и резко развернулась ко мне:

– Ну шо, включать чи ще подождем?

Я быстро перебрал варианты. Если Татьяна сейчас исчезнет, я опять останусь наедине с Дементьевной и ее рассказом о дочке сестры, на который надо будет как-то реагировать. Набрал воздуха и крикнул:

– Рано еще.

– Рано, да?

– Да!!!

Она повернулась к соседке и, выпростав руку в ее огород, выкрикнула:

– А шо ото вы такое посадили?

– Дэ?

– Да ото шось таке у вас растет. Я все думаю, шо оно такое? И не картошка, и не дерево…

– Та дэ? – соседка крутила головой по территории всего огорода. – А-а, ото? – ткнула рукой в нужную сторону. – Та хто зна! Шось таке из Америки. Це ж дочка сестры из Москвы и привезла. Каже, шо красиво растет. Я и воткнула. Ни цветов, ни фруктов нэма. На следующий год я и сажать не буду. На шо оно надо?

– Та отож! – подтвердила Татьяна.

Они еще что-то кричали друг другу, но что – я уже не разобрал. Ветер относил их слова в другую сторону. Подумалось, что ни их крик сейчас сбегутся остальные соседи, и тоже будут перекрикиваться между собой. Стал осматривать другие огороды. Но больше на горизонте никто не появился.

– Ну, все, я побигла! – услышал я.

Я махнул головой. Татьяна скрылась.

– Ну и я пиду. Надо ж кур нагодувать! – громогласно доложилась мне Дементьевна, но с места не двинулась.

Я ей махнул головой. Мол, разрешаю… Она дала взаимную отмашку и потопала в глубину своего огорода.

В шланге заклокотало и посочилась вода. Татьяна выбежала – вода кончилась. Татьяна снова убежала. Так повторялось уже не знаю сколько раз. В короткие перерывы «бегающая кнопка» успела прополоть свеклу, замочить белье, начать варить борщ, почистить картошку. Светлое пятно ее платья носилось среди буйной зелени огорода туда-сюда. Когда вода заканчивалась, я, изнемогая от немого хохота, из последних сил кричал уже просто «а-а-а-а».

– От, зараза! – комментировала Таня и бросая то прополку, то белье, то картошку, летела в хату.

Где-то через полчаса этой беготни Татьяна не выдержала:

– Хай йому грэць! Скоко там уже воды той?

Воды было чуть больше половины бака.

– Теперь у меня все будут за деньги купаться! Ношусь одна, як угорелая! Все, слазь!

Я спустился.

– Вот спасибо тебе! Сейчас борщ будэ, покушаем. Отдохни пока. Устал же, небось?

Это она-то мне-то!

– Да мне-то что? Вот на твоем месте я б уже давно скопытился…

– Тю! Та у меня еще знаешь, скоко работы? Ты шо-о-о… Мы ж не то, шо неженки оте московские… Прыходь же сегодня купаться!

– А мне бесплатно можно?

– Мы с тобой вдвох будем брать деньги, а потом кутнем! – со смехом сказала она и пошла достирывать белье.

А я действительно почувствовал усталость. Точно – сказывалось изнеженное влияние столицы…

Тетя Мария

Это наша соседка. Мария Петровна. Возраст – за 70, а бегает, как учитель физкультуры. Худенькая, бойкая и говорливая из цикла «правду-матку – прямо в матку». В трудовой книжке у нее – одна запись. Всю жизнь проработала в вагонном депо мотальщицей каких-то проводов на моторы какие-то. (Если она такое дилетантство про себя прочтет, – уронит на меня мотор. Поднимет и уронит!)

Была делегатом 25 съезда КПСС. Брежнева видела… Известная, в общем-то, личность. Живет личность эта в домике на курьих ножках. Ходит, т.е. бегает вечно в халатике и косынке летом, и в фуфайке и косынке – зимой. Держит кур, уток и штук 5 собачонок. Когда проходишь возле ее забора, весь квартал cлышит собачье оперное искусство.

