
Полная версия
Мемуары. События и люди 1878-1918
Во время переговоров Гальдан выказал себя превосходно осведомленным человеком, умеющим искусно и решительно вести дебаты, в которых проявляются его блестящие качества адвоката.
Беседа продолжалась несколько часов и привела в общем к разъяснению вопроса и к предварительному соглашению относительно отсрочки постройки флота. Подробности этой беседы можно найти в документах имперского морского ведомства. Тирпиц был великолепен. После нескольких бесед, происходивших при участии Баллина, Гальдан уехал. Баллин донес мне, что Гальдан высказал ему свое полное удовлетворение результатами своей миссии, выразив мнение, что приблизительно через 8 14 дней можно будет переслать нам проект соглашения.
Между тем время проходило, и приближался момент внесения законопроекта. Тирпиц предложил в случае, если до этого момента соглашение будет заключено, соответствующим образом изменить законопроект, а в противном случае внести его в неизмененном виде. Наконец, получил, правда, не проект соглашения, а содержащую всякого рода вопросы бумагу, ответ на которую потребовал много совещаний и длительного обсуждения. Постепенно во мне укреплялось подозрение, что англичане не думают серьезно о соглашении: они нанизывали вопрос на вопрос и выискивали детали, не имевшие прямого отношения к соглашению. Англия шаг за шагом отказывалась от своих предложений и обещаний, и проект соглашения так и не выходил.
В Берлине между тем и со стороны Министерства иностранных дел, и со стороны призванных и не призванных инстанций началась ожесточенная кампания и против законопроекта о флоте, и против Тирпица и меня. Канцлер, питавший надежду, что ему удастся достигнуть соглашения и увековечить свое имя в акте, который должен был освободить Германию от «окружения» и принести с собой урегулирование и улучшение отношений с Англией, также выступил за отказ от законопроекта: ведь это означало бы не что иное, как предоставление иностранной державе возможности чудовищно влиять на вопросы германской обороны, подвергая таким образом опасности право на самоопределение нашей нации и нашу боеспособность, в случае если бы нам была навязана война. Этим Германия, сама не получавшая никаких гарантий от своего злейшего противника, давала бы ему возможность предписывать ей то, что он найдет нужным в его собственных интересах. В связи с создавшимся положением возникли споры и напряженная борьба. Особенно резко и не всегда деловито она велась как раз теми кругами, которые в действительности были мало знакомы с вопросами морской обороны.
В течение этой зимы, столь тяжелой и для меня, и для фон Тирпица, адмирал, хорошо разглядев положение своим проницательным взором и видя насквозь противника, держался в разгоревшейся борьбе как настоящий офицер, любящий свое отечество, и встречал с моей стороны искреннюю и всемерную поддержку. Все официальные инстанции были согласны с тем, что никакая чужая страна не имеет права решать вместе с нами, что мы имели право и что не должны делать для нашей обороны.
Надежда на заключение соглашения все уменьшалась. Англия выказывала к нему все меньший интерес и постепенно отказывалась от многих существенных пунктов своей «вербальной» ноты. Таким образом, адмирал Тирпиц и я видели, что все английское предложение было лишь маневром.
Борьба за законопроект о флоте становилась все ожесточеннее. Как-то я встретил в Куксгафене президента Гамбургского сената д-ра Бурхарда, которого я уважал как образец аристократического гражданина Ганзейского города, часто привлекая его в качестве советника и к обсуждению политических проблем. Я обрисовал ему весь ход дела и борьбу в Берлине по поводу законопроекта и попросил его высказать свое откровенное мнение, как он считает наиболее правильным для интересов государства поступить в данном случае, так как мне важно слышать объективное суждение, свободное от влияния борющихся в Берлине сторон.
Доктор Бурхард ответил с резкой подчеркнутостью, убедительно и ясно, что мой долг по отношению к народу и отечеству не отказываться от законопроекта о флоте.
