Над условной чертой горизонта

Над условной чертой горизонта

Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга

© Авторы, 2015

© «Геликон Плюс», 2015

Галина Гампер

Галина Сергеевна Гампер (1940–2015) родилась в г. Павловске. Окончила ЛГУ им. А. А. Жданова. Автор одиннадцати поэтических сборников, книги «Дух сам себе отчизна» (1996, романизированная биография Перси Б. Шелли), переводов с английского Перси Б. Шелли, Йетса, Бёрнса, Дж. Китса, современных английских и американских поэтов.

Была удостоена многочисленных наград, в том числе: премия Санкт-Петербургского ПЕН-клуба в номинации «Поэзия» (1998), звание «Женщина года» (2002, Оксфорд, Великобритания), премия им. А. Ахматовой (2004), медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2009), грамота губернатора Санкт-Петербурга «За большой личный вклад в развитие культуры и искусства Санкт-Петербурга и яркую творческую индивидуальность» (2010), премия Правительства Санкт-Петербурга (2011). Более десяти лет руководила литобъединением молодых поэтов при Союзе писателей СПб, состояла в ПЕН-клубе, Союзе писателей СПб и Союзе российских писателей, в СПб отделении мемориала «Знак искупления».

Натюрморт

Одинокое яблоко,                    фон в амбразуре окна —Грязно-снежный, глухой,                    жестяное дворовое донце.Приближенье Адама,                    рывок, натянулась блесна,Под условной чертой горизонта                    затеплилось солнце.Ожиданье, начало,                    высоко натянутый трос…Ожиданье. Лишь им                    и держусь на плаву да на взлёте,Напряженьем его —                    в амплитуде от смеха до слёз —На предельной                    ликующей или отчаянной ноте.Было яблоко, вырос,                    я и не заметила, садИ зацвёл и отцвёл…                    Я очнулась, пройдя переплавку.Кисти мою и краски ищу,                    возвращаюсь назад,Ставлю яблоко. Так.                    И на яблоко делаю ставку.

«Болью выдолблена так душа моя…»

Болью выдолблена                    так душа моя,Будто лёгкая пирога                    из ствола.Захочу – и уплыву я                    в те края,Где не надо мне                    ни крова, ни стола,Ни постели,                    ни любимого в постель,Ничего, как в чистом поле,                    ничего…Только стружкой                    завивается метельГде-то прямо                    возле сердца моего.Длинно, длинно,                    длинно тянется строка,И слова                    острее лезвий ножевых!Сквозь меня теперь                    проходят облака,Столько перистых                    и столько кучевых.

«Талант поэта лишь загромождает…»

Талант поэта                    лишь загромождаетСемейный дом                    и раздражает близкихНелепой неуместностью в быту.Многоугольно-хрупкое                    созданье —Ни в угол ни поставишь,                    никуда.И всё ему чего-то надо, надо —То тишины, то шума,                    то любви…Но нет пророка                    в собственном дому.Ни мать родная,                    ни сестра, ни муж —Пенсионер,                    заслуженный бухгалтер,Зам, зав – чего неведомо. НиктоСобою не поступится,                    а после —Дантес, интриги,                    Натали, Судьба,Эпоха, царь —                    не всё ли нам равно,Как это будет после называться.

«Кружение сердца – вот танец, доступный и мне…»

Валерию Бассу

Кружение сердца —                    вот танец, доступный и мне.120 в минуту…                    шажка, поворота, удара,Ну что же, как йоги                    станцуем на голом огне,Уйдём в невесомость                    весёлыми кольцами пара.Да, лишь невесомость                    кружению сердца сродни.Я в танце,                    о чудо, я в самой его сердцевине.Ты перышко времени                    сдуй с меня, милый, стряхни,И сбросим тела,                    что когда-то исполнены в глине.

«Пусть забыли нас, пусть обидели…»

Пусть забыли нас, пусть обидели,Пусть шуршит под берегом спелый лёд,В храме снег идёт, вы же видели,В храме медленно снег идёт.Хлопья виснут здесь, как заклятые,А иконы в инее, как в гробу,Души маются незачатые,Хоть какую бы да судьбуКаждой, жаждущей воплощенияНа неведомом ей пути,В храме – снежное опустение,Нас за это, Господь, прости.

