Из Лондона в Австралию

– Продолжайте работать, ребята, пока я сам не подам сигнала уходить отсюда. Необходимо, чтобы черная сволочь ничего не подозревала.

– Хорошо, сэр, хорошо! До сих пор они беснуются так, словно Бог лишил их последнего остатка разума.

– Как они храбро ругаются, прячась за свои щиты и посмотрите, как они стараются попадать друг другу в самую середку щита, чтоб как-нибудь нечаянно не поранить противника. Хороша битва, нечего сказать!

– Подумайте-ка, ребята, долго ли тут до беды! – смеялся Мульграв. – Ведь копье-то может уколоть пребольно!

– Туила! – крикнул, смеясь, один из солдатов. – Поди же сюда поближе, взгляни на этот страшный бой!

Островитянин с презрением скосил свои сверкающие глаза.

– Что это, дети или воины? – сказал он. – Или сумасшедшие?

– Да, – кивнул ему Мульграв, – твой Ту-Opa был из другого теста, как и Ка-Мега и воинственный Идио, под ударами которых враги падали, как мухи! Ну, и измучили же они меня своей кашей из кокосовых орехов и всей этой комедией, когда я играл роль Лоно. Долго она будет мне памятна. Но все же все они были истинными джентльменами.

– Да, джентльмены! – воскликнул Туила, ударив себя в грудь. – Это верно! И я тоже такой же джентльмен.

– Ну, вот пошли и единоборства! Взгляните на эту пару: дубасят друг друга по щитам, и делу конец!

– О, Туила, если вспомнить о ваших победных лаврах, о белой с золотом мантией короля, сделанной из перьев, об его вассалах в пестрых одеялах, то какое же сравнение!.. Это какая-то детская комедия.

– Тише, господин, – сказал глухим голосом островитянин. – Все они лежат теперь в своих могилах!.. Один лишь Идио, бедный Идио – невольник!

– Ты прав, Туила, не следует бередить старые раны. Пойдем лучше, посмотрим, как идет работа на понтонах.

Дровосеки снова принялись за свои топоры, но не прошло и получаса, как к ним явился унтер-офицер и сообщил, что все готово для переправы.

– Не берите с собой ваших инструментов, оставьте ваше верхнее платье, как оно висит на деревьях, распорядился он, – как будто вы пошли только отдохнуть немного от работы. А теперь следуйте за мной… и имейте в виду, что черные не спускают с нас глаз.

– Разве сейчас уже начнется переправа? – спросил один из солдатов. – Ведь сюда еще доносится стук молотков и визг пил.

– Это делается только для видимости. Идите спокойно, не торопясь. Не выдавайте ничем, что уходите отсюда совсем.

Он направился к лагерю и за ним потянулись не спеша солдаты. Возле палаток все были уже в полном сборе, с оружием и багажом; лица были серьезны, каждый понимал, что приближается решительный момент. Двое солдат нарочно пилили дерево, несколько человек стучали молотками, только лишь бы шуметь.

Капитан обошел все ряды.

– Все ли на лицо? – спросил он, сдавленным голосом.

– Да, сэр. Все тут.

– Тогда, с Богом, вперед. Я поеду сзади всех. Теперь надо торопиться, ребята, не разговаривать и не останавливаться.

Солдаты – двинулись, плот затрещал и застонал, волны начали бить об его края… все животное царство в камышах вокруг него всполошилось.

– Чтобы чорт взял этих уток!

Утки взлетали из камышей, лягушки подняли кваканье, цапли закричали, целые полчища мелкой птицы беспокойно носились кругом. Пловучий мост качался и трещал по всем своим швам, идти по неочищенным деревьям было так неудобно! То кто-нибудь скользил и чуть не падал, то у кого-нибудь выскальзывал из-за спины топор и с плеском шлепал в воду. беспокойство ощущалось каждым во всем отряде. Что если вдруг туземцы догадаются обо всем и всей массой своей бросятся на мост? Как знать что произойдет в таком случае?

Но вот передовые уже достигли противоположного берега, а последние ряды вступили, с своей стороны, на зыбкое сооружение. Молотки и пилы замолкли.