Тетя Мария дружила с родителями последние лет 20. Помогала им по быту. Быт в частном секторе Красного Лимана – это хождение по магазинам, посещение рынка, доставание угля (в Донбассе!).

По вечерам она приходила к нам смотреть телевизор. (У нее своего нет. Отдала, наверное. Она все отдает. То своим детям, то соседям…) Железный теленабор у них состоял из мыльных опер, «Поля чудес» и программы «Время». Отвлекались, если на экран телевизора приземлялась муха или моль.

Мыльной чепухе они отдавались со всей страстью, с переживаниями и возмущениями.

Я обычно прислушивался к их комментариям, которые были гораздо интереснее, чем само «мыло»:

Петровна. …Ось ты глянь, яка вона нахалка, га?

Мама. И нэ кажи.

Петровна. Он шо, не понимает шо она его обманует, чи шо?

Мама. Ага, дурко якийсь.

Петровна. Это ж Гомес?

Мама. Да нет, это Алехандро.

Петровна. Я ж и смотрю, шо не похож. А Гомес куда делся?

Мама. Та ты ж вчера серию пропустила. Он по лестнице скатился и убился.

Петровна. Ой, боже! Ото и живи в тех дворцах… М-м-м. Сюхай, Женя, а як они отакенные платья тогда стирали? Мне б надо куфайку постирать, да и то с ума схожу. А у них – парашюты ж, а не платья…

Мама. И не говори…

Петровна. О-о-о… Заявилась красавица. Хамка какая! Я б ее убила б! И шо он ее терпит?

Мама. Та ей же отец все свое богатство отписал.

Петровна. Когда?

Мама. Та вчера ж все!

Петровна. А-а! Так он деньги хочет? Ну ото дождется, что его тоже по лестнице скатят!

Пауза.

Петровна. О, овечка эта выползла. И чего они такую некрасивую артистку нашли?

Мама. Да чего ж? Она симпатичная… Правда, лупоглазая какая-то…

Петровна. А шо это ее сестры не видно?

Мама. Та ее вчера ж за сенокосилкой отправили.

Петровна. Оце, нашли кого отправлять! Она хоть шо-нибудь соображает в сенокосилках тех?!

Пауза.

Петровна. О, эта гнида в стакан ему шо-то капает. Отравить хочет? Вот гадина. Кричит: – Не пей! (Хлопает по коленям.)

Мама. Вот бессовестная!

Петровна. Да паразитка она. И главное ж, – никто не догадается! Шо они там такие тупые все собрались?! Не, не выпил. Хтось его позвал.

Пауза.

Петровна. А это еще хто такой?

Мама. Та это ж адвокат Хуаниты. Тоже вчера ж объявился. Такой ушлый, не приведи господь!

Петровна. Ой, их там всех у тюрьму надо!

Пауза.

Петровна. Кричит в экран: – Та куды ж ты пошел?! Тебя ж там схватят! Пошел!

Мама. Ну, все. Кончилось.

Петровна. Вот всегда на самом интересном месте прерывают, шоб их об сухую дорогу било!

…Как-то мой очередной отпуск пришелся на предвыборную кампанию – выбирали президента Украины.

Сидим, ужинаем – отец, мама, т. Мария и я. После третьей рюмки лиманцы ругали действующую власть.

– Да, а вы шо думаете? – вылавливая кильку из томата, убежденно воскликнула т. Мария. – Та все они там одним мазутом мазани. Надо выбрать другого президента. Уж он-то мафию ПРИБУРКАЕТ! – постановила т. Мария.

– Ой, Мари-и-и-я! – воскликнула мама, – ты себе представляешь, шо ото оно такое – мафию прибуркать?!! – она потрясла потрясла рукой в воздухе, будто всю свою жизнь только и прибуркивала мафию…

Затем вспомнили о рекламе «МММ»: «Яки воны там уси тупи! На той Марине Сергеевне шпалы надо тягать, а вона губы мажэ!». Потом тема разговора метнулась к Сталину и коммунистам, от них – к военному лихолетью.

