Сексуальные преступления как объект криминологии

Николай Алексеевич Исаев

Сексуальные преступления как объект криминологии

© Н. А. Исаев, 2007

© Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2007

Предисловие

Представление этой книги я хотел бы начать с достаточно распространенного утверждения о том, что криминологическая обстановка, особенно в части насильственной и сексуальной преступности, в России весьма неблагополучна. Достаточно сказать, что уровень насильственной преступности в стране в 2–3 раза превышает соответствующий уровень в западных странах в расчете на единицу населения. Неблагополучно положение и в области сексуальной преступности, причем не только насильственной ее части. На состояние этого вида преступности большое влияние оказывают неблагоприятные социальные факторы, в том числе связанные с алкоголизацией и наркотизацией населения, ростом проституции и порнографии. На фоне ослабления деятельности правоохранительных органов по обеспечению высокого уровня нравственности в обществе и неэффективности институтов гражданского общества можно ожидать ухудшения криминологической ситуации и с насильственной, и с сексуальной преступностью.

В последние годы появилось немало криминологических работ, посвященных насильственному и сексуальному преступному поведению. Эти работы чаще всего принадлежат перу либо криминологов, либо судебных психиатров. В то же время очень мало таких исследований, в которых соединялись бы и юридические, и психиатрические, и психологические аспекты.

Предлагаемая вниманию читателей книга Н. А. Исаева «Сексуальные преступления как объект криминологического исследования» – достаточно уникальное произведение, в котором удачно сочетаются результаты криминологических, уголовно-правовых, психологических и психиатрических исследований, выполненных автором на высоком профессиональном уровне. И это совсем неудивительно, поскольку он обладает и медицинским, и юридическим образованием, в течение многих лет интенсивно осуществляет эмпирические криминологические исследования. Его перу принадлежат многочисленные работы в области судебной психиатрии, сексологии и криминологии, которые получили одобрение и поддержку среди ученых соответствующих специальностей. На мой взгляд, автор принадлежит к числу ведущих криминальных сексологов страны.

В книге представлены обширный эмпирический материал, множество конкретных примеров, которые удачно иллюстрируют и доказывают положения и выводы, приводимые автором. Эти исследования были проведены им в качестве криминолога и судебного психиатра.

В монографии Н. А. Исаева предпринята удачная попытка системного охвата наиболее важных проблем в области изучения сексуальных преступлений, проведено сравнительное исследование социально-правовой регуляции сексуального поведения, дан уголовно-правовой и криминологический анализ преступлений против половой свободы и половой неприкосновенности личности, рассмотрены такие малоизученные в науке явления, как порнография и проституция.

Вполне обоснованно, что работу завершает раздел, посвященный проблемам профилактики сексуальных преступлений. Соответствующая профилактическая деятельность, конечно, чрезвычайно сложна, и в связи с этим исследователю порой трудно устоять перед соблазном высказать тривиальные мысли по поводу путей и средств противодействия сексуальным преступлениям. Содержащиеся в этой книге предложения и рекомендации предупредительного характера научно выверены и научно обоснованы, при этом автор опирается на те выводы и положения, к которым пришел сам или которые почерпнул из заслуживающей доверия литературы.

Труд Н. А. Исаева, безусловно, будет с интересом встречен научными и практическими работниками. Думается, имеющиеся в работе предложения по изменению законодательства заслуживают внимания, и я настойчиво бы рекомендовал внедрить их в уголовное законодательство. Эти предложения и рекомендации основаны не на досужих размышлениях, а на конкретном и достоверном материале.

Можно выразить уверенность в том, что эта книга будет с интересом встречена всеми, кто интересуется вопросами сексуальной преступности и обеспокоен ростом ее уровня в нашей стране.

Доктор юридических наук,

профессор, заслуженный деятель науки РФ Ю. М. Антонян

Глава 1

Системный подход к изучению девиантного и криминального сексуального поведения

«…Человеческая совесть не всегда и не везде одинакова, почти всегда она есть прямое следствие образа жизни данного общества, данного климата и географии… только истинная мудрость должна помочь нам занять разумную среднюю позицию между экстравагантностью и химерами и выработать в себе кодекс поведения, который и будет отвечать как нашим потребностям и наклонностям, данным нам природой, так и законам страны, где нам выпало жить».

Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

1.1. Социально-правовые нормы и криминальное сексуальное поведение

Многообразие взглядов на предмет человеческой сексуальности нашло отражение в развитии новой научной дисциплины – сексологии. Несмотря на это сексуальность как предмет исследования остается иррелевантной по своей сути, поскольку, как отмечает английский социолог Э. Гидденс, «с одной стороны, она является всеохватывающим, с другой стороны – сущностно частным делом».[1] Частный характер сексуального поведения применительно к правовой регуляции проявляется в соотношении правовой охраны неприкосновенности и половой свободы личности; право выступает как гарант свободы человеческого поведения, но в определенных рамках, устанавливаемых социальными нормами.

Другой проблемной ситуацией оказывается стремительный рост знаний в области человеческой сексуальности и трудности их междисциплинарной реализации в юридических науках,[2] в частности в области исследования криминального сексуального поведения.

Известный исследователь Г. Блумер отмечал, что основная проблема разрыва между теоретическими и прикладными исследованиями в общественных дисциплинах базируется на «отсутствии четко определенных понятий, которые являются важным предварительным условием научного развития»[3]. К числу наиболее сложных понятий относятся нормы сексуального поведения и сексуальных отношений, так как в данной области человеческого бытия происходит сложное переплетение морально-нравственных, культуральных, религиозных, научных и других подходов.

Анализ правовых и других социальных норм регуляции всего многообразия сексуального поведения – чрезвычайно сложен и противоречив. Так, в медицинских моделях норма объясняется через патологию, а патология – через норму, образуя таким образом порочный круг интерпретаций. Нормы морали и нормы физиологии, нормы права и нормы психологии несут в себе различные системы отсчета, и сопоставление их возможно только в рамках системного подхода. Кроме того, границы нормативности и отклонений в проявлении сексуального поведения обусловлены социокультуральными особенностями, изменчивы в историческом времени и неоднородны в пространственно-территориальном аспекте.[4] Г. Б. Дерягин справедливо отмечает: «В определении сексуальной нормы, принятой в конкретном обществе, необходим междисциплинарный подход, и здесь, по нашему мнению, нельзя ориентироваться на логику отдельных интеллектуалов из-за того, что она может отличаться от взглядов большинства членов общества».[5] Он предлагает ввести понятие «условной нормы» как «искусственного соединения популярных и научных воззрений».[6] На наш взгляд, такое понятие, как «условная норма», вполне допустимо в естественных науках, но не может использоваться в области права. Особенно четко должны быть сформулированы общие критерии, характеризующие криминальное сексуальное поведение.

Понятие нормы в основном базируется на трех категориях – должного в области морали и права, среднестатистического в социологических исследованиях и процессов адаптации применительно к медико-биологическим наукам.

Понятие нормы и нормативности, с одной стороны, представляет способ существования и функционирования культуры, с другой – является формой ее проявления. Нормативное бытие личности, общества и культуры осуществляется в трех формах, выполняющих различные функции, – в нормах, нормировании и нормативах. Под нормами в целом понимается общепринятое правило, образец, эталон или стандарт поведения, действующий в сфере данной нормативной системы.[7] Норма представляет собой долженствование (запрет, разрешение, уполномочивание), но проявляется она только в рамках интерпретирующего сознания. Таким образом, с позиций модальной логики норма относится к модальности долженствования, или деонтической модальности, как универсальной категории суждения о мире, выступая в трех формах: разрешенного, запрещенного или должного.[8] Для рассмотрения возможности соотношения норм, ценностей и рациональности необходимо отметить существование еще двух модальностей – аксиологической, или оценочной, в которую входят понятия хорошего, плохого и безразличного, и алетической, с разделением на необходимое, возможное и невозможное.[9] Следует отметить, что различные системы отсчета обусловлены, прежде всего, использованием разных модальных категорий. Так, нормы морали относятся к аксиологической модальности и отражают представления о хорошем и плохом, добре и зле и т. д., нормы права могут рассматриваться только в деонтической модальности, научные нормы относятся к категории алетического. При этом следует учитывать, что категории необходимого и должного или должного и хорошего не всегда совпадают.

Нормирование представляет собой процесс воплощения норм в поведении и, соответственно, является и феноменом человеческого сознания, и социальной практикой.[10]

Норматив есть результат процесса нормирования, результат какой-либо деятельности.

