Петербургский сыск. 1874 – 1883

– Вы посудите сами, пешком добираться сюда неудобно, но не в этом дело, можно запросто нарваться на сторожа или проживающего здесь, а если живёшь, то и внимания не привлечёшь, ведь тебя здесь видят постоянно.

– Тоже верно.

– Тогда примем сие утверждение за рабочую версию.

– Ваше право.

– Место первого пожара прикроем этим пятаком, – Миша положил на карту потёртую монету, – далее, двадцать шестого числа, уже в девять часов и тот же самый склад. Понятно, в первый раз решили, что случайность, сторожа, как ходили сонными мухами, так и продолжили. Урока не получили.

– Наверное, так.

– Второй пожар тоже не насторожил?

– Видимо так.

– Далее двадцать восьмое июня, в этот день в одиннадцать сорок ночи уничтожена огнём до основания строительная будка у ново—котельной мастерской, вместе с содержимым – материалами и инструментами, – очередная монета легла на чертёж. Следующий пожар случился пятого июля, то есть с недельной отсрочкой, вот в этом сарае, – Миша заглянул в бумагу, – в нём хранились сложенные дубовые доски. Складывается впечатление, кто—то старался выдать пожары за самовозгорание, мол, тлело что—то, тлело и в один прекрасный миг полыхнуло.

– Я тоже так думал, – показал пристав, что он не только может писать, но и имеет свои соображения.

– Девятое июля, одиннадцать часов двадцать пять минут, склад метёлок и рябиновых палок и это место мы с вами пометим.

Пристав внимательно следил за Жуковым.

– А я не обращал внимания, что горели склады, сараи с горящим содержанием.

– Посмотрим далее. О! Уже семнадцатого июля и вновь восемь часов вечера, но на этот раз обрубочная мастерская и склад запасных моделей. Дерево, воск…

– Да, да, всякие там опоки, – захотел показать свои познания в работе завода пристав.

Миша улыбнулся и продолжил изыскания:

– Двадцать пятое, здесь семь часов тридцать минут вечера, сразу три места стали очагами пожаров – склады моделей, вот здесь, – монета прикрыла собой склад, – склад угля, выбивается из списка, уголь не так просто зажечь, нет, я не прав, уголь древесный и еще один склад моделей. Последний поджог восьмого августа, то есть вчера.

– Совершенно верно.

– Вы, наверное, отметили, что между такими печальными событиями для путиловского завода, срок между пожарами или, как угодно, поджогами увеличивается, а это означает, что сторожа начали работать, и человеку стало несподручно разгуливать по заводу.

– Я тоже об этом думал.

– Вы сами предпринимали меры по поиску преступника?

– Вы уверены, что злоумышленник был один? – Вопросом на вопрос ответил Матвей Иванович.

– Уверен, посмотрите, как расположены монеты, – привлёк внимание полицейского Миша.

– Словно очерчен круг.

– Вот именно, а что в центре?

– Здание, где проживают служащие и рабочие.

– Вы думаете…

– Да, – Жуков не дал продолжить приставу, – я так думаю. Наш злоумышленник живёт здесь, – сыскной агент ткнул пальцем на вычерченное на листе плотной бумаги здание. Мне нужен список проживающих.

– Это без проблем, – пристав достал из бездонного шкапа несколько листов бумаги и протянул Мише, – двести тридцать семь человек.

– Так много? – Изумился Жуков.

– Сколько есть.

Миша посмотрел на листы, и некая мысль задребезжала в голове.

– Не будете ли, так любезны ответить, сколько человек, проживавших или проживающих в этом доме были лишены должности, уволены по распоряжению администрации, допустим, с первого мая, нет, слишком далеко, их могли выселить, но если поджоги начались с двадцатых чисел июня, то, скорее всего, – Миша задумался, – скорее всего, с первого июня, да, первого.

– Вы думаете, что один из них?

– Вполне допускаю такой вариант, тем более, что тогда тот, кто совершил поджоги, делал это беспрепятственно, не вызывая никакого подозрения. Кто таковым является? Тот, кто и работает здесь, и живёт. Почему он вытворяет такое? Значит, обижен на что—то, наказан, но скорее всего, лишён должности, службы, работы?

– Постараюсь вам помочь, – титулярный советник вышел и через некоторое время воротился, может быть, проедем на Путиловский и на месте посмотрим на сгоревшие здания и дом, где проживают работники?

