Ответственность за организацию преступного сообщества или участие в нем

Жанна Виденькина

Ответственность за организацию преступного сообщества или участие в нем

Научно-практическое пособие

Автор:

Виденькина Жанна Васильевна кандидат юридических наук

Ответственный редактор:

доктор юридических наук, профессор Н. Г. Кадников

Рецензенты:

Красиков Ю. А. – д.ю.н., профессор Антонян Е. А. – к.ю.н., доцент

© Виденькина Ж. В., 2014

© Оформление. ИД «Юриспруденция», 2014

Введение

В России создалась сложная криминальная обстановка, которая характеризуется высоким уровнем преступности. Значительное влияние на криминализацию общественных отношений продолжает оказывать организованная преступность. Более всего действия организованной преступности проявляются посредством преступлений, совершаемых организованными группами, бандами и преступными сообществами. Статистика показывает, что преступлений, ответственность за которые предусмотрена ст. 210 УК, в 2012 г. было совершено 202, что на 17,4 % больше, чем в 2011 г. Организованными группами и преступными сообществами в 2009 году совершено 29,6 тыс. тяжких и особо тяжких преступлений, в 2010–21,2 тыс. тяжких и особо тяжких преступлений, в 2011–16,9 тыс. тяжких и особо тяжких преступлений, в 2012–17,3 тыс. тяжких и особо тяжких преступлений (+2,4 %).[1] Латентность преступлений данного вида также весьма высока.

Тем не менее нельзя отрицать нарастание противодействия преступным сообществам со стороны государства. Это проявляется и в постоянном совершенстве статей, предусматривающих признаки преступного сообщества и условия ответственности организаторов и рядовых членов. Однако коренного перелома в борьбе с преступными сообществами до сих пор не произошло. Не все правоохранительные органы до настоящего времени восприняли новые законодательные формулировки. Допускаются ошибки при организации оперативных мероприятий, раскрытии и расследовании преступлений данного вида. Серьезные недостатки выявлены в связи с ошибочной квалификацией преступлений, совершаемых преступными группами, характеризующими различные формы соучастия. Судебная практика также была весьма неоднозначной. В 70 % случаях суды не признают организованную группу преступным сообществом, полагая, что преступление совершено либо бандой, либо организованной группой. Допускаются и другие ошибки при квалификации преступлений и назначении наказаний. Отчасти это результат неоднозначного судебного толкования, которое стало возможным в связи с принятием Пленумом Верховного Суда РФ двух различных по сути постановлений о судебной практике по применению уголовного закона об ответственности за создание преступных сообществ и за совершенные участниками этих сообществ преступлений.[2]

Теоретическая значимость данного научно-практического пособия заключается в уточнении и углублении теории уголовного права в части форм соучастия, обосновании новых научных положений о понятии преступного сообщества, как наиболее опасной формы соучастия, об ответственности за организацию преступного сообщества и совершение его участниками различных преступлений. Сформулированные в пособии предложения по совершенствованию действующего уголовного законодательства, практики его применения, профилактической деятельности органов внутренних дел могут быть использованы в законотворческом процессе, следственной и судебной практике. Материалы учебного пособия могут быть использованы в учебном процессе высших учебных заведений при преподавании курса уголовного права (Общая и Особенная части), спецкурса по квалификации преступлений.

Рекомендации о квалификации организации преступного сообщества или участие в нем, об отграничении данного состава преступления от смежных составов могут быть использованы в работе правоохранительных органов.

Глава I. Преступное сообщество как форма соучастия

§ 1. Социально-историческая обусловленность выделения преступного сообщества (преступной организации) как формы соучастия

Выявляя прообразы нынешних норм, определяя тенденции дальнейшего их развития и при необходимости, формулируя предложения по совершенствованию действующего законодательства, мы прежде всего должны возвращаться к изучению истории развития ответственности за те или иные преступные деяния. Именно изучение истории является необходимой методологической составляющей для научного исследования той или иной сферы общественных отношений.

Установление уголовной ответственности за создание преступного сообщества или участие в нем вряд ли можно назвать принципиальным и беспрецедентным нововведением в уголовном праве России. Появление первой для России формы организованной преступности в виде сплоченной воровской среды относится еще к последней трети XV – первому десятилетию XVI вв.[3] Как отмечает А. А. Мордовец, «в это время появились первые свидетельства о существовании воровских организаций, а ближе к середине XVI века в русском праве отчетливо оформилось понятие “лихого человека”, для которого разбой был профессиональным занятием».[4]

Субъекты преступной деятельности впервые были четко определены в российском законодательстве к концу XV в. и зафиксированы Судебником 1497 г.[5] В это же время профессиональный преступник становится объектом судебного преследования. Основная задача государства в то время состояла в том, чтобы доказать, что преступник профессионал имеет отношение к категории «лихих». Чтобы добывать такие доказательства, государство законодательно урегулировало применение пыток в качестве способа получения показаний по таким делам. Мерой наказания для таких лиц являлась смертная казнь.