Термин «девиантное поведение» отражает социальную характеристику, которая, в свою очередь, является производной от многих других и поэтому с трудом поддается четкой дефиниции в области половых отношений. Так, поведение с точки зрения морали в отклоняющемся варианте аморально, в плане нравственности – безнравственно, исходя из традиций и обычаев конкретного общества, оно получает название нетрадиционного. Учитывая данные научных сексологических исследований, об аномальном поведении говорят тогда, когда оно не вкладывается в медицинские стандарты и нормы. В биологии такие отклоняющиеся формы сексуального поведения, не направленные на репродуктивные функции, называются противоестественными. Соответственно критериев нормативности поведения может существовать огромное множество, и, чтобы подойти к проблеме систематики отклоняющегося поведения, следует рассматривать его с позиций общего знаменателя, характеризующего ту или иную культуру в целом. Условно можно выделить три таких критерия: целесообразность – направленность на цель; ценность – направленность на субъективные, эмоциональные или духовные ценности, и рациональность – направленность на разумную обоснованность.

Девиантные формы сексуального поведения как область систематического научного изучения сформировались относительно недавно в рамках самостоятельной научной дисциплины – девиантологии, где основные исследования проводятся в русле социологии и психологии девиантности и социального контроля. Однако очерченный данной научной областью круг проблем и вопросы, стоящие перед ней, имеют свою длительную историю развития.

В общем виде социальные нормы представляют собой нормы регуляции поведения и социального контроля над этим поведением. Социальные нормы или правила воплощают в себе требования государства и общества к поведению отдельной личности или социальной группе в процессе их взаимоотношений как между собой, так и с социальными структурами более высокого порядка – отдельными социальными институтами и обществом в целом.

Как разновидности социальных норм выступают нормы права, которые в целом характеризуются рядом специфических особенностей:

1) социальные нормы санкционированы государством;

2) носят наиболее упорядоченный характер;

3) являются общеобязательным правилом поведения;

4) отражают волю и интересы всего общества.[11]

Сравнивая различные правовые нормы, регулирующие определенные стороны социальных отношений, в частности нормы уголовного права в области сексуальных отношений, в различных правовых системах, прежде всего, следует исходить из понимания нормы права как элементарной единицы в системе права. Тогда анализ или сравнение можно проводить как в единстве структуры – формы – содержания, так и по каждой составляющей в отдельности в лингвистическом аспекте, логическом анализе и семантической или смысловой оценке.

Анализируя юридические нормы для возможности сравнительного анализа всего разнообразия форм сексуального поведения и его регуляции, необходим разносторонний подход к пониманию самого понятия юридической или правовой нормы в рамках существующих социальных или культуральных норм, анализ их взаимоотношения и, соответственно, в первую очередь возможности анализа девиантных форм поведения.

Рассмотрение норм как соотношения формы, содержания и структуры делает перспективным синхронический подход к сравнительным исследованиям и диахронический сравнительный анализ. Синхронический компаративистский анализ основан на оценке одновременно сосуществующих норм права, образующих ту или иную систему права в том виде, в каком она воспринимается в правосознании субъектов. Диахронический анализ есть, прежде всего, историческое исследование смены одних элементов нормативной системы другими и ретроспективная оценка динамики.

Для использования диахронического подхода целесообразно использовать понятие «антропология юридической нормы».[12] По своей форме нормы права, регулирующие сексуальное поведение в синхроническом аспекте, представлены широким спектром насилия против личности и охраной половой свободы и неприкосновенности личности, а также «охраной морали» для консенсусного криминального сексуального поведения. При этом наполнение или конкретное содержание правовых норм обусловлено семантикой социального или культурального кода. Исторические процессы значительно изменяют это содержание в зависимости от социальных институтов и общества в целом. Первоначально сексуальное поведение и его регуляция полностью входили в институт семьи (рода, племени, клана и т. д.) или другие социальные институты и принимали ритуализированные формы сексуального поведения. Сексуальное поведение как самостоятельная форма правовых норм появляется только в период индустриальных цивилизаций. До этого времени как самостоятельный элемент правовых норм оно отсутствовало. При этом охраняется половая свобода и неприкосновенность, которые входят в круг прав и свобод личности. Ряд других норм, направленных на ограничение сексуального поведения, составляют структуру норм по охране общественной нравственности и морали.

