Полная версия
Психология, лингвистика и междисциплинарные связи
По мнению А.А. Богатырева, «на статус сокрытого интенционального начала в тексте может претендовать “затекст”. Обычно этот термин интерпретируется как те значащие компоненты смыслоообразования, которые непосредственно не представлены в тексте. При этом часто за термином “затекст” (в узком смысле)закрепляются опущенные, неназванные сведения, а личностный (связанный с “пониманием индивидом себя самого”) аспект неназванного относится к “подтексту”…» (Богатырев, 1998, с.56).На мой взгляд, термин «затекст» подлежит нуллификации: он излишен, ибо «затекст» есть не что иное, как экзоконтекстив (в узком смысле этого слова), или семиомегатекст, указывающий на «значащие компоненты смыслообразования» в опыте и реципиента, и продуциента, причем этот опыт зачастую не может быть эксплицирован до конца, что и способствует возникновению дуги беллетристической аттрактивности между автором, текстом/художественным коммуникантом и реципиентом. Иными словами, семиомегатекст – иное название того, что следует квалифицировать как дискурс. К тому же «подтекст», истолковываемый в качестве разновидности «затекста» (в широком смысле этого слова), отсылающего к пониманию индивидом самого себя, есть, по сути дела, термин, оказывающийся избыточным по отношению к термину личностный смысл. Возможно, я не прав, но «ни одно полагание не является окончательным. Для любого полагания, полагаемого… очевидным, можно отыскать основания, чтобы отвергнуть его» (Лебедев, Черняк, 2001, с.216). Существует, правда, и другой выход: не отвергать основания, а усомниться в них по тем или иным причинам. Такую возможность и представляет, например, статья В.А. Лукина (Лукин, 2004). Во-первых, некорректно рассуждать о схеме автор – текст – получатель (и о соотношениях внутри этой триады), вскользь упоминая Н.А. Рубакина (приоритет – за ним) и обходя вниманием его библиопсихологическую теорию. Во-вторых, противопоставляя художественные тексты нехудожественным, В.А. Лукин считает само собой разумеющимся понятие художественности, или, лучше сказать, беллетристичности, сложность которой (и ее разновидностей)детально проанализирована А.А. Богатыревым, указавшим на необходимость понимания ее как интенционального феномена.В-третьих, противопоставляя (художественный) текст произведению: «статичный момент процесса интерпретации, характеризующийся относительно готовым и законченным результатом – проекцией цельности текста» (Лукин, 2004, с.119), В.А. Лукин не учитывает следующего: а) Н.А. Рубакин говорил о проекции текста, а не о проекции его цельности. Цельность – ингерентное качество/свойство авторского текста, а проекция есть лишь его переструктурация, которая может быть какой угодно – и полной,и неполной, и диффузной, и латентной. Иными словами, цельность авторского текста не тождественна цельности читательских текстовых проекций, возникающих на основе психобиотипических особенностей, присущих тому или иному реципиенту / тем или иным группам реципиентов, б) проекцию вряд ли можно рассматривать как нечто статичное, относительно (?) готовое и законченное (Н.А.Рубакин указывал, что для мнематических составляющих характерна динамика. Они видоизменяются), в) произведение, как на этом настаивает А.А. Богатырев (вслед за Рикером,Бартом и Лотманом), есть лишь ВЕЩЬ, принадлежащая некоему хронотопу/некоей СРЕДЕ, которая внеположена человеческой рефлексии, а ТЕКСТ есть КОНТРВЕЩЬ, возникающая в силу ментальных усилий и принадлежащая супернатуральному миру, г) по В.А.Лукину, «тип текста – это градуальное понятие, которым обозначен феномен с размытыми границами» (там же, с.121), но это утверждение относится к числу слишком «размытых»: вряд ли «понятие, которым обозначен феномен», что-либо разъясняет. Если иметь в виду не тип текста ВООБЩЕ, а художественный тип текста, то, очевидно, его следует понимать как некий конгломерат вербализированных психических состояний (экзистенциальных координат), как некую чувственно-аффективную и когитивнокогнитивную мозаику, цементируемую, как считает А.А. Богатырев,ИДЕЕЙ в том ее понимании, какое предлагал И. Кант. В-третьих, истолкование В.А. Лукиным таких, например, понятий, как связность и цельность в той же мере «традиционны», в какой и мало эвристичны. Ср.: «Связность – одно из основных свойств текста, базирующихся на его знаковой последовательности», а «цельность – план содержания целого текста» (там же, с.117, 118).
