Очерки Заилийского края и Причуйской страны

Когда через 47 верст похода в горах, совершенного по узкой тропинке, мы наконец спустились в эту долину, нас встретила местность до крайности грустная. Вся трава по низменности уже выгорела, и надобно было скот отогнать в ущелья, чтоб дать ему поправиться от утомительных переходов. Нигде по сторонам не видно было аулов и стад, и только временами кое-где появлялись одинокие вооруженные всадники, наблюдавшие за нашим отрядом. Я старался осмотреться в новом краю, куда до меня проникали немногие европейцы, и скоро узнал, что мы стоим близь места, где был убит известный в летописях степей Кенисара Касимов. Этот мятежник долго волновал наших киргизов в сороковых годах текущего столетия и кончил свою жизнь тем, что сложил на берегах Чу, близ устья Каракунуса, свою голову, которая была возима в Копал и Ташкент. Загнанный русскими отрядами на крайний юг степи, он встретил здесь новых противников – кара-киргизов, и ими был погублен окончательно. Своим коварным поведением и беспрерывными хищничествами Кенисара до того успел ожесточить всех своих противников, что дикокаменные с живого его содрали кожу, а тело потом сварили в котле. – Правительство наше изъявило свою признательность главному виновнику истребления мятежника, манапу Урману, возведением его в чин подполковника, а других участников в битве у Кеклик-Сенгира наградило двенадцатью золотыми медалями. Вскоре по смерти Кенисары, в 1847 г., посетил Алатауский край топограф Нифантьев и составил первую его карту. Это было начало знакомства нашего с местностями, прилегающими к Небесным горам и Кокану.

Для нас стоянка у Каракунуса была не совсем удачна. Находившиеся при отряде киргизы, узнав, что толпа дикокаменных, побывав в их аулах, возвращается назад и будет переправляться чрез Чу у Кеклик-Сенгира, захотели во что бы ни стало пощипать хищников. По малочисленности ордынцев сравнительно с дикокаменными, которых было до 500 человек, можно было заранее предсказать неудачу, и потому пришлось подкрепить мстителей полсотней казаков. Но азиатское нетерпение испортило дело прежде, чем казаки успели прибыть к месту стычки. Один султан, один батырь и три джигита попались в плен. Кроме их, одному из киргиз прокололи насквозь грудь, так что пика, войдя в спину, прошла чрез легкие и переломила одно из передних ребер, которое торчало вперед. Удивительно, что этот киргиз не только остался жив, но через двое суток уехал к себе в аул, верст за восемьдесят, и меньше чем через месяц снова разъезжал преспокойно, как ни в чем не бывало. Происходит ли эта способность переносить раны от умеренности азиатцев в пище во время похода, или таково свойство турецких племен вообще, или, наконец, приемы степной хирургии так хороши, что скоро залечивают раны, – я не умею сказать.

VI. Географические подробности о Чу и ее долине

Так как новое наше укрепление Кастек лежит под 43°8′ широты, а устье Большого Кебина в Чу под 42°41′, то выходит, что ширина Алатау в меридиане этого форта простирается до 45 верст. Южный скат этого кряжа обрывист, скуден растительностью и не представляет никаких удобств даже номадам; северный богаче травами и обильнее орошен водою. Оба они ниспадают в равнины, очень возвышенные над морем. Если можно доверять кратковременным наблюдениям над барометром, то высота Кастека есть 3200 ф., а высота русла Чу около Старого Токмака около 3600 ф. Принимая в соображение низкий уровень степей Сырдарьинских около Телекуль-Тата, Саумал-Куля, Бабыстын-Куля и других озер, мы легко объясним себе быстроту течения, которая заменяется в Чу. Эта мутная река, бегущая по горизонтальной на глаз равнине, в самом деле орошает очень покатую степь. Зелень камышей предохраняет отчасти берега от размывания их столь быстрым потоком; но зато вода его скорее походит на жидкую грязь, чем на речные струи. Едва успеешь дать постоять стакану десять минут, как на дне его образуется около полудюйма осадка, и сквозь отстоявшуюся таким образом воду все еще не видать предметов, как сквозь матовое стекло или чрез раствор сиенны.