«Смеркалось день переходил в сиянье…»

Смеркалось,                    день переходил в сияньеЛуны           сквозь воздух хрупкий, как стекло.Веками обжитое мира зданьеНе торопило возвращать тепло.Не ведая про скорую разлуку,Мы спали,                    не уняв счастливых слёз…И вот, как в воду, погружаюсь в муку.И мыслей не собрать —                    все врозь, вразброс.Боль сатанеет, забирает круче,Взлетает ввысь,                    под купол голубой.Сама с собою говорю как будто,А кажется,                     что говорю с тобой…

Калерия Соколова

Родилась в 1992 году в Санкт-Петербурге. Публиковалась в журналах «Звезда», «Нева», «Северная Аврора», «Аврора», в серии сборников «Четверг. Вечер» и других. Лауреат многих поэтических премий. Член СП Санкт-Петербурга.

«Ещё раз подумай: зачем я тебе нужна?..»

Ещё раз подумай:                     зачем я                               тебе                                         нужна?Я буду плохая мать, плохая жена,Целованная не одним десятком губ,Не любящая – рубящая: не люб.Подумай: привычная клятвам моя рукаТрофеи брала – слёзы лётчика, морякаЗатем, чтобы лучшие души нести в горстиИ чувствами этими лучшими мир спасти.Но если однажды без ног приползу, без рук,Без рта, что был нежен, без стана, что был упруг,Без локонов этих, без совести, без крылаК тебе – ты один не скажешь:           зачем                       пришла?

«Ни с чем не сравнимое чувство начала…»

Ни с чем не сравнимое чувство начала влюблённости:Ты в мыслях рисуешь все чёрточки, мелочи, тонкости,Всё хочешь представить его поцелуи, объятия,Не помнишь, о чём только что сообщили по радио,Примеришь то платье, то кофту, не глядя, а впору ли,С улыбкой бредёшь, чуть ли не попадая под «скорую»,Желаешь здоровья всегда хамоватой уборщице,Кладёшь ложку соли в свой чай, залпом пьёшь                                          и не морщишься,И, главное, не замечаешь ни в чём монотонности.Любви грандиозней порою начало влюблённости.

«Пока ты вернёшься, я выучу три языка…»

Пока ты вернёшься, я выучу три языка,Плутарха дочту, философией нос запылю,Я Грига всего разыграю и весь ХТК,Я стану умнее тебя – и тогда разлюблю.Пока ты вернёшься, я восемь десятков подрядОтжаться от пола на пальцах однажды смогу,Бежать марафонскую так, словно чёрт мне не брат,Я буду сильней – и от этой любви убегу.Пока ты вернёшься, я стану добрей и мудрей,Я нищенкой сделаюсь в наинищайшей стране —Пока ты придёшь из-за трижды проклятых морей.Я стану пророком, пока ты вернёшься ко мне.Пока ты вернёшься, я даже, пожалуй, умру.Когда же вернёшься, в наш Зеленогорск загляни,Ты незачем мне, но постой пять минут на ветру —Кудрявую ель на могиле плечом заслони.

К чёрту

Нет смысла ждать, и догонять – нет смысла.Я больше не готовлюсь к февралю.С другими провожу                              семнадцатые числа.Целую всех: пусть думают – люблю.По-холостяцки запросто милуюсь,Беснуюсь без ветрил и без руля,Шлю к бесу профиль твой                              и лица наших улиц,Семнадцатое – к бесу – февраля.Не жду, не догоняю, не надеюсь,Не бьюсь в божбе, не верю ворожбе.Я думала послать                              всё к чёрту, а на деле —Ты дьявол сам. Пошли меня к себе.

Красавице

Тебе под силу жизни их ломать —Тех, что в сердцах оружием бряцали.Но ты, как бессердечный дипломат,Жонглируешь сражёнными сердцами.И каждый ходит лёгок и лучистИ празднует своё единовластье.А ты, жестокий логик и логист,Для всякого найдёшь и час, и счастье.Как бабочек, прокалываешь, жжёшьИ сушишь. Без возможности реваншаИграешь с ними в длительную ложь,Азартная скупая донжуанша.А бабочки слетелись на ловцаИ сохнут на игле в лучах светила.Зачем тебе их мёртвые тельца,Когда ты и живых-то не любила?

«Поссорились так глупо – из-за быта…»

Поссорились так глупо – из-за быта.И будь неладна – раз неладно сшита —Моя с тобою жизнь! Гнездо не свито —Течёт, как сито,Сырым осенним днём. А что – в метели?В другую жизнь из птичьей мы влетели,Где вместе нам не выжить в чёрном теле.Скажи, не все лиЯ способы создания уютаПеребрала, но стынет почему-тоОчаг наш, и сквозит ночами люто.И я бегу.С седьмого неба – до седьмого пота.Не спеться птицам разного полёта:Тебе бы лебединого кого-то,А мне – ку-ку.