(Примечание. Показательно также и утверждение В.А. Лукина о существовании локальной и глобальной связности (там же, 2004, с.118), различие между которыми является, на мой взгляд, весьма относительным: в принципе связность всегда локальна, итерационна и аддитивна. Глобальная связность – это та же цельность. Неясно и его понимание того, что он называет «планом содержания». В чем его отличие от текстовой содержательности и содержательной формы (при всей спорности толкований, предлагаемых А.А. Богатыревым)?) Короче говоря, в нашем меню мало изменений: арамисовские тетрагоны не сходят со стола.
Литература
Богатырев А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Тверь: Тверской государственный университет, 2001.
Богатырев А.А. Элементы неявного смыслообразования в художественном тексте. Тверь: Тверской государственный университет, 1998.
Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии // Язык и интеллект. М.: Наука, 1996.
Дюма А. Три мушкетера. М.: Государственное изд-во художественной литературы, 1956.
Иванов Вяч.Вс. Лингвистика третьего тысячелетия. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Кассирер Э. Философия символических форм. М.; СПб.: Университетская книга, 2003. Т. 1.
Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. М.: Новое литературное обозрение, 2004.
Лайонз Д. Введение в теоретическую лингвистику. М.: Прогресс, 1978.
Лебедев М., Черняк А. Онтологические проблемы референции. М.:Гнозис, 2001.
Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990.
Лукин В.А. Типология текстов: головоломка – проблемы – кризис – новые перспективы // Русское слово в русском мире. М.; Калуга: КГУ, 2004.
Матурана У. Биология познания // Язык и интеллект. М.: Наука, 1996.
Новиков А.И. Текст, смысл и проблемная ситуация // Вопросы филологии. 1999. № 3.
Откупщикова М.И. Синтаксис связного текста. Л.: Изд-во ЛГУ, 1982.
Савинков С.В. Творческая логика М.Ю. Лермонтова: Автореф. дис. …д-ра филол. наук. Воронеж, 2004.
Сартр Ж. – П. Бодлер. М.: Гнозис, 2004.
Словарь иностранных слов. М.: Государственное изд-во иностранных словарей, 1954.
Сорокин Ю.А. Текст: цельность, связность, эмотивность // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М.: Наука, 1982.
Фаустов А.А. Творческое поведение Пушкина. Воронеж, 2000.
Хайдеггер М. Гельдерлин и сущность поэзии // Логос. 1991. Вып. 1.С.37 – 47.
КОММУНИКАЦИЯ, СИТУАЦИЯ, СОБЫТИЕ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ПОВЕСТВОВАНИЯ
И.Г. ОвчинниковаЦель данной работы – установление взаимоотношения выделенных Алексеем Алексеевичем Леонтьевым коррелятивных понятий ситуации общения и ситуации-темы, равно существенных для развертывания речи, на материале повествовательного высказывания.
1. Речевое высказывание – центральный объект исследований Алексея Алексеевича Леонтьева. Алексея Алексеевича интересовало не только моделирование порождения речи – выявление этапов перехода от смысла к речевому высказыванию (1969), – но и сама природа высказывания, его универсальные (характерные для предложения и текста) и специфические (проявляющиеся в тексте) характеристики (1976). Развивая свою концепцию,Алексей Алексеевич отказался от идеи линейности внутренних этапов, настаивая на том, что процессы планирования смысла и кодирования его средствами национального языка не могут быть последовательными, должны быть в принципе нелинейными (Леонтьев, 1997а, с.114). В частности, А.А. Леонтьев обратил внимание на важность разграничения двух ситуаций, равно значимых для планирования речевого сообщения: ситуации общения и ситуации-темы (там же).
Ситуация общения оказалась центральным объектом лингвистической прагматики и основанием для построения типологии речевых актов. Тем не менее, внутренняя программа высказывания отражает, по мнению Алексея Алексеевича, психологическую структуру ситуации-темы. Вероятно, развертывание психологической структуры ситуации-темы в речевом высказывании происходит параллельно с развитием ситуации общения.