Прервал рассуждения телефонный звонок – брат спрашивал, как солить селедку. Матушка сходу рассказала. Минут пять говорила. Когда положила трубку, т. Мария спросила:

– Шо солить?

– Та селедку. Я ж ее солю так…

И мама в подробностях снова поведала весь процесс, только что рассказанный по телефону. Далее последовал такой диалог соседок:

– А нашо (зачем) ее солить?

– Ну как? То ж есть просто селедка, а то – соленая! Я тоже когда-то солила!

– Кохго?

– Та селедку ж!

– Так нашо ее солить, як вона и так соленая?!

– Хто?!

– Та селедка ж та!

– Ну и шо? Значит, не такая соленая. Она ж разная бывает, соленая-то. Может, она у него совсем несолена! Я колысь тоже взяла селедку, а вона совсем несолена була…

– Ну так и шо? – не сдавалась т. Мария. – Теперь обязательно надо ее солыть, чи шо?!

– Селедку ту несолену? Ну а як же?!

Тетя Мария замолчала. Через секунду ухватилась за новую мысль:

– А где он ее вообще узяв?

– Кохго?

– Та селедку ж ту! Да еще и несоленую… У нас же ее днем с огнем не найдешь!

И стали вспоминать о «сладком» прошлом, когда все было… Выпили в память о Брежневе.

– Ой, Женя, яка у тебя вкусна аджика! – закусывая, восхищается соседка. – У меня внучка, так та жрет аджику, як козел!

– А правнук як там твой? – интересуется матушка.

– Ой, такой домовитый, такой хозяйственный! 4 года, а все бьет, колотит. Молоток нельзя оставить…

Улыбаясь, я наливаю себе себе очередную чашку кофе, закуриваю сигарету.

– Ось дывы на него! – восклицает т. Мария. – Ты ж только шо кофэ выдув! И смалыть одну за другой… Ты ж так сердце соби загонышь!

– Та, то бесполезно, – машет рукой мама, – я вже ему казала-казала, а он – все одно пьет та курит. Я вже смеюсь – кажу, шо у нас наркоман местный!

Т. Мария осуждающе смотрит на меня, а потом назидательно произносит:

– Ото у нас на работе тоже був один интеллигент – всэ кофэ хлестав…

Тетя Мария многозначительно замолчала, устремив в меня прищуренный взгляд.

– Ну и шо ты думаешь?! – якобы спросила она меня.

– И шо? – заинтересовалась мама, не выдержав остановки сюжета.

– Под поезд попав! – хлопнула ладошкой об стол т. Мария. – Ось тебе и кофэ твое!!!

Тетя Галя

Это двоюродная сестра матушки. Живет в Донецке, в своем доме. Изредка мы с мамой ездили к ней в гости. Чаще сестры переписывались.

Жизнь тети Гали была большой плитой, на которой все время кипел чан суеты. Она говорила: «У меня есть муж, дочь и зять. Каждый сам по себе. А я – жена, мать и теща в одном лице. Им всем от меня одной что-то надо. Ни черта не успеваю…».

Отдушиной ее беспросветной маяты служили цветы, куры, кошка и собака, которые были всегда. Когда появился внук, он пополнил этот светлый список.

Одно дело – нудно жаловаться, что все плохо, и совсем другое – легко констатировать происходящее. Мол, вот так живем, по-другому не можем. Именно так относилась к своей судьбе и т. Галя.

