Жены и возлюбленные французских королей

Покровительство фаворитки выходило за рамки королевства, и дипломатия считалась с ее властью, от которой нередко зависело подписание договора или получение кредита, судьбы принцесс, война и мир. Иностранные послы, среди них и сам папский нунций, наносили ей первый визит и ей же передавали письма государей и послания папы. Она выступала арбитром при решении вопросов, находившихся в компетенции дипломатии или армии. Например, при династии Валуа Диана де Пуатье положила конец войне в Италии (Като-Камбрезийский мир, 3 апреля 1559 года), а при Людовике XV мадам де Помпадур назначала генералов и командовала ими. Ключевое положение фаворитки, с одной стороны, и ревность, задетое самолюбие и достоинство, с другой, создавали порой трудности и напряженность в отношениях с королевой, тем более что у жены было больше обязанностей в доме короля, чем у фаворитки. Будучи в подчиненном положении и служа королеве, фаворитка в то же время принимала услуги от самого короля. Если обычно королева отступала перед неудачей и смирялась с судьбой, то дофина, дофин и принцессы могли повести себя по-другому. Но король оставался их господином, и ему редко осмеливались открыто выказать досаду, пренебрежение или враждебность. Непокорные рисковали получить строгий выговор, подвергнуться опале или иному наказанию, от гнева короля никуда не скроешься. Дофина Мария-Антуанетта, слишком явно выступив против Дюбарри, официальной любовницы Людовика XV, получила холодное напоминание от своей матери, Марии-Терезы Австрийской, написавшей ей без обиняков: «Если король проявляет внимание к той или к иному, этого вполне достаточно, чтобы вы выказали тому человеку свое уважение…, не подвергая критике его достоинства». Любовь короля – это щит, достойный мастерства кузницы Вулкана, и этот щит мог защитить от любой опасности, даже от гнева обманутого мужа. Брантом повествует, как однажды Франциск I, желая переспать с одной из придворных дам, столкнулся с ее мужем, который вознамерился убить свою жену. Король потребовал, чтобы тот отступился от своего намерения под угрозой смерти. «Эта дама была счастлива, – добавляет Брантом, – обрести такого прекрасного победителя и защитника своей чести, поскольку никогда впоследствии ее муж не осмеливался возражать королю, но предоставил ему возможность поступать в отношении этой дамы неизменно по своему желанию». И глубокий моралист извлекает урок из этого анекдота: «Как многие идут на войну, дабы защищать свои земли, и воздвигают королевские гербы над своими дверями, так поступают и эти женщины великих королей, прибегая к их власти как к щиту, так что мужья не могут ничего возразить, ибо каждое слово возвращается к ним на лезвии клинка»[2]. Тем не менее защита имела свои границы. Цветы лилии, даже расположенные в стратегически важных местах, по словам Брантома, не всегда спасали фаворитку от общественного мнения.

Она подвергалась более непосредственной опасности, таившейся в самом сердце монархии: если Трон приноравливался к королевской эксцентричности, Алтарь резко отрицательно относился к полигамии, оскорблявшей догмы религии и глумившейся над ее таинствами. Обычно хорошо встреченная подданными, которые с пониманием относились к двойной жизни государя как к естественной компенсации за его жертву во имя государственных интересов, для церкви фаворитка оставалась возмутительной грешницей. Король Франции, старший сын церкви, игнорировал ее заповеди и вступал в незаконную связь, а часто и не в одну. Духовенство не могло относиться к этому иначе как с осуждением. Правда, выражалось это в мягкой форме, ибо и с небесами можно заключить сделку, да и у церкви возникали свои интересы. Следует отличать доктрину от практики и не удивляться снисходительности прелатов (продиктованной, как правило, личными целями отдельных представителей) и самого папы к возлюбленным французского короля. Нужно принимать в расчет и хронологию: со временем правила благопристойности и нравственности претерпели некоторые изменения и, с большей или меньшей охотой, церковь была вынуждена приспособиться к их эволюции. Прогресс в смягчении нравов, большие усилия по утверждению католичества, влияние эволюции общества и салонов просвещения – таких, как салон Рамбуйе, – все это в комплексе обуздывало характеры, служило сдержанности речей и привычек, лишало любовь ее наиболее грубых тривиальностей. Невозможно представить себе Людовика XIV, заслушивающего фаворитку при всем Государственном Совете, как случалось на три четверти века раньше, при его предке весельчаке-беарнце Генрихе IV.