Любое речевое высказывание можно рассматривать в трех аспектах, имея в виду три относительно автономные сферы: в когнитивном, коммуникативном и языковом. В когнитивном аспекте высказывание представляет собой вербальное воплощение определенной когнитивной единицы (структуры): концепта, фрейма, скрипта. В коммуникативном аспекте высказывание рассматривается как выражение интенции в соответствии с текущей ситуацией общения: в высказывании реализуется определенный речевой акт или жанр. В языковом аспекте высказывание оказывается речевой репрезентацией языковой единицы (предложения, текста), организованной в соответствии с правилами национального языка из единиц словаря по устойчивой синтаксической модели, интонационно оформленной. Когнитивный и коммуникативный аспекты представлены и в языковом: как семантическая структура предложения и как коммуникативное членение предложения.
Примем за исходную гипотезу: ситуация общения предопределяет перевод когнитивных единиц в коммуникативные, ситуация-тема предопределяет языковое воплощение когнитивных структур. Разумеется, разграничение когнитивного, коммуникативного и языкового аспектов речевого высказывания весьма условно.
Соотношение ситуации общения и ситуации-темы целесообразно изучать на материале, в котором варьирует только один из исследуемых параметров. Ситуация общения многомерна, она характеризуется целым рядом признаков: коммуникативным намерением, социальной дистанцией между коммуникантами, каналом связи и пр. (Леонтьев, 1997б). В качестве константы многомерной ситуации общения можно рассматривать речевой жанр – понятие, введенное М.М. Бахтиным (1979а). В этом понятии аккумулировано коммуникативное и языковое: правила коммуникативного (обращение к партнеру, режим мены ролями говорящий – слушающий) и речевого поведения (развертывание высказывания) в определенной ситуации. Речевой жанр рассматривают и как модель высказывания в определенной ситуации, и как единицу социального взаимодействия (например: Жанры речи,1997 – 2004).
Вариативность ситуации-темы определяется предметами обсуждения. Ситуация-тема отражает «объективную предметно-смысловую сторону высказывания», которую замысел автора (говорящего) соединяет «с конкретной ситуацией речевого общения со всеми индивидуальными обстоятельствами его» (Бахтин, 1979а,с.256). Объективная предметно-смысловая сторона высказывания соотносится с определенным когнитивным образованием – концептом, событием, понятием и т.п., с мыслью по Л.С. Выготскому, рождающейся из конфликта, из актуальной для субъекта задачи.
Если ограничиться анализом одного речевого жанра, сформировавшегося как модель социального взаимодействия и воплощающего определенное когнитивное образование, можно установить меру корреляции ситуации общения и ситуации-темы, попытаться выявить диалектику объективной предметно-смысловой стороны высказывания и ситуации общения. Стоит обратиться к такому речевому жанру, который представлен во всех сферах общения и реализуется как в первичном, так и во вторичном вариантах. Таким речевым жанром является повествование.
2. Несмотря на огромное количество работ по теории нарратива, повествование в его отношении к первичным и вторичным жанрам пока четко не определены. Основным критерием разграничения первичных и вторичных речевых жанров М.М. Бахтин считал уровень культуры и среду общения: вторичные речевые жанры «возникают в условиях более сложного и относительно высокоразвитого и организованного культурного общения» (1979а,с.239), обычно письменного. Первичные речевые жанры обслуживают сферы бытования разговорной речи, просторечия и диалектов.
Помимо речевого жанра, повествование представляет собой еще и особый функционально-смысловой тип текста (речи).Понятие функционально-смысловой тип текста (речи) акцентирует языковой аспект объекта исследования, поскольку за основу его выделения принимаются языковые категории: лексические и грамматические средства, используемые для воплощения определенного содержания в определенной сфере функционирования национального языка. В речевом жанре доминирует коммуникативный аспект. Насколько мы можем судить, в типе текста и речевом жанре повествование совпадает когнитивный аспект, т.е. воплощаемая когнитивная единица, соотносимая с ситуацией-темой. Попытаемся охарактеризовать повествование как тип текста и речевой жанр; на материале повествования выявим специфику первичных и вторичных речевых жанров, т.е. спонтанных и подготовленных речевых высказываний с аналогичным коммуникативным намерением в различных коммуникативных условиях. Тем самым установим соотношение ситуации общения и ситуации-темы повествовательного высказывания.