– Я не прочь.

Путиловский механический завод занимал большую территорию, Миша не ожидал такого размаха. На карте всё так мелко, а здесь и деревянные строения в один—два этажа, сараи в десятка два саженей длины, склады, мастерские кузнечные, механические и в этот час грохотало, шумело, суетился народ, только по ему известным делам шныряли люди, подводы, запряжённые кряжистыми с широкой грудью лошадьми, перевозили железо, какие—то детали,.

Сперва наведались в контору, в которой управляющий дал указание одному из помощников найти затребованные сведения.

– Да, господа, – управляющий раскурил ароматную сигару, не забыв предложить гостям, – вы представляете во сколько обходится то, что нам пришлось увеличить штат сторожей, организовать несколько десятков конных патрулей. Я уж не говорю о сгоревших строениях, убыток уже перевалил за сто тысяч рублей, не каких—то ассигнационных, а полновесных, серебряных, – он поднял палец к верху. – Я вас прошу, найдите злоумышленника, на определённое вознаграждение вы можете рассчитывать, за нами не заржавеет.

Пристав Булаев заёрзал на стуле и глаза до того бывшие бецветно—равнодушными в миг преобразились и засияли неподдельного интереса блеском.

– Всё, что в наших силах, – пролепетал Матвей Иванович.

– Скажите, – Миша обратился к управляющему, – у вас самого возникли какие—либо подозрения относительно того, почему всё—таки происходят поджоги?

– Я много думал, но не пришёл к определённому выводу. Мне кажется, что на такие дикие поступки способен только умалишённый.

– Вы не рассматривали месть?

– Нет, даже в голову не приходило, за что? – Пожал плечами. – Нет, не могу представить.

– Может быть, за увольнение?

– Рабочие и служащие получают у нас довольно солидное вознаграждение и никто по собственной воле нас не покидает.

– Был ли кто лишен должности или места за проступки?

– Возможно, но в точности сказать не могу, этим вопросом занимается мой помощник. А вот, видимо, и он. – В дверь раздался стук и вошёл сравнительно молодой человек с листом бумаги в руки, – передайте господину Жукову.

Миша пробежал глазами список.

– Здесь три фамилии, скажите все они проживают на территории завода.

– Нет, – ответил помощник управляющего, – только господин Вейдель.

– Вейдель Альфред Петрович, – сыскной агент снова заглянул в бумагу.

– Совершенно верно.

– Что вы можете о нём сказать?

– Ничего, кроме того, что работал контролёром.

– За что лишён должности?

– За поборы с рабочих, искавших мест.

– Он проживает один или с семьёю?

– Кажется, с сыном.

– Когда лишён должности?

– Двадцатого июня.

– Пожары начались двадцать третьего, – проговорил Жуков и поднялся со стула, прошёлся по кабинету, – давайте поступим таким образом, вы, – он обратился к помощнику управляющего, – предупредите господина Вейделя, чтобы завтра он должен освободить квартиру для нового контролёра.

– Но… – начал управляющий.

– Вам нужен злоумышленник?

– Но Вейделя можно арестовать без драматических эффектов.

– Можно, но против Альфреда Петровича нет ни одной улики, а только мои умозаключения и, если они верны, то господин Вейдель постарается в последний раз отомстить вам за увольнение. Поэтому необходимо, Матвей Иванович, – Миша посмотрел на пристава, – установить наблюдение за Вейделем и его сыном.

– Сыном?

– Да, и за сыном, ему, как я вижу, – Миша снова взглянул на лист, отданный ему помощником управляющего, – тринадцать лет и он вполне, может быть, спичкой в руках отца.

– Сомневаюсь.

– Могу сказать, что до полуночи либо ваши сомнения развеются, либо придётся искать иным способом преступников.

– Но вы сами не уверены в том, что правы?

– Уверен, – чуть резче, чем следовало, сказал Жуков.

– Вы тоже будете присутствовать сегодня, будем надеяться, при завершении драмы?

– Обязательно.

Вечернее ожидание не затянулось. В десятом часу из дома через чёрный вход вышел Пётр Вейдель, тринадцатилетний подросток с крупными чертами лица, большими руками, короткими на голове волосами соломенного цвета и отсутствующим выражением на лице. Постоял у входа, огляделся и, словно бы таясь, прислушиваясь к каждому звуку, осторожно двинулся в сторону сарая с сеном для заводских лошадей.

