Жития святых, написанные святыми

Юный Савл был тщательно наставлен в отеческом законе (ср. Деян. 22, 3), чего и надлежало ожидать, судя по знаменитости его наставника. Чрезвычайные дарования вскоре выделили его среди сверстников, и немногие могли соперничать с ним в разумении фарисейского богословия (см. Гал. 1, 14). Природная доброта сердца, а может быть, и пример наставника были причиной того, что Савл, несмотря на юные свои лета, когда обыкновенно любят более узнавать, нежели исполнять познанное, старался вести жизнь неукоризненную (см. 2 Тим. 1, 3) и был по правде законной непорочен (ср. Флп. 3, 6).

По обыкновению тогдашних иудеев обучать детей своих какому-нибудь искусству, Савл с упражнением в науках соединял упражнение и в ремесле. Евангелист Лука называет его делателем палаток (см. Деян. 18, 3). В чем бы ни состояло это искусство (ибо мнения о нем не совпадают), из истории путешествий апостола видно, что он мог заниматься им всюду, куда ни приходил, и что платы за труды доставало на содержание его вместе с сотрудниками в деле проповеди.

Апостол Павел сам некоторым образом характеризует дух образования, полученного им от Гамалиила, когда учение фарисейское называет строжайшим в отеческом вероисповедании (см. Деян. 26, 5). Нравственность фарисеев в Новом Завете проявляется, по большей части, в безобразном виде: они везде изображаются лицемерами, которые под личиной строгой набожности скрывают сердца, исполненные гордости и корыстолюбия – черты, без сомнения, взятые с натуры! Впрочем, основатели фарисейской секты могли производить и благопристойные впечатления. В сочинениях раввинов, которые обычно держались фарисейства, часто встречаются изящные правила нравственности. В творениях Иосифа Флавия, который также принадлежал к фарисеям, большей частью господствует здравый образ мыслей и нередко чистое нравственное чувство. Если в среде фарисеев многие только носили личину благочестия, то некоторые, вероятно, все же были тем, чем другие хотели только казаться. По крайней мере, нельзя думать, чтобы в их школах учили лицемерию. А поэтому образование Павла в фарисейском училище при таком учителе, как Гамалиил, могло оказать благотворное действие на развитие его нравственного характера, по крайней мере, не могло так повредить чистоте характера, как могут думать некоторые, основываясь на худом понятии о фарисеях.

Чтение книг Ветхого Завета, которым постоянно занимались в фарисейских школах, способствовало обогащению памяти Савла лучшими правилами нравственности и высокими образцами благочестия. Любимое их упражнение – изъяснять многие места в иносказательном смысле – пролагало в его уме путь тому святому искусству: извлекать из мертвого письма дух животворящий (ср. 2 Кор. 3, 6), которым ознаменованы все его послания, особенно к Евреям и Галатам. Даже то, что в образовании фарисейском было предосудительного: чрезмерная привязанность к человеческим преданиям и мнениям учителей, страсть все подводить под правила, ничего не оставляя нравственному чувству, низведение нравственности из области духа в круг внешних, часто механических действий – все это впоследствии, под благотворным влиянием христианской религии, могло обратиться во благо. Люди с сильным умом и живым характером при душевных переменах, с ними встречающихся, обыкновенно уклоняются в противоположную сторону, и уклоняются далеко. Это случилось и с Павлом.

По обращении в Христианство он везде обнаруживает противоположный прежнему образ мыслей, даже там, где говорит и без непосредственного внушения Духа Божия, по собственному чувству (например, см. 1 Кор. 7, 25–40). В самом начале своего апостольского служения он не только отверг нечистые человеческие предания, которые были отвергнуты и прочими апостолами, вразумленными в их ничтожности учением и примером Иисуса Христа (см. Мф. 15, 1–9), но и проповедовал свободу христиан от обрядового закона – поступок, который долго подвергался едва ли не всеобщему нареканию, однако же был совершенно сообразен с духом новозаветного учения. Таким образом, Промысл, избравший Савла от чрева матери (см. Гал. 1, 15) на великое служение апостольства, обнаружил мудрое водительство и в том, что попустил ему провести юность свою при ногах Гамалиила (Деян. 22, 3).

