Стенограф жизни

В начале поэмы тихая дверь в небытие рисовалась через отождествление с Оптиной пустынью. В концовке появляется шпиль готического собора. На этих двух остриях держится небо «Поэмы Воздуха». С видением готического собора связано детское увлечение Цветаевой католичеством в пору ее жизни за границей в пансионе. Вспомним образ падающего готического собора в пьесе «Фортуна» : «Мы рухнем, как двойная башня!» (Театр, с. 79). В «Поэме Воздуха» шпиль «роняет храм дням», а сам устремляется в высоту:

Так, пространством всосанный,

Шпиль роняет храм —

Дням.

Варианты строк о шпиле: «Так, бессмертьем / пространством всосанный / Шпиль теряет связь / С храмом», «Шпиль бросает / слагает груз / Храма», «Так, бессмертьем всосанный / Шпиль бросает храм / Дням» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 101). Во всех приведенных вариантах храм (искусство) оказывается частью земного измерения. Подобен шпилю дух-поэт, сбросивший на землю в творчестве «дичь и глушь чувств», а после смерти ставший крылатой мыслью, духовной энергией. Как в слове «воздух» спрятан «дух», так Дух Поэта становится частью воздуха.

В жилах Цветаевой текла немецкая кровь; немецкий – один из языков, которыми питался ее русский словарь; немцем воспринимала она Рильке. Цветаева называла Германию своей родиной, колыбелью души («О Германии») и писала: «Душа есть долг. Долг души – полет» (IV, 545). Душа летит, «Die Seele fliegt» – это звучало для нее именно по-немецки (Там же). В рабочей тетради поэмы вместо русских букв, как и в «Новогоднем» обращении к Рильке, появляются немецкие. Следом за стихом: «Храм нагонит шпиль» – в тетради: «Stirn? Warum bist Du still?» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 101) «Лоб? Почему ты тих?» – нем. Немецкое «still» (тихий, безмолвный, тайный) созвучно немецкому же Stirn (лоб) и русскому «шпиль». По-немецки spitz острый, остроконечный. Второе значение слова spitz – колкий, язвительный. Spitze острие, кончик, вершина; голова, колкость, жало, кружево. Буквально шпиль – Spiel игра (нем.) (ср. об этом же у Войтеховича: «Цветаева, вероятно, обыгрывает паронимическое сближение «шпиля» и «игры», «готического» и «божественного» в немецкой речи. ЦА, с. 390). Движение ввысь шпиля сходствует с игрой поэтической мысли, с остротой языка, мысли, с кружевом поэтического слова. Возможно, она вспоминала Мандельштама:

Кружевом, камень, будь,И паутиной стань.Неба пустую грудьТонкой иглою рань.(О. Мандельштам «Я ненавижу свет…)

Вместо вечного штиля, Вечного покоя на том свете «морскую» Цветаеву ждет вечное вертикальное движение «в полное владычество / Лба», вот почему, возможно, она отказывается от немецкой строки черновика. Еще в одном, не вошедшем в поэму варианте, бесконечность мироздания уподоблена нью-йоркским небоскребам:

В час, когда готический

Храм нагонит шпиль

Собственный, и вычислив

Всё, Нью-Йорки числ:

В час, когда готический

Шпиль нагонит смысл

Собственный… (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 117)

«NB! Дать вертикальную линию окна, этаж <и>, ступеньк <и>, указать, по возмож <ности>, вертикаль и множество что-н <и> б <удь> простое, житейское, по возможности сухое» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 120) – пишет она в тетради, работая над финальными строками поэмы. Нью-Йорк в записи 1918—1919 годов одного сна Цветаевой был символом высоты, с которой летела душа не вверх, а вниз (IV, 485). Но к Америке Цветаева относилась без любопытства, ее ироническое отношение к Америке выразилось в «Стихах к сыну» (1932), в «Хвале времени» (1923). В отличие от России, страны Души, граничащей с тем светом (см. «Поэт и время»), или Германии, страны Духа, Гёте и Баха (см. «О Германии»), Америка была страной машин. Новшества Америк ассоциировались с Временем, с тем, от чего Цветаева отстранялась. Она ищет в тетради вариант множественности, которая обозначит космический закон движения небесных светил и духов: « казармы числ! / бойницы числ!» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 120), а в окончательном тексте останавливается на метафоре « и вычислив / Всё когорты числ!». В окончательном тексте, подобно космической ракете, шпиль как бы отделяется от храма, чтобы своим острием догнать «смысл собственный», вернуться к Творцу, Архитектору Вселенной, в мир Мысли, в мир Замысла:

Не в день, а исподвольБог сквозь дичь и глушьЧувств. Из лука выстрелом —Ввысь! Не в царство душ —В полное владычествоЛба. Предел? – Осиль:В час, когда готическийХрам нагонит шпильСобственный – и вычисливВсё, – когорты числ! —В час, когда готическийШпиль нагонит смыслСобственный…

Движение Духа-поэта к Творцу-отцу также задано некими когортами числ, подчинено неизвестным человечеству законам. Это движение дано бесконечным, подобным полету скифской (?) стрелы, пущенной из лука, летящей по заданной траектории.

«Сезам»

Во время создания «Поэмы Воздуха» Цветаева записала: «Люди меня не знают, п. ч. не доходят до ТОГО места, с к <оторо> го начинаюсь я. Удовлетв <оряются> Vorhalle (предверием, нем. – Е. А.). Мило Сезам. Копить внутрь» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 23). Выражение «Сезам, откройся!» пришло из сказки «Али-Баба и сорок разбойников», входящей в состав арабской «Тысяча и одной ночи» благодаря французскому ориенталисту Антуану Галлану. В сказке шла речь о пещере, двери которой открывали заветные слова «Сезам, отворись!» Али-Баба проник в пещеру и стал владельцем награбленных разбойниками ценностей. Выражение «Сезам, отворись!» употребляется в значении «ключ для преодоления каких-либо препятствий или как шутливое восклицание при намерении преодолеть какое-либо препятствие, проникнуть в тайну (Крылатые слова, с. 313). Неоднократно в различных высказываниях Цветаевой встречаем крылатое выражение «Сезам, отворись!» в качестве определения скрытых в душе богатств. В «Повести о Сонечке «Повесть о Сонечке (1937) Сонечка Голлидэй говорит о своей любви к Цветаевой, используя для определения ее таланта и страха своей любви то же выражение (хотела и не могла поцеловать Цветаевой руку) : «Страх сделать то, Марина! «Сезам, откройся!» Марина, и забыть обратное слово! И никогда уже не выйти из той горы… Быть заживо погребенной в той горе… Которая на тебя еще и обрушится…» (IV, 371) Отголоски этого крылатого выражения – в стихотворении «Не надо ее окликать… «Не надо ее окликать… (1923). В письме к Пастернаку 1927 года мы слышим те же мотивы, которые позднее прозвучат в «Повести о Сонечке» : «Никогда я так ни одного человека не боялась, как тебя, всего твоего богатства, до которого у меня есть жезл. Sesam, thue Dich auf, – невозвр <атность> этого слова! <…> … что́ знает Сезам о своих сокровищах? Он: они – одно. Он сам – понятие сокровища. Для других «сокровище», для себя «я». Чтобы Сезам себя сокровищем, т. е. свою силу, осознал, нужна жадность, равная сокровищу, зоркость, равная сокровищу, вместимость, равная сокровищу. Сезам тогда проснется, когда придет гость, захотевший взять всё <подчеркнуто трижды>, т. е. – рукой не двинуть» (ЦП, с. 373). Она писала Пастернаку о самодостаточности Поэта, о его Душе как о сокровищнице, которая нужна только для того, чтобы взять из нее часть богатств. Жить в душе Поэта не хотел бы никто. В приведенном выше письме Пастернаку слышится мучительное сознание отгороженности от мира. Не случайно именно во время работы над «Поэмой Воздуха», над Поэмой Своего Одиночества, Цветаева задумывает новую вещь об Эвридике: «NB! Мечта об Эвридике <.> Как ее втянуло / (вдуло) в Аид» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 15, л. 82 об). Замысел остался неосуществленным, но важен контекст, в котором упоминается Эвридика в 1927 году. Цветаева воспринимает свою душу и душу похожего на нее гения Пастернака как Сезам, из которого нет выхода. «Поэму Воздуха», да и потом «Федру» Цветаева воспринимала возможностью вынести из души сокровища, реализовать себя полнее всего. С мысли о Сезаме она переходит к размышлению о поэме Пастернака «Лейтенант Шмидт», считая ее неполным выражением пастернаковского таланта, оставшегося невостребованным по вине века, пишет ему о необходимости эпоса. И Пастернак фактически внял ее совету, написав «Доктора Живаго».