В период Средневековья и даже в древних законодательных актах присутствуют понятия бесчестия, блуда, прелюбодеяния как наказуемых форм сексуального поведения, но они стоят в одном ряду с причинением имущественного вреда хозяину или в рамках физического насилия и как самостоятельные составы преступлений не фигурируют. Мораль и сексуальное поведение еще не связаны между собой в культуральном коде. Так, по мнению Л. Н. Гумилева, одним из самых моральных кодексов в истории человечества являются «Ясы» Чингисхана, представляющего народ, который постоянно осуществлял завоевательные походы и вел достаточно суровый образ жизни.[13] Это законодательство направлено не на противление насилию или охрану имущества, а на взаимопомощь, однако в отношении сексуальных преступлений оно ничего конкретного не содержит; женщина по-прежнему выступает как часть добычи в военном походе или как часть имущества в условиях мирного времени.

Соответственно вопросы сексуального поведения находятся не в ведении правовых норм, а внутри отдельных социальных институтов, и в первую очередь института семьи и брака. Семья представляет собой некий стабильный набор правил, это так называемая «большая» семья традиционного, доиндустриального общества. Если внешние нормы поведения семьи регулируются в большинстве случаев ситуациями имущественного обмена, то внутри семьи сохраняются определенные запреты. Табу на инцест есть один из универсальных запретов, встречающийся в различных культурах практически повсеместно.

Антропологический компонент «изначально представлял собой полигон исходного родового определения во взаимодействии мужского и женского начал, которое завершилось институционализацией семьи, поскольку именно этот институт заявил о себе как индивидуальное антропологическое начало в гомогенности рода».[14]

Рассмотрение проблемы насилия в антропологическом аспекте, в первую очередь, связано с возможностью его регуляции, подконтрольности, обузданности. Регуляторами поведения индивида в традиционном обществе выступают ритуалы, и в отношении регуляции насильственных форм поведения это, прежде всего, ритуалы жертвоприношения. Социальная реальность традиционного общества включает две части – сакральную и профанную. Ритуализация и институционализация насилия проводится с целью контроля и возможности его регуляции. Данный аспект в литературе часто связывается с патосексуальностью, например интерпретация различных форм флагеляции. Однако последняя связана с чувственной жертвенностью в рамках теологии, а не сексуальности. Последняя просто не существует в культуральном и социальном коде, как не возникает и культуральных проблем разделения эротического и порнографического.

Проблема жертвенности рассматривается в работах антропологов, этнологов, философов, юристов, однако она далека от своего решения. Для данного исследования эта проблема представляет интерес в связи с парафильными формами поведения и в аспекте оценки поведения жертв сексуального насилия. Так, довольно распространенная в криминологии “labeling theory”, или теория стигматизации, постулирует, что современный социум производит преступников за счет как первичной, так и вторичной «наклейки ярлыков». Однако по аналогии с этим в виктимологии мы можем рассматривать стигматизацию жертв преступлений, например, за счет «идеологии страдания» (по выражению кардинала Б. Лоу) или других знаков социальной семантики, направленных на создание двойных стандартов и морали жертвенности. Таким образом, современные идеологические системы и средства массовой информации могут способствовать производству жертв насильственных преступлений.

«Жертвенность, несмотря на свое податливое онтическое проявление, присущую ей максимальную доступность для окружающей социальной действительности и совместимость с ней, содержит внутреннее мощное сопротивление и является активным способом противостояния злу».[15]

Рассмотрение норм права в антропологическом аспекте может приблизить к пониманию данной проблематики. С антропологических позиций интересно, что как жертва, так и преступник становятся существами сакральными. Для своего очищения они должны осуществить символический обмен между реальностями сакрального и профанного. В связи с этим в карательной системе правосудия преступник чаще всего чувствует себя жертвой этой системы, он всегда обвиняет ее в несправедливости, тем самым психологически меняясь местами с жертвой.

Социальные и правовые нормы традиционного общества и ритуалы, воплощающие их в жизнь, представляют собой нормы символического обмена сакрального и профанного. Это касается и большинства форм ритуализированного сексуального поведения, среди которых можно назвать и священный брак, и дионисийские оргии, и храмовую проституцию, и др. Только в начале XIX в. де Сад, и в последующем Л. фон Зохер-Мазох изменили семантику сексуального кода, а именно соединили насилие и жертвенность с сексуальностью, установив таким образом возможность насильственного способа сексуального поведения как взаимоприемлемого, консенсусного. Ритуализированные нормы регуляции насилия получили принципиально новое смысловое содержание в культуральном коде.

Рассматривая ритуал как аналог нормативной регуляции, нужно отметить, что большинство современных антропологов права больше склоняются к выделению мононорм в виде табу, запретов.[16] Однако следует отметить специфику такого подхода: табу представляет собой запрет для конкретного индивида и для всего общества, оно касается непосредственно каждого; ритуал же – это форма поведения, которую ожидают от других, следовательно, он ближе к современному пониманию норм права как норм права другого.