Первое понятие о христианстве Павел, по всей вероятности, получил еще в школе Гамалиила, ибо нельзя думать, чтобы фарисейские наставники оставляли учеников своих в неведении о так называемой ими «новой секте», которая с самого своего начала сделалась весьма значительной и угрожала всем преданиям фарисеев. Невероятным даже кажется, чтобы Савл никогда не видал Иисуса Христа в продолжение Его земной жизни. Так, однако же, заставляют думать вся последующая история и все его послания. Павел нигде не упоминает о том, чтобы он видел Иисуса Христа, хотя во многих случаях было бы весьма прилично и даже нужно упомянуть об этом (например, см. Гал. 1,12; ср. Деян. 1, 21 и др.). Напротив, он нередко говорит нечто такое, из чего должно заключить, что Иисус Христос не был ему известен лично (например, см. Деян. 9, 5). Притом если бы Павел находился когда-нибудь в числе слушателей Иисуса Христа, то евангелисты, вероятно, заметили бы это обстоятельство, тем более что он, судя по его характеру, не мог быть безмолвным слушателем или зрителем Мессии.

Странность эту можно частично объяснить тем, что время открытого служения Иисуса Христа роду человеческому было непродолжительно и что большая часть его была проведена в путешествиях по Палестине, особенно по той ее части, которая называлась Галилеей. Иисус Христос приходил в Иерусалим только на праздники, и то на краткое время. Он почти всегда удалялся от шумных собраний народа и проповедовал большей частью не там, где полагали враги Его (см. Ин. 11, 54–57). Поэтому-то были и такие люди, которым, при всем желании их видеть Его, не представлялся такой случай (см. Лк. 23, 8). С другой стороны, Гамалиил, сообразно своему характеру, вероятно, старался содержать учеников своих, особенно юных, как Савл, в удалении от всех народных собраний, которые в то время редко обходились без печальных последствий. Лишь по окончании своего образования Савл мог отлучиться из Иерусалима в Таре к своим родителям. И можно ли перечислить все причины, которые могли воспрепятствовать Павлу видеть Иисуса Христа во дни Его земной жизни?

Из училища Гамалиилова Савл вышел тем, кем надлежало выйти ученику фарисея, – неумеренным ревнителем отеческих преданий (ср. Гал. 1,14). Пылкость характера и юность возраста его были причиной того, что он не перенял у своего наставника самой лучшей, может быть, части его наставлений – искусства соединять с ревностью по вере хладнокровное рассуждение и благоразумную терпимость (см. Деян. 5, 33–39). Соучастие в убиении апостола Стефана, по-видимому, было не первым опытом приверженности Савла к отеческим преданиям, ибо оно не было столь значительно, чтобы первосвященники иудейские вследствие сего решились уполномочить юного фарисея на произведение тех кровавых гонений, которые последовали за смертью первомученика (см. Деян. 26,10). Наклонность многих из тогдашних иудеев к языческим обычаям весьма часто представляла случаи к обнаружению патриотической ревности. Едва ли даже Савл (увлеченный пылкостью характера) не состоял в некотором отношении с ужасной в те времена сектой зилотов. Наименование ревнителя, которое он дает сам себе (см. Гал. 1, 14), расположенность к нему убийц Стефановых (см. Деян. 7, 58), которые, по всей вероятности, были зилоты, делают эту догадку правдоподобной.

Когда, таким образом, ученик Гамалиилов, имея ревность по Боге, но без рассуждения и не разумея праведности Божией, усиливался поставить собственную праведность (Рим. 10, 2–3), праведность по вере в Иисуса Христа тем временем уже оказывала благотворное свое действие над многими из его братий по плоти. Несмотря на гнусную клевету первосвященников якобы о похищении тела Иисусова учениками Его и на строгие меры против провозвестников Его Воскресения, весь Иерусалим исполнялся славою имени Распятого: слово Божие росло, и число учеников непрестанно умножалось, из самых священников иудейских очень многие покорились вере (Деян. 6, 7). Иудейству, и без того давно потрясаемому различными толками господствующих сект, угрожала новая величайшая опасность со стороны возникающего Христианства.