В работе над финалом «Поэмы Воздуха» появляется запись: «Переход Конец Воздух <а>. Сезам. Тяга ввысь» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 87). Сезам – захлопывающееся отверстие в скале горы, окончательно поглощающей Дух, улетевший на тот свет. Цветаева попыталась обозначить, что впереди на пути в Бесконечность Дух ждет новое сокровище, сокровище Новой Жизни, подобное тому, каким является человек искусства. Иными словами, Сезамом Цветаева могла назвать Творца. Фактически, говоря об устройстве того света, Цветаева все время вспоминала самое себя. «Поэма Воздуха» – о Сезаме Души (Духа) Поэта и о том, как благодаря Гостю, Geist, личности гения, ангела, равной или превышающей художника, Душа (Дух) выходит на новую ступень своего роста. Большой поэт, каким Марина Цветаева сознавала себя к 1927 году, является, в ее представлении, подобием Бога (в этом перекличка взглядов Цветаевой с К. Юнгом), а внутренний мир Поэта устроен по тем же законам, по которым сложена Вселенная.

Тема стихии Воздуха, тема полета слышится и в переписке Цветаевой и Пастернака. 16 октября 1927 года Б. Пастернак послал Цветаевой письмо с описанием своего полета на самолете: «Летала ли ты когда-нибудь? Представь, это знакомее и прирожденнее поезда и больше похоже на музыку и влеченье, чем верховая езда. Сегодня я впервые подымался с Женей, одним знакомым и простой солдаткой – женой коменданта аэродрома. <…> Уже и сейчас, по прошествии 6— ти часов, мне эти сорок минут представляются сном. <…> Это – тысячеметровая высота неразделенного одиночества» (ЦП, с. 407—409). В этом письме, полном захлебывающегося восторга поэта, Цветаева не могла не услышать родных себе нот. Она откликается на письмо Пастернака 22 октября 1927 г. как на весть о новой поэтической теме: «Тобою открыт новый мир, твой второй дождь, уже ставший – в определении тебя – общим местом и посему – ощущала это с тоской – нуждавшийся в заместителе. Борис! Ведь еще ничего о полете, а о воздухе – только моя поэма, еще не вышедшая. <…> Новая эра, вторая песнь твоего эпоса, Борис» (Там же, с. 415). В том же письме Цветаева сообщает, что была и у нее «встреча с авиацией» : летом в Трианоне на ее глазах разбился «авион». Знала ли Цветаева, вспомнила ли в тот момент стихотворение Блока «Авиатор» (1910—январь 1912) (Впервые – // «Заветы», 1912, №1), посвященное памяти В. Ф. Смита, разбившегося на глазах у Блока 14 мая 1911 года. Блок, увлеченный авиацией, утверждал, что шум пропеллера «ввел в мир новый звук» (Блок А. А. СС, т. 3, с. 506). У Блока уподобление воздуха воде, как и у Цветаевой в поэме: «Как чудище морское в воду / Скользнул в воздушные струи» (Блок А. А. СС, т. 3, с. 33). В центре внимания Блока – летчик-авиатор, чей самолет терпит крушение, у Цветаевой летчик – повод к теме Воздуха и Небытия.

