Мираж

– Зачем мне женщины? Меня тянет вдаль. Здесь все еще так по-европейски, так проникнуто цивилизацией, здесь человека связывают тысячи правил приличий, ограничений и условностей; когда же я гляжу вон с тех холмов на необъятную, безграничную пустыню, то мне кажется, что только там, в бесконечной дали, я найду свободу и счастье!

При этом бурном порыве по лицу Зоннека пробежала улыбка, но он серьезно ответил:

– Ты еще научишься довольствоваться малым. Условности и ограничения существуют везде, а безграничная свобода не есть счастье. Наступит время, когда человек с удовольствием отдал бы ее за… Но что толку читать нравоучения! Такая горячая двадцатичетырехлетняя голова, как твоя, не верит тому, что говорят опытные люди; она думает, что знает все лучше других. Тебя научит сама жизнь, а пока я – твой ментор и буду заботиться, чтобы ты не был излишне сумасбродным.

Толпа пришла в движение: бега, последний номер программы, закончились. Зрители начали расходиться, и трибуны опустели.

Осмар с дочерью уже сидел в экипаже. У его подножки стоял лорд Марвуд и довольно многословно прощался с молодой девушкой. К сожалению, он не мог не заметить, что она очень рассеянна и едва слушает его; она как будто искала кого-то в толпе и, очевидно, нашла, потому что ее темные глаза вдруг заблестели, и легкий румянец окрасил ее прелестное личико. Френсис повернул голову по направлению ее взгляда; там стоял Зоннек с Эрвальдом, и оба кланялись. Молодой лорд внезапно оборвал разговор и с холодным поклоном удалился. Авантюрист, на которого он смотрел с таким аристократическим пренебрежением, был ему до сих пор только неприятен, теперь же ему почти начинало казаться, что он может стать и опасен.

2

– Позвольте представиться, доктор! Правда, вы – врач, но господин Зоннек говорит, что вы – все-таки хороший человек, и я надеюсь, что это – правда; вы в самом деле не кажетесь плохим.

Доктор Вальтер, к которому была обращена эта удивительная речь, слегка поклонился двум дамам, только что вошедшим в его кабинет, и ответил, сдерживая улыбку:

– Могу вас уверить, я, действительно, неплохой человек. К сожалению, вы, очевидно, заранее расположены во всех моих коллегах видеть плохих людей.

– Я приучена! – выразительно проговорила дама. – Но, как я уже сказала, у вас не злой и вполне человеческий вид, да, кроме того, вы – немец и потому не захотите обижать своих соотечественниц, беспомощных, беззащитных женщин, которых судьба забросила в эту мерзкую страну пустынь.

Собственно говоря, эпитеты «беспомощная» и «беззащитная» не подходили к внешности говорящей дамы, уже довольно пожилой женщины. Вся в черном, с чудовищным зонтиком в руках, она ничуть не напоминала особы, нуждающейся в чьей-либо защите. Это была высокая, худая женщина с резкими чертами и весьма энергичным выражением лица. Вторая дама, молодая, хрупкая и миниатюрная, с миловидным, немного бледным личиком, белокурыми волосами и светлыми глазами, тоже была в трауре. Она имела в высшей степени робкий, запуганный вид и старалась держаться поближе к своей спутнице, как будто ища у нее поддержки.

– У меня нет привычки обижать своих пациентов, – возразил доктор, с трудом сохраняя серьезность. – Итак, мадам…

– Я не замужем! – перебила его дама негодующим тоном.

– Прошу извинить! Итак, мадемуазель, чем могу служить?

Дама еще раз посмотрела на доктора пронизывающим взглядом и, по-видимому, прониклась к нему доверием, потому что решила представиться по всей форме:

– Я – Ульрика Мальнер из Мартинсфельда, что в Нижней Померании. Мой покойный брат был помещиком, он умер два года тому назад, а вот это – его вдова, Зельма Мальнер, рожденная Вендель. Неделю тому назад мы приехали в Каир и совершенно не знали бы, что делать, если бы не господин Зоннек. Мы живем с ним в одной гостинице. Это – единственный человек среди всех этих англичан да американцев, он-то и послал нас к вам. Ну-с, доктор, теперь вы знаете, в чем дело; дайте же нам медицинский совет.

– С большим удовольствием. – Вальтер с некоторым удивлением посмотрел на молодую вдову, которой могло быть, самое большее, года двадцать два-двадцать три. – С большим удовольствием, если вы скажете мне, кому я должен дать его и кто из вас – пациентка.