Чу выходит из Небесных гор под именем Кошкара и стремится сначала на северо-восток к озеру Иссык-Кулю. Высокую, местами превращающуюся в ущелье долину ее в этих местах я посетил в 1860 году. После прорыва чрез скалистый кряж Кизыл-Омпол, Кошкар вдруг выходит на равнину соседнего озера, протекает от него всего в трех верстах и, отделив на восток небольшой рукав Кутемалды, всею массою вод снова уходит в горы. Дикое ущелье, которым она пробегает тут, носит названье Боам. Чтобы судить о быстроте вод в этих местах, достаточно сказать, что от Иссык-Куля до Старого Токмака, на семидесяти верстах, она падает около 1600 ф., т. е. больше, чем Волга на всем протяжении 3100 верст, от истоков до Астрахани. Волны с шумом дробятся о камни в русле и прибрежные скалы, часто обращаясь в пену. Даже в 30 верстах от выхода из гор скорость течения их не менее 10 фут. в секунду, тогда как, напр., Нева в Петербурге имеет всего три фута. Нужно ли говорить, что огромная сила падающего потока пропадает бесплодно в окрестной пустыне, не принося пользы человеку и разрушая лишь соседние скалы.

Начавшаяся у устьев Кебина и Джель-Арыка долина Чу быстро расширяется к западу. Уже около Пишпека она не менее 17 верст от севера к югу; дальше к Ит-Кичу это расстояние между горами правого и левого берега все более возрастает. Не много стран на земном шаре, где бы сухость воздуха достигала таких крайних пределов, как здесь. 29 мая в четвертом часу пополудни я наблюдал психрометрическую разность температур в 15° R, при теплоте смоченного шарика +16°, 1: это дает влажность воздуха едва в 0,12 той, при которой атмосфера насыщается водяными парами. Цифра, здесь приведенная, есть наименьшая из всех, доселе полученных в разных странах земного шара. Гумбольдт, Эренберг и Розе наблюдали сухость атмосферы в Прииртышских степях и получили все-таки 0,16; даже Хорасанская экспедиция в 1858 году не нашла в Северной Персии менее 0,14. Последствием этой сухости является грустное однообразие и бедность растительного царства в долине Чу, а с ними и малая удобность ее к заселению. Могущество природы представляется нам здесь в самой резкой противоположности с бессилием человека, и положительно можно сказать, что пока Каспийское море не соединено с Черным, пока воды его не подняты на один уровень с океаном, а поверхность не расширена до того, чтобы закрыть часть степей Приволжских, Туркменских и Оренбургских, до тех пор большая часть Средней Азии не способна к такому же историческому развитию, как Европа.

Чем шире становится долина реки Чу, тем больше начинает она походить на пустыню. Только по южному краю равнины, у подошвы горы Киргизнын-Алатау тянется полоса хорошо орошенная и потому имеющая траву и даже рощи абрикосовых и других деревьев. На северном берегу Чу текучие воды прекращаются речкой Дала-Кайнаром, и далее к западу расстилается уже Голодная степь. Любопытно, что эта страна, несмотря на ее печальный, негостеприимный характер, посещена была и описана гораздо раньше, чем, напр., Заилийский край. Мы находим о ней сведения еще у Поспелова, Бурнашева, Телятникова и Потанина. Последний говорит, между прочим: «Река Чу, или Чуй, (в нижней части) имеет течение быстрое, в весеннее время разливается от 250 сажен до 8 верст, что бывает обыкновенно во второй половине апреля. Осенью, в октябре, полная вода опять повторяется, но к концу ноября река уже успевает совершенно сбыть и замерзает до марта. В жаркое время течение в ней местами прекращается, так что остается лишь ряд омутов. Переходы вброд тогда многочисленны, и по временам русло бывает не шире трех сажен и не глубже аршина. Островов на реке множество, и часто она сплошь заросла камышом, который, таким образом, составляет то, что называется крепями, т. е. сплошными, непроходимыми массами высокой травы, наподобие рощ». Эти сведения пополнены в 1852 году, когда сибирское начальство посылало на Чу подполковника Шульца, чтоб ознакомиться с окрестной страной в военном и хозяйственном отношениях. В обыкновенное время, говорит этот офицер, глубина воды в Чу на пространстве от могилы Тляу озера Саумал-Куль бывает не менее трех четвертей аршина; в весеннее полноводье уровень возвышается сажени на полторы, причем все низменные прибрежья затопляются. Тогда караваны, не имея возможности переходить реку вброд, устраивают паромы из камышей, перевязанных арканами, и на этих плотах перевозят товары, а скот перегоняют вплавь. С убылью воды открывается много бродов; из них известнейшие: Казанган, Тасты, Той-Тюбе, Биш-Курган и Кара-Уткуль. Река довольно богата рыбою, которой особенно много в прибрежном озере Бегер-Куль. Вредных насекомых в равнине Нижнего Чу, по-видимому, меньше, чем на верховьях. По крайней мере, отряд 1852 г. встретил одну фалангу во все время своих движений. Зато комары и мошки составляют истинный бич для людей и скота. Эти насекомые, без сомнения, особенно многочисленны от обилия камышей, которыми, надобно заметить, одето все прибрежье Чу, по обеим сторонам, от самого Токмака. Иногда эти камыши столь высоки, что достигают трех сажен. Тут настоящее царство кабанов и даже тигров.

