Повесть о том, как в городе N основывалось охотничье общество

Николай Вербицкий-Антиохов

Повесть о том, как в городе N основывалось охотничье общество

I

Двадцать седьмого сентября 18.. года произошло в некотором роде знаменательное событие: Петру Ивановичу Жабникову пришла в голову мысль. Из этого не следует выводить заключение, что мысль в голове Петра Ивановича была явлением исключительным, напротив, мысли приходили ему в голову даже, можно сказать, очень часто, и иногда даже совершенно нелепые, но мысль, возникшая двадцать седьмого сентября, была вызвана совсем особенными обстоятельствами и могла быть чреватою грядущими последствиями, тем более что возникла она в голове Жабникова немедленно по пробуждении его от сна, а такие мысли он всегда считал самыми плодотворными.

Дело в том, что накануне, как раз в день Иоанна Богослова, Петр Иванович был на охоте: ездил стрелять вальдшнепов в излюбленные Косорыловские ссечки. Вальдшнепа он не только не застрелил, но и не нашел ни единого; напрасно его кофейно-пегий Траверс носился между кустами, ломая сучья в стремительном беге, – вальдшнепов не оказывалось, словно их там никогда и не было. Но зато вместо вальдшнепов Петр Иванович нашел в лесу шестерых гимназистов от двенадцати до пятнадцатилетнего возраста, двух чиновников почтово-телеграфного ведомства, трех служащих на железной дороге, трех купеческих племянников, двух голодных актеров, трагика и комика, двух свободных мыслителей, семерых разночинцев, одного помощника клубного повара и одного чиновника особых поручений.

Все это суетилось, бегало по лесу, чего-то искало и во что-то палило, и как палило. А меж кустами шныряли собаки различных мастей и наименований, вообще, это была картина, полная движения и жизни.

И эта картина с поразительною ясностью предстала пред духовными очами Петра Ивановича на другой день, как только он проснулся и, собираясь встать, занялся предварительным почесыванием порядком-таки утружденной поясницы.

А вслед за картиной вчерашнего дня пошли и другие воспоминания в том же роде.

Вспомнилось ему, что и восьмого, и двенадцатого, и четырнадцатого, и двадцатого сентября он с таким же успехом ездил за вальдшнепами, и везде, куда ни совался, встречал такую же разношерстную и разнокалиберную толпу, слышал пальбу и одиночную, и залпами, находил разбитые бутылки, исстрелянные листы бумаги, обрывки гимназических фуражек, – одним словом, все, что угодно, кроме вальдшнепов.

Вспомнились ему и июльские, и августовские охоты, десяток убитых за все лето бекасов, тощих, как фараоновы коровы, столько же перепелов и коростелей да две утки, и с каждым новым воспоминанием все росло и росло волнение Петра Ивановича и дошло, наконец, до того, что, прекратив почесывание поясницы, он вскочил с постели, ударил кулаком по железной спинке кровати и воскликнул голосом рыкающего льва:

– Нет! Так нельзя!

Фигура Петра Ивановича в этот момент была великолепна: расстегнутый ворот рубашки обнажал волосатую грудь; одна рука упиралась в бок, другая крепко сжимала спинку кровати, над совершенно, можно сказать, девственной лысиной двумя гребнями вздымались из-за ушей начинавшие седеть волосики; правая бакенбарда плотно прилегла к щеке, левая же грозно топырилась, брови мрачно хмурились, глаза сверкали зловещим блеском, и он повторял:

– Нет! Так нельзя!.. Нельзя-с!.. Не-э-э-эт!

Вот тут-то и зародилась в голове его мысль, чреватая грядущими последствиями.

Но сперва несколько слов о Петре Ивановиче.

Петр Иванович был одним из крупных землевладельцев N-ского уезда и домовладельцем в городе N. Служебную карьеру совершал вначале в Петербурге в каком-то учреждении, где благоприобрел довольно значительный чин, солидную лысину и привык носить бакенбарды вразлет; по смерти же тетушки, оставившей ему большое наследство, бросил службу и переселился в N, где занялся абсолютным ничегонеделанием.