Судебник 1550 г. сделал следующий шаг в развитии уголовного законодательства, предусматривающего ответственность за организованную преступную деятельность. Этот документ классифицирует формы организованных преступлений, выделяя среди них антигосударственные и общеуголовные. Как мы видим, уже в достаточно древних памятниках уголовного права встречаются нормы о соучастии и различные формы так называемой организованной преступной деятельности. Впервые постановления о соучастии особого рода появляются в русском законодательстве в XVII в. – в Соборном уложении 1649 г., т. е. в том нормативном акте, в котором «на первом плане стоит… впервые входящее в русское законодательство понятие государственного преступления».[6]

Русская Правда[7] и Судебники 1497 и 1550 г. еще не упоминали о таких преступных проявлениях, но в Соборном уложении 1649 г. уже говорится о скопе и заговоре применительно к преступлениям против государя и его слуг. Преимущественно Уложение ограждает от скопа и заговора «государственную честь» и «его государское здоровье».[8] Этому посвящены ст. 18–21 главы II Соборного уложения. Так, в ст. 18 говорится: «А кто Московского государства всяких чинов люди сведают, или услышат на царское величество в каких людях скоп и заговор, или иной какой злой умысел и им про то извести государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси, или его государевым боярам и ближним людям, или в городах воеводам и приказным людям». Недонесение о таких преступлениях сурово наказывалось: «кто из осведомленных не сообщит царскому величеству – то будет казнен смертью без всякой пощады».[9]

Скоп «предполагает коллективные действия по заранее определенному плану и с определенной целью, в том числе действия руководимой толпы».[10] В отличие от скопа сговор характеризуется меньшим количеством лиц, привлеченных в него, но более детальной направленностью действий. Подчас сговор мог существовать более длительный срок, за время которого его участниками совершалось не одно преступление.

В одной из работ о политическом суде и политических преступлениях в Русском государстве XVII в. Г. Г. Тельберг указывал: «Субъектом преступления, именуемого в Уложении “скопом и заговором”, является совокупность лиц, объединенная предварительным соглашением… “Заговор” указывает на предварительное соглашение, а “скопом” характеризуется многочисленность действующих лиц».[11] Например, в ст. 39 и 40 главы XXI Соборного уложения 1649 г. речь шла о групповом разбое, «… а воры – разбойники три или четыре человека или больше, пойманные на одном разбое, и с пыток которые начинали наговаривать на кого из знатных людей, на дворян, или на детей боярских, или на торговых людей, которые прежде того в приводе не бывали, и ни на каком воровстве не были задержаны, и ни в каких причинах не бывали – казнить их смертью».

Свое дальнейшее развитие законодательство, предусматривающее уголовную ответственность за деятельность организованных преступных формирований, получает в Своде законов 1842 г. (т. XV, ч. I, ст. 267–269). В нем говорилось «… о недопустимости образования, с одной стороны, обществ, товариществ, братств и т. п. без ведома полицейских органов, с другой стороны, обществ, преследующих вредные для государства цели и способных посеять смуту. Организаторы и участники таких обществ рассматривались и наказывались как государственные преступники».[12]

В дальнейшем преступное сообщество, как самостоятельная форма соучастия нашла свое уголовно-правовое закрепление в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.[13] Это Уложение представляло собой уже приближенный к подлинному кодексу законодательный акт. Его нормы дифференцировали ответственность за составление злонамеренных шаек и начальство в них, с одной стороны, и за участие в них, с другой (например, ст. 922, являющаяся общей нормой в данном отделении), и в ряде случаев за недонесение о них вследствие упущения по службе (например, ст. 924 и ст. 925). Основным признаком подобного общества Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. считало его цель. В статьях Уложения выделялись следующие цели такого общества: цель, вредную для спокойствия или целостности государства, и цель, противную установленным законом образу и порядку правления. Цель выступает решающим признаком тайных обществ этого рода, но способ действия тайного общества еще не определяет его природы. Напротив, в тайных обществах, «не имеющих явно преступного направления против спокойствия или целостности государства», рядом с целью Уложение предусматривает применение виновными «недозволенных законом действий».[14] В Уложении закреплялось и то, что для наступления уголовной ответственности не требуется реального совершения преступления. Наказывалось составление шаек для учинения разбоя, поджога, фальшивомонетничества (ст. 924), кражи, мошенничества (ст. 925), нарушений акцизных законов, законов о торговле и игре, контрабанды, подкупа чиновников (ст. 926).[15] Изучая Уложение 1845 г., автор отмечает, что подробного разграничения между собой эти формы не имели и, следовательно, можно сделать вывод, что они зачастую использовались как синонимы. Однако законодатель точно дифференцировал ответственность организатора шайки и всех ее участников, а дополнительно он оговаривал, что для признания преступления оконченным не требуется совершения преступления, для учинения которого и создавалась шайка.