Кто высказывается против внесения этого законопроекта, тот грешит против своего народа и отечества. То, что мы считаем необходимым для своей обороны, безусловно, должно быть сделано. Прежде всего, однако, нельзя терпеть, чтобы иностранное государство осмеливалось иметь желание вмешиваться в наши дела. Английское предложение является простой «уловкой», чтобы заставить нас отказаться от законопроекта о флоте. Этого не должно случиться ни при каких обстоятельствах. Немецкий народ никогда не поймет, почему отказались от его права на самоопределение. Законопроект во что бы то ни стало должен быть внесен в рейхстаг. При этом Бурхард подчеркнул, что в союзном совете он выступит за его принятие (он это и сделал впоследствии в своей блестящей увлекательной речи) и будет вообще действовать в этом направлении в Берлине. Англичане, правда, будут ругаться, но это безразлично они уже давно это делают, а войны из-за этого они, конечно, не начнут. Адмирал фон Тирпиц исполняет лишь свой долг, и я должен всецело помогать ему. Канцлеру следует отказаться от противодействия законопроекту, иначе он рискует, что ему в конце концов еще выбьют окна за его «англофильство».
Таково было мнение представителя большого торгового города, которому в случае войны с Англией грозила наибольшая опасность. В нем говорил дух настоящего ганзейца. Поразительное подтверждение мнения д-ра Бурхарда об английском предложении я недавно получил в Голландии в разговоре с одним голландцем, которому англичане в свое время сообщили об английских планах. Тирпиц и я поняли правильно: предложение нейтралитета было лишь политическим маневром.
Вскоре пришли также известия и от Баллина о том, что в Англии дела обстоят не совсем благополучно. По полученным оттуда сведениям, там в связи с соглашением возник спор. В Лондоне недовольны Гальданом и утверждают, что он дал себя околпачить Тирпицу. Это, разумеется, свидетельствовало о гневе англичан по поводу того, что Тирпиц, не отказавшись от законопроекта о флоте, сам не попался на удочку и что Гальдан не сумел преподнести английским министрам отданный им в жертву немецкий законопроект о флоте. Об «околпачивании» со стороны Германии не может быть и речи. Но упреки по адресу Гальдана позволяют подозревать: данные ему инструкции клонились к тому, что он должен был «околпачить» немцев. Если его соотечественники придерживались того взгляда, что произошло как раз обратное, то можно только горячо благодарить адмирала фон Тирпица за правильное понимание и отстаивание немецкой точки зрения на благо нашего отечества.
Около середины марта борьба за законопроект о флоте обострилась в такой степени, что 22 марта при выходе моем из Шарлоттенбургской усыпальницы в парке канцлер, наконец, попросил у меня отставки. После долгих объяснений канцлер взял просьбу об отставке обратно, причем я сообщил ему мнение д-ра Бурхарда.
Посетив спустя некоторое время господина фон Бетмана в его саду, я нашел его совершенно разбитым с телеграммой из Лондона в руках. В ней содержался совершенный отказ от предложения нейтралитета и всяких других предложений, а в заключение ко мне обращались еще с увещеванием оставить фон Бетмана на посту рейхсканцлера, так как он пользуется особым доверием британского правительства. Слезы негодования блестели на глазах глубоко разочарованного в своих надеждах канцлера. Похвала иностранного правительства, только что явившегося причиной тяжких испытаний для Германии и для него самого, глубоко оскорбила канцлера. Он вторично попросил отставки. Я не принял ее и попытался его утешить. В то же время я приказал запросить германского посла в Лондоне, каким образом он вообще принял такую телеграмму и решился переслать ее в Берлин.
