Россия и борьба Греции за освобождение. От Екатерины II до Николая I. Очерки

Как и Саро, Палатино считал, что для обеспечения антитурецкого восстания в Греции было бы важно, «чтобы Россия отправила корабельную эскадру с военным снарядом» в Коринфский залив и создала здесь базу для сообщения не только с греками, но и со славянскими народами.

В это время шла уже русско-турецкая война, и в правящих кругах России обсуждался план экспедиции в Средиземное море. Поэтому предложения Палатино должны были привлечь большое внимание. К этому добровольному агенту России в Петербурге отнеслись весьма доброжелательно. Он пробыл в столице России более двух лет и встречался здесь с высокопоставленными лицами: генерал-фельдцейхмейстером Г. Г. Орловым, первоприсутствующим в Коллегии иностранных дел Н. И. Паниным, статс-секретарем Екатерины II А. В. Олсуфьевым. От последнего, в компенсацию понесенных им расходов в ходе своей предыдущей миссии, он получил 200 червонных[21].

С 1766 г. Палатино находился в Петербурге; но российские эмиссары продолжали действовать в Греции. По-видимому, в начале этого года ее снова посетил Папазоли[22]. На сей раз он побывал и в Мани. В беседах с весьма влиятельным капитаном Георгиосом Мавромихалисом и его братом Иоаннисом он убедился в их скептическом отношении к перспективе восстания в Пелопоннесе в связи с планами России. По их мнению, маньяты могли бы успешно вести оборонительную войну, но плохо приспособлены для наступательных действий. О боевых же качествах своих соотечественников предводители маньятов были весьма низкого мнения. Они считали, что на остальных греков русские рассчитывать не должны, так как они привыкли дрожать и бежать при первых угрозах со стороны турок.

В то же время весьма влиятельный в Пелопоннесе крупный землевладелец Панайотис Бенакис проявил полную готовность помогать русским в случае их появления на полуострове. На собранном им совещании в его резиденции в Каламате (Каламе) с участием видных светских и духовных лиц было принято обязательство поднять на восстание 100 тыс. греков, как только они получат оружие и русские корабли появятся в виду греческого побережья. Мотивом действий Бенакиса в данном случае было, по мнению К. Рюльера, его желание стать правителем Пелопоннеса под протекцией Екатерины II.

Важные сведения о положении в Греции в канун русско-турецкой войны содержались и в записке В. С. Томары, представленной руководству российского внешнеполитического ведомства им самим. Миссия его отличалась от миссий других российских эмиссаров. Томара, ставший впоследствии крупным чиновником, в 60-е гг. XVIII в. учился в Италии, в 1767 г. поступил на военную службу, а в 1769 г. перевелся в Коллегию иностранных дел и в должности переводчика был командирован в Венецию.

Еще до поступления на императорскую службу Томара совершил поездку (или поездки) в Грецию. Свою «Записку о греках» он подал Н. И. Панину 21 декабря 1768 г. (1 января 1769 г.), уже после начала русско-турецкой войны. Записке предшествует такое авторское предисловие: «В случае, если Ее Императорское Величество захочет поднять греков на восстание, я считаю своим долгом сообщить те сведения, которые я получил во время своих путешествий и в результате моих доверительных отношений с людьми из Греции как духовными, так и светскими. Они позволяют мне, как я надеюсь, также дать правильное представление о стране, где можно было бы поднять восстание с большим успехом»[23].

Наибольшее внимание здесь уделено Пелопоннесу как арене будущего антитурецкого восстания. Здесь главными носителями вооруженного сопротивления завоевателям, как признавали все наблюдатели, были горцы Мани. Сам Томара писал, что Мани населена «народом диким и суеверным до крайности. Этот народ не только сохранил свою древнюю свободу, но вместе с другими греками, остающимися под господством или скорее под тиранией турок, ведет с ними войну и ведет ее с таким преимуществом, с каким такая маленькая нация может вести ее с такой державой, как Порта».

