Сухобезводное

Ольга Погодина-Кузмина

Сухобезводное

Посвящается моему деду (1914–2005) и отцу (1941–2005).

Здравствуй, брат!

Давно не писала писем, поэтому немного трудно начинать. Впрочем, это всегда было нелегко; в письмах, как правило, мало правды: «У меня все хорошо, поздравляю с праздником, целую». Но эта обязанность, ставшая потребностью, продолжает тревожить. И теперь, когда не стало моих многолетних адресатов, я пишу тебе, Коля, последнему из них. Может быть, в этот раз у меня получится выжать две-три капли правды из себя и из этих листков бумаги, покрытых мелкими буквами?

Я вспоминаю время твоего и моего детства, когда умершие еще были с нами, и абрикосовые деревья были большими, а страна – бескрайней: потерянный рай, далекие берега. Сердце помнит только счастливые переживания той поры, хотя рассудок и подсказывает мне, что это не более чем иллюзия.

«Иллюзия – обман чувств, нечто кажущееся; болезненное состояние, ошибочное восприятие предметов и явлений».

Из словаря

Иллюзии моего детства сегодня кажутся достаточно нелепыми. Например, радость от того, что я родилась и живу не в какой-нибудь там Америке (страшное, мрачное место), а в СССР. На самой великой и прекрасной Родине, где скоро будет коммунизм, а кукольные платья и самих кукол будут раздавать бесплатно. В это трудно было поверить, но так говорили взрослые. И гладили меня по голове. А один дядя Андрей даже поцеловал меня взасос, когда я лежала в кровати. Он просунул мне в рот язык и начал щупать в разных местах. Я очень удивилась про себя, но лежала тихо как мышь. Тут пришли другие родственники, которые выпивали и танцевали в соседних комнатах, и увели дядю Андрея, и начали на него кричать, и даже кажется бить, а я так и осталась лежать в полном недоумении. Я уже ходила в первый класс. Или во второй?

Уже повзрослев я узнала, что дядя Андрей был большой шишкой, он работал в райкоме и занимал какой-то высокий для своего молодого возраста пост. Он был отчимом Светы, двоюродной сестры на два года младше меня. Вскоре они все вместе уехали в Москву, на повышение.

Тогда же, в конце семидесятых, дедушка и бабушка вместе с отцом переехали из Сибири на Украину. Может быть, они рассказывали это и тебе, Коля – была очень теплая зима и в Донецке в декабре цвели розы. Они увидели эти розы и переехали в эту благодатную местность, и стали прекрасно жить и откладывать деньги мне на свадьбу. Ну, конечно, и тебе тоже, хотя до твоей свадьбы было еще далеко. Тридцать шесть тысяч было на книжке у деда, и все пропало в перестройку. Умер он в печальной нищете, и (такая вот усмешка судьбы) похоронен на мои деньги.

Дедушка. Теперь я понимаю, как ему тяжело было видеть крах своего мира. Этот мир, как уютный очаг Папы Карло, оказался нарисованным на холсте. Он долго отказывался верить в это, даже когда я, глупый Буратино, тыкала его носом в дырку: «Посмотри, посмотри! Это не настоящий очаг, это раскрашенный кусок картона! Всего делов – сорвать его и вперед, в прекрасное будущее!»…

Сегодня мне совестно за свою горячность. Упрямство и самоуверенность – эти черты характера мы с тобой, брат, унаследовали от отца.

«Для большинства людей в обществе, коллективное сознание которого подвергается корректировке (а точнее, самокорректировке), окружающая реальность перестает быть реальной и все больше приобретает виртуальный, сконструированный, искусственный характер». Из какой-то телепередачи.

Твое первое письмо, Коля, я получила в 1998 году. Здесь и начинается история, которую я хочу рассказать тебе и самой себе, чтобы понять – что же произошло между нами, брат?

Письмо первое

Привет, сестричка! Пишу тебе из мест не столь отдаленных, куда меня занесла судьба-злодейка как раз в тот момент, когда жизнь начала налаживаться в лучшую сторону. Ну ничего, как-нибудь переживем, бывает и хуже. Рассказываю по порядку. В тюрьме (Бутырке), сидел 3 месяца под следствием. Никакой связи с внешним миром, то есть с волей, не было, даже мама не знала где я два месяца. Осудили 20 января, сразу же сообщил матери, она приехала ко мне уже в другое «воспитательное заведение» (на Пресню), где я в данный момент и нахожусь в полном здравии и бодром расположении духа.