Как проходил свою службу Жабников и как добился значительного чина, было неразрешимой загадкой, ибо по натуре своей это был человек увлекающийся и в своих увлечениях неизменно доходивший до абсурда; форменная ли казенная обстановка его сдерживала или какие другие причины – господь ведает, только на службе он, говорят, отличался даже замечательной выдержкой; как только полученное наследство дозволило ему пораспуститься и забыть, что над его шеей сидит бдительное начальство, Петр Иванович распустился вовсю и всякая выдержка пошла к черту.

Сказавши, что Жабников занимался абсолютным ничегонеделанием, я выразился не совсем точно: он не состоял на государственной службе, не участвовал в земских выборах, не состоял попечителем учебных или иных благотворительных заведений, не занимался, наконец, хозяйством, вполне доверившись полячку-управителю, оказавшемуся сверх всякого чаяния честным малым, но ум Петра Ивановича находился постоянно в работе, и в нем то и дело зарождались новые идеи, с которыми Жабников возился и нянчился, как кошка с котятами.

В области идей Петр Иванович был величайшим энциклопедистом: все сферы человеческой деятельности и знаний были ему равно доступны, от чистой математики до теории сапожного ремесла включительно, и если он не додумался до способа разведения махровых огурцов, то произошло это совершенно по независящим от него обстоятельствам.

Были у него, однако, идеи, нисколько не уступавшие идее махрового огурца. Так, однажды он додумался (и додумался совершенно самостоятельно, без всякого участия графа Л. Толстого) до бренности человеческого естества и необходимости сближения с природою, почему несколько дней подряд не умывался, не чесался и пребывал весь осыпанный каким-то пухом.

Друзья говорили ему по этому поводу:

– Ты бы почистился иной раз, милый человек!

– А зачем?

– Противно смотреть!

– Удивляюсь! Ведь коли ты, например, созерцаешь гусиного младенца, покрытого пухом, для тебя сие зрелище не только не противно, но даже, можно сказать, умилительно!

– Ведь ты же не гусиный младенец!

– Хуже того! Во много раз плачевнее и жалостнее!

– Что плачевнее и жалостнее – это возможно, но…

– Чего «но»? Я живу сообразно с природою.

– Ну и ложь! Пойми, ты животное млекопитающее и как таковое имеешь все права на шерсть, но не на перья!

– А ведь верно! – ударил себя по лбу Петр Иванович. – Степан!

Появился Степан с немым вопросом в вытаращенных глазах.

– А вычисти-ка меня, братец!

Петр Иванович почистился и принял вид, свойственный культурному человеку.

В другой раз я застал Жабникова за изучением «Полного карманного путеводителя по железным дорогам»; он так был занят своим делом, что не услышал моего прихода и привскочил на месте, когда я удалил его по плечу.

– Тьфу! испугал! Порядочные люди всегда заявляют о своем присутствии.

– Я и заявил.

– Кто же так заявляет!

– А то как же?

– Ну, кашлянул бы или высморкался, или вообще, как между культурными людьми подобает!..

– Ладно, в следующий раз! А ты чем это занимаешься?

– Чем?.. Маршрут изучаю.

– Какой еще маршрут?

– В Пруссию, брат, ехать надо.

– Это зачем?

– Во-первых, ружье Кристофу Функу заказать, во-вторых, выучиться стрелять по правилам, преподаваемым в одном прусском лесничестве… И тогда, мой друг, прямо на все международные состязания!..

– Вишь чего захотел!

– Отчего же?! Разве я не могу выучиться?

– В прусском лесничестве?! Ни во веки веков!

– Да ведь господин фон Г. выучился!

– Во-первых, ты не господин фон Г.; во-вторых, господин фон Г. обучался в молодых своих летах, а ты уже, слава богу, дожил до предела закоснелости; в-третьих, господин фон Г., по всем видимостям, – немец, а ты, сколько известно, если не из самого Царевококшайска, то по меньшей мере из окрестностей оного.