Далее в записке повторялись сведения, во многом совпадавшие с теми, которые ранее российскому руководству сообщил об этой вольной и труднодоступной области Пелопоннеса И. Палатино. Томара подтвердил, что Мани в то время делилась на пять округов, каждый из которых управлялся капитаном. Все вместе они могли выставить до пятнадцати тысяч вооруженных людей. Автор приводил интересные сведения об одном из капитанов, точнее говоря, об одной капитанше. Среди капитанов, писал он, «имеется женщина по имени Димитрия или Димитракина, которая не уступает по храбрости самым храбрым среди них. Не имеется какого-либо важного дела, где бы она не оказалась во главе своих, которых она умеет заставить любить и уважать себя». Помимо присутствия в Мани большого числа вооруженных людей, возможным плацдармом антитурецкого восстания в Греции ее делало наличие здесь трех морских портов, неподконтрольных Порте.

В записке Томары содержались сведения и о Пелопоннесе в целом: о населении полуострова, о его городах и крепостях и их гарнизонах. В этом отношении из записки создавалось впечатление о слабости существовавшей здесь оборонительной системы: почти везде крепости находились в руинах и состоявшие из янычар гарнизоны были незначительными. Однако ход военных операций русско-греческих сил в Пелопоннесе в 1770 г. показал, что оборонительный потенциал турок в этой области был в записке явно занижен.

Касаясь перспектив антитурецкого восстания в Греции в период начавшейся уже русско-турецкой войны, Томара оценивал их весьма оптимистически. Он приводил в доказательство тесные духовные связи, соединявшие греков с Россией: «Всему миру известно их [греков. – Г. А.] крайнее рвение к религии, их любовь к свободе, их непримиримая ненависть к их тиранам, их чувства к нашему отечеству… Они твердо верят в то, что пророчество, столь распространившееся и среди турок, и среди греков о разрушении Оттоманской империи русскими, сможет исполниться только при царствовании Екатерины Второй».

Но, как и Палатино, Томара считал, что для того чтобы поднять греков на восстание, им необходимо предоставить определенные гарантии. По его словам, «несмотря на все это благоприятное расположение, никогда не удается побудить эти народы взяться за оружие без торжественного обещания со стороны России не заключать мира до того, пока враги христианского имени не будут полностью изгнаны из Европы».

Важным условием организации в Греции освободительного восстания Томара полагал также доставку в страну «оружия, в котором нуждается греческая нация». Для этого он считал необходимым использовать ежегодно происходившую весной в Сенигалии, в папских владениях на Адриатическом море, ярмарку.

Папазоли, Саро, Палатино, Томара были не единственными российскими эмиссарами, посетившими Грецию накануне восстания 1770 г. Были и другие эмиссары, сведения о пребывании которых в Греции не столь определенные.

Так, в последние годы XVIII в. в Морее еще ходила молва о некоем Хаджи Мурате, посетившем этот край в 1767 г. – якобы он путешествовал в костюме муллы и говорил по-турецки. Увидев, что греки тяготятся турецким игом и желают его сбросить, он установил контакт с Панайотисом Бенакисом и через него – с наиболее влиятельными епископами и землевладельцами. Они заверили его, что если императрица пошлет к полуострову русскую эскадру с оружием, которое у греков отсутствует, то она найдет здесь 50–60 тыс. человек, которые, встав под командование русских офицеров, без труда овладеют Морей и ее крепостями. После этого Хаджи Мурат вернулся в Россию и оттуда сообщил вождям греков, что он убедил императрицу осуществить это вторжение. Рассказ этот приводит французский путешественник А. Кастелан, ссылающийся в свою очередь на Бремона, французского генерального консула в Корони, долгое время служившего в Морее[24]. Проверить этот рассказ по русским источникам не удалось.

Деятельность российских эмиссаров позволила выявить слабые пункты османского господства на Балканах, в частности, в Греции. В то же время сообщения этих эмиссаров, как правило – греков, руководствовавшихся благими соображениями, создавали преувеличенное представление о силе народного сопротивления иноземным поработителям, что отрицательно сказалось на подготовке Архипелагской экспедиции российского флота.

В сентябре 1768 г. Порта объявила войну России, и вскоре Екатерина II приняла решение о походе Балтийского флота в Средиземное море. Ее военная цель состояла, по выражению царицы, в «учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции»[25].