Песенка

В том краю далёкомБуду тебе сестрой.Народная песняХочешь, буду тебе сестройВ том краю на краю земли.Лишь бы мы с тобой – так устрой —Целоваться бы не могли.Хочешь, буду тебе чужойВ той стране, где и враг – родня.Но, смотри, не криви душой:Не люби, не ревнуй меня.Только песня как мир стараИ заношена, как мошна.Миленький! Я ничья сестраИ кому не нужна – жена.

Прозрачен наш осенний Петергоф

Прозрачен наш осенний Петергоф.Английской речи, сутолоки, плеска,Шутих не слышно, шороха шагов.А мы шумим безудержно и дерзко.Что осень нам? Прищурившись слегка,Играя и любуясь этим светом,Жить так светло и весело поэтам!И вместе нам не больше сорока,Когда бы мы задумались об этом.

Июньская девочка

Надежде Июневой, девочке, найденной в кусте сирени, приёмной дочери Александра Штиглица и супруге Александра Половцова

Июньская девочка, что весела и нежна, —Надежда июньская. Из-под отцовского кроваБыла по наследству, бесценная, переданаИз рук одного Александра ты в руки другого.Надёжные руки, которым поддержка однаПотребна: твой взгляд, твой кивок,                                                   одобрительный возглас.Ты только люби их, ты будь весела и нежна,Храни эти души, куда ты нечаянно вторглась.И два Александра сияют десятками лет,Могучи, что скалы, и ты – лучезарная – между,И строят, и жертвуют, веря в твой нежный привет,Надеясь: хотя бы твою оправдают надежду.

Боре, капитану волейбольной команды

Ты был так нескладно высок и не в меру смешлив.Не верю, что даже и смех этот канул в залив.Не верю, что властен над Борей балтийский борей,Схватившийся вдруг с капитаном командных морей.Из той черноты чёрным глазом мигни, не молчи:Какие там в моде – всё те же ли? – нынче мячи,Всё так же ль боятся подачи твоей, как огня?И кто там пасует на «взлёт» тебе вместо меня?А пятеро нас по-сиротски остались играть,А в зал на пылинках спускается солнце опять,В беззвучной безмерной улыбке спускается вниз —На то, на пустое, блестящее место, Борис.Едва оттолкнувшись от пола, возносится ввысь.Уже улетаешь? За нас, за земных, помолись.И скоро ты снова сумеешь команду собрать:Полвека – не больше – и будем все вместе опять.

Романс

Поздно. Порознь. Проще – брось жеПритворяться: мы не любим.За мои романсы большеНе бросай монеты в бубен.Будет. Будущие будниБез тебя уже маячат.Из своих паучьих пут неОтпускаешь – жаден, значит?Сжалься. Новым следуй устьем,Словно ялик – независим.Только всё же вечер грустенБез твоих обидных писем.

Крепость

В детстве снега было много, много.В декабре мы вылепили крепость.Рассудили: на крутой горе пустьВысится – огромна, круглобока.Каждый день мы думали с тревогой:Как там крепость? Каждый день мы шли к ней.И она от новогодних ливнейВесь апрель не делалась пологой.Всё никак не выбраться в тот лес нам,Всё не выбрать день, погоду, повод.– И зачем? – подсказывает опыт.Каждый занят нужным и полезным.Главное, что снега стало мало,Кажется, почти совсем не стало.

Юрий Романов

Родился 4 декабря 1970 г. в Санкт-Петербурге.

Первая публикация в 1997 г. в книге стихов «Ноктюрн». Параллельно посещал другие литобъединения.

В 2003 г. вышла отдельная книга стихов «Самка богомола».

Публиковался в альманахе «Изящная словесность».

Запятые

IКорми, корми свою голубкузерном чернильных запятых.Забей, забей словами трубку.Связь телефонную,Святых                     всех призови, моля о встрече.Чертить по городу круги —шаги по правой части речиот лево-бережной руки.IIДождь доживает до камней —Им так нужна его прохлада,Что он становится сильней,Как будто он спешит куда-то.Стою под куполом зонтаПод запятые стих толкая,Но рифма всё-таки не та.И не со мною та, другая.III«Ты в городе, где вместо голубей»Зерно чернил расклёвывают звезды.Морскую милю впитывают версты,И тишина становится грубей           на ощупь.И полшага не пройти,Чтоб не задеть соленость океана.Здесь не рассчитывай на вежливость           тумана.И словом SOS от боли не спасти.