Уимполь нес своего мальчика на руках, словно опасаясь, что вот-вот его отнимут у него. Он внимательно смотрел себе под ноги, чтобы не оступиться и стиснув зубы, шел рядом с Антоном, который делал над собой страшные усилия, чтобы идти спокойно. В месте скрепления между двумя первыми понтонами стояли четыре человека с топорами на готове, чтобы в тот же момент, как все пройдут через первый понтон, перерубить его связь со вторым, состоявшую из веревок, свитых из парусины, и таким образом уничтожить всякое сообщение позади отряда. Связь-же первого понтона с берегом была разрушена как только хвост колонны дошел до его середины.

Капитан Ловэлль оглянулся на лагерь туземцев. В багровом отблеске огромных костров голые фигуры черных представлялись толпой бесов, вырвавшихся из ада, неистово прыгавших и кривлявшихся, или вступавших между собой в примерное единоборство. Все они еще продолжали вопит и горланить, и по всему лесу раздавался адский шум, который они подняли.

– Все пока обстоит благополучно? – подумал капитан. – Слава Богу, идет как по маслу!

И успокоившись, он снова обернулся к своему отряду. Весь он был уже на твердой земле, оставалось только уничтожить связь между понтонами и пустить по течению отдельные части моста.

Капитан поспешил к мостовщикам. – Теперь живо, ребята, рубите связи, да как можно скорее!

В тот же момент воздух огласился тревожными криками дакарей, совсем иными звуками, нежели их воинский клич, криками изумления, за которыми последовала глубокая тишина. Сражавшиеся дикари прекратили свой мнимый бой, женщины перестали вопить, все бросились распрашивать одного из своих земляков, который повторял одни и теже слова указывая рукой на реку.

– Они ушли! – означали, по всей вероятности, эти слова и жесты.

Дикари нестройной толпой бросились к понтонам, ломая, подобно лавине, кустарники, попадавшиеся им на пути. Бой с племенем пчелы был забыт, детей и жен грубо отпихивали в сторону. Туземцы на бегу потрясали копьями и щитами и, очевидно, бежали с самыми враждебными намерениями. Для капитана достаточно было одного взгляда на них, чтобы понять и оценить опасность, угрожавшую отряду.

– Спешите! Спешите! – кричал он. – Так… Так!.. Вот теперь мост уничтожен.

Соединенными усилиями нескольких человек удалось пустить по течению первый понтон раньше, чем дикари добежали к берегу. Теперь переправа была для них невозможна, они поняли, что надежда их воспользоваться мостом, выстроенным белыми, окончательно погибла и они подняли страшный вопль. Многие стали метать свои копья в белых, но к счастью никого не ранили.

Тогда капитан хладнокровно вынул пистолет из кобура и прицелился в толпу туземцев. – Если полетит еще хоть одно копье, – крикнул он, – я буду стрелять.

Или слова его были непоняты, или общее озлобление против белых было слишком велико, только в тот же момент копье ударило в группу солдат, работавших над уничтожением связей второго понтона и ранило одного из них в руку. Капитан немедленно спустил курок, один из дикарей, вскрикнув, упал ничком, а все остальные моментально рассыпались в разные стороны и попрятались за деревьями.

– Куда он вас ранил, Соундерео? – спросил капитан.

– Пустяки: в руку! – ответил плотник, продолжая работать топором, но только левой рукой. – Туила меня перевяжет и это живо пройдет.

Работа продолжалась после этого беспрепятственно под охраной одного капитана, который наводил свой пистолет на каждого дикаря, высовывавшего голову из-за дерева, и только когда и второй понтон, отпихнутый большими жердями, поплыл вниз по течению, все оставшиеся на плоту люди ушли на берег. Теперь дикари уже никоим образом не могли бы восстановить мост.

Отряд встретил капитана громогласным «ура!»

– Благодарю вас, дети мои, – сказал он, – мне было очень жалко стрелять в этого голого дикаря, но другого выхода не было. Ну, а теперь, с Богом, пустимся в дорогу. Это уже последняя часть нашего путешествия. Вперед, ребята!

Тем временем никто не обращал внимания на дикарей, а они успели подбежать к самой воде и с пронзительным боевым криком пустить в отряд целую тучу бумерангов, которые, ударив в кого-нибудь из солдат, описывали большую дугу и летели обратно к своим владельцам. Это тяжелое, страшное оружие австралийцев, делается из железного дерева и при метании, оно, по своей конструкции, обязательно возвращается к той точке, откуда его бросили. Поэтому дикари, не опасаясь потери этого драгоценного оружия, метали свои бумеранги через реку в белых людей, обманувших их ожидания, чтобы хоть этим способом выместить на них свою досаду.