Это была главная цель этой смелой операции. Неожиданный удар в мягкое подбрюшье Османской империи в сочетании с решительными действиями русской армии на Дунайском театре войны должен был поставить Порту на колени и принудить к миру.

Несомненно, что замысел средиземноморской экспедиции был связан и с балканской политикой России. У Екатерины II тогда еще не было каких-либо планов политического переустройства Балкан в результате их освобождения от османского ига. Сама же идея освобождения присутствует в обращениях царицы к грекам и другим балканским народам уже с начала русско-турецкой войны. Так, в царском манифесте от 19 (30) января 1769 г. говорилось: «Наше удовольствие будет величайшее видеть христианские области из поносного порабощения избавляемые и народы, руководством нашим вступающие в следы своих предков, к чему мы и впредь все средства подавать не отречемся, дозволяя им наше покровительство и милость, для сохранения всех тех выгодностей, которые они своим храбрым подвигом в сей нашей войне с вероломным неприятелем одержат»[26].

В грамоте же Екатерины II от 29 января (9 февраля) 1769 г. уточнялось, какого «подвига» она ожидает от «благочестивых греческих и славенских народов»: «Ударяйте уже на общаго нашего врага согласными сердцами и совокупными силами, – призывала императрица, – продолжая и простирая ополчение и победы ваши даже до самого Константинополя… Изжените оттуда остатки агарян со всем их злочестием и возобновите православие в сем ему посвященном граде!.. Настал к тому час удобный, ибо вся громада неверных будет в удалении в нашей стороне и там совершенно упражняема дарованными нам от Бога силами. Кроме того, что число благочестивых обывателей как на твердой земле, так и на островах Архипелага несравненно везде превосходит число неверных и что они, без сомнения, с охотою и радостию к подвигу вашему приобщаясь, силы ваши собою и имуществом своим гораздо умножать будут, обещаем мы вам всем всякое от нас по дальности мест возможное подкрепление и вспомоществование…»[27].

18 (29) июля 1769 г. эскадра вице-адмирала Г. А. Спиридова вышла из Кронштадта и взяла курс к далеким берегам Греции. Руководство средиземноморской экспедицией Екатерина II поручила генерал-поручику графу А. Г. Орлову. Пока эскадра медленно шла своим долгим и сложным путем вокруг Европы, Орлов, находившийся с осени 1768 г. в Италии, использовал свое пребывание вблизи Греции для установления контактов с горцами Мани. Подробности этих контактов нам известны из письма А. Г. Орлова капитанам Мани от 8 (19) ноября 1769 г.[28]

Из письма явствует, что российского генерала в Пизе, где он тогда находился, посетили Стефанос Мавромихалис, племянник главы могущественной семьи Мани Георгиоса Мавромихалиса, и А. Адамопулос, венецианский грек, выполнявший посреднические функции в сношениях между властями России и вождями Греции. Орлов писал, что из писем капитанов Мани он удостоверился в том рвении, с которым они готовы служить «великой нашей императрице и вашей собственной родине». Он также извещал своих греческих партнеров, что вскоре сам прибудет к ним «вместе с большой помощью». Руководитель готовившейся в Греции военной компании просил к его приезду осуществить необходимые приготовления. Они включали в себя подготовку людей к скорому сбору, подготовку помещений для русского войска и местных добровольцев, заготовку для войск пшеницы и другого провианта, сбор как можно большего количества лошадей, ослов и мулов.

Предложенный Орловым план подготовки к военным действиям включал в себя оригинальный и совершенно непонятный для современного читателя пункт. Русский генерал предлагал маньятам найти способ внедрить в турецкие крепости на юге Мореи по 20 человек, якобы для работы, и чтобы каждый принес с собой два-три гвоздя. «Когда время придет, – продолжал Орлов, – им будет дано знать, куда их употребить»[29].