Что должен был мыслить и чувствовать в этих обстоятельства Савл – юноша с пылким характером, патриотическим чувством, с умом сильным, но помраченным предрассудками, фарисей, от всего сердца приверженный к отеческому закону и обычаям, свято чтивший не только Моисея и Пророков, но и предания старцев, столь несообразные с духом Христианства? Мог ли он обольстительную мечту о Мессии, царе-завоевателе, променять на почитание Креста, который еще недавно был предметом посмеяния для Иерусалима? Мог ли он ожидать для себя чего-нибудь доброго от той «секты», Основатель которой столь строго и часто вооружался против порочной жизни фарисеев – его наставников и воспитателей? Савл видел только опасность со стороны Христианства, а поэтому питал к нему одно отвращение.

Чудеса Иисуса Христа и Его апостолов могли быть изъясняемы им так, как их вообще изъясняли фарисеи: содействием злых духов, легковерием народа и тому подобное. Внутреннее превосходство христианского учения также не могло трогать его: для этого требовалось спокойное углубление в дух христианской религии и в свою совесть, к чему ум, занятый предрассудками, не был способен. Только опытные и рассудительные люди, как Гамалиил, могли ожидать от Промысла разрешения недоумений, возбуждаемых успехами Христианства. Павел думал, что ему должно много действовать против имени Иисуса Назорея (Деян. 26, 9) – и действовал!

Первые опыты Савловой вражды ко Христову имени, вероятно, состояли в спорах с его провозвестниками (см. Деян. 6, 9). Но школьная ученость фарисейская недолго могла противостоять Стефану, исполненному Духа Божия (см. Деян. 6, 10). Сила слова заменена была насилием лжи (см. Деян. 6,13). Правдивость характера Павла не позволяет думать о том, чтобы он участвовал в сплетении клеветы на Стефана, однако же несомненно то, что он одобрял его убиение (см. Деян. 8, 1) и стерег одежды бесчеловечных Стефановых убийц (см. Деян. 7, 58). Он поступил в этом случае по совести, но только заблуждающейся. На нем, по замечанию святителя Иоанна Златоуста, в точности сбылись слова Спасителя: убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин. 16, 2). Ему казалось, что он приносит Богу отцов своих самую приятную жертву, когда преследует распространителей «новой ереси», которая, по его мнению, имела целью ниспровержение иудейской религии. Если бы он увидел, подобно Стефану, Иисуса, стоящего одесную Бога Отца, то, верно, не опасаясь участи Стефановой, в ту же минуту исповедал бы Его Сыном Бога Живого. Но если гнавший не знал, Кого гнал, то Гонимый зрел уже в нем избранный сосуд (Деян. 9, 15).

Неисповедимый Промысл попустил ненависти Савла к христианам открыться в новых разительнейших явлениях, чтобы, как изъясняет сам апостол, в нем первом показалось все долготерпение Божие в пример тем, которые будут веровать в Иисуса Христа к жизни вечной (1 Тим. 1, 16). Рассеяние верующих по смерти Стефана породило в уме его убийц мысль, что усиленное гонение положит конец «новой ереси». По крайней мере, Савл в ослеплении дерзнул на новые жестокости. Получив от первосвященников власть преследовать христиан, он с этой целью ходил по всем синагогам; не довольствуясь этим, входил в дома их, не щадил ни пола, ни возраста, мучениями принуждал их хулить имя Иисуса, заключал в темницы и, когда убивали их, то подавал на то свой голос (см. Деян. 26, 10–11). Так может поступить человек с самой набожной совестью, когда он не проник в истинное свойство любви к Богу и ближнему! Успехи рассеявшихся христиан, которые всюду, куда бы ни приходили, благовествовали имя Христово, подали Савлу случай простереть гонение на них за пределы Палестины. Еще дыша угрозами и убийством, он испросил у первосвященников письма к дамасским синагогам (см. Деян. 9, 2), чтобы, связав тамошних христиан, препроводить их в Иерусалим. Дамаск, весьма обильно заселенный иудеями, представлялся Павлу обширнейшим полем для его действия. Римская власть, которая не терпела таких явлений, каким было убиение Стефана, не имела там силы, ибо Дамаск был завоеван незадолго перед тем Аретой, царем аравийским (см. 2 Кор. 11, 32). Новый его властитель благоприятствовал иудеям. Письма первосвященника, и без того уважаемые в иноземных синагогах, в дамасских должны были иметь силу закона и полный успех, который действительно последовал, только совсем в другом виде!