Письма писала она без абзацев. Поток мыслей невероятной амплитуды шел сплошным текстом. Жалею, что не сохранял ее эпистоляриев. Остались только фрагменты, по какому-то наитию переписанные мной:

«Виктора видела. Пьяненький. Конвертов у меня много и наштампованных. А теперь надо еще марки клеить. Ты приезжай. Теперь ничего везти не надо, с пустыми руками в электричку – и все. Куры у нас старые, несутся плохо. А отсюда мы тебя посадим…»

«О ценах вообще говорить не хочется. От этих цен ум убывает…»

«Приезжали Мира и Вася. Мира потолстела, у Васи болят ноги. Собака у нас. Большая сука. Пока я смотрю телевизор (ты ж знаешь, как я его смотрю – сплю под ним), она лезет в мою постель. Тюленская, врач по нашей улице, взялась докармливать старуху. Та ей дом отписала. Да быстренько и докормила – сегодня умерла, завтра похоронили… Ты ж знаешь, какие у нас высокие потолки. Полезла я белить их на кухне. На стол поставила табуретку, на нее – маленький стульчик. И то еле доставала. И чего-то дернуло меня потянуться к какому-то пятну… Мухи, сволочи. У вас много мух? У нас много. И сверзлась я с той пирамиды. Ой, Женя, я летела так долго… Лечу и думаю – скорее бы упасть…»

«Отмечали нашу золотую свадьбу. Как там твой Гриша? Зять купил водки. Я деду сказала – возьмешь хлеба, селедку и арбуз. Он в ответ – на х.. это надо? У нас этого слова никто, никогда не произносил!!! А я и не знала, что ОН существует!!! Кричали „горько“. Но дед целоваться не пожелал. Так я взяла его за уши и чмокнула, шоб он всрався. Зять тоже водку уважает. А с дедом ссорится. Чуть ли не до драки. А я как пожарник между ними…»

Один существенный факт: она была почти глухая. В детстве ее лечили от какой-то жуткой болезни и давали пить хинин, кажется… Выжила. Но лекарство дало страшное осложнение – глухоту. На всю жизнь. Поэтому никогда не работала. Только торговала цветами. С растениями у нее был самый настоящий роман. Любовь была взаимной – розы, гладиолусы и другая красота у т. Гали вырывались из стандартов роскошества и всегда быстро раскупались. Продавала их она в центре города, куда добиралась на трамвае.

Одно время у т. Гали была сиамская кошка, которая утром провожала свою кормилицу на остановку (метров 500 пути), а вечером, поражая своей загадочной чувствительностью, топала встречать именно в то время, когда хозяйка возвращалась…

Домашнее хозяйство т. Галя ведет, как письма пишет – все дела окучивает одновременно. Перемыв половину посуды, пойдет кормить живность, потом начинает копаться на грядках. Затем примется готовить еду, отчего грязной посуды только добавляется. Словом, «колотилась» с утра до ночи. Посуду домывала, зачастую, заполночь. Но при этом хронический бардак каким-то чудом выглядел …гармонией. За один борщ т. Гале можно было простить все, что угодно.

…Из-за ее глухоты все домашние вынуждены переходить на повышенные тона. Когда я впервые приехал с мамой туда в гости, то подумал, что они все время ругаются… И только матушка говорила с ней обычным голосом, и сестра все прекрасно слышала!

– Ма-ам, как это вам удается? – поражался я.

Та глухие ж читают по губам. Надо только четко

выговаривать, та и все! – легко пояснила она.

Мои попытки последовать этому ни к чему не привели. Да что там я – дядя Гриша, муж т. Гали, за долгую совместную жизнь научился артикулировать, как ведущий логопед. Однако громкость все равно включал…

Я же думаю, что причина в душевной близости сестер, на которую отзывались мембраны слышимости т. Гали, недоступные никаким другим собеседникам…

Говорит мама

Меня, студента, она частенько предупреждала:

– Ты ж там сильно по ресторанам-то не ходи. А то потом будешь голодать, дистрофиком станешь – все болезни начнут приставать…

Поужинали. Батя берет конфету к чаю, пытается ее раскусить, но не получается. Матушка: «Та брось в чай, там растает, або другую возьми, шо ты мучаешься?!»