Глубинная почта

Глубинная почта

Аркадий Застырец

© Аркадий Застырец, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Вермишель в коридоре…

Вермишель в коридоре, где свода белёной гореБесколёсно воздета простая дамоклова рамаИ в холодном железном – помятом?! – помятом ведреОтражается в мокром локтями белёсыми мама.Вермишель разлетается,взрывом голодных времёнПерекинута в розу ветров за рассветом, распадом…И – накормленный силой, обманом, отцовским ремнём —Я в букварь уезжаю несчастным преджизненным взглядом.Ну, кого мне, скажите, кого же мне благодаритьЗа свершенье пути к экскаватором взрытому свету?Если Бога вам нету и тьмой обрывается нить…Неужели Хрущёва? Но вот уж и Ельцина нету.Лишь в полуденном мареве липнут к лицу,И приходится рвать, чтоб отбиться,зелёные ветки:Мах – и шаг, мах – и в спину уткнулся отцу…А по краю карьера, шатаясь, гремят вагонетки.Вот и мы на краю, опрокинув сияющий взор…Опадает, шурша позади,вермишель в коридоре,А у нас под ногами зияет бездонный простор —Может, воду из неба зальём, и получится море?

Глубинная почта

Рождены же вплоть, не на бумаге,От живых страдающих отцовПочтари лошадные – Пинягин,Малышев, Недодьев, Воронцов…Чай, не тля, не дышащие дыры…Погляди внимательней, сестра.Как сидят парадные мундирыНа восьми кружочках серебра!Как блестят мерлушковые шапкиВ солнечном морозе январяИ шуршат конвертики в охапке,Сургучами стиснуты не зря!Пусть на обшлагах чернее ночиСтылым трактом скучного житьяВремя оботрёт и насмерть сточитУзелки казённого шитья —Допьяна, без мысли и не глядяЧерез пыль и темень, где звезда,Знает Бог, какого счастья радиВся эта неслась белиберда.

Ищи среди цветов…

Матвею

Ищи среди цветов,За влажною подкладкой,В пыли разбитых словПритихшего украдкой,Ищи в огне земли,Весной благоуханном,В бесцветном корне тли,Надёжном, постоянном,Под маленьким стеклом,Зелёной золотинкой,Растаявшим числомИ прошлогодней льдинкой,На масляной водеПо следу водомерки,Ищи его везде,До смерти и поверки.Найди его, найди,Отчаянье развеяв,За шелестом в груди,Земной оси левее,В борении крылаИ спёкшемся сугробе —Как жизнь тебя нашлаУ матушки в утробе.

Как бы добраться до неба…

Как бы добраться до неба Монголии,Огненно ясного, медленно грозного?Только не надо про нёбо магнолииВрать на ходу из вагона нервозного.Может, мне сдаться секретным товарищамС белыми лампами и папиросами,Тварям, пытающим, бьющим и старящимНе подлежащими свету вопросами?Может, мне прыгнуть с раздутыми жабрамиС крыши обкома, алеющей скатами,В путь, проведённый во сне дирижаблями,Газом горючим летуче раздатыми?Или в «Победе» с покатою крышеюЕхать бензиновой степью казахскою,Краем, где кажется дальше и выше иГулко застелено плиткой метлахскою?Или по лесу в рассветном волненииТопать, шурша всевозможными травами,Живородящими время от времени,Верхними, нижними, левыми, правыми…Может быть, менее мне или болееБоли отпущено до преткновенияИ не увижу я неба Монголии?Ну, так тем более! И тем не менее…

В дремучем саду…

Памяти Володи Антокольского

В дремучем саду на старинной картинкеВесь воздух завален штрихами лучейИ нежно царапают кожу песчинки,Когда поднимает глаза книгочейОт жёлтых страниц к небесам за границей,Где птицы застывшие в гору летятИ пахнет иголка гравёра зарницей,Пуская в штриховку расчётливый яд.И тучи на страже стоят горизонтом,И греки в ущелье незримо бредутНад чёрным, эвксинским, безжалостным понтомВ грузинского царства железный кунжут.В дремучем саду начинается ужин,На белую скатерть – тяжёлый листок,И мёртвый живому до смерти не нужен…Но мёртвый и так уже не одинок.