Наравне с участием в шайке наказывалось и пособничество шайке (ст. 928). Можно отметить особенности дифференциации ответственности укрывателя. Согласно ст. 929, лицо, которое дало согласие укрывать членов шайки еще при ее создании, подлежит уголовной ответственности наравне с основателем шайки. Тот, кто не давал согласия заранее, но укрывает членов шайки с осознанием того, кем они являются – наказывается как за участие в этой шайке. В соответствии со ст. 930, если лицо укрывает добытое преступным путем, то он отвечает как за вступление в шайку, иными словами, за участие в ней. Как отмечал Н. С. Таганцев, для скупщиков и продавцов похищенного ст. 931 предусматривала особое наказание, которое практически совпадает с наказанием участника шайки.[16]

В шестой главе «О тайных обществах и запрещенных сходбищах» Уложение предусматривало уголовную ответственность лиц, организовавших и руководивших преступными сообществами. Так, согласно ст. 347 «Основатели и начальники тайных обществ, имеющих вредную для спокойствия или целостности государства, или противную установленным законом образу и порядку правления цель, – приговаривались к наказаниям в виде лишения всех прав и смертной казни».[17] Ни в одной из статей Уложения не сказано о степени тяжести преступлений, для совершения которых создавалось преступное сообщество. Зато в нем содержится ст. 348, которая предусматривала ответственность для «основателей и начальников обществ, … хотя и не имеющих явно преступной направленности против спокойствия или целостности государства, но старающихся посредством каких-либо неуказанных и недозволенных законом действий или влияния произвести перемену в общих государственных, губернских и других местных учреждениях». Индивидуальная ответственность предусматривалась и для рядовых участников общества. Главное условие для лица, вступившего в такое общество, чтобы оно было осведомлено о целях общества. В этих случаях оно приговаривалось к ссылке в Иркутскую или Енисейскую губернии на срок от двух до трех лет с запрещением выезда в другие Сибирские губернии.

Нормы Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. оставались действующими нормами, практически в полном объеме, до конца истории уголовного законодательства дореволюционной России. Вместе с тем часть норм Уложения еще до 1918 г. была замещена нормами последнего памятника уголовного права Российской империи – Уголовного уложения 1903 г.,[18] и все же действующим нормативным актом в области уголовного права, вплоть до 30 ноября 1918 г., оставалось Уложение 1845 г.[19]

Наряду с действующим Уложением 1845 г., в 1867 г. появился еще один закон о борьбе с противоправительственными обществами. Данный закон карал покушение на образование преступных сообществ, недонесение о них, а также допущение преступных собраний в своих жилищах.[20] К условиям, повышающим опасность сообщества, по мнению А. Н. Трайнина, закон относил в первую очередь конспиративную деятельность общества. Также если оно принимало особые меры по сокрытию от правительства своего существования или к тайному расширению круга своих действий, как то: кружки и отделения под одним общим управлением; если его члены обязались безусловным повиновением какому-либо, хотя и выбранному ими руководителю; и если имена руководителей хранились в тайне от других членов. Особенно опасный характер придает сообществу возбуждение к насильственным мерам и действиям.[21]

Мы видим, что закон 1874 г. предоставил администрации и судам широкое поле деятельности с неограниченными полномочиями. В первую очередь следует обратить внимание на то, что этот закон не давал определения сообщества как организованного коллектива, однако обозначил некоторые признаки общественной опасности, при наличии которых можно было судить о существовании сообщества. В прежнем законе 1867 г. употреблялся термин «общество», в новом же законе его заменили на «сообщество», не обозначая его признаков, тем самым, на наш взгляд, внося в практику еще большую неясность. Как отмечали специалисты в то время, на практике под понятие сообщества стали подводить любые формы связи и взаимоотношений между отдельными лицами. Так, например, по процессу 193-х как сообщество было квалифицировано знакомство подсудимых друг с другом, пение запрещенных песен и обмен фотографическими карточками.[22]