Эволюция правовых норм определяется двумя факторами:[17]

1) процессами расширения области правовых ситуаций (изменение реальностей);

2) неупорядоченностью и противоречивостью правовых норм.

Первый фактор наиболее ярко может быть представлен с позиций цивилизационного подхода как процесс динамики от реальности традиционных обществ к индуст-реальности (Э. Тоффлер)[18], и к гипер-реальности (Ж. Бодрийяр)[19] информационного общества, или общества эпохи постмодерна.

Наиболее общими современными правовыми нормами, регулирующими сексуальное поведение западной цивилизации, являются:

1) отсутствие нарушений установленных законодательством возрастных цензов сексуальных партнеров, их физическая зрелость, вменяемость и дееспособность;

2) наличие взаимного добровольного предварительного согласия на те или иные действия сексуального характера;

3) отсутствие нарушений прав партнера или третьих лиц;

4) отсутствие умышленного причинения вреда здоровью, в том числе в отношении заболеваний, передающихся половым путем.

Все многообразие криминальных форм сексуального поведения американские криминологи предлагают условно разделить на две группы: преступления насильственного (недобровольного) характера, направленные против половой неприкосновенности и половой свободы личности, и преступления против морали, общественной нравственности, или «преступления без жертв».[20] Под «преступлениями без жертв» понимается «добровольный обмен между взрослыми лицами необходимыми, но запрещенными законом товарами или услугами».[21] К таким преступлениям против морали, в первую очередь, относятся распространение порнографии и проституция. Криминологическими особенностями преступлений без жертв, согласно Е. Schur, являются: 1) отсутствие в обществе единого мнения по вопросу, какими законами они должны регулироваться и как наказывать виновных; 2) в основе преступлений данной группы всегда лежит обмен; товары или услуги обмениваются на деньги, секс и др.; 3) отсутствует ущерб, за исключением ущерба, который несет сам правонарушитель. В отечественной криминологии и уголовном праве понятие «преступление без жертв» не используется, однако объектом преступления, согласно ст. 242 УК РФ, являются «отношения в сфере общественной нравственности, касающиеся половой жизни».[22] Регуляция нравственности репрессивной по своей сути системой уголовного судопроизводства всегда будет проблематичной. Человек, понесший уголовное наказание, вряд ли станет более нравственным.

Группа насильственных сексуальных преступлений также трактуется в различных правовых системах неоднозначно. Можно говорить о расширенной и узкой трактовках понимания именно сексуального насилия.

Условно сексуальное насилие можно разделить на ряд следующих форм:

1) институционализированные;

2) символическое насилие;

3) криминальные;

4) ритуализированные;

5) реципрокные.

1. Институционализированное насилие. Следует отметить значительную распространенность институционализированных форм сексуального насилия в мировой практике, причем не в традиционных культурах, изучаемых антропологами, на сексуальное поведение которых смотрят как на что-то экзотическое, а в современных цивилизованных странах. Вопрос о том, являются ли они криминальными с позиций западных стандартов уголовного права, также является открытым. К таким формам относятся: клитеродектомия и обрезание в странах Ближнего Востока, например в Египте, принудительные гинекологические осмотры в Китае, проверка девственности в Турции, левиратный брак в Израиле, принуждение детей к браку в странах Африки и Латинской Америки (Эфиопия, Конго, Уганда), заключение брачного договора без согласия жениха и невесты и др.

Естественно, такие институционализированные формы насилия основаны на традициях и в большинстве стран мира, где они были распространены, в настоящее время криминализированы под влиянием западных норм права, однако реальное воплощение правовых норм остается нереализованным. Следует обратить внимание на тот факт, что сексуальное насилие над женщинами не было распространено повсеместно в традиционных культурах. Контроль над женщиной обеспечивался через право собственности. Женщины чаще подвергались насилию в пределах домашнего хозяйства, но были защищены от публичных сфер. Изнасилование процветало главным образом в маргинальных областях, в колониях, во время войн, среди мародерствующих и оккупационных армий. «В этих маргинальных областях было отчетливо выражено насилие в общем, а изнасилование было одним из видов такого рода деятельности среди форм жестокости и кровопролития…»[23] В индустриальных обществах сексуальное насилие стало выступать как основа сексуального контроля.