– Ну, конечно, Зельма! – ответила Мальнер. – Она кашляет, и из-за этого нам пришлось отправиться в Африку. Когда в мое время у людей бывал кашель, они пили грудной чай, и это помогало; теперь же человека посылают во всевозможные части света, и это, разумеется, не помогает, потому что вот мы здесь уже целую неделю, а Зельма все кашляет. Доктора просто не знают, что им выдумать, чтобы мучить несчастных людей.

– Ах, Ульрика, пожалуйста! – тихо и робко проговорила молодая женщина, дергая золовку за платье, но та и сама уже опомнилась и сказала примирительным тоном:

– Разумеется, к вам это не относится, доктор! Вы не должны обижаться на меня, потому что…

– Присутствующие составляют исключение, – договорил доктор Вальтер, которого чрезвычайно забавляла странная дама. – Не беспокойтесь, на вас я не обижусь. Однако мне нужно знать подробно, в чем дело. Давно ли вы больны, и в чем выражается болезнь?

Он обратился прямо к молодой женщине, и та сделала было робкую попытку ответить, но золовка без церемонии перебила ее заявив:

– У нее что-то в легком не в порядке – в правом или левом, или в обоих, уж не знаю точно, только где-то что-то не в порядке. Говорят, будто она переутомилась, ухаживая за моим братом. Он несколько лет был болен, и у нас было два врача, но, конечно, они не помогли; врачи могут сделать все, что угодно, только не вылечить больного. Успокойся, Зельма, ты ведь слышала – доктор не обидится.

Последняя выходка все-таки немного вывела Вальтера из терпения. У него уже вертелся на языке резкий ответ, но глаза молодой женщины так умоляюще и испуганно смотрели на него, что он решил воспринимать бесцеремонную даму с некоторой долей юмора. Впрочем, та и не позволила бы остановить поток ее красноречия.

– Наш домашний врач вбил себе в голову, будто Зельме необходимо переменить климат, и хотел во что бы то ни стало отправить нас в Италию. Разумеется, я рассмеялась ему в лицо, и мы остались дома. У нас, в Мартинсфельде, здоровейший в мире климат: никогда не бывает больше шестнадцати градусов мороза зимой, а что с моря дует маленький ветерок, так об этом не стоит и разговаривать. Но Зельма стала кашлять все сильнее, и тогда нелегкая дернула меня обратиться к так называемому авторитету, к берлинскому доктору, тайному советнику Фельдеру, гостившему в то время по соседству у своих родных. Он приехал, послушал легкие Зельмы и прямо заявил: «В Каир!»

– Вот как! Вас прислал сюда Фельдер? – вставил доктор.

– Он самый! – серьезно, кивнув головой, ответила Ульрика. – Пусть наша поездка будет на совести этого великого авторитета. Я думала, что меня хватит удар, и отбояривалась и руками, и ногами, но тогда авторитет разозлился и заявил мне в лицо, что, когда люди располагают такими значительными средствами, то не может быть и речи о том, чтобы не ехать. Наш домашний врач, разумеется, изо всех сил поддакивал авторитету и в конце концов они стали мне угрожать, что сами отправят мою невестку в Каир. Ну, тут уже мне ничего больше не оставалось, как начать укладываться. Мы поехали, переплыли через Средиземное море и вот, – она сделала шаг вперед и вызывающе посмотрела на доктора, – и вот мы здесь!

– Вижу, – спокойно сказал Вальтер, – и так как вы просите моего совета, то я прежде всего должен выслушать госпожу Мальнер; тогда посмотрим, что делать. Попрошу вас сюда!

Он открыл дверь в соседнюю комнату, пропустил молодую женщину вперед и двинулся вслед за ней, но вынужден был остановиться и загородить путь ее золовке, которая в ту же минуту очутилась на пороге.

– Я с ней! – решительно заявила она.

– Извините, вы останетесь здесь, – возразил доктор еще решительнее и запер дверь перед самым ее носом.

– Все они одним миром мазаны! – с негодованием прошептала Ульрика и так резко опустилась в кресло, что последнее затрещало по всем швам.

К счастью, она ненадолго была предоставлена своим гневным мыслям, потому что слуга-араб отворил дверь и пропустил в комнату Зоннека; последний подошел к ней с приветливым поклоном.