В основу Уложения 1885 г. были дословно и в полном объеме перенесены ранее действовавшие постановления о соучастии. Мы согласны с А. Н. Мондохоновым, что именно в это время постепенно происходило движение от принципа индивидуализации ответственности соучастников в зависимости от форм и видов их участия в преступлении.[23] Так, например, в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. за кражу шайкой ее «начальники, основатели и зачинщики» подвергались наказанию в виде направления в исправительное арестантское отделение сроком от пяти до шести лет, а все прочие участники – от трех до трех с половиной лет.[24]

Совершенно иные постановления о соучастии были в Уложении 1903 г. Условно данные постановления можно разделить на два вида: это постановления, которые касались непосредственно соучастия в преступлении (ст. 51, 189 и 602), и постановления о преступном сообществе (ст. 52, 118, 124–127, 564).[25] В ст. 51 Уголовного уложения 1903 г. говорилось, что соучастниками признаются лица, согласившиеся на совершение преступления или действовавшие при совершении преступления заведомо сообща. Данная точка зрения относительно соучастия, как отмечал М. И. Ковалев, не являлась общепризнанной и подвергалась критике, так как значительно сужала пределы допустимого участия в преступлении, исключая из него вполне возможные случаи соучастия без соглашения.[26]

Непосредственное участие в сообществе или шайке было регламентировано специальными нормами Особенной части Уложения. Согласно ст. 52 Уложения,[27] выделялось два вида преступного сообщества. Первое – это сообщество, которое создавалось для совершения одного преступления, и второе – это шайка, то есть сообщество, которое создавалось для совершения нескольких преступлений. Таким образом, мы видим, что отличие шайки от сообщества заключалось в количестве тяжких преступлений, для совершения которых создавалось то или иное преступное объединение. Согласно ст. 102 Уложения 1903 г., виновный в участии в сообществе, организованном для посягательства на жизнь, здоровье, свободу императора и членов его семьи, а также на его низвержение, наказывался бессрочной каторгой. По ст. 102 ответственность наступала и за участие в сообществе, которое составлялось для учинения тяжкого преступления, вооруженного мятежа или насильственного изменения порядка правления, или порядка наследования престола. В случае существования заговора к составлению сообщества для этих целей следовало наказание, и за заговор в виде каторги на срок до восьми лет.

В ст. 121–127 пятой главы Уложения ответственность дифференцирована за организацию и за участие в публичном скопище. В качестве квалифицирующих признаков создания преступных организаций и участия в них, предусматривалось насильственное противодействие власти и освобождение арестантов из-под стражи. А в п. 2 ст. 125 Уложения[28] говорилось об ответственности за участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями, или между хозяевами и рабочими, что, на наш взгляд, являлось прообразом нынешнего участия в экстремистском сообществе. Каторгой на срок до восьми лет по ст. 126 Уложения каралось участие в сообществе, заведомо поставившем целью ниспровержение существующего в государстве общественного строя или учинение тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ или снарядов. Если же такое сообщество имело в своем распоряжении средства для взрыва или склад оружия, то его участники наказывались каторгой на срок до пятнадцати лет.

По нашему мнению, такая дифференциация вполне оправдана, так как наличие оружия или средств для взрыва повышает общественную опасность деяния, а, следовательно, и наказание за совершение такого действия должно быть более строгое.

Одной из новелл Уголовного уложения 1903 г. (ст. 127) явилось смягчение наказания или полное освобождение от него участников преступного сообщества. Главным условием такого освобождения было своевременное донесение о существовании такого сообщества до его обнаружения. На наш взгляд, Уголовное уложение 1903 г. содержало новые признаки, определяющие сообщество, предусматривало и условия освобождения от ответственности, однако неопределенность этих признаков и размытость их границ не позволяла вести эффективную борьбу с такими сообществами.