Взяли с поличным, когда Пётр достал спички из кармана.

Вести допрос доверили сыскному агенту, хотя он и отнекивался. Путилинское задание выполнено и в Петергофском участке делать было нечего.

– Значит, твоё имя Пётр Альфредович Вейдель, сын мещанина из города Риги.

Задержанный молчал.

Миша барабанил пальцами по столу.

– Твоё молчание только усугубляет вину, ты взят на месте преступления, точно такие же поджоги совершены ранее и ты не похож на маленького мальчика, ради забавы балующегося спичками, можно сделать определённый вывод, что злодеяния совершены сознательно, поэтому церемоний с тобой не будет. За восемь пожаров придётся нести наказание, тем более, что ущерб нанесён заводу господина Путилова немалый. Ты знаешь сумму?

Пётр в первый раз за время допроса выказал любопытство, но промолчал, явно ожидая, что столичный агент удовлетворит интерес.

– Да, Пётр, придётся тебе отвечать за двоих.

– Отчего?

– Подстрекателя не привлечёшь.

– Да, не было никакого подстрекателя, одно моё баловство.

– Не скажи, – покачал головой Миша, – не поверю, что ты почти взрослый

мужчина, а балуешься такими вещами – спички, поджоги.

Вейдель засопел.

– Так что подстрекатель останется в стороне. Известно же, что Альфред Петрович решил отомстить заводу за лишение места руками сына, то есть твоими и говорил он, видимо, что тебе, как недостигшему четырнадцати лет, ничего не грозит, кроме порицания. Ан нет, умолчал твой родитель, что согласно девятьсот тринадцатой статье Уложения о наказаниях, – Миша импровизировал, называя первую пришедшую статью в голову, – человек, принесший ущерб более чем на десять тысяч рублей подвергается заключению под стражу и высылку на десятилетний срок на каторгу с двенадцати лет, – Жуков выделил последнюю цифру, – а убытки завода, вот подтвердит пристав Булаев, составил более ста тысяч рублей серебром. Вот и смекай, любезный Пётр, сын Альфреда, где тебе предстоит провести молодые годы.

– Я не виноват, – вскочил с места подросток, – это всё он.

– Кто он?

– Родитель мой, заводской мститель.

Санкт—Петербург, 2014, июнь 8

Жизни лишил 1874 год

29 ноября в 10 часу вечера от пристава 2 стана Петербургского уезда пришло известие о найденном на полях имения графа Кушелева—Безбородько женском трупе с верёвкой на шее.

Хорошо, хоть день выдался тёплым, к вечеру, правда, поднялся ветер и нагнал тяжёлых почти чёрных туч, но, Бог миловал, дождём землю не залил.

Начальник сыскной полиции Путилин надевал плащ, собираясь, домой, когда постучал в дверь дежурный чиновник.

С унылым видом Иван Дмитриевич читал присланную приставом телеграмму. Хотелось усесться в потертое домашнее кресло, такое удобное, что и спина потихонечку отпускала, ноги, за день устававшие от ходьбы, из ватных превращались в болезненные бруски, но и боль вскоре утихала.

Перед Путилиным, как обычно в таких случаях, вставала дилемма, то ли вызывать сыскных агентов и ехать на место преступления, то ли направиться туда, на графские поля, завтра с утра, когда над землёю засереет осенний рассвет и хоть что—то можно будет рассмотреть.

Долг взял верх.

– Кто из чиновников по поручениям в сыскном?

– Только Жуков, – после некоторого раздумья произнёс дежурный.

– Позови, я подожду здесь.

Через несколько минут запыхавшийся помощник предстал пред светлые очи начальника.

– Иван Дмитрич, по вашему, – начал было Миша, но Путилин прервал его жестом.

– Миша, не юродствуй, – голос звучал устало и тихо, – человека жизни решили, а ты, – махнув рукой, пошёл на выход, следом побрёл, опустив вихрастую голову и сжав до боли красные пухлые губы, Жуков.

Николай Иванович Стыров, исполнявший должность станового пристава, чин имел соответствующий положению – коллежский асессор, но, не смотря на двадцать пять лет беспорочной службы, не имел надежды перейти в надворные. Не то, чтобы смирился с положением, а наоборот был такому случаю, рад. Живёшь при стане кум – королю, сват – министру. Ни внезапных тебе проверок, подумаешь, дважды в год участковый пристав наведается, ни серьёзных происшествий, так по мелочи, пожары, драки, разборки между жителями, а тут на тебе. Не ждёшь беды, а она вот к воротам подкатила.