Во время своего пребывания в Италии накануне Архипелагской экспедиции, А. Г. Орлов установил связи и с другим влиятельным лицом Пелопоннеса – Панайотисом Бенакисом. Его сын Либерал Бенаки, поступивший после поражения Пелопоннесского восстания на российскую службу, свидетельствует:

«В 1768 году, когда Российская империя находилась в войне с Отоманской Портою, его отец Панайоти Бенаки, бывши первый примат в Морее и имея там великую власть, приглашен был начальниками российского флота способствовать в пользу православной державы; и так как вера руководствовала правилами покойника[30], то он и склонился с великим усердием вместе со своими соотечественниками, предавшимися и принявшими оружие под начальствами помянутых начальников, которые в 1770 году пристали в Морею»[31]. К сожалению, подробности этих контактов, предваривших совместные русско-греческие операции в Пелопоннесе, неизвестны.

Важным элементом подготовки похода русского флота в Средиземное море была отправка в балканские страны специальных эмиссаров для установления прямых конактов с теми силами, которые боролись против османской власти.

29 января (9 февраля) 1769 г. Екатерина II написала рескрипт на имя А. Г. Орлова, предполагаемого руководителя средиземноморской экспедиции. Согласно этому рескрипту, в Грецию направлялся «к начальникам, тамошнему Буковалу и маинскому Мавро-Михайле, венецианский грек Иван Иванов, сын Петушин. Он избран в сию посылку по неоднократной его в той стороне бывалости, а особливо потому, что он пред несколькими годами привез ко двору нашему от сих начальников письма, в коих они и тогда уже представляли готовность свою к услугам Империи нашей. С сих писем следуют здесь переводы, вместе с копиею посланного ныне к Буковалу и Мавро-Михайле от имени нашего действительного тайного советника графа Панина. Упоминаемые от него знаки состоят в двух золотых медалях. На проезд дано Петушину двести червонных»[32].

В упоминаемом здесь письме Н. И. Панина Г. Мавромихалису от 22 января (2 февраля) 1769 г.[33] говорилось, что война России с Турцией «представляет удобнейший случай всем православным народам Эллады оказать великие услуги церкви Христовой, а с тем вместе, с одной стороны, заслужить и приобресть наивящия милости, могущественную защиту и покровительство Ея Императорского Величества, а с другой, освободить себя навсегда от ига порабощения; и что братское и христианское соединение всех вообще храбрых и мужественных единоземцев их и совокупное возстание для преследования врага вне и внутри его пределов обещает верный успех».

В заключение в письме сообщалось, что доставит его Мавромихалису нарочный. Очевидно, речь шла о том самом «венецианском греке Иване Иванове, сыне Петушине», о котором упоминала в своем рескрипте Екатерина II. Об этом «венецианском греке» «с таким чисто русским именем и фамилией», по замечанию Е. В. Тарле, сведения весьма скупы.

До рескрипта Екатерины II 1769 г. мы нашли упоминание о нем лишь в одном документе 1766 г., обнаруженном в делах Коллегии иностранных дел. Документ имеет заголовок: «Грек Иван Иванов сын Петушин в 1766 году приехал сюда с некоторыми секретными письмами, откуда и от ково, и что в то время с ним сделано». Из этого дела явствует, что каких-либо данных о том, откуда и от кого и с какими секретными письмами приехал в Петербург Петушин, в Коллегии иностранных дел не получили, а известно о нем стало потому, что Н. И. Панин приказал выдать ему паспорт для выезда за границу, что и было сделано 22 августа (2 сентября) 1766 г.[34] Возможно, что в указанных документах под видом «Петушина» фигурирует Палатино.

18 февраля (1 марта) 1770 г. к порту Витуло (Итило) в Мани подошла российская эскадра под командованием Г. А. Спиридова. После семимесячного похода вокруг Европы из 15 кораблей, вышедших из Кронштадта, до берегов Греции дошло пять, в том числе три линейных корабля, на борту которых находилось в общей сложности около 2 тыс. 500 человек. Остальные корабли были повреждены или отстали[35].

Появление русских сил в водах, а затем и на суше Греции стало здесь сигналом к освободительному восстанию. Началась та эпоха греческой истории (1770–1774 гг.), которая в современной греческой историографии получила название «орловщина» (Ορλωφικά). Полное освещение этой темы выходит за рамки данного очерка. Мы лишь кратко коснемся хода событий в Пелопоннесе и их последствий для судеб Греции[36].

Неизвестно, смогли ли маньяты провести те подготовительные мероприятия к прибытию русского флота, о которых просил их А. Г. Орлов. Но есть сведения, что определенные приготовления в Морее к прибытию русских кораблей все же проводились.