Что к ужасу ближе?..

Что к ужасу ближе?В чём больше беды и обузы?Быть женщиной рыжей,Поющей бедовые блюзы,Безвестной и старой,Любезной лишь за полночь бару,В костюме – с сигарой —Недевочки пьяной на шару?Или Спиридоном,Своё ненавидящим имя,С холодным бидономИдущим на тёплое вымяВ деревне, забытой —Да на фиг она им! – властями,Лет за сто убитойИ стащенной в воду кустами?А может, шаманом,Вождя умирающей дочкеУкрадкой на лоноКладущим куриные почкиИ воющим дикоВ овеянном вьюгою чуме?Представь-ка, воззри-каВ своём кокаиновом шуме!Что дарит сюжетыПоследнему в жизни кошмару?Разводы? Наветы?«Поддай-ка нам, дяденька, пару»?Разбиты дорогиВ душой покидаемом мире…Что вцепится в ноги,Как каторжным чёрные гири?

Я – в треснувшем стекле…

Я – в треснувшем стекленад коммунальной ванной:Вонючая вода, сантехника, уют.Две бабушки мои, с любовью неустаннойОбняв мое лицо, не мёртвые, поютИ в белые хлопки завёрнутое телоНесут они моё, как самолёт-судьба…Я провожу рукой: как страшно отпотелаОт этого тепла холодная труба!Уже и грязь чиста, и пьяные соседиРазмыты в белый мел пространством перемен,И за окном огни – во тьме аз буки веди…Глаголю ли добро в тени зелёных стен?Наутро, показав язык далёким странам,Из ледяной весны в новёхоньком пальтоИду в родной июнь с пурпурным барабаном,И на пути моём не выстоит никто.

Агараки

Мы в Греции, родная, наконец-то!Задев плечом неполную луну,К концу подходит морем наше детство,Поэтому я ночью не усну.И лёжа на спине в особом свете,Что вмешан с пылью в кровь и молоко,Как яблокам в сухой придверной клети,Нам дышится легко и глубоко.Не в Турции, а с тем же ведь успехом…Границы-то с земли не сметены.Мы в Греции. Я понял по орехам,Хотя они ужасно зелены.Кудрявый бог с дриадой-недотрогой,Идём по склону, смятому войной,А ласточка над самою дорогойЛетит, как самолётик заводной.

Дороже, чем пряничный домик…

Дороже, чем пряничный домик,мне сахарный дом.Летящий с утра, настоящий в оконном проёме,Он залит невидимо-ясным небесным огнём,Он – знамя победы в зимы наступающем громе!Из ночи очнувшейся памяти он стартовал,У первого мая до лета рассветных заводовОн встретил Фиделя и вывесилчистый крахмалНад улицей грозных парадови скорбных походов.Не будет моим никогда, вообще нежилой,Под снегом и градом угробленныйплоскою крышей,Он всё же восходит, как феникснад жирной золой,И кажется даже, что слышит и окнами дышит.И хуже того – реактивный затеяв разгон,Глядит свысока в керосиновой улицы светы,Поскольку восходит и медленно сходит с планетыИ следом за мной исчезает во времени он.

Я болею за наших…

Я болею за наших, но им не судьба:Ни гола, ни угла – проклятущий ноль-ноль…И по жизни-то мы голытьбой голытьба,Так еще и болеть понапрасну? Уволь!Отфутболить? Постой! У вратарского лбаСобирается в ниточку инея свет —Ща забьют! Я за наших, пускай не судьба!Боль уходит, и смерти тем более нет.

Робинзон

Слышен пьяный, с голосамиВетер на море с утра…Всё-то мы умеем самиОт зерна до топора.Всё – от дома до колодца,Обретая вид и род,Как-нибудь кроится-шьётся,Колосится и встаёт.Лозы в чёрном виноградеВеселят хозяйский глаз,На потом в глубоком складеСложен доверху запас.То добычу, то находкуНебо в сумерках пошлёт…А ещё из кедра лодку —Вырубать за годом год.Не жалеть ножи и тёслаВ толще цельного стволаИ однажды стать на вёслаИ оставить все дела,Все желания минутны,Все мечты на полчаса,Развернуть во тьму лоскутныНенадёжны паруса,В тишине сказать молитву,Только честную, одну —И направить киля бритву,Мча за далью, в глубину.