Отношение церкви – в целом терпимое, часто снисходительное, что иногда вызывалось ее причастностью, – в любом случае оставалось двусмысленным. Разумеется, Боссюэ и Бурдалу без колебаний пользовались возможностями кафедры и привилегиями священнослужителей, чтобы публично клеймить распущенность короля, часто допуская даже оскорбление величества и налагая тяжелые епитимии, редко приводившие к истинному раскаянию. Именно тогда вера и интересы религии вдохновляли великие умы и глубокую набожность, которая умела, если нужно, проявить сдержанность и терпимость. Мы знаем, что Боссюэ мирил Людовика XIV и Монтеспан во время их ссор. Чаще всего представители духовенства добивались доминирующего положения благодаря политической осмотрительности и интересам собственной карьеры. Кардинал Флери (1653–1743), премьер-министр, жаждущий сохранить этот пост, лично привел в постель своему суверену мадам де Майи, чтобы с ее помощью укрепить свое влияние. Если, опираясь на христианскую мораль и таинство брака, начинали открыто призывать к отставке королевской фаворитки – по крайней мере за то, что она грешница и наскучила государю, – это делалось лишь для того, чтобы оторвать короля от той партии, где она доминировала, и обеспечить победу ее конкурентам.

Мари-Анн де Майи-Нель (1717–1744) – французская фаворитка Людовика XV, пятая дочь маркиза Луи III де Майи-Нель (1689–1767) и Арманды де Ля-Порт-Мазарен (1691–1729)

Таким образом, возникала некая всеобщая конспирация с целью извинения поведения короля. Общественное мнение сводилось к выражению радости по поводу доброго здоровья своего государя, который тем самым доказывал свою молодость и силу. Двор активно принимал участие в праздниках и удовольствиях, устраиваемых фавориткой или вдохновленных ею. Политики искали свою выгоду и маневрировали королевской возлюбленной, словно значимой шахматной фигурой.

Но медаль имела и свой реверс. Окруженная льстецами, придворными и обязанными ей людьми, фаворитка имела и множество врагов. Прежде всего, к ним относились ее соперницы, которые завидовали успеху и мечтали вытеснить ее из сердца короля; затем честолюбцы, надеявшиеся сделать быструю карьеру или получить возможность контролировать действия короля, дав ему любовницу, послушную своей воле. Вокруг фаворитки плелись дворцовые интриги, и наступали действительно тяжелые времена. В периоды кризисов она, вполне понятно, должна была выступать козлом отпущения всех грехов короля и служить идеальной мишенью для недовольства и злобы. Все несчастья, катастрофы, неурожаи, военные поражения, слишком тяжелые налоги, даже выпавший град, погубивший урожай, – все вменялось ей в вину, и отныне в ее адрес раздавались только слова ненависти и брань – так же естественно, как прежде выказывались почтение и любовь.

Хотя среди фавориток встречались и порядочные женщины или, по меньшей мере, тонкие натуры, они также не избежали неуважения и презрения. С тривиальной и непристойной жестокостью провозглашалась их аморальность, излишняя роскошь, мотовство, их влияние (непременно пагубное) на короля. Памфлеты смешивали их с грязью и изливали на них потоки нечистот, свидетельствуя о досаде и горечи, накопившейся против «королевской шлюхи».

С XVI по XVIII столетие синтаксис и словарный запас песенок, имевших хождение в Париже, изменился очень мало. Когда Генрих IV узаконил своего сына от Габриэль д’Эстре, то однажды у изголовья своей постели обнаружил дерзкий катрен, сочиненный, вероятно, кем-то из его близкого окружения:

Женитесь, сир, ей-богу,Теперь ваш род упрочен,Раз капля воска и свинцаОт шлюхи сына прочит.