Вообще, тигр известен во всей Средней Азии по степным местам, преимущественно, впрочем, в приречных камышах и рощах. В Заилийском крае он попадается в горах. Даже около Верного бьют тигров, и мне удалось кожу молодого экземпляра привести оттуда в Омск. В 1860 году, когда я ездил смотреть водопад на Иссыке, в горной долине этой реки появился тигр, внушавший моим спутникам, казакам, большие опасения за их лошадей, которых мы должны были оставить у подножия водопада. Впрочем, кажется, что этих свирепых животных за Илей все-таки меньше, чем на реке Сырдарье, около форта Перовский. Вглубь степи, на север, тигр распространяется до Копала, т. е. до 45° широты, и даже далее; но то бывают, по-видимому, отсталые особи. На востоке Азии, в Манчжурии, большие кошки встречаются гораздо севернее, до 49-й и даже 50-й параллелей. При обилии пищи в тамошних лесах они и рослее.

Скажем, наконец, в заключение этих географических замечаний о Причуйской стране, несколько слов и о Голодной стели. Они пояснят нам, почему все знание этих мест по необходимости должно ограничиваться сухим исчислением местных предметов, не касаясь людей, которые заходят сюда лишь случайно. Бетпак-Дала, говорят Поспелов и Бурнашев, покрыта только терновником и отчасти полынью; по неимению воды она не заселяется; проходящие чрез нее встречают только немногие колодцы, и притом часто с дурною водою. Весной караваны еще довольствуются водою, остающеюся от таяния снегов; летом же иногда приходится на ночлегах копать колодцы, и тогда достигаешь подпочвенной воды, не глубже, впрочем, двух сажен. Вся ширина степи от севера к югу, по дороге из Семипалатинска в Ташкент, достигает 180 верст. В части, ближайшей к югу, или собственно в ее низменной долине, встречаются многочисленные солончаки, которые распускаются после таяния снегов, но совершенно высыхают в жары. Тонкая, едкая пыль с их поверхности свободно переносится и тогда ветром, который здесь особенно часто и сильно дует с востока, т. е. со стороны Балхаша. На юге от Чу наружный вид степи изменяется: солонцы и полуобнаженные глинистые пространства сменяются сыпучими песками, по которым изредка растет саксаул, джузгун, джеральчик и терескен. Ни одного колодца нет в этой песчаной пустыне на переезде в целые 50 верст от берегов Чу до озера Кара-Куль. Караваны должны бывают запасаться водой на ночлегах и вести ее в кожаных бурдюках, подобно тому, как это делается в Нубии, Аравии и Сахаре.