И вот решил написать тебе весточку. Надеюсь получить в ответ хоть словечко.

Папаня наш с тобой единокровный от меня отвернулся, даже ни слова не передал матери, только сказал – сама воспитала, сама и разбирайся, помочь ничем не могу. Что-то в этом роде. В общем, спивается он сам по себе, никто ему не нужен. Сам себе режиссер, как говорится.

Если ты помнишь, когда ты приезжала, ко мне заходил Денис (высокий такой). Так вот, он в шахте стал инвалидом, теперь на коляске ездит, бедолага. Я об этом когда узнал от матери, так мне 2 дня дурно было.

Теперь два слова о себе. Сидеть мне осталось год и девять месяцев. Здесь в тюрьме еще месяц-два, а потом этапом в зону, куда – не известно. Скорее бы туда доехать, там легче, хотя и здесь неплохо. Кормят хорошо, голодными не ходим. Единственная проблема – на 20 нар 50 человек, по 2 смены ютимся, в камере тесно. А так ничего, выживаем. Бывает и хуже.

Поначалу, после суда, неделю как в тумане ходил. Все не мог поверить. Когда судья сказал «два года с отбыванием в ИТК», я не поверил своим ушам. Но теперь смирился и духом не падаю. Правда, не хватает поддержки посторонней, каковую надеюсь увидеть в твоих глазах. С нетерпением жду письма с фотографией (разрешают 3 штуки) и теплыми словами. Люблю, целую, крепко обнимаю, твой негодный брат Коля.

Дорогой брат Коля!

Твое письмо потрясло меня и очень расстроило. Ведь ты был совсем мальчик, не заслуживший такого испытания и не готовый к нему.

Ты родился в семьдесят восьмом, когда мне было 8 лет. Мы с папой подошли к зданию роддома, и твоя мама, тетя Люда, просто Люда, как я ее потом называла, показала твою противную сморщенную мордашку. Ты орал и судорожно перебирал тонкими красными конечностями; но уже через год я увидела тебя круглощеким веселым карапузом. Я помню, как ты начал говорить, как быстро вытянулся и начал ходить в детский сад, а потом в школу, где тебе понадобились очки.

На детских черно-белых фотографиях мы с тобой похожи, как близняшки. Даже бабушка и дед не могли различить. Это Оля или Коля? На цветных разница есть. Ты – рыжий, медный, огненный. Потом посветлел и выцвел.

Твоя мама, Люда, быстро переняла певучий украинский говор, но наш с тобой папа всегда говорил чисто и правильно. Вы жили в маленьком шахтерском городке куда сытнее и богаче, чем мы в Ленинграде. Абрикосы и розы, хорошее снабжение, новый красивый дворец культуры, вечный огонь, у которого фотографировались молодожены. Сегодня все это обратилось в пыль, на которой моя память выводит ностальгические узоры.

Еще я помню молитву, которую неотвязно бубнил мужской голос по радио: Пономаренко, Долгих, Харитонов, Пельше, Соломенцев, Зайков и другие сопровождающие лица…

Зачем я храню в памяти этих чужих мертвецов? Ведь теперь у меня достаточно своих.

Любовь? Наверное, нам не обойтись без этого слова. Чувство потери заставляет меня воскрешать образы прошлого. Лица и голоса мужчин, которых я любила одинаково горячо: деда, отца, брата. Близких, которых больше нет со мной.

Твое письмо, Коля, потрясло меня и очень расстроило, а любовь заставила быть деятельной. Я сразу поехала в тюрьму. из Петербурга в Москву, в Новопеределкино, к знакомым, которые приютили меня (пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас, Галя и Андрей). А потом в шесть утра через весь город, из Новопеределкино на станцию 1905 год. Или Беговая. Оттуда на автобусе. Вечером обратно. Грязное помещение, два окошка и очередь, в которой мы стояли почти весь день. Три дня подряд. Мы – это пожилые женщины (матери) и молодые (жены, сестры). Мужчин совсем мало, процентов десять. Чтобы отдать передачу и получить разрешение на свидание. Хорошо, что я не сменила фамилию, меня бы не пустили. Только близких родственников.