– А, фрейлейн Мальнер! Я вижу, вы воспользовались моей рекомендацией. Где же ваша невестка?

Ульрика поздоровалась с земляком как с добрым товарищем, сильно тряхнув его руку, и указала на запертую дверь.

– Там, у доктора. Он выслушивает ее легкие, а меня просто-напросто вытолкал вон. Ваш хваленый доктор Вальтер не лучше других, несмотря на всю свою вежливость и любезность; как только с ним начинают говорить как с врачом, он становится грубияном. Все они одинаковы!

– Да, все одинаковы, – с улыбкой согласился Зоннек. – Но вы можете быть спокойны, доктор Вальтер пользуется большой известностью и считается авторитетом.

– Ах, отстаньте от меня с вашими авторитетами! – гневно крикнула Ульрика. – Довольно с меня и берлинского тайного советника. Если бы мой покойный Мартин узнал, что я шатаюсь с его вдовой по Африке, он трижды перевернулся бы в гробу!

– Должно быть, госпожа Мальнер вышла замуж очень молодой? – спросил Зоннек, садясь около разгневанной дамы.

– В семнадцать лет. Мы взяли ее в дом ребенком, бедной сиротой, потому что ее родители приходились нам дальними родственниками, а когда она подросла, мой брат вдруг вбил себе в голову женитьбу на ней. Я сначала не позволила.

– А вы, разумеется, имели решающий голос в доме, – заметил ее собеседник, почти не скрывая насмешки.

– Разумеется, Мартин ничего не делал без моего одобрения. Но он начал тосковать, потому что серьезнейшим образом влюбился в девочку, хотя у него давно уже были седые волосы. К тому же он все хворал, почти все управление имением было на моих руках, и я не могла быть еще и сиделкой. Поэтому я подумала-подумала да и решила, что, в конце концов, самое лучшее будет уступить.

– И молодая девушка согласилась?

– Согласилась? – повторила Ульрика с безмерным удивлением. – Полагаю, она на коленях благодарила Бога за великое счастье, которое Он послал ей, бедной сироте. Она просто растерялась, когда мы сказали ей, и расплакалась – от радости, разумеется. Впрочем, ей нелегко дались эти три года брака; мой покойный Мартин был не из терпеливых больных, и с ним приходилось день и ночь быть на ногах, а последний год она буквально не выходила из его комнаты. В общем, я ею довольна, она делала, что могла.

– А потом сама свалилась от переутомления?

В этом вопросе слышалось глубокое сострадание. Ульрика презрительно пожала плечами.

– Да. Где уж такому слабому существу выдержать подобное! Впрочем, она вовсе не так уж сильно была больна и скоро встала, только продолжала кашлять. И так она кашляла себе да кашляла, а потом явился этот великий авторитет, тайный советник, и началось несчастье, чистое несчастье, потому что нам пришлось ехать в Каир.

В последних словах слышались такой гнев и отчаяние, что Зоннек не мог сдержать улыбки.

– Кажется, вы смотрите на это, как на большую жертву со своей стороны, – заметил он. – Но вы ведь сами рассказывали, что Мартинсфельд – очень уединенное место, и вы почти лишены общества. Поэтому вам и особенно вашей молоденькой невестке, должно быть, приятно поездить по свету, поглядеть на чужие страны и на людей.

– Зельме? Ну, я не советовала бы ей привыкать к путешествиям! Неужели вы думаете, что я позволю вдове моего брата разъезжать по свету? Раз я уступила, потому что говорят, будто это необходимо для спасения ее жизни, но второй раз этого не будет!.. Весной мы вернемся в Мартинсфельд, с кашлем или без кашля – все равно; место Зельмы там, и она будет жить там до конца своих дней.

В эту минуту вернулся доктор со своей пациенткой. Поздоровавшись с Зоннеком, он обратился к Ульрике:

– Я совершенно согласен с моим коллегой; госпоже Мальнер, безусловно, необходимо провести зиму в Египте. В настоящее время она еще очень слаба и утомлена путешествием, а потому в течение нескольких недель я должен понаблюдать за ней здесь, в Каире, и лишь потом отправлю ее в один из климатических курортов на Ниле, по всей вероятности, в Луксор.

– Уж лучше прямо к ботокудам[2], – воскликнула Ульрика в ярости. – Зельма, ты сведешь меня в могилу своим кашлем! До Африки ты уже меня довела!

– Что же я могу сделать, милая Ульрика? – проговорила молодая женщина так смиренно, будто это в самом деле была ее вина. – Ты знаешь, что я этого не хотела.