VII. Несколько слов о землях по ту сторону Чу

Большая впадина, занятая Иссык-Кулем и долиной Чу, ограничивает с севера горную страну дикокаменных киргизов и Коканского ханства. Об Иссык-Куле в последнее время немало было говорено и писано; небольшая заметка о нем помещена и мною в «Географическом вестнике» прошлого года. Но земле дикокаменных киргизов менее посчастливилось. Хотя мы и можем ожидать богатых и разнообразных сведений об этих местах от г. Валиханова, которому личное пребывание в стране на юг от Теплого моря и знание киргизского языка дают средство исполнить такой труд с особенным совершенством, но как эти добытые им данные еще не вполне обнародованы, то может быть не лишним будет сообщить здесь то, что мне удалось собрать в 1850–1860 годах. Меня особенно занимало пространство на юг от Чу, где по дороге от Токмака к форту Перовский находится целый ряд коканских укрепленных селений и городков. Самую западную часть этой страны занимает хребет Каратау. Начиная в 120 верстах от Ак-Мечети, у мыса Кара-Мурун, он тянется на востоко-юго-восток, образуя зубчатую цепь, которой северный склон очень крут и обрывист, а южный, напротив, полог. У самой подошвы гор на северной стороне хребта прижались два коканские форта, Сузак и Чолак-Курган, имеющие небольшие предместья. Чрез них лежат пути из Ташкента в Петропавловск и Троицк. Перевал через Каратавские горы, на этих путях в Туркестан и Ташкент, делается по трем горным проходам: Суундыку, Карагыру и Саускандыку. Первый из них есть самый удобный и находится на дороге между Сузаком и Туркестаном. Караваны, направляющиеся этим путем в Петропавловск, в трое суток достигают от подножия гор до реки Чу, в 40 или 50 верстах от устья ее в Сауман-Куль. Переход через песчаную степь в этом направлении гораздо удобнее, чем от Чолак-Кургана на Казанган-Уткуль. Местами встречаются целые леса саксаула; травы везде хороши и вода в колодцах пресная. Но на северном берегу реки Чу опять начинается Голодная степь, и путь через Уванас-Кудук так же тяжел, как и дорога на Тюс-Булак, другое урочище, известное в Бетпак-Дала на дороге с Казанган-Уткуля. Заметим, что Каратавские горы заняты в настоящее время потомками Кенисары и остатками его скопищ. Это злейшие хищники на всем пути от Ташкента до Сибирской линии. Шайки их иногда проникают на север, по Сарысу, до самой Улутавской станицы.

На восток от меридиана Чолок-Кургана прежде всего обращают внимание: масса поросших камышом озер Кара-Куль и горный хребет Боролдай. Эти местности были посещены, по-видимому, только одним европейцем, Миллером, в 1739 году. Из маршрута Потанина мне удалось перенести на карту очерк озера Кара-Куль несколько отличный от обыкновенно даваемого ему. Что касается до Таласа, то эта река больше известна нам в средних частях своих, около Аулье-Ата, чем при низовьях. Из каталога астрономических пунктов, составленного по наблюдениям миссионеров-иезуитов, посланных Цяньлунем, мы узнаем, что на Таласе находится точка в широте 42°30′, долготе 91°37′ к вост. от Ферро; но есть ли это Аулье-Ата или другой пункт, трудно решить за недостатком новейших данных. Вообще, кажется, что иезуитские наблюдения широт еще хороши, но про долготы этого сказать невозможно. Думаю, что труды Региса, Буве, Жербильона, Фербиста и др. при Кханси в собственном Китае, в Маньчжурии и Монголии удовлетворительнее работ Галлерштейна, Ароши и Эспиньи в Туркестане и Джунгарии. Для доказательства стоит, напр., взять две точки: устье Сунгари в Амур и Кульджу. Первая и по новым определениям осталась при тех же координатах, как показано у Дю Гальда, вторая отнесена на целые 25 верст к западу (с 99°5′ на 98°43′ к вос. от Ферро).

Прилагаемый маршрут показывает некоторые подробности пути между Чолак-Курганом и Аулье-Ата по северной стороне Боролдая. Из расспросов нельзя было с ясностию узнать, впадают ли начинающиеся из гор ручьи в Талас, или же теряются в песчаной степи. Кажется, что последнее вероятнее, так как вообще страна между Таласом и Боролдаем не заселена оседлыми жителями, что едва ли б случилось, если б для водворения колоний встречались удобные местности. Самый Талас, подобно Чу, не имеет никаких угодий на своих берегах, и русло его, как и долина, большею частию поросли камышами. Река имеет довольно много воды только по выходе из гор, возле Аулье-Ата, хотя и тут переходима вброд; потом уже постепенно уменьшается в размерах и едва достигает озер Кара-Куль. Выше Аулье-Ата она течет по узкой долине и имеет истоки в соседстве с бассейном Кашкара, почти на меридиане Пишпека.