Броненосец идёт…

Броненосец идёт по чернильному шторму,Не в потёмках – в июльской стремительной тьме,Утверждая всем весом утюжную форму,Раздвигая прощанье огнём на корме.Броненосец, ведомый слепым капитаномМатеринской упрямой и скорой руки,В доколумбовом шаге, от замысла пьяном,Суперструнам и вечному льду вопреки.Броненосец, невооружённому глазуНарочито невидимый в воздухе сем,По границе, по чёрному мира заказу,По всему, что и ну его, правда, совсем!И проходит, светя через фибры и вежды,Оставляя такой полыхающий след,Что взрывается сердце весельем Надежды!А ведь думал, Надежды в живых уже нет.

Итак, блаженная…

Итак, блаженная субботаС мороза в комнаты вошла —Во сне потерянного счётаОстатки снегом замела,Земные сроки отменила,Без бани мыслями чиста,Непоступательная сила,Приют молитвы и поста.Не то чтобы душа устала —Всегда трудов себе найдёт,Неделю Марфа хлопотала.Теперь, Мария, твой черёд.

Вот живу и дышу…

Вот живу и дышу, как мальчишкав июльской реке,Чья вода глубока и тем более там холодна…Колокольная бронза уснулав прибрежном песке,Или выползла чудом с глухого и топкого дна.«Я не против реки! – мама радостно вдруг невпопад. —Сколько хочешь, ныряй или на берег тот уплыви!»Только я не хочу. Я готов уже к дому, назад,По колено в траве… да чего там! – по локоть в крови!Погоди-погоди, отпусти-ка тычинку весла,Сядь поближе, на камень, и голову так запрокинь,Чтоб ослепнуть от солнца… Ну, надо же!Носом пошла,На земле поалев, золотая небесная синь.

На смерть Беллы

…и бог над девочкой смеялся,

и вовсе не было его.

…А мальчуган, причастный чудесам,

несет в ладони семь стеклянных граней…

Белла АхмадулинаПусть не знает никто, сколько именно, ноУ стакана гранёного граней побольше,Даже если без газа и красно вино,Если только в Москве, а не где-нибудь в Польше…Или там, я не знаю, где сходятся встыкПотемневшая Лаба и пьяная ВлтаваИ над гладью созвездие стынет, как штык, —Не смертельно, а просто уже – величаво.Если только в Москве, ни мертва, ни жива,Как положено нашим сестрам напоследок,Ты лежишь и вдыхаешь предсердьем слова,Чтобы выдохнуть лёд на великих соседок —На Иосифа тяжесть и нежность – ага —И прощальное небо бело и полого,Бог – с тобою, в ногах полыхают снега…Ну и что, что у девочки не было Бога!

Подпись к фотографии

Я живу в нищете,в полумраке упавшего снега,Ничего не хочу(я же только что каши поел),Не ищу ничего,ни огня, ни с огнём человека,Просто вижу во всёмубивающий нежностью мел…Так уж вышло, что дожилдо пятой потёртой ступени,А куда эта лестница,Господи, страшно сказать.На моторе моейнарастающей с возрастом лениТо и дело взмывают над полом —то стол, то кровать.То и дело… – сказалнабирающий скорость бездельник,От мороза укрывшийв квартире своей облака,И глаза огляделивнизу покачнувшийся ельник,И поправила свет,обронив рукавицу, рука…

24 01 2011

Оглушительны – шёпот и стон,Крик не слышен, и слепы огни.Сквозь удушливый обморок-сонК тишине закордонной прильни…Выдран с кровью из сердца Восток,Испарились – нет более слёз,И по жилам струится песок —Это всё! Передоз! Передоз!Беспосадочно души взвились,Та – снегирь, эта – злая оса…Уложили затылками вниз:Пусть вольются в глаза небеса.