Письмо второе

Привет, сестренка! Пишу тебе из зоны, которая находится, как здесь говорят, на краю географии. Занесла судьба-злодейка в Нижегородскую область, в глушь, в глубину российскую. Кругом леса и болота, до ближайшей цивилизации 30 верст.

После нашего свидания через 3 дня меня увезли в Нижний, и там мы были до 3 апреля в тюрьме. Эти три недели как полгода тянулись, но вот я здесь, пока еще в карантине, но завтра поднимусь в отряд. Тут пока еще зима, снег, холод, но зато свежий воздух, от которого я за 5 месяцев поотвык. Правда, с едой тут проблема, только об этом и думаешь. Да еще и загнил тут, фурункулы по всему телу. Но это нестрашно, прорвемся. Письма твои и материны не получил, они должны за мной сюда прийти, но что-то нет пока. Матери письмо отправил, но все второпях, не думаючи. Тебе попытаюсь написать все подробно как тут и что почем. Свидание: разрешены длительные до 3-х дней, 1 раз в 3 месяца. Короткие 2-х часовые каждый месяц. Передачи со свидания не ограничены по объему. Передача: в месяц положено 20 килограмм, ограничений (как в тюрьме, только 0.5 кг чаю) нет. Можно бандероль до двух кг 1 раз в квартал. Говорят, на почте не принимают с таким весом, так что можно две посылки по 8 кг. И одну 4. Как я уже писал, со свидания можно сколько угодно пронести. Ехать сюда – до Нижнего, оттуда на электричке с центрального вокзала до станции Сухобезводное, оттуда на автобусе прямо к зоне, но автобус ходит только 2 раза – в восемь утра и в шесть вечера. Свидания (длительные) платные, около 50-ти рублей за сутки с человека.

Свидание дают в день приезда без разговоров и очередей. Обычно вначале берут короткую, так как комнаты заняты.

С 15 числа пойду на работу, плотником. Говорят, на работе время быстрее летит, а это здесь главное. Многие уходят на свободу условно-досрочно, т. е. отсидев всего две трети срока, так что через год будем надеяться на освобождение. Крепко обнимаю, люблю, целую, Коля.

Я не фотографировалась в фате и в белом платье у вечного огня, уже тогда этот обычай казался нелепым. Может быть, на стрелке Васильевского и у Медного всадника? Уже не помню, а фотографии эти где-то затерялись.

Я влюбилась в девяностом и вышла замуж осенью девяносто первого года, когда государство СССР исчезло с географических карт. Эту огромную мясную тушу разрубили на части, и потекла свежая кровь. Ты, дедушка, ты, папа, и Коля, и Люда стали гражданами другой страны, но никто из нас еще толком не понимал, что это значит. Какими бедами чревато это событие для нашей семьи, которая также распадется и исчезнет.

Письмо третье

Привет, сестренка! Получил от тебя посылку, за что от души благодарен. Оленька, не знаю, что бы я без твоего внимания делал, ты так помогла мне в такое трудное для меня время.

Не пойму, почему ты прислала сахар, ведь я писал, что не пропускают. Очень жаль, но мне его не отдали, как ни просил. На будущее сюда все можно слать в упаковке (сигареты в пачках, конфеты в обертках, чай и т. д.), так что не обязательно все разбирать, как в тюрьме. За время, которое я здесь, начал уживаться с людьми. Есть земляки, которые меня поддержали, за что я им очень благодарен. Ничего, скоро я увижу тебя и всех, кого люблю. Огромное спасибо за витамины, они здесь необходимы, как воздух. Голодуем по-прежнему, запасов уже нет, так что в следующий раз отправляй посылку по нижеуказанному адресу. А перед тем как выслать, отправляй телеграмму, два слова – жди передачу. Теперь адрес: Нижегородская область, НЖД ст. Сухобезводное, поселок Мирный, УЗ 62/6, Бабич Виталий Иванович, 1 отряд. Так будет лучше. Ну вот, вроде бы и все. Мысли путаются, в голове бардак, нервы на пределе, обстановочка напряженная. Всех благ, удачи, любви, не забывайте меня. Жду встречи, Коля.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.