Не прошло и двух секунд, как двое солдат лежали с разбитыми черепами без всяких признаков жизни, а страшное орудие, поразившее их, так же быстро улетело обратно за реку, как и появилось.

– Прячьтесь за деревья! – кричал капитан.

Приказание было немедленно исполнено и когда дикари вторично пустили свои бумеранги, жертв для них уже не оказалось: все солдаты были за толстыми стволами эвкалиптов.

– Не ответить ли нам этим собакам хорошим залпом, г. капитан?

– Нет, дети мои, не надо! Преследовать нас они не могут, нам нечего их бояться. Перебегайте от дерева к дереву и таким образом уходите подальше в лес.

– А наши убитые товарищи, сэр?

– Невозможно рисковать жизнью из-за их трупов, так как они лежат на совершенно открытом месте! Они погибли и никакой помощи от нас им не нужно.

– Все равно!.. Сюда могут явиться другие дикари, которые наверное, захотят полакомиться белым мясом и изжарят их. Это ужасно подумать!

И прежде нежели капитан успел остановить их, несколько солдат выскочили из-за деревьев, бросились к своим павшим товарищам, взвалили их себе на плечи и также быстро снова убежали с своей ношей в лес. Дикари еще раз осыпали белых бумерангами, но по счастью на этот раз дело обошлось без жертв: маневр этот был исполнен слишком быстро и неожиданно.

После этого отряд углубился в лес и отойдя на изрядное расстояние от берега реки, остановился для торжественных похорон погибших товарищей……………………

В первые дни дальнейшего перехода отряд был снабжен всем необходимым. По ночам приходилось, однако, ежедневно отправляться на охоту, причем охотники искали не столько дичи, сколько источников воды, что не всегда оказывалось легкой задачей. В самые жаркие часы дня отряд останавливался для отдыха, солдаты ложились спать и зато после этого могли продолжать путь до глубокой ночи. Большею частью приходилось страдать и от голода, и от жажды, а эти лишения всегда побуждают напрягать все силы, чтобы найти способ удовлетворить потребность.

– Надо бы заглянуть в ту чащу, не найдется ли там кенгуру! – предлагал кто-нибудь.

– Или ключа! Я охотнее бы напился, чем стал бы есть.

– Далеко не отходите, – просил капитан.

– Сейчас через дорогу прошмыгнул какой-то небольшой зверек!

– Я видел. Вероятно, это двуутробка.

– Брр!.. Отвратительное жаркое… но, что поделаешь?

– Я видел сегодня бесчисленное множество этих животных, – сказал Антон. – Они лежали свернувшись клубком и спали почти под каждым кустиком.

– Подождем гоняться за ними, может быть попадется что-нибудь повкуснее.

– Вон еще бежит что-то, – указал Антон, – оно крупнее крысы.

– Сейчас посмотрим.

Молодежь бросилась в догонку, а спустя мгновение раздалось их громогласное «ура».

– Пруд! Озеро! вода! вода!

Эти слова всегда оказывали действие электричества. Все бросались к воде, спешили напиться и наполнить свои походные фляжки. Если даже попадалась какая-нибудь лужа с загнившей дождевой водой, то и ей были рады, как манне небесной.

Иногда в камышах попадались яица крупных водяных птиц, в общем же здесь не было почти никаких представителей животного мира. Солдаты рады были бы даже вомбату, и когда одному из них показалось, что земля под его ногой издает такой звук, будто в ней находится пустота, то все усерднейшим образом бросились искать входов в норы неповоротливых вомбатов, как доподлинно было уже всем известно, отличавшихся очень не вкусным мясом.

Однажды Антон и Аскот остались вдвоем на берегу довольно большой лужи, обросшей кругом камышами. Судя по необычайной тишине, трудно было рассчитывать, однако, чтобы в них таились какие-нибудь живые существа.

В лагере был разложен большой костер, видневшийся на большом расстоянии, а потому молодые люди не опасались заблудиться и с пистолетами в руках спокойно ожидали, не появится ли из камышей какой-нибудь зверь, тем более, что только что перед тем им казалось, будто что-то прошмыгнуло в воду, когда они сюда подходили.