Наш дом

Наш дом, где разрываются сердца,Опасен был и вечером в июле,Чуть бигуди, блестящие, как пули,Завертят больно кончики лицаИ салом пальцев карточный атласХлестнёт по подоконнику заката:Хотя и не точна аптечно дата,Мы знали, кто – вперёд оставит нас.Прощай, исчервоточенный буфет,Где тишина и паника – соседиИ отражают недра горький светГорением сребра и дымом меди.Прощай, усталый маятник-снаряд,Забивший тьму гвоздями перемены,И ты, златой растительный накат,Украсивший ещё сырые стены.Прощайте, духи левого крыла!Мы больше не нуждаемся в ответах…Ужели нас нелёгкая взяла,Рыданием безверия отпетых?..

Точно птичье перо…

Точно птичье перо —разновесами воздуха в качку —Исчезающий деньнаправляется к центру Земли,И украдкой закат,означающий света заначку,Все набитые смысламитопит мои корабли.Неживая водаотменяет и молнию славы,Полыхнувшей в глазас улетающей спицы креста…Но подснежную мглушевелят воскресения травы,И прозрение – там,где восходит царить слепота.

Мартовские хокку

*Все разъехались в день похорон,И внезапно один я остался:Дом отцовский меня разлюбил.**Меры страданию нет:Боль на Земле неделима…Умирая, просилась домой.***Огонёк на крыле самолётаПоказался луной:Через двадцать минут – на посадку.

На выход в свет книги Романа Тягунова

«Библиотека

имени меня»

Последний путь – не худший вариант.

Роман ТягуновВо власти зрения и слуха,Я помню всё, что ты забылВ эпоху истребленья духаИ расточенья слабых сил.Земле претит стоячий катет,За вдохновенье мстит она.За слово точное не платитТрудов тяжёлых тишина.Скажу и слова не нарушу:Не гуще крови наш талант,Последний путь – всегда наружу,Он – вообще не вариант.Но ты есть ты – на чёрной тягеПредательских и подлых летСорвался кляксою с бумагиВо внешний вешний вечный светИ возле беговой дорожкиРазлёгся на моем столе —С вьетнамской маркой на обложкеИ в ламинате, как в стекле.

В подножье ночи…

В подножье ночи со свету скользя,Земные луны скоры и упруги…Но отчего-то, братия и други,Не верится, что вспять уже нельзяИ нет пути в теней подсенный ходИз улицы на белый берег моря,Хотя бы молча или только вторяВсему, что умирающий народПоёт и говорит, в прилежном хлопкеСосредоточив прямо на себеБожественное, забранное в скобкиНеподлежанье сказанной судьбе.Не верится, что век необратим,А верится, что всё ещё возможно —Войти во двор, ступая осторожно,И разглядеть над кровлей зимний дым.

Чайка

В высокой прохладе надмирной дорогиПоджав перепончато-алые ногиИ в ночь отметелив летающий лёд,Сестра моя Чайка по небу идёт…Сестра моя Чайка, без нижнего толкаЗабывшая землю во сне богомолка,На воздухе лёжа, уже не спешитВысматривать, кто там в воде мельтешит.Не мечется страстно и не выбирает —Сестра моя Чайка, живя, умираетИ даже, возможно, к нечаянью зла,Жива – потому что уже умерла.

Мы с тобою…

Мы с тобою наверное братья по кровиВ этой нашей извечно вечерней поре,Вдоль речного пути колоколец коровий,Промывающий слух деревенской дыре.Как бы ты ни качал языком величаво —Страшновато представить в излучине лет,Из какого кривого, помятого сплаваМы с тобою случайно явились на свет.Нас мотает свирепой эпохи походкаИ бесцельных ударов уродливый счёт,Навсегда под ногами затоплена лодкаИ по стрежню подвыпивший жихарь плывёт.Медяки обречённые в рваном кармане,Мы идём и гудим, а когда упадём —Растворимся в болоте и, видимо, станем…Паром, что ли… А чем же ещё? Серебром?

Служба знакомств

Милые девушки за пятьдесят,С лицами в кадре щенков и котят,Что вам сердца напоследок велят?Что вам потёртые складки?В белом Египте, голубящем прах,В Турции с алым цветком на руках,Юные, свежие в паточных снахВлажной рассветной палатки…Вижу по серым усталым глазам:Было да сплыло, открылся сезам —Да и захлопнулся, по тормозамПосле серебряной свадьбы!Как же вы так пережили семью?Где обронили зеницу свою?«Гетеро. Выросли. Да. Не курю».Встретить бы, жить бы, понять бы…Милые девушки за пятьдесятВ провинциальной прихожей висят —Глупо, неистово, пошло, подряд,За пять шагов до порога.Внуков и внучек упрямо держа,Кушая дыню на даче с ножа,Грудь на курортный песок положа…Господи, как же их много!