2.1. Психологическое содержание повествования составляет событие. Само по себе событие является специфической когнитивной единицей, которая в целях коммуникации может быть вербализована. В системе когнитивных единиц событие представлено как единица фоновых знаний (Шабес, 1989). Событие, как справедливо утверждает В.Я. Шабес, «лишено оценочных признаков «исключительности», «значительности» и др., характерных для уникальных выдающихся фактов» (там же, с.15). Событие как специфическая абстрактная когнитивная единица является социальным обобщением сцен индивидуального опыта: «Событие как когнитивно-семантическая структура формируется на базе ряда однородных сцен, имеющих совпадающие общие и существенные признаки. Событие – это тривиальный инвариант, сцена – уникальный вариант данного инварианта… именно система событий является когнитивной базой в коммуникативных актах двух людей с максимально различным иконическим жизненным опытом» (там же, с.17). Иначе говоря, событие как когнитивная структура составляет фон для категоризации текущего опыта, а также для восприятия и понимания текста. В конечном итоге под событием «понимается отраженная в сознании цельная динамическая система взаимосвязанных общих и существенных параметров (признаков) некоторого однородного класса сцен, основными содержательными признаками которой являются «деятель» и «действие», рассматриваемые как двуединство» (там же, с.16).Границы события определяются философской категорией времени: любое действие характеризуется временными пределами.
2.2. Повествование необязательно реализуется в речевой форме.Повествовательный момент обнаруживается также и в неязыковых системах: в изобразительном искусстве, в театре как сценическом искусстве, в кинематографе (Дюбуа и др., 1986). Повествование представляет собой универсальную форму (как форму выражения, так и форму содержания, по Л.Ельмслеву) воплощения события в коммуникации. Благодаря этому и возможна реализация повествования посредством неязыковых знаковых систем. Относительная независимость повествования от речевого воплощения согласуется с представлением о ситуации-теме (ситуации, о которой говорится) как о неречевом и доречевом образовании.
Заметим, что в общей риторике «повествование – тип текста»не разводится с «повествованием-жанром». Для общей риторики это слишком частная задача: и тот, и другой нарративы являются формой содержания в пространстве повествовательного дискурса. В общей риторике на основе ситуации-темы (события)выделяется самостоятельная ситуация общения, точнее – отдельная коммуникативная сфера: повествовательный дискурс. Событие – когнитивная основа повествования, пригодная для коммуникативного воплощения, но свободная от непременного речевого оформления. Существование неречевых повествований демонстрирует отдельность когнитивного и коммуникативного аспектов от языкового. Выделение события из временного континуума, оформление его в виде определенной когнитивной единицы – первоначальные этапы внутреннего программирования речи, определение ситуации-темы повествовательного высказывания.
2.3. Соответственно вербальным воплощением события является повествовательный дискурс, собственно повествование, простое повествовательно высказывание. Вербализация события всегда преследует определенную коммуникативную цель. С точки зрения цели речевого сообщения – иллокутивного потенциала в теории речевых актов – повествовательное высказывание чаще всего является ассертивом (Вежбицка, 1985, с.252)6. Развернутые повествования, представляющие вариативность соответствующего речевого жанра, характеризуются иерархией целей, хотя основной целью остается информирование.
3.0. Таким образом, мы определили когнитивную единицу повествования – событие. Эта единица определяет ситуацию-тему нарратива. Перейдем к подробному обсуждению речевого воплощения события в коммуникации, т.е. в ситуации общения. Если следовать общепринятому разграничению понятий текст и речевой жанр, то соответственно языковым воплощением события является повествование как функционально-смысловой тип текста, коммуникативным – повествование как речевой жанр.
3.1. Охарактеризуем повествование как содержательный (функционально-смысловой) тип текста/речи.
3.1.1. В функциональном аспекте повествование может выполнять дискурсивные функции других типов, в то время как описание, аргументация, разъяснение или дидактический текст не в состоянии функционировать в качестве повествования (Bruner, 1990).На этом основании повествование, как нам кажется, вполне справедливо, считают базовым типом текста.