Усталые рифмы

Не читаю теперь, не считаюЯ бумаги желтеющей строк,Я кораблики с дочкой пускаюПо курсиву апрельскому вод.И не складно теперь, и не ладно,И кораблик – не Ноев ковчег:Тонет, тонет, и рифмой усталойТает, тает чернеющий снег.

«Надломились слова. Застыли…»

«Надломились слова. Застыли…»[1]Между нами молчанье вьюжит,В горле голос сдавило илиОт обиды всё стало уже:И пространство, и тень любимой,Эсэмэсок озябших почерк.В нашей связи – теперь мобильной —В каждой букве хватает точек…

Мёртвая царевна

Екатерине Романовой

IНе вытянув и строчки из меня,Рассорились бумага и чернила.Не оседлав крылатого коня,Я удила́ меняю на уди́ла.Но рыбка промолчала. Уплыла.И сети рвет акула-каракула.И яблоко виной или игла,Но муза умерла или…                               уснула.IIА ты сейчас, наверно, у семи.У ветра я выспрашивал дорогу.Да, прав он, прав, и – чёрт его возьми! —Кого теперь кричать мне на подмогу?Ведь это не Яга и не Кощей,И заяц в сундуке мне не поможетОт взгляда, что молчания           сильней,От скорби, проступающей на коже.IIIНикому. Ничего.В тесноте хрусталяЯ лица твоегоНе узнаю. СкуляПод иглой граммофонаЕле слышно: «Мертва».Только губ целованьеЗдесь поможет едва.И бежал бы отсюдаДо живой красоты,Раз ни веры, ни чудаВ отголосках беды.Но не вырвать молчаньеИз твоей белизны.Только гроба качанье,Только звенья вины.

«Февраль. Достать чернил забуду…»

К. Г.

Февраль. Достать чернил забуду.Всё на местах своих оставлю.Бумаг бледнеющую грудуКусками льда оставлю Каю.Пусть посылает оригамиВоздушно-капельные Герде,Испишет небо журавлямиБез адресата на конверте.

«Пружины вылетающие нот…»

Пружины вылетающие нот,Удар ключом скрипичным об асфальт.И затуманил фугами фаготРазбрызганный по тротуару альт.И где искать мне нотную тетрадь —Ту, из которой выдраны листы?И нот не досчитаться – только пять,И где теперь две ноты – «Я» и «Ты»?Разбросаны, не попадают в такт,Синкопы и октава из разлук,И пауза, затянутая так,Что не почувствовать                               ни губ твоих, ни рук.

«Не муж, не любовник…»

Не муж, не любовник,Маратель бумаг.Но сей треугольникНе впишешь никакНи в круг, ни в квадратыДомов и квартир,Ни в соты-палатыБольницы. До дырСтирай его грани,Вершины дели.Мы зацеловалиИюльские дни.

«Не нужен день, и ночи мне не надо…»

Губы-ямбы, глаза-рефрены.

Мария АгаповаНе нужен день, и ночи мне не надо,И голоса отчаянного хрип,Чтобы понять, и ни при чем досада,В какую же историю я влип.В ней губы-ямбы, а глаза – рефрены,Распахнутая дольниками речь,И поцелуи-рифмы впились в вены —Ни верности, ни веры не сберечь.

Алёна Малиновских

Родилась в г. Новгороде (ныне Новгород Великий). В 2006 г. переехала в г. Санкт-Петербург. Закончила Санкт-Петербургский государственный университет кино и телевидения по специальности «Продюсерство».

Публикации в газете «Вечерний Петербург», журнале «Юность», «Невском альманахе» и др.

Зверь

Стол, кровать и дверьда углов квартет…Словно битый зверьв клетке много лет.Каждый новый день,каждый долгий час,ненавижу тень,Что пустилась в пляс.Солнце полный кругзавершит – и спать.Ночью воздух туг,не уснуть опять.Тень исчезнет. Вновьутром я начну,как ни прекословь,нашу с ней войну.Я, как битый зверь,в этой клетке мру —не открыть мне дверь,не сломать игру.