Народ узнал об этих недоброжелательных строках, и в Париже только и разговоров было, что о королевской возлюбленной и о губительных последствиях слабости к ней короля. То, что действительно могло оказаться важным для Генриха IV – по словам л’Этуаля, написавшего об этом в своем дневнике, – так это одно курьезное происшествие, которое должно было вызвать его раздражение, но король лишь посмеялся. Когда однажды инкогнито Генрих IV пересекал Сену на пароме, он спросил перевозчика, какое впечатление на того производит государь. «Наш король – бравый мужчина, – ответил паромщик, – но у него такая дрянная потаскуха на содержании, которая всех нас разорит».

В XVIII веке «рыбки» против мадам де Помпадур плавали в той же воде, свидетельством чему служат приведенные ниже убогие стихи – без сомнения, возникшие в придворной среде, где маркиза доставляла столько огорчений:

Мелкая мещанка,Невероятно бойко,На свой аршин отмерив,Двор превратила в стойло. (…)Эта грязная подстилкаНагло вертит королем.Раздает награды, деньги,Ей теперь все нипочем. (…)

На следующий день после смерти мадам де Помпадур весь Париж обошло двустишие, явно намекавшее на роль, которую ей приписывали:

Под камнем сим лежит жена, что 20 лет в грехе жила,7 лет распутницей слыла, а 8 сводницей была.

Памфлеты и песенки освещали короля в невыгодном свете, и величие трона забрызгивалось грязью. Людовик XV имел наиболее тяжкий опыт такого рода, и его любовницы стали причиной его жестокого осмеяния, примеров подобного напрасно искать в других государствах. Невероятное пророчество предрекало падение короля, окруженного всеобщим презрением:

Людовик, расточитель благ и подданных своих,Ты счет ведешь годам по гнусностям, которые творишь.Послушный раб министра и сквалыги-шлюхи —Не ведаешь, что час придет, и ты вкусишь горчайшей муки.Усердье наше с каждым мигом будет уменьшаться,И пламя бунта в каждом сердце станет возгораться.Страна твоя истерзана от безуспешных войн,Ни генерала ты не сыщешь в ней, ни воина.Ты не найдешь души такой ничтожной,Чтоб ликовала о твоих победах ложных,Проклятье лишь тебе от Франции возможно! (…)

Фаворитка могла стать фактором, обесценивающим образ суверена и даже всей монархии. Если, как бывало в некоторых случаях, она пользовалась симпатией, которая даже бросала отблеск на корону (миф о Диане де Пуатье, уподоблявшейся богине, сыграл определенную роль в героизации персоны короля, ее возлюбленного), то при других обстоятельствах любовница способствовала подрыву уважения к королю и, более того, истощению доверия к монархии.

Но довольно часто фаворитка играла совсем другую роль, выступая своеобразной хранительницей и опорой монархии. Оберегая трон от поругания, она концентрировала на себе все протесты и неуважение к Короне обращала на себя. Если в конце царствования короли погружались в распутство (Карл VII, Генрих IV, Людовик XV), то отношение к особе короля резко ухудшалось. Но лишь при Людовике XVI, единственном короле, чья личная жизнь была безупречна, который неизменно сторонился женщин и ломал вековую традицию содержания больших и малых фавориток, народ решился беспощадно выступить против королевской семьи и прежде всего против наиболее уязвимого и прославившегося ее члена – против королевы. Гарантии защиты репутации, которой до сих пор пользовались законные супруги королей, больше не существовало, и супруга монарха сделалась мишенью злобы и неуважения. Совпадение конца эпохи великих фавориток и момента утраты престижа униженной монархией не случайно. Исчезновение защитного экрана позволило поразить монархию в самое сердце.

Таким образом, итог развития этой тонкой и сложной структуры королевской полигамной семьи, не слишком добродетельной и не слишком христианской, в общем оказывается вполне позитивным. Благодаря разделению задач королевы и наложницы двор всецело принял это разделение. Роль королевы величественная, а у фаворитки – она игровая, феерическая и творческая, что защищает от скуки и фактически создает рядом с ней весьма привлекательное место для всего, что есть в королевстве молодого, жизнеспособного и талантливого. Она как бы превращается в привилегированное средоточие созидания и культуры. Шатобриан видел в правлении фавориток «одно из бедствий старой монархии». Это острое и уничижительное мнение нуждается в корректировке. Если иные фаворитки действительно были пагубны для государства, то очень многие принесли славу монархии и ее культуре, которой без них могло бы и не быть.