Во вторник вновь…

Во вторник вновь похолодалоПромчался ветер, хлынул дождь —И так тепла осталось мало,Что смерти чувствуется мощь…Движенье не спешит с обменом,Минута стынет, как ледок,И дрожь бежит по белым стенамНа север-северо-восток…Надежда всё ещё возможна,Но блеск с утра далёких рекУже восходит осторожноИ вьёт помалу первый снег.Его ни ухом не уловишь,Ни сетью выверенных словНа долгий миг не остановишь…Что делать… Будь к зиме готов.

Наставление послушнику

Bury your burdens in the ground…

William Elliott WhitmoreСапёрной лопатойв весеннюю жирную землюЗарой свою ношу,и осенью мы поглядим.Ни слёз, никаких отговорокя впредь не приемлю:Ты должен расстатьсяс возлюбленным скарбом своим.Сквозь талую смесьоголтелого солнца с прохладойТы можешь пробитьсяк сердечнику твёрдых корней.Но даже коснувшись его,не рыдай и не падай:Земля – не источник,рождаются души не в ней.Ступай в глубину,где огонь сторожит сердцевинуИ тартар бессилен,и черви уже не живут,Где боль разлетается прахом,теряя причину,И ангелы именем новымнаружу зовут.Ступай в глубинудо конца направлений и счёта,Туда, где царитодолевшая тьму высотаИ сердца сдаётсятугая земная работа,И крылья за плечиложатся наместо креста.

Ленской

С душою прямо геттингенской…

<…>

…Над ней он голову ломал

И чудеса подозревал.

А. С. ПушкинПостойте, вернётсяна родину славный Владимир,лелеющий правду,с печатью крестин-именин,с кудрями до плеч или без,он не только не вымер,он – вечно живой,и не важно, на -ской или -ин.Он Ольгу полюбитИ в собственном доме поселит,И вы его тожеПривыкнете сладко любить.Увидите, братцы,Онегин его не застрелит.Такого герояЕвгению не пережить!Владимир – не гордый,Не надо ему и медали.Не дали – и ладно!А всё-таки дело пойдёт —Орлиным легкоПрозревая туманные дали,Крылом над тайгоюПо новой качнёт самолёт.И денег РоссияНа недрах бессовестно слупит.Какая там зелень!Серебряной станет трава —И осень на горлоУпавшему лету наступит,И холод с рассветомВ исходные вступит права.

Триколор

Синее, белое, алое,Бедное тело моё!В бездне Земля – захудалая,Ты же – перстинка её.С выжженной ветра наездамиСерой травинкой степнойПоровну мало под звездамиПлоти дано вам земной.Белое, алое, синее,Кинуто боли и тле —В севера ль медленном инее,В юга ли душном котле.Тело моё ненадёжноеВ ласковой узе тепла,Жадное, сонное, ложное,Как тебя тьма отдала?Алое, синее, белое…До смерти не разгадать!Чудо невидимо целое —Малому чуду под стать.Даже и света пророчествомЗагодя в Небе дыша,Не обжила б одиночествомХрамины этой – душа!

Стихийное

Сообщаю на скорости звука,Что теченье земли и огняУбивает любого. А ну-ка,Не позволь им прикончить меня!И вода, разумеется, тоже —Здесь прохладна, а там ледяна —Душу вынет, касаяся кожи,И уложит в ничтожество дна.Да и воздух – казалось бы, где там! —А ведь медленно жжёт изнутри,В унисон с отцветающим светомИ во сне от зари до зари.Как бикфордов шнурок, ненадолго,Исчезая собою, леглаНашей жизни горячая волгаОт рожденья до смерти угла…Но зарыты и в вечной морокеНазначенье, задача, мотив —Вот увидите, вылущив сроки, —Будет взрыв. Будет взрыв. Будет взрыв.