Так, в записках одного из командиров русской эскадры говорится о некоем Заиме [представитель богатой землевладельческой семьи Пелопоннеса. – Г. А.], «приготовившем собственными средствами огромные запасы сухарей и другой провизии, так что этого было достаточно для продовольствования всей экспедиции в продолжении нескольких месяцев»[37].

В Петербурге же, еще до прибытия российской эскадры в Грецию, было получено известие, что жители Пелопоннеса готовы, в случае поддержки со стороны России, подняться на восстание против османского ига. Эта готовность была выражена в обращении военных предводителей Пелопоннеса к Екатерине II от 6 (17) января 1769 г. Среди подписавших это обращение были Г. Мавромихалис и другие капитаны Мани[38].

Маньяты, как уже говорилось, встретили появление российской эскадры, несмотря на ее малочисленность, с большим энтузиазмом. Из греческих добровольцев были сформированы два легиона: западный и восточный. Правда, количество их было значительно меньшим, чем предполагали российские эмиссары, а малочисленность русских солдат, высадившихся в Греции, вызвала разочарование у греков: западный легион, которым командовал майор князь П. В. Долгоруков, состоял из 200 греков и 12 русских солдат, а восточный, под командованием капитана Баркова, – из 1200 греков и 20 русских. В формировании их активное участие принял Панайотис Бенакис. Несмотря на малочисленность греко-русских сил, в марте 1770 г. они смогли освободить почти весь юг Пелопоннеса, а 10 (21) апреля 1770 г. объединенным силам западного легиона и морского отряда под командованием бригадира И. А. Ганнибала, деда А. С. Пушкина, удалось овладеть крепостью Наварин. Начавшись в Пелопоннесе, восстание вскоре распространилось и на области материковой Греции: Акарнанию, Эпир, Фессалию, Аттику и докатилось до отдаленного острова Крит[39].

Однако с конца марта ситуация для объединенных греко-русских сил в Пелопоннесе осложнилась. Порта ввела для подавления восстания значительный корпус, набранный из албанцев-мусульман, считавшихся лучшими солдатами Османской империи. По некоторым данным, их численность составляла 15 тыс. человек. Между тем боеспособность сражавшихся против них сил падала: ее подрывала слабая боевая подготовка повстанцев, недисциплинированность маньятов, составлявших их бо́льшую часть, и их склонность к эксцессам. Маньяты не только убивали сдававшихся на капитуляцию турецких солдат, но и устраивали резню женщин и детей. В результате гарнизоны турецких крепостей в Пелопоннесе стали упорно сопротивляться. Потерпев неудачу при осаде турецких крепостей Модона (Метони) и Корона (Корони), что создало угрозу для базы русского флота в Наварине, А. Г. Орлов решил покинуть греческий полуостров. 26 мая (7 июня) 1770 г. русские силы, предварительно взорвав крепостные сооружения Наварина, покинули его. Далее события развивались с калейдоскопической быстротой. Эскадра Г. А. Спиридова, соединившись с вновь прибывшей эскадрой Дж. Эльфинстона, настигла турецкий флот в проливе между островом Хиос и малоазиатским побережьем, и в ожесточенной битве 24–26 июня (5–7 июля) полностью уничтожила его. После этого русский флот установил свое господство в Архипелаге, ставшем базой его операций в Восточном Средиземноморье.

Вину же за неудачу своей сухопутной операции в Морее А. Г. Орлов целиком возлагал на греков. В частности, в 1772 г. он писал Н. И. Панину: «робость и неверность греков в самом открытии сей экспедиции заградили нам все пути к сухопутным предприятиям и заставили устремить все силы наши на действия морския»[40]. Однако авторитетные российские историки критически отнеслись к такому объяснению А. Г. Орловым причины неудачи его действий в Морее. С. М. Соловьев отвергает прозвучавшее из уст графа обвинение греков в трусости: «Греки, с которыми имел дело Орлов, не были трусами, но при условиях своего быта они не были способны к наступательному движению, к битвам в чистом поле; они были храбры, неодолимы в войне оборонительной, при защите искусственных или природных укреплений»[41].