После окончания поэмы Цветаева занимается работой над трагедией «Федра», редактирует «С моря» и «Новогоднее». Последняя правка «Поэмы Воздуха» относится к июлю 1927 года. Впервые «Поэма Воздуха» будет издана в журнале «Воля России», 1930, №1. В пятитомнике Цветаевой (Ц5) напечатана по оттиску ВР с авторской правкой 1939 года. В БП90— по ВР, исправлением опечаток и датировкой по БТ-7, составленной в 1938 году. В сб. «Поэмы» – по БП90. В 1940 году Цветаева сделала пометы на полях поэмы, опубликованные в НС. В «Поэме Воздуха», которую Цветаева называла сушайшей из того, что написала, она попыталась представить Посмертие. Поэма получилась не эмоциональной, диктовалась переживанием Цветаевой кончины Рильке. Но сама тема поэмы возникла не только поэтому. В черновой тетради августа 1924 года читаем: «Мысль – неприкосновенна» (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 12, л. 14), и в этой формулировке – дыхание и воздух Свободы. В письме своей приятельнице Цветаева пишет летом 1925 года: «Живу без людей, очень сурово, очень черно, как никогда. Не изменяет, пожалуй, только голова. Знаю, что последнее, когда буду умирать, будет – мысль. П. ч. она от всего независима» (VI, 750). Потребность видеть перспективу – творческая потребность свободы поэтического мышления. Представление о том свете как царстве Мысли возникло не без влияния Пушкина:

Надеждой сладостной младенчески дыша,

Когда бы верил я, что некогда душа,

От тленья убежав, уносит мысли вечны,

И память, и любовь в пучины бесконечны, —

Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,

И улетел в страну свободы, наслаждений,

В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений.

Где мысль одна плывет в небесной чистоте… (1823)

Так же, как и Пушкин, Цветаева не была уверена в том, что Душа бессмертна, «от тленья убежит» не только в поэзии («Я памятник себе воздвиг нерукотворный»); пыталась представить Страну Свободы, «где смерти нет», улететь вслед за Пушкиным, за Рильке, оказаться в запретной стороне бытия. Неужели там, за гранью видимого мира, нет ни мысли, ни любви?! «Как, ничего!.. <…> Мне страшно!..» – могла бы написать и она. Пушкин заканчивал стихотворение «Надеждой сладостной младенчески дыша…» словами о необходимости долгой земной жизни. Цветаева своей поэмой жаждет утвердить потустороннее бытие, словно заранее предчувствуя: десятилетие спустя ее семья разделится пополам и замаячит отъезд в страну, где мысль несвободна.

«Имеет ли сама поэма качество красоты?» – задается вопросом О. Г. Ревзина, находя в концовке поэмы «как будто нечто альтернативное красоте» – «предзноб блаженства» (Сб94, с. 69). «Поэму Воздуха» трудно назвать лучшим произведением или любимым произведением Цветаевой По мнению В. К. Лосской, «Поэма Воздуха» занимает «центральное место в серии двадцати длинных лирических поэм». (Песни, с. 131. См. также: М. Малиновская. «Гетто избранничеств», М., 2001, с. 327—341). Цветаева писала ее после «С моря», «Попытки Комнаты», «Новогоднего», немного из последних сил, и сама это чувствовала. На наш взгляд, поэма страдает некоторым нагромождением ассоциаций. В ней преобладание умозрительного начала над гармонией, она трудна для восприятия и истолкования. Отсутствие любовно-эротического начала Цветаева справедливо видела концом лирики. «Поэма Воздуха» не лирична, нелюбовна, кризисна. В 1941 году Цветаева подарит ее Ахматовой вместо новых стихов в момент поэтического молчания как весть о собственном конце. Знала ли Цветаева, что пометила окончание поэмы 24—ым июня, почти днем рождения Ахматовой? Несмотря на антилиричность, отвлеченность, поэма, в которой Цветаева попыталась найти «новые слова» для воплощения таинственной сущности Посмертия, равно как рукописные материалы, к которым мы прикоснулись в процессе чтения, вероятно, еще долго будут предметом споров, исследовательских концепций.