– Едва ли это животное годится на жаркое, – заметил Антон: – какое-то маленькое, с круглой головой…

– Тсс! смотри, что-то плывет…

Действительно, по середине лужи по временам из воды показывалась и снова ныряла голова животного какой-то странной формы. Оно медленно подплывало к берегу, наконец, добралось до него и выползло на сушу, отряхиваясь от воды. Затем оно улеглось на спину и передними лапами принялось презабавно расчесывать свою шерсть.

– Вот удивительное существо, – шепнул Антон, – у него клюв, как у утки!

– А тело выдры! Стрелять ли эту гадость? – спросил Аскот.

– Я бы помиловал его. Смотри, как оно курьезно причесывается.

Теперь утконос вычесывал себе хвост и спину, а затем, окончив свой туалет, растянулся на берегу, очевидно с намерением отдохнуть после удачной охоты на дне пруда. Но наши друзья неосторожно пошевелились и шорох их спугнул утконоса, моментально юркнувшего обратно в воду. В то же время падали донесся громкий крик!

– Галло! – кричал кто-то из солдат. – Галло! Идите сюда, здесь есть сколько угодно мяса.

– Я нашел сливы, только страшная кислятина! – кричал другой.

– А вот Бог послал и на нашу долю! – воскликнул Аскот, указывая на берег.

По берегу ползла большая черепаха и молодым людям не без труда удалось перевернуть ее на спину и расколоть топорами её броню.

Между тем солдаты дюжинами таскали неуклюжих вомбатов из их нор, другие рвали сливы и копали единственный съедобный в этой местности корень, мернонг, отыскивать который они научились у туземцев. В этот вечер в лагере был роскошный ужин, но случались целые дни, когда не попадалось на глаза никакой живности. Если бы не компас, который удостоверял, что отряд подвигается к морю, то однообразие этой страны могло бы навести на мысль, что путники кружатся все на одном месте.

Наконец, стала показываться густая поросль, в которой цвели пурпурные кактусы, перепархивали певчия птицы, попалась на пути даже небольшая речка, окрестности становились живописнее. Решено было остановиться на берегу речки и заняться рыбной ловлей. Солдаты уже развесили свои гамаки и занялись раскладыванием костров, когда унтер-офицер воскликнул:

– Мне кажется, там поднимается столб дыма! Господи, уж не туземцы ли?

– Едва ли, сэр, – заметил кто-то из солдат. – Дым слишком не велик и оттуда не доносится никаких звуков, значит, там людей немного!

– Надо сказать капитану!

Спустя немного времени весь бивуак был на ногах. Все рассматривали дымок, который едва заметно вился между деревьями.

– Странно, – сказал капитан, – но надо убедиться, кто разложил этот огонь.

После краткого совещания решено было, что Уимполь осторожно проберется к этому месту и разведает, в чем дело, а до его возвращения костров не будут раскладывать и все притаятся, чтобы в случае надобности избегнуть неприятной встречи с дикарями.

Уимполь как кошка пополз между кустами, но чем более он подвигался к дыму, тем более убеждался, что встречи с туземным племенем опасаться нечего: слишком все было тихо кругом. Наконец, он осторожно раздвинул последние ветви, скрывавшие от него костер, и увидел возле него… белого человека. Он был совершенно один и сидел поникнув головой. Одежда его была вся в лохмотьях, непокрытая голова всклокочена, лицо без кровинки. Возле него лежал длинный нож, которым он от времени до времени вытаскивал из жестянки, стоявшей на огне, куски какого-то мяса.

Убедившись, что незнакомец совершенно один, Уимполь встал на ноги и пошел к нему.

– Живым в руки все равно я не отдамся! – глухим голосом крикнул ему неизвестный, – вскакивая на ноги.

– Дженкинс! Это вы?.. Вы меня не узнаете?.. – воскликнул Уимполь, сразу признавший его за одного из ссыльных.

– Что такое?.. Ах. Это вы, Уимполь?.. Тот, что похоронил в Ботанибее вею свою семью?

– Да, это я и со мной здесь несколько сот солдат, мы идем в порт Джаксон на выручку сэра Артура Филипса… А вы что здесь делаете? Неужели колонистам очень плохо приходится?

– Ах, ужасно! – ответил ему бродяга. – Я убежал, чтобы не умереть с голоду! И живым я не отдамся… не хочу снова обратиться в раба!