Теперь уже канцлер был согласен с законопроектом о флоте. Из-за лояльности, однако, последний был проведен с теми ограничениями, которые были предусмотрены на случай заключения соглашения. В Англии же, напротив, военно-морская программа была выполнена целиком. Этот «эпизод» с Гальданом характерен для политики Англии. Весь этот широко организованный маневр был устроен исключительно с целью воспрепятствовать развитию германского флота. Проведение огромной судостроительной программы в Америке, ранее обладавшей едва достойным упоминания торговым флотом, во Франции, военный флот которой превосходил по численности германский, в Италии и в России, строившей суда и за границей, все это не вызывало, однако, ни малейшего протеста со стороны Англии. А между тем и Германии, ущемленной между Францией и Россией, следовало быть вооруженной по меньшей мере так, чтобы она, обороняясь от этих стран, могла держать в своих руках свое море. Для этой цели постройка нами флота была необходима. Последний ни в коем случае не был направлен против в четыре-пять раз более сильного английского флота, обеспечивавшего превосходство и безопасность Англии в такой степени, что никакой разумный человек в Германии не мог и мечтать, чтобы германский флот сравнился с ним по силе. Флот был нам необходим для защиты наших берегов и нашей торговли. Для этого недостаточны такие средства обороны, как подводные лодки, миноносцы и мины. К тому же береговые батареи на Балтийском море так устарели и были так мизерны, что при ураганном огне тяжелой артиллерии с больших современных военных судов они были бы сметены в 48 часов. Таким образом, наши берега у Балтийского моря были почти беззащитны. Для их обороны необходим был флот. Скагеррак доказал значение и ценность флота в современной войне. Битва закончилась бы для Англии уничтожающе, если бы в рейхстаге не отклонялись все представлявшиеся до 1900 года предложения об усилении флота. Эти 12 потерянных лет уже нельзя было наверстать.
Прежде чем расстаться с Гальданом, необходимо указать еще на один эпизод из его деятельности. В 1906 году он, с разрешения германского правительства, приехал в Берлин, чтобы получить сведения об организации прусской обороны, о рекрутском наборе, Генеральном штабе и т. д. Он занимался в военном министерстве, где его лично осведомлял военный министр генерал фон Эйнем. Поработав там 2 3 недели, он, очень довольный, вернулся в Англию.
Когда после начала мировой войны поклоннику Гёте Гальдану как германофилу, был объявлен бойкот, отчего он даже не мог показываться в обществе, Гальдан для своей реабилитации поручил известному литератору и журналисту мистеру Бегби написать апологию о деятельности Гальдана как военного министра. В этой книге под названием «Vindication of great Britain» выставлены заслуги Гальдана в формировании правильно функционирующего Генерального штаба и подготовке британской армии к мировой войне.
В книге о Гальдане между прочим особо отмечается, как ловко Гальдан использовал в свое время разрешение поработать в прусском военном министерстве, чтобы изучить военное дело в Германии и подготовить до мелочей по нашему образцу реорганизацию британской армии и Генерального штаба для предстоящей борьбы против оказавших ему гостеприимство немцев. Здесь целиком выявляется хитрый и ловкий адвокат, который под защитой гостеприимства чужой страны изучает ее военные учреждения, для того чтобы из приобретенных таким образом материалов и познаний выковать оружие против этой страны. Характерно, что книга посвящена памяти короля Эдуарда VII, доверенным посланцем и орудием которого Гальдан был. В Берлине тогда видели в миссии Гальдана «сближение» с Англией, к которому там всегда стремились; в действительности же это была лишь разведка короля Эдуарда VII в доме своего германского кузена. Англия отблагодарила Германию мировой войной, которую Гальдан помог подготовить. Тут уж действительно Гальдан околпачил немцев.
Таков был подлинный характер миссии Гальдана. Впоследствии всякого рода политиканы в прессе и обществе утверждали без всяких сомнений, что предпринятое Гальданом многообещающее «сближение» Англии с Германией потерпело крушение из-за упрямства кайзера и адмирала фон Тирпица и из-за их упорного отстаивания законопроекта о флоте вопреки желанию всех «разумных советников».
В описываемое время встал затронувший и меня вопрос об образовании самостоятельного Албанского государства. Многие жаждавшие короны кандидаты уже предстали перед ареопагом европейских держав, не будучи, однако, приняты последними. Некоторые намеченные державами кандидаты были отклонены албанцами. Я проявлял индифферентное отношение к этому вопросу, считая, что, как и при всяком «образовании государства», здесь по возможности надо считаться с историческим развитием; особенно же со своеобразными географическими условиями страны и нравами народа.