Обращение в Христианство

Путешествие в Дамаск было тем временем, которое Промысл избрал для обращения Савла в Христианство. Чем необыкновеннее это происшествие, чем разительнее открывается в нем Божественность христианской религии, тем драгоценнее для нас то, что мы имеем о нем весьма обстоятельные и несомненные сведения, сообщенные евангелистом Лукой (см. Деян. 9, 1-25) и двукратно самим Павлом (см. Деян. 22, 5-16; 26, 12–19). Среди дня, – повествует он, – на дороге я увидел с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною. Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна (Деян. 26, 13–14).

Легко представить, сколь сильное впечатление должно было произвести это необыкновенное явление в пылкой душе гонителя! Он был уверен, что все неприязненные действия его против христиан непосредственно относятся к славе Божией, что он подражает в этом деле Финеесу и Илии[10], и вот на том самом пути, который свидетельствовал о его ревности по Боге, видит явление, которого он не мог не признать за Божественное, слышит с неба голос, жалующийся на преследование! В ту минуту должны были возобновиться в памяти его все злодеяния, причиненные им в Иерусалиме верным, должна была предстать его воображению смерть Стефана, бесчеловечие его убийц, кроткое спокойствие и небесное незлобие самого мученика. Совесть, конечно, уже внушала ему, перед Кем он виновен, но еще как бы не доверяя несправедливости своего дела, как бы желая дать знать, что он никого не гнал со злым намерением, всегда действовал по закону, Савл в трепете дерзнул вопросить: кто Ты, Господи? – Я Иисус, Которого ты гонишь (Деян. 9, 5; 26, 15), – таков был ответ ему!

Нужно представить себя на месте Павла, чтобы почувствовать силу этих слов. Не было уже места сомнению в Божественности лица Иисусова, оставалось только место для страха и ужаса. Савл не знал еще, что Иисус есть Бог милосердия и щедрот, что Он пришел взыскать и спасти погибших и для того взошел на Крест, чтобы привлечь к Себе всех, обремененных грехами. Сообразно земному понятию своему о Мессии, он, без сомнения, думал увидеть в Нем строгого мстителя за поругание имени Своего, за мучение рабов Его и ожидал для себя участи Дафана и Авирона[11]. Но Гонимый явился не для того, чтобы наказать гонителя, но чтобы сделать его Своим апостолом. Встань и стань на ноги твои, – молвил Господь, – ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе, избавляя тебя от народа Иудейского и от язычников, к которым Я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными (Деян. 26,16–18).

Ободренный этими утешительными словами, Савл желал знать, что требуется от него, чтобы соответствовать новому служению, на него возлагаемому, и получил ответ, что ему будет открыто о том в Дамаске. После того видение кончилось, оставив глубокие следы на очах Савловых (он сделался слеп) и еще глубже – в его сердце. Люди же, шедшие с ним, видели только свет и слышали голос, но Того, Кто говорил с ним, не видели и, что говорил, не разумели.