Николай Иванович сперва оробел, даже седой ёжик волос на голове дыбом встал. А потом смекнул: ба! Недавно циркуляр был о том, что сыскная полиция вправе помогать в расследовании сложных дел уездным властям. Вот и случай подходящий, найдут убийцу, значит, и он, коллежский асессор Стыров приложил к следствию руку, а ежели нет, так на нет и суда нет. Куда не посмотри, везде хоть немного да пользы.

Продиктовал Николай Иванович телеграмму, хотел сперва только приставу Полюстровского участка Карлу Карловичу Тавасту отослать с предложением затребовать столичных полицейских, но решил убить двух зайцев – отослать бумаги и в сыскное отделение, и участковому приставу, перекрестился, отослал и стал ждать, кто первым откликнется.

Надворный советник Таваст не заставил себя долго ждать, прикатил чуть ли не через час после получения столь тревожной телеграммы. Полюстровский участок, конечно, не Эдем, но кровавых злодеяний здесь давненько не бывало. На место преступления не взглянул, а распорядился труп отвести в соседнюю с полями имения деревню Полюстрово, считающейся ко всему прочему волостным центром.

Так как близилась ночь, хотя итак в ноябре темнеет рано, а здесь столь трагическое происшествие, решили остановиться на ночлег у местного старосты Ефграфа Егоровича, степенного старика с широкими плечами и ладонями, как две лопаты. Сыскных агентов в этот вечер не поджидали, но только налили по чарке доброй водки, любезно выставленной старостой, накололи на вилки по груздю новой засолки, раздался сильный стук в дверь.

Николай Иванович поперхнулся и кивнул старосте:

– Кого там принесло?

В избу первым шагнул Иван Дмитриевич, снял шляпу и протянул вместе с тростью Мише.

– Мир вашему дому! – Пригладил ладонью волосы.

– Господин Путилин, – с изумлением в голове произнёс Карл Карлович, поднимаясь со скамьи с рюмкой в руке. Видимо, заметил, быстро поставил на стол и щёки его заалели.

– Совершенно верно, – начальник сыскной полиции улыбнулся добродушной улыбкой, – Иван Дмитриевич Путилин собственной персоной. Как я вижу, из моего отделения никого не ждали?

– Да… – начал Полюстровский пристав.

– Карл Карлович, если не ошибаюсь? – Прежде, чем куда—то выезжать, Путилин интересовался с кем он может встретиться и поэтому знал не только фамилии, имена—отчества, но и служебный путь.

– Именно так.

– На улице, господа, темень, хоть глаз выколи, а с лампами и факелами, надеюсь понятно без слов, на месте преступления мы ничего не сможем рассмотреть.

– Верно.

– По небу и месяцу видно, что ночью дождь не собирается, именно поэтому примете, – Иван Дмитриевич подмигнул Мише, – нас, – он указал на Жукова, – в вашу компанию, кстати, рекомендую толковый малый, Михаил Силантьевич Жуков, мой помощник.

После пожатия рук присели за стол, воцарилась неловкая пауза. Пристав Таварт не решался предложить водки начальнику сыскного отделения, ибо слышал разное и не хотел, как говорили в гимназии, нарываться.

Утром проснулись со свежими головами, на столе дымились блины, рядом молоко, сметана, мёд, рассыпчатый творог, а во главе ведёрный самовар, на который взгромоздился медный начищенный до блеска чайник.

– Господа, может быть… – начал староста, но от взгляда Путилина осёкся и хрипло крикнул жене, чтобы несла мясо, яйца и солённые грибы.

После трапезы Полюстровский пристав поинтересовался:

– Не желаете взглянуть на труп?

– После того, как осмотрим место, где он найден был, – ответил Иван Дмитриевич.

Выехали через час, как раз начало светать.

Сперва Путилин хотел посмотреть место преступления, чтобы составить не только впечатление, а именно, нарисовать картинку, как произошло убийство, чтобы потом внести некоторые детали или вычеркнуть представляемое из памяти, чтобы по новому взглянуть.

Через поле проходила прямая дорога шириною в три —три с половиною аршина, по обе стороны вырытые в локоть канавы.