– Идем, идем со мной! – настаивал Уимполь – расскажите обо всем капитану Ловэллю, покажите нам дорогу в колонию, Дженкинс. Идем, ведь наши земляки ждут нас!

– Земляки? – запинаясь, пробормотал несчастный. – Земляки у меня были когда-то, в Лондоне, были у меня и жена, и дети, и дом полная чаша… Но в один прекрасный день я попал в руки вербовщиков, и Боже мой!.. с того времени я все потерял… и столько выстрадал!..

– Идем, идем, уверяю вас, что не все еще потеряно, все уладится!

Уимполь почти силою поволок несчастного за собой в лагерь и не трудно себе представить удивление всего отряда при их появлении. Наголодавшегося бродягу прежде всего накормили, а затем он должен был рассказать все, что знал о колонии.

– Ах, там ужасно! – рассказывал Дженкинс. – Дисциплины не существует никакой, провиант весь уже съеден, сам сэр Артур Филипс лежит больной без всякого призора, а колония окружена со всех сторон туземцами. Не пройдет двух недель, как там не останется в живых ни одного белого человека, все погибнут от голода.

– Ну, это мы посмотрим! – заметил капитан. – Скажите, а что же делает английский фрегат, который должен был прибыть туда уже много дней тому назад? Почему он не оказал колонистам никакой помощи?

– Фрегат своими орудиями причинял вред не столько черным, сколько самим белым, Если бы он продолжал бомбардировку, то скоро уничтожил бы всю колонию.

– Но капитан Максвелл делал, по крайней мере, попытки высадить десант?

– Два раза, но оба раза безуспешно. Шлюпки должны были возвратиться обратно с большими потерями. Эти бумеранги дикарей поистине страшное оружие.

– Да, мы это испытали на себе! – заметил капитан. – Следовательно теперь «Игл» стоит на якоре в бездействии?

– Нет, сэр! После второй неудачной попытки высадиться он ушел и тогда мы потеряли окончательно всякую надежду на спасение.

– Ушел?.. Но куда же? В море?

– Нет, вдоль берегов.

– Это дело другое! Очевидно, Максвелл ищет удобного места для высадки своих людей, с тем, чтобы атаковать туземцев с тыла. Ну, мы ему поможем, с своей стороны, и Дадим этим темнокожим животным добрый урок!

– Это действительно животные, а не люди, – подтвердил Дженкинс. – Коварны и трусливы, кровожадны и мстительны… С первого дня нашего прибытия сюда мы не переставая деремся с ними… Происходили ужасные вещи! Стоило только белым людям немного отойти от колонии, чтобы тотчас же попасть в руки этих дикарей, а те неукоснительно убивают и пожирают каждого пленного. Тогда мы высылали отряд солдатов, которые загоняли всех попадавшихся диких в кусты, окружали их и зажигали кустарник со всех сторон. Предсмертные стоны обгоревших дикарей возбуждали только насмешки и хохот, а тех из них, кто пытался бежать из пламени, загоняли обратно холодным оружием.

– Дженкинс, – спросил Уимподь, видя, что капитан молчит, поникнув головой, – видите этого бледного юношу с встревоженным лицом? Это сын Петра Кромера. Он отдал бы все на свете за известие о своем отце, но у него не хватает мужества спросить, жив ли его старику.

– Жив, конечно! Жив и здоров, и первый любимец сэра Артура Филипса, как и прежде. Я видел его не дальше, как третьего дня!

Радостное известие тотчас же было передано Антону и тот, не помня себя от восторга, подбежал к Дженкинсу. расспросам не было конца и когда бродяга сообщил юноше все, что знал об его отце, разговор естественно перешел на планы дальнейших действий отряда.

– Скоро ли мы, наконец, доберемся до колонии?

– О! Если ничто вас не задержит, то вы дойдете к утру после завтра.

– Слава Богу! Ну и зададим же мы этим черным собакам!

Всю эту ночь Антон не спал и горел словно в лихорадке.

– После завтра! Но ведь если идти хорошенько, то можно быть там и завтра?

И он не сводил глаз с востока, дожидаясь утренней зари…

Глава XXIV

В виду осажденной колонии. – Атака. – Встреча в пылу битвы с туземцами. – Взятие в плен Тристама и разоблачение обманщика. – Искупление и смерть голландца. – Укрепление колонии. – Конец всем бедам.