Единого государства с государем и династией во главе у этого удивительного народа никогда не было. Албанские племена живут крайне обособленно, в долинах, огороженных и замкнутых высокими горными хребтами. Их политическое управление похоже на управление шотландских кланов. Христиане и магометане представлены среди них в одинаковой степени. Испокон века укоренившаяся у них кровавая месть, как и конокрадство, являются там освященными временем обычаями. Сельское хозяйство развито очень слабо, земледелие находится в зачаточном состоянии, причем применяемые для этой цели орудия крайне примитивны. Суд творится главой племени на открытом воздухе под деревом, как это некогда было у древних германцев.
Каждый мужчина носит оружие; большинство из них прекрасные стрелки. Когда вождь племени, объезжая округ, показывается в каком-нибудь селении, население ждет от него даров в виде звонкой монеты, которая порой и кидается им в толпу с высокого коня. При вступлении вождя в управление таких подарков, естественно, ждут еще больше; а если их нет, то это считается крайне предосудительным. До балканской войны многие албанцы поступали на турецкую службу, где они могли достигать высоких чинов, так как их очень ценили за их прилежание, острый ум и большую энергию. Они поставляли турецкому государству большое число чиновников, пополняя также в известной мере и дипломатию, и армию. Знатные молодые албанцы с честью служили в великолепной гвардейской дворцовой части султана, которая комплектовалась из солдат такого роста, воинственного вида и мужественной красоты, как они. Они отчасти являлись родственниками султана, так как последний имел в своем гареме знатных албанок из лучших племен; такими кровными узами султан стремился обеспечить себя от кровавой мести албанских племен, попутно узнавая все, что волновало сердца албанских князей. При этом все доходившие таким образом до султана желания албанцев, как, например, посылка оружия и военного снаряжения, постройка училищ, проведение дорог и т. п., выполнялись потом как бы незаметно и случайно. Таким образом, султану удавалось «родственным» путем удерживать вообще очень неспокойных албанцев в спокойствии и преданности к себе.
На основании этого знакомства с местными условиями я старался повлиять, чтобы албанским государем по возможности был избран магометанский князь или египетский принц, который должен обладать и полным кошельком, особенно нужным в Албании. Мой совет не был одобрен «ареопагом держав», которые, ничуть не считаясь с интересами албанцев, заботились лишь о том, чтобы иметь возможно больше шансов ловить в Албании рыбу в мутной воде.
Я нашел поэтому очень мало утешительного в том, что выбор пал на принца Вильгельма Вида. Я высоко ценил его как благородную рыцарскую отзывчивую натуру, но считал его не подходящим для этого поста. Принц был слишком мало знаком с балканскими делами, чтобы взять на себя эту тернистую задачу. Мне было вообще нежелательно, чтобы немецкий принц там осрамился. Ибо с самого начала было ясно, что Антанта будет ему чинить всяческие препятствия. Поэтому на запрос со стороны принца я откровенно высказал своему кузену все свои сомнения, подчеркнув те затруднения, которые его ожидали, и настойчиво советуя ему не принимать албанского трона. Приказывать ему я не мог, так как последнее слово принадлежало князю Виду, как главе дома.
После принятия принцем предложения держав я принял его на аудиенции в присутствии канцлера. Определенная нерешительность, сквозившая в поведении принца, смотревшего на предстоящую ему задачу без всякого энтузиазма, подкрепила меня и канцлера в желании еще раз убедительно отсоветовать молодому кандидату вступить на вновь изобретенный албанский трон.
Но все было напрасно. Честолюбивая, мистически настроенная супруга принца видела в албанском троне осуществление своих желаний. А ведь «чего хочет женщина, того хочет Бог». Кармен Сильва также немало способствовала приему принцем албанской короны. Ею даже была опубликована по этому поводу статья в прессе, начинавшаяся словами: «Сказочная страна хочет иметь своего государя».