Красивый человек

Красивый человек,Животный и живой,Глаза – как стрежни рек,И с грязной головой.Киянка, пояс, дождь —Весь мир ему по йух.Он пламя, племя, вождь,Он – воплощённый дух.Пристроив кисть и пядь,Всё уточняет вкругИ силится назвать,Не выпустив из рук.Он ходит там, где дым,Без страха и зелоПодобными любимЗа тело и тепло.Не украшаю я,Не лью ему елей:Не лучше он зверья,Хотя во гневе злей.Но и не хуже он,И враг ему – Молох,Он слышит в Небе звонИ знает: это Бог.

Словом, рыбы…

Словом, рыбы – не немые.Рассекая тьму за мнойна косые и прямыеговорящей тишиной,настоящей и поющей,восходящей на луну,ради вящей или пущейобразующей струну,ночью тыщей и одною,бесконечным падежом,рассекая тьму за мноюне палаческим ножом,тучу сахарного задавводит в царственный покойне моя Шахерезада,не такая, я какой…Выбирайте, либо – либо,но она без дэ одна:если девушка, то рыба,если чудо, то жена.

Отечественное

Как бы в мире этом тёмномОглянуться мне,Спрятать тление в скоромномЗолотом огне,Скрыть в саду под цветом белымОт ударов злыхДуши, связанные телом,Всех детей моих?Как бы вымолить у БогаНе себе, а имДней без счёта юных много,Стороною дым?Как бы всех моих любимых —Яблоня и печь —Нежных, беглых, уязвимых…От яги сберечь?С потолка упавшим толкомМолча оболочь,С говорящим серым волкомУвезти в полночь,Снова поднятых началом —Ну же, ну же, ну! —В Китеж-град за третьим валом,В тайную страну,Где продленью свет порукойИ луна рекой,И не взвешивают мукойВолю и покой!

Эдем

Кто измеряет лотом,Кто Лотовой женой,Омытый смертным потом,Как в копи соляной,Эдем ругают мифом,Несбыточной мечтой,То дамским кроют лифом,То мраморной плитой…А он легок и ясен,Как на заре роса:Весь опыт наш напрасенБез веры в чудеса.Все нужды смехотворныУ этих белых врат,Творения притворныИ примитивны, брат.Мы все Эдемом бредимИ раны бередим.В Эдем, Адам, поедем!Там яблок поедим…

Не перестань…

Не перестань, настань ещё,Екатеринин бург,Досмертное пристанищеОщипанной Симург!Над трупами, за трубамиВоспетый не за то,Что был с губами грубымиИ в драповом пальто,И не за то, что струнныеНад ВИЗом небесаПромчали в утра лунныеПолвека в полчаса.За дым? За паче циммераИпатьевский домок?За маузер Владимира,Стреляющий в висок!И в праздник невесёлыми,Суровыми, как нить,Нельзя с такими сёламиНа росстани шутить.Нельзя, нельзя, товарищи,По ледяным прудаТащить своё кошмарищеОтсюда и сюда,Где каменно завязаноНе сердце ли страны………………………….– Нельзя? Да нам не казано!И не вселяйся в ны!

Соната

В этом крепком выдержанном снеЯ вхожу в одну и ту же реку —Дважды, трижды, стожды… Сбился с веку! —По траве, распущенной на дне.Я вхожу под вечер и скольжуНа худой, легчайшей пуха лодке…Вроде вижу, хоть и не гляжу,Узнаю деревья по походке…Вот бредут, развесив над водойПожилые тягостные руки,Ели, ели редкой чередойНа речные выцветшие звуки.Медленно шагают тополя,Впрямь держа серебряные спины,И летят, где отмели земля,В сквозняке проклятия осины…Там – тревоги сладкий самогонИ костры сбирают старожилы,Еле слышен сумеречный звонБожьей воли, милости и силы…Проплываю в гулкой тишинеПод мостом массивные опоры……………………………………Для чего-то вечно снятся мнеОт стыря подвижные просторы?

Периферия

περιφέρεια – окружность.

