Избранное

«Человек, уходящий от человека…»

Человек, уходящий от человека,Приближается к дереву, камню, снегу,К трещине на стене,И, покуда к детям бежит соседка,На плечо его – вместо ладони – веткаОпускается, как во сне.Чем слабее шаги уходящих близкихИли тех, кто ими не стал, – на склизкихПерекошенных мостовых,Тем слышнее – потоками черной крови —Продвижение ветра под тонкой кровлей,В склеротических городскихПереулках, яснее листа паденье —Вниз, под землю, на встречу с собственной тенью,Ждавшей его весь день,Тем виднее сгорбленный полуночникИ волны изогнутый позвоночник,Разбиваемый о ступень.Человек, которому человекаПриручить не дано, – приручает эхо,Кто он сам, позабыв, – и вдругОбнаружив пудреницу в кармане;Только тут-то Бог на него и глянет,Тихо вынув ее из рук.

«От инея опухли ветви…»

От инея опухли ветвиКустарника – или от сна,И масляные пятна светаНа льду пролиты. ТишинаПридушенным – как бы в подушку —Гудением грузовиковНапугана, дрожит, как кружка,Зажатая меж берегов.Снежок, наброшенный для вида,Задрался – и видна трава,И солнца о стволы разбитаБесчувственная голова.

«Слезы вспять не текут. Не отдам…»

Слезы вспять не текут. Не отдамАдской искры для здравого рая.Чтобы мне не сгореть, по ночамБог тебя у меня отбирает,Шепчет голосом ветра: «Верну!» —И выходит на цыпочках;                    плечиУронив, приникаю к окну. —Так детей разболевшихся лечат,Так игрушку из стиснутых рукВынимают, склоняясь к постели, —Словно жизнь; словно жаркий недуг:Чтобы мы на Отца поглядели.

«Мальчик мой в рубашке голубой…»

Мальчик мой в рубашке голубой,Старых джинсах, укротитель слова,Тонкий, будто первый лед, – постой,Мне тебя, как неба голубого,Мало – под которым только слухОт меня остался, только зренье,И пространство согнуто, как лук,И заострено, трепещет время.Нет у нас ни завтра, ни вчера,Общей чашки чаю на рассвете,На снегу бумажном – след пера,И до самой смерти – ветер, ветер.Под окном кусты в одном бельеСбились – погляди, зима настала.На двоих одно небытиеМожно натянуть, как одеяло.