– Что же из этого?

– А то из этого, что прусское лесничество, обучившее господина фон Г. и преподавшее ему настоящие правила, тебе никогда оных не преподаст; напротив того, так обучит, что ты не токмо зайцу в голову не попадешь, но и по хвосту оного благополучно пропуделяешь.

– Гм… А ведь, пожалуй, ты и прав.

– Конечно, прав.

– Прав, прав, сам теперь вижу, что прав… Немцы вообще народ ненадежный, а теперь, кроме того, сближение с Францией… нарочно не выучат.

– Ну, вот видишь.

– Да-с. Теперь я и насчет Кристофа Функа сомневаюсь: деньги слупит настоящие, а такую палилку пришлет – из-за угла разве палить… И будет прав по-своему, потому – сближение с Францией.

– Отчего ты англичанам не закажешь? Деньги ведь тебе все равно швырять… По крайности вещь будет солидная.

– Англичан я, брат, не терплю. С того самого момента, как меня в детстве гувернантка-англичанка собственноручно высекла, я их переносить не могу.

– Причина резонная.

– Понятно, резонная. Впечатления детства на век остаются, у меня и теперь при воспоминании соответственные части тела чешутся, вот как!

– Однако ты очень впечатлителен.

– И не говори! Однако кому ружье заказать?

– Французам закажи: теперь сближение, так оно как раз кстати.

– Кстати-то кстати, это я и сам понимаю, да у них там путаница какая-то: в Сент-Этьене, говорят, надувало на надувале сидит, Галанд тоже… их и на выставку не пустили… Форе-Лепажа я сам видал в деле – так себе ружьишки… Впрочем, об этом вопросе я еще подумаю.

– А в Пруссию поедешь?

– Ни за какие коврижки! Пропади она пропадом!

И Жабников с некоторым даже озлоблением швырнул в угол «Карманный путеводитель».

Из этих примеров явствует, между прочим, и то, какою настойчивостью в преследовании своей мысли обладал Петр Иванович. В своем неизменном движении вперед он не знал удержу и отступал лишь тогда, когда доводы contra отличались уж совсем подавляющею логикою. Притом же, как выше сказано, он был быстр и скоропалителен; эта скоропалительность во всей своей силе проявилась и утром 27 сентября.

Жабников, в рубашке, вздев на одну ногу туфлю и позабыв надеть другую принадлежность того же рода, немытый и нечесаный, устремился из спальни в кабинет, присел за письменным столом и через несколько минут изготовил такой проект окружного послания:

«М. г., знаю, что Вы, как страстный и опытный охотник, вполне сочувствуете процветанию в нашем отечестве этой благородной забавы; знаю, а посему и обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой пожаловать ко мне 6-го предстоящего октября, вечером в 8 часов для обсуждения вопроса об учреждении у пас в N общества охоты, проект устава которого будет мною к тому времени изготовлен. Вопрос назрел, м. г., и я вполне верю, что Вы это чувствуете так же, как и я, как и все, для кого слово „охотник“ не пустое слово; позволяю себе надеяться, что в образовании нашего общества Вы примете живое участие не только как член оного, вносящий известную плату и пользующийся в силу этого соответственными правами, но и как человек ума и мысли, помогающий развитию общего дела субъективно с объективной стороны исследованием вопроса и путем здравой, разумной и всесторонней критики способствующий более подробной и совершенной выработке нашего устава. Смею прибавить, что после заседания желающие составить партию в винт найдут у меня все необходимые для того приспособления».

На этом Петр Иванович остановился. Ему, с одной стороны, очень хотелось еще приплесть сюда, что он за честь себе поставить накормить гг. будущих членов ужином, а с другой, мелькала мысль: а вдруг их привалит целая орава, где я тогда и посуду-то возьму?

По зрелом обсуждении он решил об ужине не упоминать, на всякий же случай положил приобрести фунт кровяной колбасы, пару керченских селедок да коробку сардинок, водка в надлежащем количестве предполагалась сама собою.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.