«Стекло дрожит под каплями дождя…»

Стекло дрожит под каплями дождя,окно – как выход в параллельный мириз этой страшной чехарды квартир,в которых умираешь, приходя.Дрожит рука, и кажется, что нетНи грамма смысла верить в чудеса.С восторгом забываю адресаРассыпавшихся в прах чужих планет.И с проседью волна моих волос…Таить её. Не видеть бы самой!Железной птицей тороплюсь домой,но не найти подсвеченных полос…

«Немыслимо. Невыносимо. Страшно…»

Немыслимо. Невыносимо. Страшно.Как отсвет догорающего дома,в котором было всё тебе знакомои жизнь твоя сверкала днём вчерашним.В ладонях греешь ты остатки пепла,но он упрямо сыплется сквозь пальцы.А ты теперь бездомным стал скитальцем,И, кажется, твои глаза ослепли.На паперти ты проклинаешь лихомироустройство, и судьбу, и случай,но голос твой неслышен, он беззвучен.Он растворился в городе безликом.

Метро

В тоннелях метрополитенаотрывками мерцают голоса,несутся поезда в подземных венахи разъедает темнота глаза.И сбитое дыханье ритмомстучит в висках под тяжестью глубин,а рельсы-полосы опасной бритвойкромсают желоба колёсных спин.И мнимой силой награждаяподкожный мир центральных городов,метро, вдыхая жизнь в них, ожидает,не в силах вырваться из проводов.

«Как марку, в свой альбом я вклею этот день…»

Как марку, в свой альбом я вклею этот день,событий небоскрёбы строя в город.За ним идёт другой. Он – новая ступень.На карте происшествий снова поводотметить область обходных дорог,что открывается по дням пред нами.Но каждая ступень выводит на порог,а каждый город может смыть цунами…

«В подсвеченных окнах чьи-то жизни идут по кругу…»

В подсвеченных окнах чьи-то жизни идут по кругу.А я шуршу страницей с ненужным текстом,и в этом городе порой становится слишком тесно.Настолько, что чуешь на горле чужую руку.

Николай Неронов

Родился в Ленинграде в 1970 г.

Микросхема

Хотя бы что-нибудь большоеили тяжёлое, а то —наваливаешься Левшоюи впаиваешь в решетокакую-то мадам Петровупод бок такому же Петрупод грохот этот, шум портовый,кровоточащий поутру.Безрезультатно жалом тычешьв расхлябанную колею —вот так и слепнут сотни тысяч,цепляясь к инобытию.Но ей, мятежной, нет покоя —пока отсутствует уют,ничтожной капелькой припояопять к земле не прикуют.

«Мне так понравилось, что можно…»

Мне так понравилось, что можнотебя в себе нарисовать,отождествить неосторожнои в губы так поцеловать,что абсолютно не удастсяединый организм опятьна независимые царстваусильем воли разорвать.

«На таком плато широком…»

На таком плато широкомгоризонт – неисчерпаем,так широк, что ненарокомглубину его пронзаеми выхватываем взглядомисчезающие крохи,кажется – настолько рядом,что порежешься на вдохе.

Сталкер

С. Н.

Всю ночь ходил вокруг палаткии ветки мелкие ломал,под утро чай готовил сладкийи сетовал: рюкзак твой мал.Взвалив на плечи свой, огромный,шёл через чащу напроломи этим кабана напомнилс обломанным в боку копьём,которого хотели грекиот Калидона отогнать —и получила на орехиот вепря греческая знать.

Ольга Аникеева

Окончила ГУ Санкт-Петербурга по специальности «экономист». Работаю менеджером. Печаталась в альманахах «Зелёная среда», издаваемых издательством «Любавич» в Санкт Петербурге, а также в альманахах «Окно», «Ижорские берега», «Невский альманах».

Тишина

Замедлив шаг, остановиться,Не в спешке и не на бегуУслышать, как вспорхнула птица,Качнув камыш на берегу,И в тишине заворожённой,Пройдя по влажной лебеде,Увидеть небо отражённымВ озёрной медленной воде.С орбиты времени упругойВ него сорваться на часок,И плыть, как облако над лугом,От вечности на волосок…

Туман

Ну вот и всё. Ушли слова и жесты.На улицах погасли фонари.За облако обманутой невестойЛуна сбежала плакать до зари.И стелется туман над Петербургом,И дождь смывает краски не спеша.И бродит по холодным переулкамМоей когда-то бывшая душа.