«Чьей-то победы великодушье всех созвало за зеленый стол»: возвращаясь к истории поэмы «Автобус»

Победи изнуренья измор,

Заведи разговор по-альпийски.

Б. Пастернак

Альпийской реки по краям

Спешащим и шепчущим: что с ней?

Как будто бы всем тополя <м>

Всё сразу сказали все сосн <ы>!

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 81.Стихи из черновиков финального четверостишия второго стихотворения «Куста», непосредственно предшествующие работе над концовкой «Автобуса» «И какое-то дерево…».

Публикация и текст

Неоконченная поэма «Автобус» (апрель 1934— июнь 1936 гг.), изданная дочерью поэта на основе полубеловых отрывков, – последняя поэма Марины Цветаевой. В 1938 году Цветаева взялась за переписывание некоторых своих вещей набело, в том числе поэмы «Автобус». Это было время разбора архива перед отъездом в СССР (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 131об-134 об.). Поэма переписывалась с пометами о необходимых вставках, которые Цветаева собиралась ввести в основной текст и дописать концовку (БТ-7). Именно в 1938— ом году она читала ее М. Л. Слониму, на которого поэма произвела сильное впечатление, о чем он сообщает в своих воспоминаниях. Впервые поэма «Автобус» была издана в серии «Библиотека поэта» в 1965 году по БТ-7 А. С. Эфрон с восстановленными по тетради 1936 года (ЧТ-27) строфами 13,14, 25. В БП-65 (с. 776) в комментарии названы строфы 14, 18 и 19. Читая рукопись, можно сделать вывод, что поэма действительно опубликована согласно последним авторским пометам, за исключением нескольких неточностей, как лексических, так и пунктуационных, а также введения строфы 13, пропущенной автором, и чернового варианта 14 строфы, замененной А. С. Эфрон, а также строфы 25, введенной в поэму по авторской помете. Повторена публикация поэмы целом в ряде других изданий: М. Цветаева. Сочинения. В двух томах. М. : Художественная литература, 1980, т. 1, с. 415—420. Ц7, т. 3, с. 753—757 и др.

Ранее мы рассматривали поэму «Автобус» в СМЦ, с. 306—318. В настоящем издании текст существенно переработан и дополнен неопубликованными архивными материалами. В связи с искажениями при публикации приведем фрагменты из тетради поэта (БТ-7), записанные в 1938 году, а затем перейдем к разбору самой поэмы. В угловых скобках приведены строки, введенные в поэму А. С. Эфрон из черновой тетради на основе авторских указаний.