Савл, ведомый спутниками, пришел в Дамаск. Слепота его продолжалась три дня, проведенные им без пищи и пития. Состояние духа его было в то время самое мучительное для ветхого человека, но тем благодатнее для человека нового: все силы ума и сердца должны были как бы переродиться для новой жизни во Христе Иисусе. Лишенный света внешнего, он обратился ко внутреннему – молился, и получил видение, в котором представилось ему, что некто из христиан, именем Анания, возвратит ему зрение (см. Деян. 9, 12). В то же время последовало откровение и Анании. Сам Иисус Христос (так много заботился Он о Своем гонителе!), явясь ему, повелел идти к Савлу для возвращения тому зрения. Анания ужаснулся, представляя лютость этого человека и его ненависть к христианам, но был успокоен тем, что прежний гонитель – теперь уже избранное орудие славы Христовой. Найдя Савла в доме некоего иудеянина, именем Иуды, он возложил на него руки и сказал: Брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути… послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа (Деян. 9, 17). За словами тотчас последовало и действие: с глаз Савла как будто спала какая-то чешуя, он прозрел и немедленно принял крещение без сомнения от рук Анании (см. Деян. 9, 10–18).

Обращение Павла есть одно из необыкновеннейших событий, какими прославилась Апостольская Церковь. Потому-то святые отцы столь часто вспоминали о нем и с таким удовольствием углублялись в него размышлением. Оно служит утешительнейшим примером для всех грешников, особенно тех, которые имели несчастье питать ревность по Боге без рассуждения, и в то же время это обращение одно из самых ощутимых доказательств Божественности христианской религии. В самом деле, не кроткий по природе человек, который бы сам по себе имел расположение к благотворному учению христиан, не слушатель Иисуса Христа, о котором можно бы сказать, что он увлечен сладостью слов Его, – не такой человек видит Иисуса, которого иудеи почитали мертвым, но упорнейший защитник иудейства, непримиримый враг имени Христова, жестокий преследователь почитателей Его, в котором первосвященники видели надежный оплот против разливающегося потока «новой ереси», одно имя которого приводило в трепет и таких людей, каков был Анания, прибытия которого в Дамаск христиане ожидали как гнева Божия, а иудеи как посланного свыше хранителя, – одним словом, Савл видит Иисуса, признает Его Мессиею, Сыном Божиим, и делается ревностным провозвестником имени Его, презирающим самую смерть за истину нового учения. Какое ободрение для гонимых христиан! Какой страх для иудеев! Какой ужас для убийц Стефана – для убийц Иисуса Христа!

Савл не мог ожидать себе от христиан никаких земных выгод. Искал ли он чести? Она была оказана ему Верховным советом иудейским, который возложил на него самое важное поручение: истребить возникающее Христианство. Исполнение этого поручения покрыло бы его новой славой, и он мог бы получить право на самое высокое положение среди фарисеев. Напротив, христиане как сами не имели почестей, так не могли и обещать их, будучи гонимы и презираемы иудейскими властями. Искал ли он богатства?

Христиане были бедны, многие из них жили милосердием своих братьев по вере, их последнее имущество подлежало расхищению, сама жизнь находилась в непрестанной опасности. Напротив, секта фарисеев изобиловала всеми временными благами и, пользуясь великим уважением в народе, могла доставить любимцам своим все им угодное. Надеялся ли он быть важным лицом среди христиан, начальником их «ереси»? Но что за слава быть главой общества, состоявшего из людей низкого происхождения, бедных, слабых, незнакомых с мирским просвещением, проповедующих добровольную нищету и самоотвержение? Кроме того, мог ли Савл надеяться на доверие к себе христиан после многократного проявления своей жестокости к ним?

Вся последующая жизнь святого Павла служит яснейшим доказательством того, что он сделался христианином не по каким-либо земным побуждениям, но единственно потому, что совершенно убедился в Божественности Христианства чудесным явлением Иисуса Христа. Он везде проявляет строжайшее бескорыстие: имея полное право получать содержание от тех, кто обязан ему своим спасением, питается большей частью своими собственными трудами; собирает милостыню по Церквам, им насажденным, но не для себя, а для бедных иерусалимских христиан; ищет славы, но единственно той, которая состоит в верном исполнении высоких обязанностей апостольства; не терпит, чтобы кто-либо из обращенных им назывался по его имени, Павловым; называет себя последним из апостолов; хочет, чтобы его считали не более чем служителем Иисуса Христа; вслух постоянно говорит, что он был гонителем и хульником и помилован единственно по милосердию Спасителя.