– Конечно, ты не хотела, но доктора захотели, эти авторитеты, эти…

Ульрика проглотила дальнейшие любезности и только посмотрела на доктора уничтожающим взглядом.

Однако Вальтер встретил его с величайшим душевным спокойствием и хладнокровно заметил:

– Если вам так неприятно оставаться здесь, то ведь этого можно избежать. Нетрудно будет найти какую-нибудь пожилую даму, немку, которая согласится занять место компаньонки при госпоже Мальнер. Поиски я беру на себя. Итак, поезжайте с Богом назад в Померанию, ваша невестка прекрасно проживет здесь…

– Без меня? – воскликнула Ульрика, каменея от изумления и негодования. – Без меня? Что вы себе воображаете, доктор? Покойный брат на смертном одре поручил мне жену и взял с меня обещание не отходить от нее ни на шаг, а вы требуете, чтобы я оставила ее здесь, в другой части света! Или, может, быть, тебе этого хочется, Зельма?

– Конечно, нет! – стала уверять молодая женщина, бросая на строгую золовку полубоязливый, полублагодарный взгляд. – У меня ведь нет никого на всем свете, кроме тебя. Не бросай меня!

– Будь спокойна, я останусь с тобой, – милостиво объявила старая дева, с торжеством глядя на доктора.

Тот лишь пожал плечами и произнес:

– Если госпожа Мальнер желает, чтобы вы оставались, то я, разумеется, ничего не имею против. Итак, послезавтра я навещу вас, а пока прошу в точности исполнять мои предписания. Вас же, многоуважаемая фрейлейн Мальнер, я попрошу заметить, что у вашей невестки в высшей степени слабый организм, требующий крайне бережного отношения. До свиданья! – Он проводил посетительниц до дверей, вернулся к Зоннеку, все время остававшемуся лишь безмолвным слушателем, и сказал со смехом: – Каких удивительных пациенток вы мне прислали! Эта воинственная старая дева из Померании, свирепо враждующая с докторами и бросающая нашему брату в лицо всевозможные оскорбления, – настоящая оригиналка!

– Оригиналка, – согласился Зоннек. – Она только и знает, что воюет с хозяином нашей гостиницы и с арабской прислугой. Мне уже не раз приходилось их мирить. А ее бедная невестка, по-видимому, совершенно безвольна; она у нее в полном подчинении. Она серьезно больна?

– Нет, нисколько. Я могу подать ей полную надежду на выздоровление и надеюсь полностью поставить ее на ноги. Зато относительно другого больного, к сожалению, не могу сказать вам ничего утешительного. Вероятно, вы хотите узнать о здоровье Бернрида?

– Да, я затем и пришел. В каком он состоянии?

– В совершенно безнадежном. Я еще вчера знал это после осмотра в больнице, сегодня же утром убедился, что и на отсрочку нечего надеяться. Я даю ему, самое большее, сутки жизни, но, по всей вероятности, он умрет раньше, потому что силы его быстро иссякают.

– Умрет! – прошептал Зоннек, а затем, не владея собой, торопливо отошел к окну и прислонился лбом к стеклу.

– Вы принимаете в этом человеке особенное участие, – сказал Вальтер после короткого молчания. – Я заметил это еще вчера, во время нашего разговора. Вы знали его раньше?

Зоннек обернулся. По его лицу было видно, что приговор врача глубоко взволновал его.

– Да, доктор, мы были когда-то друзьями, друзьями юности, пока не случилось то, что разлучило нас. Позвольте мне не объяснять, что это было, я не в силах рассказывать в такую минуту, и мне не хочется говорить ничего такого, что было бы похоже на обвинение. Мы много лет не виделись и лишь несколько недель тому назад встретились здесь, в Каире. Об образе жизни Бернрида я узнал достаточно – ведь он пользуется известностью в кругу спортсменов. Но, кажется, вы были ближе с ним знакомы? Я слышал, что вы часто бывали у него.

– Бывал, потому что лечил его супругу до самой ее смерти. Когда они приехали сюда три года тому назад, она была уже больна и умирала медленной смертью. Видно было, что в свое время она была очень красива, и говорили, будто Бернрид из-за нее разошелся со своими родными.

– Да, он ниспроверг тогда все, что мешало ему следовать влечению своей страсти. Если бы хоть эта страсть оказалась прочной! Это был счастливый брак?