Тень

1Среди зданий, крошащихся, будто зубы,Среди черного хлеба, остатков супа,Сигарет, за квартиру и свет квитанций,Среди желтых снегов, голубиных танцевНа карнизе под порыжелой башней,Деревянных, зеленых и прочих башлей,Распускающихся, несмотря на климат,И гостей, и пола, который вымытВ воскресенье, обеда, который позже,Чем на час, не начнется, детей и – Боже! —Даже внуков, фуршетов, кагора, виски,Похорон, рождений, родных и близких(Где их только берут!), и врачей, и нежныхВзглядов прямо в глаза – и пониже, грешных,Среди ветра, гудящего, словно месса, —Я есть тень, которая знает место.2Все очень просто: сначала те,Кто тебя породили, извергли горячей лавой,Застывают в глинистой темноте —Ты для них уже долго не будешь главной.Для остальных, естественно, никогда.Шевелится райское древо на кухонной занавеске:В окна дует. В ванной течет вода.Светит чайник – хотя не греет – стеклянным блеском;Тот, кто может, коснувшись, воскликнуть: «Будь!» —Чтоб из мрака возникли твоя голова, колени —Не восклицает. Облака в окне продолжают путь,Так становишься тенью.3Чтобы существовать – мало существовать.Надо, чтоб кто-нибудь, на ночь или вставаяПоутру, представлял тебя целиком, боясь потерятьХоть частицу и веря, что ты живая.Так вода сама по себе – еще не река,А рекой ее делают берега,Горстка звуков – еще не слово,И уж точно не имя – пока услыхать нельзя:Оживить его могут, произнося,Только губы Другого.Но Другой молчит. Может быть, потому,Что с ним говорят другие.Только несчастье, как снег, проницая тьму,Открывает глаза тебе, точно Вию:Видишь – Тени бормочущий язычок(Кто отбросил ее – подобрать не смог, —То ли сердце болит, то ли село солнце),Возле Тени – торшера горячий круг,Что очерчен движеньем дрожащих рук, —Где она спасается. Не спасется.4Мимо леса, болота, заброшенных деревень,Мимо свалки, где роется ветер в куче цветного хлама,Бог проходит по свету, роняя теньВ виде Адама. —Беспокойная, ступит на воду – тянет ее глубина,Глянет в небо – и закрывает очи,Как она беспомощна; словно изба, темна;Тусклым окошком теплится в ней вина,Спать не хочет.Как она суетлива – вдевает в иголку нить,Едет в поезде, раскрывает книгу – и все ей мало —Быть мужчиной, женщиной, модный пиджак носить —Чтоб забыть,Кого она потеряла.5Чтоб остаться неузнанной, Тень должнаОдеваться ярко, смотреть свысока – короче,Соблюдать известные правила – не отказываться от вина,Сигареты, и если плакать, так только ночью;Юбку носить поуже – тогда под нейПомерещится тело; обязательно красить губы;Так смотреться в зеркало, словно в его глубинеОна видит свое отражение, а не клубыМокрого снега, кривых тропинок лучи,Желтою свечкой оплывший поселок дачный,Не пугаться звука; не говорить «молчи»,Не бывать на солнце – чтобы не стать прозрачной.И не помнить, не помнить, не помнить жаркой пчелы —                               «люблю»,Острого, словно стрела, душного, словно мускус;Если вдруг повторят – замереть в углу —И – чтоб не дрогнул уже ни единый мускул.6Больно, больно Тени ходить одной:Что она ни наденет – а все босая,Каждый лучик колет ее иглой,Воздух голые локти кусает,Звук царапает до крови, за верстуСлышен вздох ее – точно сохлых листьев,И дорога жалит ее в пяту,Если вдруг, забывшись, она помыслитХоть на вечер спрятаться за спиной… —Всё вокруг – дружнее смычков оркестра —Лай собаки, музыка за стеной,Слово, шаг, звонок – ей укажут место.Всякий ей напомнит, кому не лень,Что ее счастливей любой калека:Даже тот чудак, потерявший тень, —Лучше Тени, теряющей человека.7Зима уже скрывает под водойКостей и жил своих состав непрочный.Чем меньше слов ты говоришь со мной,Тем я прозрачней.Ты здесь еще, а я – уже почтиРастаявший, в беспамятстве зажатыйКлок облака у дерева в горсти,Листок измятый,Неистово швыряемый туда —Сюда – туда, – где не найти, похоже,Ни выхода, ни входа, ни стыда.Ни глаз. Ни кожи.Как ты, приоткрываются ручьи,В их уголках – желтеющая пена,В них мутные снега – уже ничьи —Умрут мгновенно.Чем реже вспоминаешь обо мне,Чем тише ночь соскальзывает на пол,Тем я сильней колеблюсь на стене,Пугаясь лампы.

«Между Рождественской звездою…»

Между Рождественской звездоюИ медною звездой Полынь —Пространство белое, пустое,Зимы скрипучие полы,Где, становясь попеременноСкамьями, кончиками век,Автобусом, стеной тюремной,На цыпочках проходит снег.Он тонкий воздух надувает —На прочной нитке бледный шар,И, как перчатку, надеваетДырявый вязаный бульвар.Стучат сухих кустов суставы,И ангел спит на проводах,Тускнеет ледяное «Аvе!»На плотных смерзшихся губах.И кажется, что смерть не скоро,А вот она – белым-бела,И узловатого собораДымится черная скала.В каком еще краю, о Боже,Так мало нужно для хвалы? —Щепоть рассыпчатой пороши,Растаявшей во рту халвы —Чтобы не слышать визг полозьевС горы, шипенье ржавых труб,Шаги, – не чуять, заморозивЖизнь, воспаленную, как зуб.И хоть не вырвешь, не ускоришь,Но вишню снежную сорви —И все ж на миг стихает горечьДыханья, мысли и любви.

«С теченьем времени в зиме…»

С теченьем времени в зиме,Как в женщине, все меньше тайны,Всё резче росчерки тенейЗа вывернутыми кустами,И каждый жгучий луч и звукЕе слепит, крошит, калечит,И, словно статуе без рук,Грудь и лобок прикрыть ей нечем.