Капитан Ловэлль не скрывал от себя всех предстоящих трудностей освобождения колонии от осады. Не сомневаясь в окончательной победе белых над дикарями, он останавливался над вопросом, как быть с прокормлением нескольких сот солдат с здоровыми аппетитами, которые, освободив колонию, явятся туда к голодным колонистам без малейшего провианта!

Правда, на «Игле» нашлись бы достаточные запасы зерна и хлеба: далее, пробившись к морю, можно было бы заняться рыбной ловлей, но прежде, чем воспользоваться и тем и другим, надо выдержать кровопролитное столкновение с дикими.

Весь следующий день люди питались исключительно кореньями и кислыми сливами и только ночью удалось застрелить и сжарить нескольких кенгуру, которые были съедены под вой волков, буквально осадивших лагерь белых. Их отгоняли горящими головешками, но не стреляли, ибо мясо у них оказалось на вкус отвратительным. Точно также не трогали и муравьедов, которые всю ночь лакомились красными муравьями, запуская свои длинные языки в муравейники, находившиеся всюду кругом в бесчисленном множестве. Эти муравьеды были с виду похожи на наших ежей и точно также скатывались в клубок из игл в случае нападения на них.

Наконец, настал давно желанный последний день похода. Выступили чуть свет и шли все время в гору, пробираясь между глубоким ущельем, с одной стороны, и густой чащей леса – с другой.

– Как только мы взойдем на этот перевал, – объявил Дженкинс, – мы увидим море под ногами.

– Море! Море близко! – разнеслось по всему отряду.

Это известие словно пришпорило людей. Солдаты почти бежали в гору, стараясь обогнать один другого и вот, наконец., открылся перед ними вид на море. На всем его необозримом пространстве, однако, не было видно ни одного паруса, ни одной черной точки, которую можно было бы признать за лодку.

– Где же колония? – спрашивали солдаты наперерыв.

– Она левее! Отсюда не более двух часов ходьбы.

– Надо, однако, условиться относительно плана атаки! – сказал капитан. – Я полагаю, что нам нужно разделиться на несколько отрядов. Ведь колония, конечно, вся деревянная, и ее окружают со всех сторон дикари?

– Да, но на расстоянии выстрела. Вокруг наших блокгаузов местность совершенно ровная, открытая, это все бывшие наши нивы, уничтоженные туземцами. Они расположились лагерем, кругом колонии, заняли также и берег, к которому не подпускают ни одного судна, а выстрелов из орудий негодяи не боятся, ибо ядра непременно долетали бы в колонию. Если бы все шесть шлюпок «Игля» вздумали причаливать, то ни один из солдат не вышел бы на берег. Дикарей здесь тысячи и они засыпали бы их своими убийственными бумерангами.

– Ну, с помощью Неба, попытаемся разогнать эту сволочь, – воскликнул капитан, горя от нетерпения. – Вперед, ребята!

Колонна стала спускаться в долину и скоро все увидали в некотором расстоянии нисенькие крыши блокгаузов. Все было тихо кругом, не слышно было мычания коров, ни кудахтанья кур, ни звука. Конечно, вся живность в колонии давно уже была приедена осажденными или пала под ударами беспощадных туземцев.

Гавань (нынешний Сидней) имела множество рукавов, покрытых бесчисленными островками, окруженными высокими утесами, и представлялась чрезвычайно живописной, особенно теперь, когда она была убрана в свой весенний наряд из всевозможных цветов. Главная бухта далеко входила в твердую землю, местами покрытую высокими старыми деревьями; местами прибой волн ударял в гряду высоких утесов, позади которых расстилался обширный бассейн, гладкий и сверкающий, подобно зеркалу. Эта местность действительно представлялась земным раем, как ее описывали американские моряки, побывавшие здесь.

Ряды хижин дикарей окружали колонию со всех сторон, прячась то за утесами, то за группами старых деревьев или за чащей кустарника. Очевидно, дикари были здесь в безопасности от пуль осажденных, ибо они спокойно занимались своими делами вокруг шалашей, удили рыбу в заливчиках моря, охотились на морских птиц. С виду эти дикари были совершенно такими же, как их родичи, оставленные колонной белых по ту сторону большой болотистой реки.

Вдруг Мульграв начал внимательно присматриваться, приложив руку к глазам в виде козырька.

– У дикарей происходит какая-то тревога! – объявил он. – Они беспокойно бегают взад и вперед, перешептываются, совещаются между собой!