Но Савл не только не искал для себя у христиан никаких временных отличий, но еще должен был при переходе в Христианство отказаться от тех, что имел в иудействе. Сделавшись христианином, он должен был потерять славу первого ревнителя и защитника иудейства, должен был ниспровергать отеческие предания, к которым он привык с детства, должен был разорвать нежнейшие узы родства и дружбы, ибо сродники и друзья его остались в иудействе. Этого мало. За веру в Иисуса Христа ему неминуемо надлежало сделаться предметом ненависти всех фарисеев, всего синедриона, всего народа иудейского.

Савл не был мечтателем, который внушения своего собственного чувства и игру воображения почитает за Божественные вдохновения. Мечтательность энтузиазма происходит или от чрезмерного пристрастия к любимым мнениям, или от меланхолии, или от живого, но необразованного воображения, или от детского легковерия. Савл имел сильное пристрастие, но не к христианству, а к преданиям фарисейским; между тем когда познал истину, то немедленно отверг их раз и навсегда. Его характер не был мрачным. Каким бы опасностям, скорбям, лишениям ни подвергался он в продолжение своего апостольства, при всем том в нем не было ни малейших признаков малодушия, он был совершенно доволен своей судьбой, радовался среди самых страданий. Если он желал окончания своей жизни, то только потому, чтобы скорее соединиться с возлюбленным Спасителем. В этом желании не было ничего нетерпеливого от энтузиазма; потому-то когда он увидел, что для учеников его полезнее, чтобы он оставался в этой жизни, то употреблял все справедливые способы к отдалению ее конца.

Савл имел живое воображение, но как строго оно было подчинено рассудку! Читая его послания, мы находим сильные порывы чувств, но они никогда не выходят за пределы: это невольное излияние сердца, преисполненного любовью к Богу и ближнему. Тем менее можно предполагать в нем легковерия и неосмотрительности. Из одной истории его можно извлечь подобные правила христианского благоразумия. Он постоянно внушал своим ученикам все испытывать, дабы принимать одно доброе, упрекал их, когда они, подобно детям, колебались всяким ветром учения (ср. Еф. 4,14), предостерегал их от ложных откровений и пророчеств, никогда не требовал себе слепой веры, напротив, хотел, чтобы они поступали по убеждению собственного своего ума. Так ли поступают люди с мечтательным характером?

Тем прискорбнее для сердца христианина, когда он находит, что в наши времена некоторые из так называемых христианских философов покушаются чудесное обращение апостола Павла изъяснять естественным образом. И пусть изъяснения их были бы действительно естественны, но, напротив, они таковы, что едва ли бы могли заслужить одобрение самих врагов Павловых – иудеев.

Весьма вероятно, так думают те, которые мудрствуют сверх того, что написано (cp. 1 Кор. 4, 6), будто Савл после смерти Стефана начал сомневаться в справедливости гонения, воздвигнутого на христиан. На пути в Дамаск это сомнение еще более как бы усилилось. «Что, – размышлял он, – если христиане невинны, если правда все то, что они повествуют об Иисусе Христе, если этот Иисус, мной гонимый, есть действительно Мессия? Чего должны ожидать враги Его, чего должен ожидать я? О, если бы Он явился мне и уверил меня в Своей Божественности, я немедленно сделался бы христианином!» Когда душа Павлова была наполнена такими мыслями, вдруг будто нашло облако, ударил гром и Савл, ослепленный молнией, повергся на землю. Поскольку же иудеи почитали гром за некоторый вид Божественного откровения, смысл которого изъясняли сообразно состоянию своего духа, то это естественное происшествие и было почтено Савлом за таковое откровение. Ему показалось, что он видит Самого Иисуса Христа и беседует с Ним, между тем, эта беседа была не что иное, как разглагольствие его с собственной совестью. Решившись же вследствие этого явления обратиться ко Христу, он достигает Дамаска, вступает в общение с христианами и, узнав основательнее святость и чистоту их учения, принимает крещение.

Изъяснение это, сколько ни стараются придать ему вид правдоподобия, никак не может согласовываться с историческими сказаниями о Павловом обращении, основывается на недоказанных предположениях и опровергает само себя.