– Не думаю. Муж редко прощает жене, что пожертвовал ради нее богатством и положением в обществе; как бы ни была она невиновна, рано или поздно, когда страсть поутихнет, ей придется поплатиться за это. Когда я познакомился с Бернридом, он был уже глубоко озлобленным человеком, в разладе с самим собой и со всем светом и ненавидел ту жизнь, которую вел, потому что она была его единственным источником существования. Боюсь, что он частенько вымещал свою злость на бедной жене. Только одно на земле он любил по-настоящему – своего ребенка.

Зоннек ничего не ответил и только молча кивнул головой, как бы желая сказать, что ожидал этого.

Доктор продолжал:

– Сколько раз я пробовал потом уговорить его поместить девочку в какую-нибудь немецкую семью. Что могло выйти из нее, если она большую часть дня, пока он проводил время в игорных домах да на ипподроме, была предоставлена невежественной няньке? Но все мои доводы были напрасны. Бернрид утверждал, что не может жить без ребенка, и, действительно, любит его с безумной нежностью. Мне кажется, он инстинктивно чувствовал, что лишь близость дочери еще предохраняет его от полного падения, и цеплялся за нее, как за спасательный круг.

– Я заходил сегодня утром в гостиницу, где он живет, чтобы взглянуть на ребенка, – заметил Зоннек глухим голосом, – но мне сказали, что вы уже были раньше и взяли его.

– Да, я передал малютку жене, всегда чувствовавшей к ней особое влечение, и она теперь у нас. Вы хорошо знаете близких Бернрида? Он был в этом отношении крайне скрытен и не говорил о своих родных, а между тем нам придется обратиться к ним.

– От Бернридов нечего ждать, – решительно сказал Зоннек. – Они с самого начала враждебно отнеслись к его браку и не признают ребенка, как не признали его матери; это надменный, гордый своими предками род. Я напишу дедушке девочки, профессору Гельмрейху, живущему в Кронсберге. Впрочем, может быть, Бернрид еще сам сделает какие-либо распоряжения. Он в сознании?

– До сих пор он приходил в сознание только на несколько минут, но я думаю, что перед смертью он придет в себя. Это часто бывает в таких случаях, и тогда он, без сомнения, потребует к себе ребенка.

Зоннек, видимо, боролся с собой несколько секунд, но потом сказал:

– Мне можно его видеть?

– Если хотите. Уже не стоит бояться его волновать, и, может быть, ваш приход будет последней радостью для человека, до которого никому больше нет дела. Вечером я опять поеду в больницу; приходите ко мне туда. Однако, пойдемте в сад; там жена и маленькая Эльза. Мне хочется показать вам девочку.

Спускаясь с лестницы, они встретили Рейнгарда Эрвальда; он условился с Зоннеком встретиться у доктора и тоже желал узнать, как себя чувствует человек, для которого вчерашнее поражение оказалось столь роковым. По приглашению доктора он присоединился к ним, и они вместе вошли в сад.

Сад при доме Вальтера напоминал маленький зеленый оазис среди моря городских домов. Здесь все цвело и благоухало с тропической роскошью и великолепием, а красиво накрытый для завтрака стол придавал месту необыкновенный уют и привлекательность. Жена доктора стояла у стола и заваривала чай, а вокруг весело бегала, играя с крошечной белой собачкой, девочка лет семи-восьми.

– Вот тебе два героя пустыни! – шутливо сказал доктор, подходя со своими гостями.

Госпожа Вальтер, еще молодая дама с тонкими, приятными чертами лица, встретила мужчин, с которыми была уже знакома, просто и приветливо и пригласила их позавтракать.

– К сожалению, я еще не имею ни малейшего права на титул, которого удостоил меня доктор, – садясь сказал Эрвальд. – Пока у меня есть только желание заслужить его.

– И нужная для этого отвага, что мы видели вчера на скачках, – прибавил Вальтер. – Поди сюда, Эльза! – обратился он к девочке, которая оставила игру и подошла, с любопытством глядя на незнакомых людей. – Дай ручку этому господину, это – друг твоего папы.