– Вот там, – становой пристав указал на рощицу, – тропинка через лесок идёт, вот у него и нашли женщину.

– Кто нашёл?

– Безбородька.

– Кто?

– Так у нас почитай вся деревня Безбородьки, после Манифеста всех этой фамилией записали.

– Понятно, так кто?

– Пантелей Безбородька, местный юродивый, ходит по округе, милостыню просит, кому в чём пособит, вот с хлеба на квас и перебивается.

– Как обнаружил?

– Вот мы с вами в деревню вернёмся, а я приказал, чтобы Пантелея до особого распоряжения не отпускали. С ним и поговорим.

Доехали до рощицы, вдоль деревьев вилась вытоптанная тропинка.

– В саженях десяти и нашёл он женщину, – указал рукой надворный советник Таварт, – там место ветками накрыто, не так ли, Николай Иванович?

– Так точно, – улыбался становой, не вылезая поперёд начальника.

Ветки убрал сопровождающий процессию полицейский. Ничего примечательного – вытоптанная за лето извивающаяся вдоль рощицы тропинка, с одной стороны к ней подходил невысокий кустарник, теперь в это время года ощерившийся тонкими чёрными ветвями, с другой – полоска пожелтевшей травы и далее вспаханное поле.

– Значит, найден труп на этом самом месте? – Иван Дмитриевич остановился перед ничем не примечательным местом.

Карл Карлович посмотрел на станового, который ответил:

– Именно здесь Пантелей ее и обнаружил, как только нашёл, сразу к старосте, а тот запряг коней и за мной, в Рыбацкую слободу, отослал сына.

– Вы прибыли сразу же?

– Через час, может быть, полтора.

– Таким образом вы первый представитель полиции, который оказался на месте преступления.

– Получается так.

– В каком положении была убитая?

– Ноги согнуты в коленях, руки раскинуты в стороны.

– На спине?

– На спине, глаза были открыты и смотрели в небо, шла в сторону мызы Окерваль, до которой от Полюстрава одна верста.

– Отчего такая уверенность?

– Вчера нами обнаружено, что убитая Анна Ивановна Дорофеева, крестьянка деревни, – становой полез в карман и достал маленькую книжицу в потертом кожаном переплёте, долго листал, но потом обрадовано прочёл, – вот, Анна Ивановна Дорофеева, православного вероисповедания, пятидесяти лет, крестьянка из деревни Мелково Рождественской волости Гжатского уезда Смоленской губернии, – Николай Иванович поднял глаза на Путилина, – я, – поправился, кинув взгляд на участкового пристава, – мы решили, что женщина могла идти из столицы, если в Полюстрове ее не знали, то в ближайшую деревню, так и оказалось в Окервале у нее муж, – он снова посмотрел в книжицу, – Зиновий Лазаревич, пятидесяти трёх лет, служит при купоросном заводе купца Анохина. Он опознал убитую.

– Превосходная работа, – похвалил станового Иван Дмитриевич, – вы, наверное, сами справились бы со следствием?

Николай Иванович промолчал, вместо него ответил участковый пристав.

– Вы ним льстите, господин Путилин, без вашей помощи мы не сможем распутать такой клубок. Выяснили личность убитой, а далее? Не арестовывать же ее мужа в подозрении? Далее какой путь выбрать, если не знаем, куда идти?

– Пойдём вместе, господин Таварт, – Иван Дмитриевич повернулся к Жукову, – ты всё записал.

– Да.

– Муж убитой Зиновий Лазаревич не сказал, откуда могла идти жена?

– Он показал, что с Дорофеева проживает по Екатерининскому каналу, в доме господина Фохтса, – становой, предвидя вопрос начальника сыскной полиции о месте проживания Анны Ивановны, назвал ее адрес в столице, – и шла, видимо, к нему.

– Муж ждал вчера прихода жены?

– Нет, для него стало не приятным известием, если можно так назвать, сей трагический случай.

– Мне хотелось бы с ним поговорить.

– Непременно, – сказал Николай Иванович.

– Здесь более смотреть нечего, – Путилин прошелся около места убийства, ни мусоринки городской, ни следа, только то, что дала земле природа – пожухлая трава, утоптанная земля, скинутые деревьями жёлтые и красные листья, – теперь к нашей убиенной.

– Зачем выезжали? – Шепотом спросил Ивана Дмитриевича Миша. – И так всё ясно.