Препонам наперерезАвтобус скакал как бес.По улицам, у́же сноски5,Как бес оголтелый нессяИ трясся, как зал, на бисЗовущий, – и мы тряслись —Как бесы. Видал крупуПод краном? И врозь, и вку́пе —Горох, говорю, в супуКипящем! Как зёрна в сту́пе,Как вербный черт – в спирту,Как зубы в ознобном рту!6Кто – чем тряслись: от трясниТакой – обернувшись люстрой:Стеклярусом и костьми —Старушка, девица – бюстомИ бусами, мать – груднымРебенком, грудной – однимУпитанным местом. ВсехТрясло нас, как скрипку – трелью!От тряса рождался – смех,От смеху того – весельеБезбожно-трясомых груш:В младенчество впавших душ.Я – в юность: в души восторг!В девичество – в жар тот щёчный!В девчончество, в зуб́ный свёркМальчишества, словомооооооооооооооооооо – точноНе за́-город тот дударьНас мчал – а за календарь.От смеха рождалась леньИ немощь. Стоять не в силахЯ в спутнический ременьТоварищески вцепилась.Хоть косо, а напрямик —Автобус скакал как быкВстречь красному полушалку.Как бык ошалелый – мчался,Пока, описавши крюкКрутой – не вкопался вдруг.И лежит, как ей повелено —С долами и взгорьями.Господи, как было зелено,Го́лубо, лазорево!Отошла январским оловомЖизнь с ее обидами.Господи, как было молодо,Зелено, невиданно!Каждою жилою – как по желобу —Влажный, тревожный, зеленый шум.Зелень земли ударяла в голову,Освобождала ее от дум.Каждою жилою – как по желобу —Влажный, валежный, зеленый дым.Зелень земли ударяла в голову,Переполняла ее – полны́м!Переполняла теплом и щебетом —Та́к, что из двух ее половинМожно бы пьянствовать, как из черепаВражьего – пьянствовал славянин.Каждый росток – что зеленый розан,Весь окоём – изумрудный сплав.Зелень земли ударяла в ноздриНюхом – та́к буйвол не чует трав!7И, упразднив малахит и яхонт:Каждый росток – животворный шприцВ око: – та́к сокол не видит пахот!В ухо: – та́к узник не слышит птиц!8По сторонам потянувши носом,Вижу, что был совершенно здравТот государь Навуходоносор —Землю рыв, стебли ев, тра́ву жрав.Позеленевшим, прозревшим глазомВижу, что счастье, а не напасть,И не безумье, а высший разум:С трона сшед – на четвереньки пасть…Пасть и пастись, зарываясь носомВ тра́ву – да был совершенно здравТот государь Навуходоносор —Землю рыв, стебли ев, траву жрав9 —Царь травоядный, четвероногий,Злаколюбивый Жан-Жаков брат…Зелень земли ударяла в ноги —Бегом – донес бы до самых вратНеба… – Все соки вобрав, все токи,Вооруженная, как герой…– Зелень земли ударяла в щеки —И оборачивалась – зарей!Боже, в тот час, под вишней —С разумом – что́ – моим,Вишенный цвет помнившиЦветом лица – своим!Лучше бы мне – под башнейСтать, не смешить юнца,Вишенный цвет принявшиЗа своего лица —Цвет…«Седины»? Но яблоня – тожеСедая, и сед под ней —Младенец…                              Всей твари Божьей(Есть рифма: бедней – родней)От лютика до кобылы —Роднее сестры была!Я в руки, как в рог, трубила!Я, кажется, прыгала?<Так веселятся на каруселиСтаршие возрасты без стыда.Чувствую: явственно поруселиВолосы: проседи – ни следа…>10Зазеленевшею хворостинойСпутника я, как гуся́, гнала.Спутника белая парусинаПрямо-таки – паруса была!По зеленя́м, где земля смеялась:– Прежде была – океана дном! —На парусах тех душа сбираласьПлыть – океана за окоём!11<(Как топорщился и как покоилсяВ юной зелени – твой белый холст!)Спутник в белом был – и тонок в поясе,Тонок в поясе, а сердцем – толст!>Неразведенная чувством меры —Вера! Аврора! Души – лазурь!Дура – душа, но какое Пе́руНе уступалось – души за дурь?Отяжелевшего без причиныСпутника я, как дитя, вела.Спутницы смелая паутинаПрямо-таки – красота была!И вдруг – огромной рамойК живому чуду – Аз —Подписанному – мрамор:Ворота: даль и глазСводящие. (В сей рамкеОстанусь вся – везде.)Не к ферме и не к замку,А сами по себе —Ворота… Львиной пастьюПускающие – свет.– Куда ворота? – В счастье,Конечно! – был ответ(Двойной)…Счастье? Но это же там, – на Севере —Где-то – когда-то – простыл и след!Счастье? Его я искала в клевере,На четвереньках! четырех лет!Четырехлистником! В полной спорности —Три ли? четыре ли? Полтора?Счастье? Но им же – коровы кормятсяИ развлекается детвораЧетвероногая, в жвачном обществеДвух челюстей, четырех копыт.Счастье? Да это ж – ногами топчется,А не воротами предстоит!Потом была колода —Колодца. Басня – та́:Поток воды холоднойКолодезной – у рта —И мимо. Было малоЕй рта, как моря – мне,И всё не попадалаВода – как в странном сне,Как бы из вскрытой жилыХлеща на влажный зём,И мимо проходилаВода – как жизни – сон…И, отеревши щекиКолодцу: – Знаю, Друг,Что сильные потоки —Сверх рта и мимо рукИдут!И какое-то дерево облаком целым —– Сновиденный, на нас устремило обвал.– Как цветная капуста под соусом белым! —Улыбнувшись приятно, мой спутник сказал.Этим словом – куда громовее, чем громомПораженная, прямо сраженная в грудь:– С мародером, с воро́м, но не дай с гастрономом,Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть!Мародер оберет – но лица не заденет,Живодер обдерет – но душа отлетит12.Гастроном ковырнет – отщипнет – и оценит —И отставит – на дальше храня аппетит.Мои кольца – не я: вместе с пальцами скину!Моя кожа – не я: получай на фасон!Гастроному же – мозг подавай, сердцевинуСердца, трепет живья, истязания стон.Мародер отойдет, унося по карманам —Кольца, цепи – и крест с отдышавшей груди.Зубочисткой кончаются наши романыС гастрономами.                              Помни! И в руки – нейди!Ты, который так царственно мог бы —                                                              любимымБыть, бессмертно-зеленым (подобным плющу!) —Неким цветно-капустным пойдешь анонимомПо устам: за цветущее дерево – мщу.Апрель 1934— июнь 1936 гг.