Малютка доверчиво протянула Зоннеку руку. Это была прехорошенькая крошка: стройная, изящная, как эльф, с розовым детским личиком, на котором блестели большие синие глаза. Распущенные белокурые волосы с легким рыжеватым оттенком падали на открытые плечики, судя по белизне которых никак нельзя было предположить, что ребенок уже несколько лет жил под африканским солнцем. Белое платьице было отделано дорогими кружевами, а на шейке блестел золотой медальон тонкой арабской работы. Это воздушное маленькое существо казалось олицетворением жизни. Девочка была так очаровательна в эту минуту, когда, разгоряченная игрой, обеими ручками откинула волосы назад и с улыбкой повернула личико к незнакомому господину, что Зоннек почти со страстной нежностью притянул ее к себе и поцеловал.

Эльза спокойно разрешила этот поцелуй и сказала серьезным тоном, каким обычно говорят дети, сообщая что-нибудь важное:

– Мой папа уехал, но он скоро вернется, и дядя-доктор говорит, что он привезет мне что-то хорошее. Так ты знаешь моего папу?

– Да, дитя мое, – ответил Зоннек и, нагнувшись к ней, прибавил тихо, так что только она могла его слышать: – Я когда-то очень любил твоего папу, очень любил.

Эльза посмотрела ему в лицо. Она точно поняла, что крылось в этих словах, потому что вдруг сама, без просьбы, протянула этому чужому человеку свои розовые губки.

– Я тоже хочу получить ручку и поцелуй от своей маленькой соотечественницы, – сказал Эрвальд. – Я не согласен оставаться ни с чем. Поди же сюда!

Может быть, на Эльзу подействовал его шутливый, немножко повелительный тон или же ей что-то не понравилось в молодом человеке, только она не тронулась с места.

– Что же, Эльза? Разве ты не хочешь подать руку господину Эрвальду? – спросила докторша, но девочка тряхнула головой и весьма решительно проговорила:

– Нет!

Зоннек стал ласково уговаривать крошку, но напрасно; она соскользнула с его колен и стояла перед ним, как олицетворение упрямства. Она топала маленькой ножкой и сердито повторяла:

– Нет! Не хочу! Я не стану целовать его!

– Ого, как враждебно! – насмешливо сказал Рейнгард. – Так мне придется силой взять поцелуй, в котором мне отказывают.

Он протянул к девочке руки, но она мгновенно отскочила и побежала по саду. Молодой человек бросился за ней, и среди кустов и деревьев началась настоящая охота.

Крошка Эльза не давалась. Как стрела, летела она впереди Эрвальда, вдруг ныряя в кусты, появляясь совсем в противоположной стороне и неизменно ускользая всякий раз, когда он думал, что уже схватил ее. Белое платье и белокурые волосы развевались, ребенок мелькал между цветущими кустами, как большой белый мотылек, и Эрвальду было так же трудно поймать его, как настоящего мотылька. Но наконец он добился-таки цели и понес девочку назад к столу.

– Вот она! – с торжеством крикнул он, высоко подымая свою добычу. – Ну, ты будешь меня целовать, Эльза? Да или нет?

– Нет! – гневно крикнула малютка, напрасно стараясь вырваться. – Пусти! Немедленно пусти!

– Сначала поцелую! – смеясь возразил Рейнгард и, не взирая на сопротивление своей пленницы, поцеловал ее личико.

Девочка вскрикнула так громко и испуганно, будто ей сделали больно. Но в следующую секунду ее маленькая ручка сжалась в кулачок и так ударила молодого человека по лицу, что тот, пораженный, почти растерявшийся, выпустил ее из рук. Однако теперь Эльза уже не побежала, она стояла не шевелясь, и ее лицо совершенно утратило прежнее ясное, приветливое выражение. Руки были еще сжаты в кулаки, зубы стиснуты, и глаза, смотревшие на Рейнгарда, были уже не прежними детскими глазами, они странно, почти зловеще сверкали, и он невольно вспомнил глаза Бернрида в ту минуту, когда тот мерил ими своего противника, делая последнее усилие, стоившее ему жизни.

– Как можно быть такой нехорошей девочкой, Эльза? Что подумает о тебе этот господин? – воскликнула докторша.

Тогда малютка повернулась, подбежала к ней, уткнулась головой в ее колени и разразилась громкими, горькими рыданиями, от которых судорожно вздрагивало все ее тельце.

– Это плоды отцовского воспитания или, вернее, отсутствие воспитания, – сказал Вальтер, но Зоннек слегка покачал головой.

– Нет, доктор, это отцовская кровь. Именно так дико, безудержно возмущался Бернрид, когда встречал сопротивление со стороны людей или обстоятельств, и дочь унаследовала от него эту несчастную черту характера.