Путилин красноречиво окинул помощника грозным взором.

Убиенная лежала на полу ледника, крытая рогожкой. Седые волосы выбивались из—под цветастого платка, глаза с неумением уставились в тёмный потолок, вокруг шеи петлёй вилась верёвка. Путилин опустился на корточки и повертел в руках конец орудия убийства, как сухо пишут в протоколах. Прищурил глаза, осматривая багровый след на мёртвой коже. Покачал головой, поднялся на ноги, задумчиво уставился в стену, словно что—то прикидывал или вспоминал.

– Теперь к мужу, – сказал Иван Дмитриевич, выходя из холодного помещения, не обращая внимания на выражение лиц полицейских, которые хоть с интересом, но с некоторым недоумением взирали на действия сыскного начальника.

Зиновий Лазаревич оказался высоким мужчиной с седоватой щетиной на впалых загорелых щеках. Бросались в глаза его большие уши, которые стояли торчком и их не скрывали убелённые временем волосы.

Дорофеев смотрел тусклыми глазами в стену и не мигал, словно на него опустилась не то оторопь, не то крылья беды.

– Мне не известно, почему она среди недели решила меня навестить? – Покачал головой. – Не знаю… Жили мы врозь, она место нашла в городе, я – здесь. Ей далеко отсюда идти, мне оттуда, вот и виделись только по воскресным дням и то, не каждый раз.

– Всё—таки должна быть причина ее столь спешного прихода к тебе? – Допытывался Иван Дмитриевич.

– Ну, не знаю я, не знаю.

– Скопленные деньги, где ты хранил? – Подходил Путилин с другой стороны.

– Так у меня, ну часть в деревню я посылал.

– Могла ли она получить некую сумму денег и нести тебе?

– Да вроде бы, – он задумался, – когда она сюда приходила, то приносила, то пять, то десять рублей, а один раз и двадцать пять.

Иван Дмитриевич обратился к становому.

– При Анне найдены деньги?

– Нет, ни копейки.

– Может быть ее, – и мужчина заплакал, невысказанное повисло в воздухе.

– Когда она собиралась к тебе или ты к ней?

– На следующей неделе она ко мне.

– Что—нибудь ценное она носила, кольцо там, цепочку, крестик, иные золотые или ценные вещицы?

– Откуда у нас? – Размазывая внезапную слезу по щетинистой щеке сказал Зиновий Лазаревич. – Крестик золотой, доставшийся от бабки, и тот на кожаном шнурке, да и колечко такое с красным камешком тоже от бабки.

– Крестика не было, – произнёс тихо Николай Иванович, – и колечка тоже.

– Ограбление? – Уже на улице спросил пристав Полюстровского участка.

– Не исключено, – ответил в задумчивости Путилин.

– Что далее?

– В вашей заботе опросить всех деревенских, в особенности мальчишек, – Иван Дмитриевич напутствовал полицейских, – эти бегают повсюду, может, видели незнакомцев в этих краях. Всякое бывает.

– Опросим, – хмуро ответил становой.

– Куда теперь? – Всё пытал начальника сыскной полиции пристав Таварт.

– Поговорить с юродивым и в столицу, мне кажется, оттуда началась трагическая история и там должна завершиться.

– Вы рассчитываете поймать убийцу?

– Служба у нас такая, когда получается, защищать город от злоумышленников, а когда опаздываем, как сейчас, то в нашей обязанности задержать и представить пред очи судьи того, кто поставил себя над законом Божеским и человеческим.

Местный юродивый оказался не таким юродивым, как о нём говорил становой пристав. Да, был Пантелей каким—то невзрачным, увидишь на улице, отвернёшься от него и позабудешь, как выглядит.

Фамилию свою юродивый получил от бывшего хозяина. Когда объявлен был Манифест 19 февраля 1861 года бывшим холопам давали фамилии тех, чьими крепостными они являлись, вот половина деревни и стала Безбородьками.

– Иду я, значится, вдоль рощи, а впереди, словно тряпья куча, ну я, значится, к ней, а это баба, руки раскинула, ноги подогнуты. Я, значится, подумал, что вина что ли перепила, за плечо тормашу, а она ни звука и на шее верёвка, ну я, значится, к старосте. Говорю, значится, так и так, на усадьбенных полях баба лежит, значится, мертвее не бывает.