Сон

Ты мне снился всю ночь. Ты читал мне газету, и текстРос, как черный кустарник в одном из болотистых местВозле дома, – царапая горло торчащей строкой,Извивалась бумага, шипела, жила под рукой.А потом мы кружили дорогами сна, за столом,Вкось накрытым потертой клеенкой, сидели, потомСон сложил нас так крепко – как будто бы книгу закрыл,И под влажной обложкой твердели, ходили бугры,Ты же, смяв меня в быстрой ладони – обрывком листа(По прочтении сжечь!), – с виноватой улыбкою встал,И оделся, и вышел. А я, подождав у дверей,Вновь вишневой помадою мазала губы, темнейПодводила ресницы и брови, дорогами снаЗа тобою кружила – и в этом, я знаю, вина.И напрасно побьет меня стража, напрасно елейС пальцев капает, – нет, аромат твоих лилий острей,Ты, услышав шаги мои, верно, подумаешь: «Дождь!»И наморщенный лоб беспокойной рукою потрешь,Пожимая плечами: тому, кто наденет печальКамнем внутрь,           точно перстень, – нужна ли на сердце печать?!Даже если во сне, даже если мягка, будто шерсть,Даже если близка,           как рука,                     и крепка, будто смерть.

Две зимние элегии

1Навешав круглых гроздьев невпопадНа сад, что располнел и опустился, —Снег обвивает всё, как виноград,Столбы и ветки превращая в тирсы.Вот провода, провиснув, расцвели,Оплыли окна, вывески припухли,С косыми парусами корабли,Поплывшие вдали, видны из кухни.Живешь, в чужие сны вторгаясь. ЖирНа сковородке тает. Сосны в беломСтоят у входа. Неподвижный мирЛежит, сраженный холодом, как хмелем.Как будто жизнь ошибкою, грехиСвои неся, – сюда шагнула шире,Чем велено. И хочется стихиРаздвинуть, словно стены или ширмы.Гроздь ледяная, с крыши до земли,В окне сверкнув, когда идешь из ванной, —Крупнее той, что, сгорбясь, принеслиЛазутчики земли обетованной.И разведен некрепкий голубойРай на стекле – фонтан, фазаны, лани.И даже боль, входящая с тобой,Любой случайной радости желанней.2Зима горит, как белая свеча,И плоский силуэт ствола, собакиМне виден из-за твоего плеча,И редкие снежинки из бумаги.Дома. Соседа красное лицо.Кто спит в метро, кто мочится в парадной.С шипением и ревом колесоКолотится на грязи шоколадной.И кажется, уже границы нетМежду рукой, столом и краем рамы,Откуда можно выйти, наконец.И льется свет, густой, как кровь из раны.Течет зеленоватое виноВ стакан, на пальцах намерзает ласка,И обнажает грубое зерноХолста           от рук отбившаяся краска.Вдали, равно страшась наград и кар,Смешней и меньше, чем чужое горе,Душа летит, как Брейгелев Икар,Вниз головой, роняя перья в море.

«Фасад в зеленой паутине…»

Фасад в зеленой паутине:Сияют окна, вытек мозг.И день святого Валентина,Безумный, выкатил на мост.Пойдем куда-нибудь сквозь стужу —Не сразу же в подземный ад!Повсюду с грацией верблюжьейДвугорбые сугробы спят.И на углах замерзли девки,А на лотках – хурма, айва,И город выставлен на древкеНевы, как вражья голова.Сильней дыхание от ветраРаскачивается внутри —И сердце на незримой веткеБагровым яблоком горит.И солнце – ноющая ранка,И церковь – облака двойник,И мертвый снег, как падший ангел,К забору крыльями приник.

«Все то, что можно выпить и потрогать…»

Все то, что можно выпить и потрогать,Поцеловать и укусить, как локоть,Как розу Ходасевича, – ступеньки,Кричащие во сне, тарелки, деньги,Вода из крана, сигаретный дым —Все служит обладателям своимБесстрашным. Но тому, кто их боится,Предметы мстят – ведро спешит пролиться,Утюг дырявит скатерть, молоток —Не будем уточнять, угрюмый токБежит из проводов…           О, египтянин вещийБыл трижды прав, обожествляя вещи,И не молитвой – мясом и травойКормил он бога с птичьей головой. —Любую вещь умасли и задобри,Чтоб швабра не раскачивалась коброй,Нож не вцеплялся в палец, а сервиз,Разбив стекло, нас ночью не загрыз:Ведь мы – вечны, темны, высокомерны,Они – нежны, обидчивы и смертны,И мысль, у наших губ цветя огнем,Их жжет в ночи и унижает днем.