Использование повествования в функции рассуждения приводит к возникновению притчи: концепция (идея) как психологическое содержание рассуждения замещается событием. Рассмотрим притчу дзэн-буддизма «Чашка чая» (Буддизм, 1999, с.244 – 245): Нан-ин, японский учитель дзэн, живший в эпоху Мэйдзи (1868 – 1912 гг.), принимал у себя университетского профессора, пришедшего узнать, что такое дзэн. Нан-ин пригласил его к чаю.Он налил гостю чашку доверху и продолжал лить дальше. Профессор следил за тем, как переполняется чашка, и наконец невыдержал: «Она же переполнена. Больше уже не войдет». «Так же, как эта чашка, – сказал Нан-ин, – Вы полны Ваших собственных мнений и размышлений. Как же я смогу показать Вам дзэн, если Вы сначала не опустошили Вашу чашу?» Общепринятая идея о том, что наше восприятие пристрастно и определяется сложившейся системой ценностей и убеждений, воплощена в событии: деятелем выступает японский учитель дзен, совершающий простое действие, которому придается символический смысл.
Использование повествования в функции описания диалогизирует и «драматизирует» текст. Это часто применяют в политическом, рекламном, учебном дискурсе: событие воплощает атрибуты объекта описания. В качестве примера приведем начало статьи «Моддинг для чайников» из журнала «Хакер» (№ 43 за июнь 2002 г.): Эта статья своего рода путеводитель, здесь не будет полноценных руководств по моддингу, зато посмотришь, что можно в принципе сделать со своим унылым компом, узнаешь некоторые специфические моддерские сленговые словечки, которые тебе не раз встретятся в статьях из Инета, и найдешь ссылки на те самые полноценные руководства. Описание содержания статьи по воле авторов превращается в диалог, в котором читатель выступает деятелем (посмотрит, узнает, найдет), а знакомство с журналом становится событием.
Таким образом, повествование, выполняя «чужие» дискурсивные функции, может выражать целый спектр речевых интенций.При этом ситуация-тема (событие) остается константной, а параметры ситуации общения – включая жанрообразующий признак речевое намерение – варьируют.
3.1.2. Базовые признаки повествования наиболее четко описаны в теории нарративов. Для повествования определены четыре основных компонента: агентивность, линейность или линеаризация, чувствительность к нормам и традициям взаимодействия людей, «голос» рассказчика или перспектива повествования (Bruner, 1990). Агентивность подразумевает, что агенсы выполняют и контролируют действия, направленные на достижение целей.Линейность проявляется в линейной упорядоченности событий и состояний. Чувствительность к нормам поведения существенна, поскольку представленная в конкретном повествовании сцена соотносится с событием как когнитивной единицей, т.е. инвариантом сцен. В чувствительности к нормам проявляется оценочный аспект повествования: нормы и традиции задают систему оценок действий агенсов. Наконец, повествование всегда отражает одну из возможных точек зрения на события – точку зрения рассказчика или одного из агенсов.
3.1.3. В дискурсе повествование представлено рядом вариантов. При дискурсивном анализе повествования грани между типом текста и речевым жанром стираются, поскольку дискурсивные варианты нарратива отличаются не столько текстовыми, сколько коммуникативными параметрами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Ср. также (со ссылкой на Л.В. Щербу): «Процесс порождения предложения <…> является реальным процессом, как он протекает в голове говорящего» (Кацнельсон, 1986, с. 150).
2
Оба автора высказываются в тех же работах и таким образом, что из соответствующих высказываний вытекает представление о языке как средстве построения речи, существующем и вне речевого процесса, но это приходится относить уже на счет противоречий теории, которые требуют отдельного обстоятельного анализа. Здесь уместно упомянуть и утверждение о «языке, реально существующем только в процессе коммуникации» (Колшанский, 1975, с.51).
3
Заслуживает внимания, что у Л.В. Щербы речь идет о «говоримом и понимаемом», а не о «сказанном и понятом», т.е. не о «текстах» («на языке лингвистов»), которые здесь же характеризуются – вне процессов говорения и понимания – как нечто «мертвое».
4
С этим распределением терминов плохо стыкуется дефиниция психолингвистики как общей «теории речевой деятельности», но терминологические вопросы – сфера условностей, и в нее не стоит здесь углубляться.
5
Грамматики немецкого языка дружно игнорируют это разнообразие.
6
Иллокутивному потенциалу повествовательного предложения как элементарного случая повествования в лингвистической прагматике уделялось и уделяется особое внимание (обзор работ см.: там же; Богданов, 1996; Николаева, 1996), что предопределено многозначностью повествовательной интонации и амбивалентностью выражения отношения говорящего к смыслу повествовательного сообщения.