За Таласом лежит настоящая terra incognita до самой Ферганы. Я разумею только страну между параллелями Аулье-Ата и Намангана, не распространяясь вглубь нагорной части Средней Азии. Здесь совершается постепенное понижение и раздробление на ветви Небесных гор. Соображая некоторые расспросные сведения с показаниями немногих путешественников по юго-западной части Коканского ханства, можно кажется принять здесь две главные цепи: одну на северной стороне Чирчика, кончающегося горами Кызыкурт, севернее Ташкента, и другую, которая тянется на юге от Чирчика и имеет юго-западной оконечностью кряж Кендыртау. Мы знаем два пути, которые пересекают эти горы или касаются их предгорий: на восток от Аулье-Ата в Наманган, по маршруту, который показывает два труднопроходимые кряжа, и на западе дорогу из Туркестана в Кокан, которая касается Кызыкурта и пересекает потом Кендыртау. Из северной цепи, Кызыкурта, берут начало многочисленные притоки Арыша, а Кендыртавские горы питают побочные реки Сыра. Подробности о них могут быть предметом особого самостоятельного исследования, для которого труды Клапрота (Carte de l'Asie centrale), Потанина, Назарова, Ханыкова, Вельяминова-Зернова, Шестакова (карта Коканского ханства 1859 г.) и Бардашева будут служить источниками. Здесь же заметим только, что долина Арыша составляет южнейший предел кочевок Большой киргизской орды, которой масса находится в Заилийском крае и на Чу.

Дикокаменной орды бий Сартай (посольс. 1849 году). Рис. А. Померанцева

VIII. Дикокаменная орда

Оставим теперь чисто географическую или топографическую сторону дела. В каждом описании даже малоизвестной страны должны быть всегда даны только общие черты орографии и гидрографии ее, без обременения памяти излишним числом мелких фактов, которые могут найти место в приложениях. Эти общие черты тем плодотворнее, тем резче и напечатлеваются в уме человека, чем они малочисленнее, общнее и проще. Конечно, многосторонность описания, его всеобъемлемость, так, чтобы изображаемая страна представлялась в полной картине своего физического устройства и производительности, – эта всеобъемлемость есть цель истинной географии; но она пока не может быть достигнута для стран, о которых здесь идет речь, ибо нет для них ни геологических наблюдений, ни исчисления богатств флоры и фауны. Можно, однако же, сказать, во всяком случае, что описание было б совсем неудовлетворительно, если б не коснулось человека в его племенном быту на рассматриваемой части земной поверхности. Выше было сделано несколько замечаний о Большой киргизской орде, ее разделеньи на роды и их числительности. Эта орда, впрочем, давно уже известна, и сведения о ней, хотя и неполные, находятся еще в сочинении А. И. Левшина. Гораздо беднее мы данными о кара-киргизах, иначе бурутах или дикокаменных киргизах. Первые сколько-нибудь обстоятельные подробности о них приобретены наукою из китайских источников, разработанных Клапротом и отц. Иакинфом; потом рассеянные показания находятся у Вуда, Ханыкова и Вельяминова-Зернова. Наиболее же систематические сведения изложены в статье о дикокаменных киргизах, составленной гг. Ворониным и Нифантьевым и присланной в Географическое общество генерал-губернатором Западной Сибири в 1851 году. Просмотрев все эти источники, мы, однако же, легко убедимся, что этнография бурутов очень бедна.

Заслуживающему всяких похвал усердию г. Бардашева, переводчика при начальнике Алатовского округа, мы обязаны следующими ниже подробностями о Дикокаменной орде, и особенно о родах, ближайших к нам. Эти сведения по возможности были пополнены и исправлены мною в 1859–1860 годах, и, быть может, не чужды некоторого интереса, особливо ввиду общей скудости этнографии Средней Азии. Для русских они могут иметь еще ту особую занимательность, что настоящие наши движения на материке азиатском прежде всего приводят нас в соприкосновенье с кара-киргизами.

Дикокаменными назвали русские народ, который кочует в горах около Иссык-Куля и который сам себя зовет просто кыргыз, в отличие от казаков (койсаков), которых мы приняли называть киргизами. Племя это не имеет определенной истории и едва ли принадлежит к коренным туземцам страны, в которой прежде господствовали ногаи (калмыки?). Про одну часть их достоверно можно сказать, что она пришла в Тянь-Шаньские горы с верховьев Енисея, где еще в XVII веке вела борьбу с русскими; но вообще кара-киргизы производят свой род с запада, из областей, занятых и доныне тюркскими племенами. Действительно, язык их есть тюркский, уйгурского наречия, хотя и не чуждый посторонних примесей. Воображение народное окружило даже некоторыми поэтическими вымыслами колыбель своего племени в горах, соседних Нарыну и озеру Иссык-Кулю. Вот эта легенда, мало, впрочем, изящная и обличающая недостаток вкуса в своих составителях [эта легенда, с некоторыми вариантами, рассказана уже в III кн. «Записок» г. Голубевым].