Варварский греко-русский словарьПериферия не знает пощады:Жжение с треском от центра вдали,В плиты сбиваются снеги и градыНа полумёртвой округе земли.Периферия не сто – однолица.Жёстко ли стелет? Не стелет вапще!Смачно плюет, незаметно глумится,Топит своих в общепитском борще.Периферия – унылое членство,Угол и ветер… И всё-таки – но!Каждый оставшийся тут – совершенство,Горная пика тут – каждое дно.«Периферия» – волшебное слово:Пери и феи порхают о нём,Рифы, кораллы, разгон – и готово:Всё ещё в мире, но в мире ином.Переживи её лето и стужу,Приотвори перепрятанный взгляд…С периферии уже лишь наружуЧистые стёкла и души летят.

Город

Вену себе отвориввялотекущей рекой,видимо – всё-таки жив,но ни ногой, ни рукой.Бело-зелёный, рябой,и не петух уж, а гусь,не наглядеться тобой,не наиметься боюсь.Что, не видав, не поймёшьюркой дороги твоей —видимо, всё-таки ложь,картоплетенье путей.В памяти сонной висишьна предрассветных парах;женского рода – Парижь,вольная втайне Серах.Ярости не удержать,бл..и прохожей грубя:– Я не хочу умирать,Я ненавижу тебя.

Лара в чирчике

С невидимкой на виске,Скрыта летом, точно мелом,Платья с бантами пробеломМоя Лара в Чирчике.А вокруг – цветенье роз,Чёрно-сахарные сливыИ, отдать плоды счастливый,Ярче солнца абрикос.Дети, небо, свет, вода,Жаром-жар живородящий…Я ж – ещё не настоящий,Мне пока нельзя туда.Самолёт с моей рукиУлетел в одно касанье.Что мне чаянье и тщанье?Неделимо далеки!О единственном глоткеПо незнанию мечтаюИ над атласом гадаю:Кто там? Где там? В Чирчике?..

Срединная пора…

Срединная пораВзлетающего лета,Когда царит жара,Сухой грозы примета,Когда не крест, а плюсВ заглавии у чисел,Цветенья пышен юзИ липок пота бисер,Меня свести с умаСпособна постепенно…Мне ж по сердцу зима,Где всё тепло застенноИ даже серый дым,Взмывающий на небо,Легко исповедимОт бани или хлеба.Мне осень подавай,Чьи сны в златых заслонахУводят в снежный рай,Невидимый на склонах.

Иосиф в Египте

Ещё один взошёл Иосиф,Обиду в сидоре несяИ землю на небо подбросив,И голося, и голося…Меж тем, окуклился Египет —Опять во тьме, опять рабы…Иосиф срифмовал бы «выпит».И я бы мог, кабы не бы.Как на ладонной тёмной складке,Лежит вся Африка во мне,В войне, в огне играя в прятки,И вроде есть, и как бы не…И кто сказал, что беспрестаннаЛелеющая сытых львовТрава, Танзания, саванна?Не плод ли северных грибов?И кто сказал про эти нити,На острых крыльях ноября,Где снег из ласточкиной прытиМолчит до смерти говоря?Ни мифом вырезанный Лосев,Очками рухнувший в цветы,Никто не говорил, Иосиф,Ни даже ты, ни даже ты!Ни свет июльский, угасая,Нам точных не диктует глаз,Ни землю на небо бросая,Иосиф, ты не сдвинешь нас.И на штыре воложном НилаВ зрачок с орбиты введено:Вот вам и золото, и сила,И тьмы горчичное зерно.

Старики

Не так уж часто умираютВ жилом массиве старики —По вечерам они играют,И реют в небе колпачки,А на рассвете, став по зовуНа ширину понурых плеч,Внимают бережному слову,Хоть там и нечего беречь.Их память ничего не стоит,И до невидимости белТот свет, который звёзды строитНа кончиках чертёжных стрел.Их время нынче на исходе,Их немощь силы не сулит,Они подвержены погодеИ связаны движеньем плит.Иные слепы, немы, глухи,Скрипят в тумане костыли,При стариках живут старухиПод притяжением земли.Спроси у них – тебе расскажутПро бегство, голод и войну,О том, что шьют они и вяжутИ смерть во всём подобна сну,А сон подобен юной жизни,Где солнце, брызги, взор и стать,И даже дремлющий на тризнеУмеет голубем летать.