«Походка автобуса»

(РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 13, л. 58.)

«„Автобус“ – этика человека как существа, включенного в природный мир и занимающего в нем особое место» (БЦ, с. 216), – определяет основную тему поэмы О. Г. Ревзина. Поэма «Автобус» комментаторами однотомника Цветаевой охарактеризована как «непримиримое отрицание эстетского, гурманского, потребительского отношения к жизни, природе, человеку» (БП-65, с. 778). Как вспоминала А. С. Эфрон, поводом к поэме «Автобус» явилась реальная поездка за город с неким спутником. На эту подлинную (?) историю наслоилась хроника цветаевских диалогов с Пастернаком: М. Л. Гаспаров связал гастрономическую тему «Автобуса» с реакцией на книгу Пастернака «Второе рождение» (1932), вобравшую стихи 1930—1931 годов, а финал поэмы в 1936 году, обобщенный образ эстета – потребителя или «гастронома», – с разочарованием от парижской «не-встречи» Цветаевой с Пастернаком в 1935 году на антифашистском конгрессе (Гаспаров М. Л. Избранные труды. М., 1977. т. 2, с. 162—167).

Тетради поэта позволяют уточнить и конкретизировать историю создания «Автобуса».13

Обратимся к документам, которые, бесспорно, оказали влияние на выбор образа автобуса в поэме. 23 апреля 1935 года Цветаева писала А. Тесковой о своей нелюбви к автомобилям, причем выделяла часы и поезд как предметы из детства, которые ее не пугают: «Должно быть Вы, как я, любите только свое детство: то, что было тогда. Ничего, пришедшего после, я не полюбила. Так, моя „техника“ кончается часами и поездами» (МЦТ, с. 221). Почему же Цветаева называет свою поэму «Автобус»?

В России автобусы появились в июне 1907 г. Цветаевой тогда было пятнадцать. В Москве автобусное движение началось с 13 августа 1908 года. Постоянно в Москве автобусы стали использоваться с 8 августа 1924 г. между Каланчевской площадью и Тверской Заставой. Образ автобуса, напоминающий «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилева, Цветаева в 1926 году собиралась использовать в связи с замыслом произведения, посвященного уходу из жизни С. Есенина (запись в тетради 2/15 января 1926 года) :