Таким образом, все предостережения, несмотря на их благожелательный характер, нисколько не помогли. Я, между прочим, настойчиво советовал принцу не вступать на албанский престол до урегулирования финансового вопроса. Ибо те сомнения, какие побуждали меня предложить избрать на албанский престол богатого князя, теперь оправдались. Принц был не очень состоятелен, и державы вынуждены были предоставить ему субсидию, вокруг которой завязались малоотрадные передряги. Субсидия была в конце концов выплачена принцу в уменьшенном размере.
Наибольшая опасность для нового государя и его системы таилась в личности Эссад-паши, ненадежного интригана и корыстолюбивого ландскнехта, который сам домогался положения владетельного князя и располагал известной силой в виде своих вооруженных приверженцев. С самого начала он стал противником нового государя и тайно конспирировал с Италией. Было бы вполне естественно и целесообразно, если бы новый государь окружил себя знакомыми, преданными ему людьми из Германии. Но этого не произошло. Один англичанин и один итальянец были приставлены к его персоне в качестве «секретарей». Они действовали в ущерб его интересам, давая ему плохие советы и интригуя против него.
Во время приготовлений принца к вступлению на албанский престол появилась превосходно написанная брошюра австрийского офицера Генерального штаба о его путешествии по Албании. Живо и картинно рисовал офицер страну с ее географическими и климатическими условиями, население и его нравы, отмечая большую бедность и отсталость страны. Он указывал на то, что будущий государь ни в коем случае не может оставаться жить на берегу, а должен разъезжать по стране и показываться населению. При примитивных путях сообщения государю этой страны необходимо, оставаясь целые дни на коне, разъезжать верхом по стране с пресловутым «мешком цехинов», знакомым по всем восточным легендам и сказаниям, чтобы повсюду, где он находится, золотым дождем всех располагать к себе. Из всего населения страны он должен всеми способами особенно крепко связаться с некоторыми племенами, чтобы в его распоряжении была вооруженная сила, на которую он мог бы опереться. Только тогда он сможет диктовать свою волю и бороться с противниками, которые захотели бы восстать против него. При совершенном отсутствии армии в европейском смысле этого слова, писал автор брошюры, такая тактика была бы единственно целесообразной.
На первое время князь, как видно, должен был вести жизнь кочевника и кавалериста, образовав для этой цели походный лагерь из шатров со всеми необходимыми принадлежностями и лошадьми. Подходящих для этого людей можно было найти в достаточном количестве в находившемся раньше под командой принца эскадроне 3-го гвардейского уланского полка, ибо многие из улан этого полка, очень привязанные к принцу, выразили готовность сопровождать его в Албанию в качестве добровольцев. Они, несомненно, сослужили бы ему лучшую службу и принесли бы ему больше пользы, чем враждебные стране приготовления к захвату власти.
Я посоветовал моему кузену самым тщательным образом проштудировать брошюру австрийского офицера и последовать ее указаниям, особенно в отношении выбора резиденции, которая должна быть расположена по возможности дальше от места стоянки военных судов великих держав, чтобы албанский король не оказался под их гнетом и не возбудил у албанцев подозрения, будто он нуждается в защите иностранных держав против своих подданных. Читал ли Вид брошюру? Во всяком случае все его дальнейшее поведение находилось в резком противоречии с ее указаниями и с моими советами.
Королевская чета уехала в Албанию, и очень скоро произошло то, что я предвидел. Согласно сообщениям о прибытии государя в Албанию, королева, будучи сама немкой, обратилась с балкона к собравшимся албанцам с приветствием по-французски, так как по-немецки албанцы, видите ли, не понимают. «Двор» остался в Дураццо под защитой пушек с иностранных судов. Король не разъезжал верхом по стране, не разбрасывал с балкона цехинов даже в день своего прибытия в Албанию, не отстранил своевременно Эссада. В результате все приключение с албанским престолом закончилось так, как можно было ожидать.