«Когда-нибудь я подсмотрю твой сон…»

Когда-нибудь я подсмотрю твой сон,Когда-нибудь и я в него войду,Как в этот лес, что снегом занесен,Где яркий свет и озеро во льду.Когда-нибудь дыханья легкий парРасступится. Невидимый людьми,В густых ветвях блеснет прозрачный шар,Твой, на губах рождающийся мир.Я буду белка в нем, я буду – мышь,Я буду – скрип вороньего пера;Ты не спугнешь меня, покуда спишь,И он мне будет раем – до утра.

«Ты, отворивший мне речь, как отворяют кровь…»

Ты, отворивший мне речь, как отворяют кровь,Делящий наспех со мною постель, но не кров,Ты, во мне оставляющий маленький млечный путь —Частицу тела, вечно куда-нибудьСпешащий – закончить фразу, не опоздать к жене,На почту, в аптеку, – знаешь, истина не в вине,А в том, что когда тебе плохо, ты идешь не ко мне.Ты, изредка мне подающий                    испеченный в золеОжидания вечер, – знаешь, я сижу на игле,Это же мой наркотик – голос, и форма рук,И вкус твоих губ холодных – все это просто глюк,А остальное – звезды, хруст по косточкам молотка,Ломка – до новой дозы: взгляда, кивка, звонка.Ты, отворивший мне речь, – зная: помочь нельзя, —Хоть постой в изголовье, пока вытечет вся.

«Мне холодно, мой друг. Весна глядит зимой…»

Мне холодно, мой друг. Весна глядит зимой.Хвостатая звезда стоит над головой,И носится кругами ветер бесноватый,Кусая плащ ночной, где вытерт колкий ворс,И белыми стежками, вкривь и вкось,Приляпано окно пылающей заплатой.Мне холодно. Сосна на глиняной ногеКачается, зажав ворону в кулаке.По скользкому крыльцу мужик скребет лопатой.На стеблях фонарей – погашены цветы,И судорогой сведены мосты,И волны, как рукав тюремный, полосаты.Мне холодно. Висит комета надо мной,Склонясь, как райский плод на ветке ледяной,Не нужная земле, еще летящей рядом,Неся свои сады. Влача соленый шлейф,И я вот так уйду во тьму; не пожалев,Наверное, и ты меня проводишь взглядом.

«Медленно льются из горл закопченных дымы…»

Медленно льются из горл закопченных дымы.В трещинах – чернофигурная ваза зимы.Слизанный ветками окон разбавленный морс.Воздух дремучий. Собора мохнатого торс.Запах конюшни: бензин или одеколон.Стоптана площадь. Тупые копыта колонн.Мойкой петляя, мелькая, стираясь в глуши,Рваным узором по краю – прохожий спешит.Лица погашены, неразличимы в снегу.День, как треножник разбитый, лежит на боку.Как темнота на пороге пустого жилья,Слово замерзло во рту – и звенит о края.Ночь козлоногая тычет в глаза бородой…Спи, мое солнце, чтоб завтра взойти надо мной.

«Вздрогнет ли сотней рук куст или белый донник…»

Вздрогнет ли сотней рук куст или белый донник —Спит, разметавшись, луг, спит и себя не помнит.Вспыхнут ли облака, скрипнут ли коростели —Вытянулась река в узкой своей постели —Мелко дрожат ерши, кончики остролиста,Но не слыхать души, дышащей слишком близко.Вскрикнет ли из-под ног выскочивший булыжник —Тих одинокий Бог в облаке неподвижном.Всхлипнет ли мышь – лесной воздух колюч и сомкнут.Спит и любимый мой – спит и меня не помнит.

«Неужели я встречу тот город, чье имя – судьба…»

Неужели я встречу тот город, чье имя – судьба,С чуть замедленной речью и раскрашенной, как скорлупаНа пасхальном яйце, предзакатной водою – разбивЕе клювами, церкви настороженно смотрят в залив.Неужели я встречусь с этим городом: кровь его – грусть,Прикасанье калечит – я разбить ненароком боюсь —Словно мыслью о лодках – вещество отраженья в глазах.Отзвук, тающий в легких. Потому что любовь – это страх.Я стакана касаюсь, расплескав ледяное питье,И петляет, как заяц, между ребрами сердце мое:Невозможно прижаться, эти мокрые крылья согреть,Ни малейшего шанса целовать их и не умереть,Утолить эту жажду, подворотен замшелую тень,Влажный камешек каждый я, не видя, ревную ко всем —Эти стены нагие – от любви ли, от сырости дрожь,Этих башен ростки – и шпиль, разрезавший воду, как нож.Этот город – сирена, и мне песня отсюда слышна,В его имени – пена, и венец, и вино, и вина.Суждено их испить нам вопреки предсказанию: страсть —Это власть над событьем и над жизнью, идущей не в масть.Что ей смерть, что ей старость – гибкий мостик, лавровый листок,Нам обоим осталось слишком мало – лишь моря глоток.Ну так пусть он продлится – не сдержать ни ладьи, ни коня, —Потому, как Улисса, не привязывай к мачте меня.