Наконец, длинный ряд королевских фавориток создает замечательную картину для наблюдения нравов. Не представляя собой чего-то повсеместного, эти нравы распространяются, по крайней мере, на придворное общество, моделируя его поведение, сферу чувств и пристрастие к идеалу королевского величия – объекту преклонения и восхищения. Можно было бы также, скорее ради развлечения, нежели пользы, более подробно исследовать игры галантных волшебниц. Словесная любовь, мифологичная и книжная – все это было хорошо для Дианы де Пуатье. А любовь удалая, раблезианская, мощная? Вне всякого сомнения, Генрих IV и его возлюбленные отвечали этим понятиям. Лавальер? Безоглядно отдаться романтической страсти и нежной любви, не раздумывая о несчастье и предопределении? Монтеспан демонстрирует нам надменную и смущающую, амбициозную и эксцентрическую галантность барокко. В XVIII веке духовную, рассудочную и философствующую любовь мадам де Помпадур противопоставляли распутному и разнузданному промыслу Дюбарри. Развлечениям не было конца, не упускали даже самых пустячных затей. Но помимо игры угадывается и внутренняя глубина: перед нами те, кто действительно, по-настоящему любил.

Луиза-Франсуаза де Ла Бом Ле Блан (1644–1710) – герцогиня де Лавальер и де Вожур, фаворитка Людовика XIV

Глава первая

Дамский двор

С конца XV века происходят глубокие перемены в окружении и стиле жизни французских государей, и вот – перед нами совершенно иное, по сравнению с предшествующей эпохой, грациозное и жизнерадостное зрелище. Двор феминизируется, королева и принцессы оказываются в окружении настоящих эскадронов молодых женщин, создающих в королевском дворце атмосферу постоянного праздника. Благодаря им в лучшую сторону обновляется стиль поведения, разнообразнее становится досуг и, главное, изменяется психология привилегированных обитателей королевского дома.

До этого времени двор, заполненный королевскими слугами, сановниками и советниками, оставался почти полностью мужским. Обычные посетители-мужчины приводили с собой своих жен только в исключительных случаях: на пиры, балы и турниры. Разумеется, к услугам королевы и принцесс всегда имелось несколько дам для компании, но совсем немного, очень незаметных и скромных. Они не играли сколько-нибудь значительной роли. У короля и членов его семьи было мало шансов выделить среди них кого-либо. В утешение мужчинам, часто позволявшим себе грубости с этими немногочисленными дикарками, оставалось, согласно выражению того времени, «посещать двор». Действительно, в штат королевского дома входил бордель, хорошо подобранный и оплачиваемый из государственной казны, просуществовавший вплоть до конца правления Франциска I. Например, в 1540 году королевский казначей каждый месяц выплачивал 45 ливров Сесилии де Вьевилль, «даме девиц радости за службу при дворе», в качестве содержания и вознаграждения за ее услуги[3].