Я несколько дольше остановился на описании моего поведения в процессе избрания албанского короля потому, что в связи с этим событием про меня с разных сторон распространялись ложные слухи, приписывающие мне в этом деле мотивы, от которых я был очень далек. И в данном случае я ответил на обращенный ко мне запрос лишь честным советом, продиктованным мне здравым смыслом.
Еще 1912 год ознаменовался для меня свиданием с русским царем в Балтийском порту, куда я, по приглашению Николая II, поехал на своей яхте. Обе наши яхты бросили якорь друг около друга, так что сообщение между ними было очень легкое. Царь, его дети и все его приближенные состязались в проявлениях любезности и гостеприимства по отношению ко мне. Мы вместе осматривали русские и немецкие суда и обедали то у царя, то у меня. Одно утро мы провели на берегу Балтийского порта. На лугу выстроился 85-й Выборгский пехотный полк, шефом которого я был; полк был выстроен для парада. Затем были продемонстрированы батальонные упражнения, прошедшие так же хорошо, как и прохождение полка церемониальным маршем в конце. Полк, состоявший из 4 батальонов, производил превосходное впечатление. Он был в походном обмундировании; на солдатах были коричнево-серые рубашки и фуражки, причем последние были у всех молодцевато сдвинуты набок, что придавало загорелым воинственным лицам здоровых молодых солдат отважное выражение, которое должно было радовать каждый солдатский глаз.
Несмотря на оказанный мне прекрасный и необыкновенно любезный прием, мне, однако, не было сделано ни малейшего намека о заключенном незадолго до того балканском союзе. Это было мое последнее посещение России перед началом войны.
VI. Мои сотрудники в области управления
Не хочу скрывать, что сотрудничество со мной его превосходительства фон Стефана и общение с ним доставляли мне особую радость. Это был человек старой школы, очень хорошо ужившийся со мной. Поэтому все мои мысли и побуждения всегда находили у него живой отклик, и он проводил их в жизнь с той силой, которая характеризовала его убежденность в правильности того, что он делал. Человек железной энергии, неутомимой работоспособности, полный к тому же здорового юмора, наделенный зорким глазом в отношении оценки новых возможностей, очень сведущий в области политики и техники, он был как бы создан для творческого сотрудничества со мной. Я питал к нему безграничное доверие, которого он никогда не обманул. Я многому научился при общении с этим инициативным умным советником.
Почтовое дело достигло при нем небывалой высоты и вызвало изумление всего мира. Великое изобретение последнего столетия телефон было в широких масштабах использовано и приспособлено к обслуживанию и облегчению взаимных сношений. В области строительного дела Стефан также сделал решительный шаг вперед, встретив мое одобрение и поддержку.
Все большие государственные сооружения подлежали санкции Академии строительного дела, которая контролировала всякое строительство и являлась тогда медленно работающим, тормозящим любое дело отсталым учреждением. Я сам на личном опыте имел случай познакомиться с ним.
«Белый зал», сначала сооруженный на скорую руку как временное помещение для индийского маскарада «Lallah Rokh» в честь дочери Фридриха Вильгельма III принцессы Шарлотты и ее супруга, впоследствии царя Николая I, был совершенно бесстилен. Предпринятое, по моему приказанию, обследование выяснило, что материалы, из которых был сделан этот зал, поддельные и негодные. Зал в высшей степени обветшал и был сильно поврежден, так что требовалось отстроить его заново.
При участии и содействии вдовствующей императрицы возникли по этому поводу разные проекты и планы. Наконец, архитектор Ине представил мне проект здания, встретивший общее одобрение. Лишь строительная Академия долго противилась осуществлению проекта, считая, что надо сохранить «Белый зал» во всей его старинной «исторической красоте» и что он не нуждается в перестройке. Когда реконструкция его все же была закончена, она в конце концов понравилась и критически настроенным до тех пор господам из строительной Академии.