Дочь какого-то хана имела обыкновение делать дальние прогулки в сопровождении сорока девиц. Однажды, возвратясь домой, она нашла свой аул совершенно разграбленным, и одно только живое существо встретилось ей – красная собака (Кызыл-Тайган). От нее, по словам предания, забеременели все подруги, в память которых потомство и усвоило имя кыргыз (крык-кыс – сорок девиц). Эта легенда пополняется и иногда заменяется рассказом, что царевна и ее подруги забеременели от пены взволнованного озера, которую попробовали, после чего родные и прогнали преступниц из дому. Долгое время девицы скитались в пустыне с своею царевной, но наконец восстали на нее, как на виновницу несчастия, и прогнали за Чу. Здесь бедную ханскую дочь нашел один из родоначальников всех киргизов и взял себе в жены, вскоре после чего она и родила сына Кыргыз-бая. Эта последняя личность играет роль настоящего родоначальника дикокаменных. Он много терпел сначала от своих братьев, которые упрекали его неизвестным происхождением, обделен был ими по смерти отца, но наконец явился торжествующим, когда удалось ему украсть из юрты матери колотушку для кумыса и узду – символы первенства. С Кыргыз-бая предание становится более определительным и перестает быть чистым вымыслом. Во всяком случае, и самые собственные имена кара-киргизских праотцев все же сомнительны.

У Киргиз-бая были два внука: Абл и Ковл. Последний дал начала родам кокче, сору, мундус и кытай, которые в совокупности называются сол, что означает «левый» (Bourouttes occidentaux Клапрота). От Абла же произошли десять родов, образующих отделение он (правое, B. orientaux), именно богу, сары-багыш, султы, черик, саяк, адыгинэ, багыш, монандыр, джадыгыр и тунгатар. Все эти мелкие поколения, настоящие кочевые горцы, живут в стране между Бадакшаном и Кунгей-Алатау, от Текеса и Музарта до Кокана и Самарканда. Математический центр Азии, таким образом, приходится в занятых ими землях. Наиболее известны нам дикокаменные сары-багышы, султы и богинцы. Из них первые в настоящее время кочуют на верховьях Чу и у западного конца Иссык-Куля. Числительность рода простирается свыше 10 000 юрт, т. е. не менее 40 000 душ. Это довольно воинственный род, и между старшинами его теперь особенно известны Умбет-Али, Тюрегильды, Рускул-бек, Адиль и Джантай. На восток от сары-багышей, по Тубу, Каркаре и Текесу, кочуют богу, которых умерший манап Бурамбай [портрет его в I книжке «Записок»] был из первых кара-киргизов, принявших подданство России. Теперь у богинцев нет особенно влиятельных старшин, и род их, раздробленный на множество отделений, много утратил своего значения, особенно от вражды с сары-багышами. Оставаясь все еще в числе 10 000 кибиток, он далеко не имеет тех богатств, которыми владел при Бурамбае, когда одних лошадей считалось у богу до 100 000 штук. После этих двух родов ближайший к нам есть султы – небольшое племя, до 6000 юрт, но самое воинственное из всей Дикокаменной орды. Султы населяют горы Киргизнын-Алатау от Токмака до Аулье-Ата, перемешивая на востоке свои кочевки с сары-багишскими. Между ними замечательнейший старшина есть Джанкарач. На юг султы распространяются только в долину Таласа; далее же их сменяют другие роды правой и левой половины орды (он и сол).

Бурамбай, верховный манап рода бугу (умерший в 1858 г.)

Саяки кочуют на южной стороне Небесных гор, по верховьям Нарына; восточнее их, до Аксу и далее к Куче, обитают черики. Роды эти, вместе с соседними им багышами, спускаются зимою с отклонов Тянь-Шаня в долину Тарима и распространяются тогда до Кашгара, Яркента и даже Хотана. Географическое положение других разделений орды трудно определить, но, во всяком случае, известно, что они занимают всю систему Болора, Бадакшан, Каратиген, Вохан, окрестности Уша, Андиджана, Кокана и даже Ташкента и Самарканда. Мы знаем теперь, что влияние их в Коканском ханстве очень значительно и что именно из рода адыгинэ происходит первый министр хана Алим-бек, а из Каратигена родом Канаат-ши, известный предводитель коканского войска, приходившего в 1860 г. под Кастек.