«Это Бог, податель наготы…»

Это Бог, податель наготыСмертной, наравне с водой и хлебом,Вожделенной жгучей пустоты,Сжатой одеянием нелепым,Мне тебя оставил до утра,Как подарок из страны далекой,Что по краю росчерком пераОбведен, подернут дымкой легкой;Вдруг попав из холода в тепло(Изнутри пока что холоднее),Ты – как запотевшее стекло:Не пригубив, я уже пьянею.

Из цикла «Песочные часы»

5Древние брезговали рифмой:Варварская забава.Вот и мне стихи с незаплетенной гривой,Волнующиеся, как травы,Нравятся – без седла себе скачешь,Строчки выхватывая длинней, короче, —Только целься точно, не наудачу,Перемахивай кочки.Как в любви, рискуешь заехать глубже,Чем хотел, отпуская поводья,Наугад, а главное, в ту жеСторону, – вылетаешь, свободен,В поле; дым залихватски воткнутВ чью-то крышу – перышком; даль же —На ладони.           Екает сердце: вот он,Долгожданный предел – а дальше?9Слабое, мягкое живет, – говорят китайцы, —Жесткое обречено смерти.А у нас говорят – где тонко, там и рвется.Скажи, время твердое или нет на ощупь?Гнется оно, когда ты меня не помнишь,Или когда выбираем зелень на рынке,Или когда засыпаем, не в силах укрыться?Что до песочных часов, то неважно,Где сколько осталосьИ когда стеклянные небеса перевернутся:Слышишь, в тонком их осином перехвате,Между мной и тобой, туда и обратноТечет узкая золотая цепочка,Сковывающая наши запястья.Это и есть время.10Рифма – женщина, примеряющая наряды,В волосы втыкающая розу.Она плещется в крови, как наяда,И выныривает, когда не просят.Рифма – колокол, отгоняющий злых духовОт души виновной, безлюдной,Когда ветер в зарослях чертополохаПлачет ночью холодной.Рифма – серебряный колокольчик,Поднимающий меня из гроба,Когда ты приходишь, мой мальчик,И, блеснув очками, целуешь в губы.Рифма – тропинка с земляникой по краю,То мелькнет, то исчезнет – так бьется сердце,Я иду по ней – а куда, и сама не знаю,Заговариваю зубы смерти.11Лес качается, не соблюдая такта,Ветер ворошит опушку соболью,Глядя в одну точку, шевеля подорожник, —                               так вот,Говоря со мной, ты говоришь с собою.Всяк заслушается прихотливым ладом —Это свирель, полуденный отдых фавна,Ну а смерть моя, идущая рядом,Заслушается и подавно.– Сядь, – скажу ей, – сложи атрибуты,Не спеши сужать вкруг меня петли,Никуда не уйду, – но ради этой минуты,Палец к губам прижав, я скажу: – Помедли!Не коси мои волосы – они будут твоими,И рубец возле кисти, и с летним отливом кожа, —Все получишь, косточкой выплюнув – имя,Но… – не мешай разговору… – потом… попозже…12Слово, слово!Ты мелькнуло во сне и скрылосьВ толпе масок на мосту Вздохов,Не открыв лица, не ступив на бумагу.Так мой милый уходит —Подушка еще тепла, не потушена сигарета.Постой, милый,Сядем за стол – ах, как бьется посуда! —Пополам —Словно жизнь,           словно голосДо и после встречи с тобою.Не смотри на слезы —Слово, слово опять скрылось,Но походку его, но профильЯ узнаю из тысяч. —Значит, странствие продолжается,Я иду – земля горит под ногами,Шуршит песчаная струйка,Не порвалась цепочка,Не замолчал кузнечик,Не рассыпался каперс…

Ива

Когда я клонюсь над тобой,Как дерево над водой,Разлитой на много миль,Я забываю мир.Я бросаю в потокКнигу или платок,Вниз! – говорю волосам,Дальше ты знаешь сам.Не убежит водаБез моего следа,Даже мне губ не смочив,Об остальном – молчи.Стынет (закрой глаза)В тщетном стремленье за —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.