Однако даже в эпоху королей-рыцарей бывало так, что преимущественное право мужчин отодвигалось на второй план, а двор превращался в какой-то «ларец», наполненный нимфами, нимфетками, обожанием, парчой и вожделением. Первый подобный случай произошел при Анне Бретонской, которая в 1491 году стала французской королевой. Она создала, устроила и прославила двор королевы и дворы принцесс. У нее имелось 9 дам и от 35 до 40 фрейлин. Позднее она увеличила их число. У Екатерины Медичи было уже более ста дам и фрейлин. Королева Анна, которую молва считала целомудренной и жеманной, требовала от своих придворных дам большей дисциплины, заставляя их заботиться о разумной мере удовольствий и нравственном самоконтроле. Она отбирала только красивых девушек – они ведь нужны для украшения двора – и серьезно относившихся к нравственности, ибо в те грубые времена девушке требовалось постоянно противостоять естественному распутству мужчин, которые, по мнению Анны, нуждались в очищении. Рассказы Брантома неистощимы на тему об этой преувеличенно добродетельной государыне и ее фрейлинах, в поведении которых она не терпела никаких нарушений или необдуманных поступков. «Ее двор, – сообщает Брантом, – был прекрасной школой для дам, она замечательно их там воспитывала и обучала, по образцу ее самой они получались весьма умными и добродетельными». Анна проявляла о них непрерывную заботу, богато одевала, выдавала замуж, снабжала приданым, защищала от всех опасностей, подстерегавших неопытных молодых женщин в жизни, где соблазн велик, а соблазнители всегда готовы пойти на приступ. «Мудрая королева, – писал Шарль де Сен-Март, – не желала, чтобы ее дом был открыт для всяких опасных персон, от которых нечего ждать дамам и девицам, кроме непристойности и сладострастия»[4]. Влияние Анны воистину творило чудеса. Образованная, любительница книг и чтения, она собрала библиотеку, насчитывавшую около полутора тысяч томов, большую часть манускриптов Карл VIII привез ей из Италии. Она жила в окружении поэтов – Лемер де Бельж, Жан Маро, которые внесли свой вклад в формирование изысканных вкусов при ее дворе. Пение и чтение вслух Священного Писания и исторических рассказов занимали совместный досуг этого сообщества, столь ценившего радости духовного времяпрепровождения. Со скромностью и изяществом окружение Анны провозгласило салон хороших манер – начинание, которое позднее получит новый блеск благодаря стараниям мадам де Лафайет и мадам де Рамбуйе.

Франциск I расширил и приукрасил дамский двор, так мило устроенный в королевском дворце благочестивой Анной. Брантом считал эту королеву первооткрывательницей очаровательной традиции, столь значимой для французской монархии. «Она впервые, – с восхищением писал он, – завела великий дамский двор, существующий до нашего времени. У нее была очень большая свита из дам и девиц, и ни одной из них она ни в чем не отказывала. Весьма часто она осведомлялась у отцов тех дворян, что находились при дворе, есть ли у них дочери, и если были, то требовала их к себе»[5]. С того момента их присутствие становилось постоянным, в их обязанности входило соблюдение хорошего тона и правил учтивости, а также – не отставать от меняющейся моды двора. Франциск I желал, чтобы двор сделался еще более великолепным и дамы украшали его собственным блеском. Они должны были быть неизменно красивы, ярки, чувственны и пробуждать желание. Он преподносил им наряды, самые богатые ткани[6], поощрял их стремление к роскоши, а начинающих вовлекал в галантные игры. «Не было при его дворе никого из знати, как мужчин, так и женщин, кто бы не устраивал и не участвовал в торжествах, праздниках, турнирах и поединках, маскарадах или шествиях с переодеваниями. Я видел сундуки и гардеробы некоторых дам того времени, они были столь полны платьями, пожалованными королем по тому или иному случаю, что являли собой истинное изобилие»[7].

То, что женщины оказывали на мужчин большое влияние, облагораживали, избавляли от грубых привычек, от резкости и жесткости в проявлении чувств и в обращении, – все это современники очень хорошо понимали. Молодой герцог Бульонский Анри де ла Тур д’Овернь рассказывает в мемуарах о своем воспитании, которым он был обязан одной красавице. Появившись при дворе в возрасте 12 лет в 1567 году, будучи еще, без сомнения, неподготовленным должным образом, он был приписан по обычаю того времени к одной даме, то есть к наставнице, уже обученной дворцовым правилам. «Я очень старался, – сообщает он, – угождать ей и заставлял ей служить, насколько позволял мой гувернер, моих пажей и лакеев. Она относилась ко мне очень внимательно, поправляя меня, если ей казалось, что я допустил неловкость, бестактность или неучтивость. И все это с такой естественной простотой, которая словно родилась вместе с ней. Никто другой не оказал мне такой помощи, вводя меня в мир и подробно знакомя с жизнью двора»[8]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Des Dames galantes, Gallimard, collection Folio, p. 335.

2

Les Dames galantes, Gallimard, collection Folio, p. 40.

3

Laviss, Histoire de France, t. V.

4

Цит. по: Toudouze, p. 158.

5

Les Dames galantes.

6

Стоимость платья определялась ценой ткани, а труд портного почти ничего не стоил. Мода в отношении фасонов одежды менялась очень медленно, но вот ткани быстро входили и выходили из моды.

7

Les Dames galantes.

8

Цит. по: Solnon, La Cour de France.