Летаргия

Погружая в летаргию,Теплый дождь, как влажный кокон,Обволакивает нежно,Я устало поддаюсь…Улиц линии тугиеИ провалы чёрных окон,Время кругом центробежным…Всё проходит? Ну и пусть.Это, кажется, не страшноИ, наверное, не больно —Отпуская в невесомостьНесуразную мечту,Стать уже не бесшабашной,А послушно и безвольноПадать молча в полусонность,А точнее – в пустоту…Я проснусь ещё, быть может,Через год или столетье,Если лучик осторожноУтром ляжет на плечо,И опять под тонкой кожейОтойдя от полусмерти,Сердце сладко и тревожноБудет биться горячо…

Крымская ночь

Тихо. Море полусонноС галькой шепчется на пляже.В полуабрисе балконаЗвёздный свет такой, что дажеОседает на ресницахИ на мягких синих шторах.Нам вдвоём с тобой не спится.Южной ночи шелест, шорох,Лунный блик на смуглой коже,Обнажённость чувств и тела,И плывёт на бриг похожийНад землёй балкон наш белый…

Ноябрьский сплин

О, тоска ноября, с обнажённостью зябких деревьев,С пустотою двора под косыми штрихами дождя,Только ветер скулит, словно пёс перед запертой дверьюУ сырого подъезда, дороги к теплу не найдя.В монотонности дня от асфальта до серого неба —Всё единый гризайль. Не хватает цветного пятна.Где же буйство твоё, мой октябрь?                     Канул, словно и не был.Только холодность стен. Только сумрак в колодце окна…

«В тишину, в тишину… В эту сизую дымку деревьев…»

В тишину, в тишину… В эту сизую дымку деревьев,В утончённость штрихов хрупких веток на фоне дождя.В молчаливости дня только шелесту листьев доверитьВсе печали свои, по осенней тропе уходя.Не в глухую тоску – в одиночества чистые водыНе спеша окунусь, чтобы стала мудрее душа,Научилась любить бесприютность ноябрьской погоды,Горький искус рябин, льдистый солнечный блик в камышах.Кто тебе обещал, что однажды ты станешь счастливойИ дойдешь до весны, не склонив, не изранив колен?Посмотри, на кусты: эти зябкие веточки живыИ готовы к зиме ради новых в себе перемен.

Виталий Нестеренко

Родился в 1962 году. Пишет стихи, прозу, пьесы. Публиковался в журналах и сборниках «Нева», «Четверг. Вечер», «Аничков мост» и других.

«Вот крестик, хочешь – поклянусь…»

Вот крестик, хочешь – поклянусьПоследней клятвой, клейкой?Блаженством жалким обернусь,Всплакну в ночи жалейкой.Вот образок, в последний разЖивой под смертным гнётомПопробую здесь и сейчасЗабыть свои заботы.Вот жизнь пропащая – как есть:Вся – наспех, всё случайно,Всё – месть за страх. И эта местьНи для кого не тайна.Куда ни ткнусь – кресты, слова —Без вести, ниоткуда.Я сам – отнюдь не голова,Гарнир с другого блюда.Я поклянусь – а ты поверьС улыбкою секундной:Из всех обдуманных потерьБыла ты самой трудной.Лукавство ветреной душиЛюбых божеств – главнее.Забудь о всех, для всех пляши,Плясунья Саломея.

«Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст…»

Сиреневый куст пробудился, броваст и глазаст,Хороший сосед, мне везёт на хороших соседей.Зернисто блестит на припёке узорчатый наст,Как лучшее лакомство, солнцем апрельским изъеден.Деревья отходят от снов, в полушаге от сна,Ещё не очнулись, но рябью подёрнулись веки.Зелёным прозрачным дымком окатила веснаПодлесок, опушку и жертвенный край лесосеки.Ни местных певцов, ни залётных не видно. В путиОни задержались, скорее всего на подлёте.Завидишь их, встанешь – и с места никак не сойти,Пока не расслышишь их крики: «Здорово живёте!»Взбирается солнце всё выше, на целый вершок,В чистейшей плывёт бирюзе, и вокруг ни пушинки,Ни облачка. В луже возник ниоткуда божокГлазастый, прозрел головастик вертлявый в икринке.И тельца-то нет, лишь большущий вбирающий зрак,Рождён на дороге, на самой тропинке к сараю.В полнеба скамейка над ним, отсыревший барак,Назавтра замёрзнет к утру или… кто его знает.