Изучая заговор и шайку в связи с учением о главных виновниках преступления, А. Жиряев рассматривал их «по различному способу или поводу соединения нескольких главных виновников в одно преступное сообщество. При этом он выделял такие виды соучастия, как скоп, заговор и шайку…»[29] В своей работе А. Жиряев опирался на более ранний анализ заговора и шайки, произведенный П. А. Фейербахом.[30] Заговор можно было бы сравнить с современной группой лиц объединенных предварительным сговором, а шайка – это своеобразное общество, члены которого решили заниматься преступной деятельностью в виде ремесла, без определения точного числа и вида совершаемых в дальнейшем преступлений. Справедливо и актуально, на наш взгляд, его высказывание о том, что отрицание закона членами банды достигает своего высшего предела, так как обыкновенные преступники, решаясь совершить преступление, еще не отвергают закон, его силу и правовое значение. «Преступники же по ремеслу, какими и являются бандиты, решительным образом отрицают уголовный закон, а поэтому и наказание для них должно быть более строгим и тяжким».[31]

О том, что за составление шаек должна быть предусмотрена уголовная ответственность, выступали другие ученые того времени. Например, С. Будзинский считал, что появление шаек опасно для общества в целом: «Такое сообщество укрепляет силы единиц, значительно облегчает совершение преступлений и, сверх того, привлекает самых испорченных индивидов и образует род войны между преступниками и обществом».[32] Хотя, как указывал С. Будзинский, образование, формирование шайки само по себе и является лишь приготовлением к преступлению, однако общественная опасность, которая сопровождает банду, делает это преступное деяние самостоятельным видом преступления с момента ее создания.

Обобщенные взгляды ученых, относительно дореволюционных проявлений различных форм соучастия, изложены Н. Д. Сергеевским: «Соучастие по предварительному соглашению представляет собою не только большую степень субъективной виновности соучастников, но является и более опасным с объективной стороны. Поэтому само вступление в такое соучастие может быть наказуемо».[33] Уголовная же ответственность за участие в сообществе или шайке, по мнению Н. С. Таганцева, возможна только тогда, когда предположенное не свершилось; в противном же случае ответственность за учиненное деяние поглощает сам заговор.[34] Автор поддерживает данную позицию. Ответственность за участие в сообществе или шайке должна иметь место даже тогда, когда участники преступного сообщества еще не совершили какого-либо деяния, однако они осознают, что являются непосредственно членами такого сообщества и готовы к осуществлению противоправной деятельности.

После Октября 1917 г. вопросам соучастия было уделено внимание в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г.[35] По мнению М. И. Ковалева, этот документ впервые дал определение соучастия в преступлении и указал нам виды соучастников (ст. 22–24). В них был закреплен принцип одинаковой ответственности всех соучастников и причастных к преступлению лиц. В ст. 21 говорилось, что за деяния, совершаемые «сообща группою лиц (шайкой, бандой, толпой) наказываются как исполнители, так и подстрекатели и пособники».[36] Мера наказания при этом «определяется не степенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им деяния».[37] Данное положение Руководящих начал подвергалось критике со стороны некоторых советских авторов. Так, например, А. Н. Трайнин писал, что это предписываемое законом игнорирование фактической роли соучастника в совершении конкретного преступления кажется тем менее обоснованным, что оно покоится на противопоставлении степени участия степени опасности преступника. В действительности же получается наоборот, степень участия является одним из ценных показателей степени опасности преступника.[38] Аналогично считал и В. Гольдинер: «…противопоставление степени участия в преступлении степени опасности преступления и отказ от учета первого из двух моментов вызывают сомнения, так как степень участия в преступлении, наряду с другими признаками, характеризующими личность преступника, несомненно, является показателем степени его социальной опасности».[39]

На наш взгляд, при совершении преступления в соучастии к ответственности следует привлекать, несомненно, всех соучастников, однако мера наказания должна была определяться степенью участия каждого лица индивидуально в совершаемом ими преступлении, а не характеристикой личностей соучастников.

В это время можно говорить о приоритете в уголовной политике теории опасного состояния личности. Как писал М. М. Исаев: «… теория соучастия Руководящих начал вполне понятна, так как 1919-й год является одним из наиболее ожесточенных этапов гражданской войны, именно поэтому личность преступника и его классовая принадлежность выдвигаются на первый план».[40] Впоследствии положения относительно проблем соучастия, имеющих место в Руководящих началах, были отвергнуты.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 г.[41] явился первым кодифицированным актом советской эпохи. В отличие от Руководящих начал, УК 1922 г. не содержал в себе общего определения соучастия, отсутствовали в нем и упоминания об организованных проявлениях преступной активности. В Особенной части кодекса организованная деятельность упоминалась лишь в связи с контрреволюционными преступлениями и преступлениями против порядка управления. Иные проявления организованной преступной деятельности, известные дореволюционному праву, в УК 1922 г. не встречаются, если не считать содержания притонов разврата (ст. 171).