Есть немало фактов, опровергающих огульные обвинения А. Г. Орлова в адрес греков. Так, стоит здесь привести характеристику, которую дал И. А. Ганнибал поведению модонского епископа Анфимоса Каракаллоса при штурме Наварина:

«Во время начальства моего под городом Наварином, где застав оного епископа с немалым числом военных и прочих усердствующих греков, я большую помощь получил; и по справедливости скажу, что он оказывал беспримерное и несумнительное усердие и доброжелательство к поспешествованию побед оружия Ея Величества. Он не только уговаривал своих иноземцев словами, но и в труднейших случаях, не уважая сан свой и семидесятилетнюю старость, примером собственным к тяжчайшим трудам поощрения делал, и находился во все время приступа сего города безотлучно на ботареи, подверженной сильнейшему огню неприятельскому»[42].

Пелопоннесцы продолжали сражаться и после ухода русских сил с полуострова. Более того, успехи русских на море породили в Пелопоннесе надежду на возобновление восстания при поддержке русской армии. Об этом сообщил Либерал Бенаки, сын одного из руководителей Пелопоннесского восстания Панайотиса Бенакиса, впоследствии ставший российским дипломатом. В его автобиографической записке, представленной в 1797 г. в Коллегию иностранных дел, говорилось: «В 1770 году он командовал 12000 майнотов, когда турки после баталии при Модоне засели в Каламате, несколько дней кряду имели с ними сшибки, пока отец его приказал ему оставить город и удалиться в Майну, где должно было укрепиться до возвращения флота, оставившего Морею для преследования неприятеля». Сам же Панайотис Бенакис отправился на встречу с А. Г. Орловым и, как утверждает его сын, тщетно убеждал его после уничтожения турецкого флота вернуться с войсками в Пелопоннес[43]. Между тем албанские отряды овладели всем этим греческим краем, кроме Мани, где они встретили непреодолимое сопротивление свободолюбивых горцев.

Хотя восстание в Пелопоннесе и не возобновилось, многие пелопоннесцы продолжили сражаться в составе русского флота в Архипелаге. По некоторым данным, еще во время пребывания русских в Наварине из добровольцев – греков и албанцев – по распоряжению А. Г. Орлова было сформировано пять батальонов, в том числе батальоны мореотов и маньятов[44]. А в феврале 1771 г. Стефанос Мавромихалис набрал еще 300 маньятов для службы в российском флоте[45]. Греки-добровольцы плечом к плечу с русскими солдатами и моряками сражались во многих битвах. Из этих добровольцев, после окончания войны переселившихся в Россию, в 1783 г. было создано специальное воинское подразделение – Греческий полк, в 1797 г. преобразованный в Балаклавский батальон. Первым его командиром стал Стефанос Мавромихалис. Война 1768–1774 гг. тесно связала некоторые видные фамилии Пелопоннеса с Россией. В России образовалась своя ветвь капитанской семьи Мани – Мавромихали, которая установила связь с российским правительством еще накануне Архипелагской экспедиции А. Г. Орлова. Родоначальником этой ветви и стал Стефанос Мавромихалис.

Российские эмиссары обратили в свое время внимание и на другую влиятельную семью Пелопоннеса – Бенаки. Глава семьи Панайотис Бенакис и его сын Либерал оказали большую помощь русским военачальникам при подготовке и проведении операции в Пелопоннесе. В рекомендательном письме, данном в 1774 г. А. Г. Орловым Либералу Бенаки, говорилось, что он «вместе со своим отцом оказал для нас отменные услуги, как-то в набирании людей, так и в постановлении провиантов для войск Ея Величества за что турки, злобствуя на него, разорили его дом, лишили всего имения, состоящаго на полуострове Мореи и причинили как ему, так и всей его родне разные гонения…»[46]. Русское правительство поддержало имущественные претензии семьи Бенаки к Порте, и ему удалось добиться частичного возвращения этой семье принадлежавшей ей огромной земельной собственности в Пелопоннесе. Сам же Либерал Бенаки был принят на русскую дипломатическую службу, а в 1783 г. назначен генеральным консулом на Корфу; эту должность он занимал до самой своей смерти в 1820 г.